Властелины хаоса

* * * * * — Я не знаю обычаев гномов. Гимли, хмурясь, поерзал на скамье, озадаченный репликой своего товарища. Сейчас, в разгар лета, ночи в Минас Тирит стояли теплые, как овечья шерсть. Даже слишком теплые, полагал Гимли, нередко коротавший их на этом балконе в компании своей неизменной трубки, наблюдая, как огни города перемигиваются в темноте, как вздыхают под пологом тьмы Пеленнорские равнины, как лента реки тускло серебрится расплескавшимся по глади воды лунным светом. Это успокаивало. В такие вечера Леголас зачастую устраивался здесь же, и они подолгу сидели в благодушном молчании или в уютных сумерках говорили о том, о чем всё не доводилось потолковать прежде — о доме, о семье, об обыденном и повседневном. Детских воспоминаниях. Первой любви. Худших страхах. Острейших сожалениях. Глубоко затянувшись, Гимли попытался отыскать ответ в горьковатом табачном дыме и, не найдя, выдохнул сизое облачко в ночь. — Обычаев? Сдается мне, мастер эльф, ты не сегодня-завтра станешь докой по части гномов, среди своего народа — уж точно. Немногие прошли такой путь бок о бок с гномом, оросив дорогу только орочьей кровью. Он улыбнулся своей шутке, но Леголас, в лунном свете походивший на мраморное изваяние, лишь отвернулся, устремив взгляд на реку. Гимли в задумчивости выбил трубку о перила. — По правде, друг мой, наши обычаи не так уж замысловаты. Крепкий эль, добрая песня, сытная еда, просторные покои да богатый клад… нам многого не надо. На это Леголас снова обернулся к нему, пытливо вглядываясь и будто чего-то ожидая. В последние несколько недель Гимли частенько подмечал у него этот взгляд, и это тревожило его и сбивало с толку. Не то чтобы гномам было свойственно замешательство, а тем паче — смятение, но Гимли не был тринадцатым на дюжину. Временами ему казалось, что он вот-вот постигнет устремления Леголаса, когда тот вот так смотрит на него, но прозрение ускользало, как сон на рассвете, и он в досаде принимался грызть трубку. Потянувшись, Леголас бесшумно соскользнул с перил на каменный пол балкона. — Тогда желаю тебе доброй ночи, — произнес он. — Сон нужен тебе больше, чем мне. Гимли фыркнул. — Да уж. Едва ли тебе вообще что-нибудь нужно, кроме, разве что, воздуха, чтобы сделать иногда вдох-другой. Если не забудешь, конечно. Он услышал, как Леголас помедлил на пороге, и закрывавшая дверной проем занавесь всколыхнулась под душным порывом ветра. — Катись ты в Мордор, Гимли. Он ушел, и Гимли застыл в недоумении, выронив зажатую в зубах трубку. * * * * * — Большей части из них и Мордор слишком хорош. Даин поерзал на своем громоздком ложе, поддернув повыше меховое покрывало. — Они горевестники для нашего рода, Гимли, — проскрипел он. — У этих эльфов вечно патока на языке, но от их учтивых речей и обходительных манер добра не жди. — Заворочавшись, он зашелся сухим кашлем и, прижав ко рту льняную салфетку, натужно сплюнул и обтер губы. — Будь неладна эта маетная хворь! Я становлюсь развалиной, а каждый мой день — мучением. Таким же, как они. Может, мою плоть точит немочь, но мой разум, — он похлопал себя по лбу, — мой разум ясен, сын Глоина. Гимли почтительно кивнул, дожидаясь, пока Даин переведет дух. Когда грузное тело Короля под Горой снова тяжело осело на подушки, Гимли заговорил. — Чем эльфы потревожили нынче наш покой, владыка? Даин, хмурясь, вперился в тлевший и дымивший у стены сосновый факел и молчал так долго, что Гимли решился взглянуть пристальнее, опасаясь, что тот уснул или того хуже. Даин крякнул, заставив Гимли подпрыгнуть. — Ничем покуда. Но помяни мое слово, они уж постараются обернуть дело себе на пользу. Вот чтобы до этого не дошло, я и посылаю тебя к Элронду в Ривенделл. — Взгляд Даина сделался острее. — Только не подумай, что перед тобой еще один спесивый и назойливый эльф. Ну, — поправился он, — может, и спесивый, но, по крайности, мудрый. И справедливый. В прежние времена он помогал гномам. Элронд созывает в Ривенделле совет, и тебе придется туда отправиться. — Мне, владыка? — Брови Гимли изумленно поползли вверх. — Я не сведущ в дипломатии. Быть может, кто-то из старших… Тонгит или же молодой Торин… — Нет! Поедешь сам. И хватит прекословить — возьмешь с собой Глоина или кого душа пожелает. У меня на то свои причины, забубенная твоя головушка. Я не отправлю своего наследника прямиком в лапы эльфам! Не седые бороды и премудрые советы нужны мне в этот час, а твердая рука на боевом топоре, дабы отстоять интересы гномов. — Перед кем, владыка? Даин снова заворочался, морщась от боли. — Моргот! Чума на этих коновалов. Проку от их микстур всё меньше, ленивые, безмозглые… спят и видят свести меня в могилу… Он снова зашелся в изнурительном приступе кашля, и на сей раз, когда он отнял от губ салфетку, Гимли заметил заалевшие на кипенном полотне крапины крови и потупился. — Ступай. Ступай и не докучай мне досужими вопросами, — просипел Даин. Он махнул рукой и снова закашлялся. Низко поклонившись, Гимли попятился к выходу из приемной залы. У самой двери его нагнало хриплое карканье с королевского одра. — Не забудь, Гимли. Не доверяй никому из них. Даже владыке Ривенделла. Не доверяй никому. * * * * * Прикрыв глаза, Гимли позволил терпковатому дыму окутать его, вспоминая принесенную давеча Гендальфом весть о кончине старого Даина. Встретившего-таки свою смерть не в постели, обложившись подушками, а на поле брани. Павшего в битве, как должно воину и гному, бесстрашно круша смрадные орды орков, что, выбравшись из Мории и Дол Гулдура, захватили Эребор и Дейл, грозя спокойствию и безопасности Лориэна и Лихолесья. Впрочем, уже не Лихолесья теперь, когда тьма рассеялась навеки. Отныне и впредь оно снова станет зваться Великой Пущей, и свет озарит ее, а песнь зазвучит далеко за межами владений Трандуила, по всем уголкам леса. Конечно же, на месте Леголаса ему не терпелось бы вернуться домой и увидеть воочию чудо возрождения отчего края. Без сомнения, эльфы вознесут его теперь до небес — принца, воротившегося к ним с победой, одного из Братства Кольца, одного из девяти Хранителей. Но Леголас, как ни странно, покуда ни словом не обмолвился о возвращении и, на памяти Гимли, ни разу за всё время их похода или бессчетных досужих разговоров у костра не обронил имени Трандуила. Что-то за всем этим стояло, и слепой бы заметил. Для самого Гимли было гордостью и отрадой видеть, как за прибывшим на коронацию Короля наследником Даина, Торином Камнешлемом следует внушительная свита эреборцев, и сердце его исполнилось радости, когда Король Элессар, поднявшись со своего величественного трона и быстро сойдя с белоснежных ступеней, крепко пожал руку Торину. Гномы, люди и эльфы плечом к плечу сражались и умирали в северном краю, покуда Келеборн не поднял, наконец, свой стяг, а Галадриэль не обрушила стены Дол Гулдура. Отныне доблестное племя Торина будет жить под защитой Короля Запада, и мир и порядок вновь воцарятся в их землях. В тот день гномы были при всём параде, их бороды сверкали золотыми кольцами, а в прорезях плащей переливались шелка и бархат. Яснее чем прежде Гимли понимал теперь, что чувствовал Леголас, когда воинство Лориэна, чеканя шаг, вступило в ворота Хельмовой Пади и в смертном бою доказало свою доблесть, и узнавал свет гордости, озаривший тогда лицо Леголаса. Это лицо всякий раз изумляло его — оно казалось таким открытым, неизменно оставаясь книгой за семью печатями. Даже в Лориэне, когда под погребальную песнь эльфов все они дали волю тоске и скорби, лицо Леголаса было всё таким же печальным и отрешенным, как будто свет грусти в его глазах мерцал из-под плотно прикрытых ставен. Гимли досадливо выбил трубку, опустошив чашу, и стряхнул пепел с перил. Барчук окаянный. Уснуть ему сегодня не удастся, это уж точно. Он снова перебрал в памяти их разговор. Что такого он сказал, что эльф так завелся? И отчего это нынче случается что ни день? Если Леголасу опостылело его общество, зачем он ищет его снова и снова? В конце концов, он просто сидел себе и мирно покуривал, пока Леголас со своими причудами не нарушил его покой. Клятый эльф. Он поднялся и потянулся, сунув трубку в карман. А здорово это — снова облачиться в красивые мягкие одежды, украсить бороду кольцами, принять ароматную ванну. Он будто помолодел лет на десять. — Прости. — Моргот тебя дери, приятель, — охнул Гимли, круто разворачиваясь. — Научишься ты когда-нибудь не подкрадываться? Леголас улыбнулся с порога. — Прости. Еще раз. Я думал, ты услышишь шаги. Гимли ухмыльнулся. — Считай, я поверил. — Я сожалею. О своей резкости. Я был… мои мысли были далеко. Гимли смерил его пристальным взглядом. — Каких обычаев? — О чем ты? — Ты сказал, что не знаешь обычаев гномов. Каких таких, уж позволь спросить? — О, — Леголас выглядел удивленным, и Гимли ехидно про себя усмехнулся. Временами он подозревал, что эльф считает его если не туповатым, то невнимательным — точно. Торопить его с ответом Гимли, впрочем, не собирался. Если ему самому недели в Минас Тирит пошли на пользу, Леголаса они превратили едва ли не в небожителя, сплошь в серебре и шелке. Он не ходил, а словно скользил по городу, будто не замечая, как расступается перед ним толпа, и равно женщины и мужчины провожают его восхищенными взглядами. Эльф пожал плечами. — Не знаю. Не важно. Я просто… болтал. Гимли хмуро кивнул, проглотив навязший на словах привкус лжи. — Тогда ладно. Пойду спать, пожалуй. Час поздний, жара спадает, может, теперь и теплокровные существа, вроде меня, смогут уснуть. Леголас насупился. — Моя кровь не холоднее твоей. — О, ради Эру!.. Я говорил не о тебе, малахольный ты эльф! А теперь не изволишь ли растолковать, что такого я сказал или сделал, что ты лезешь в бутылку всякий раз, стоит мне дохнуть в твою сторону? Леголас уставился в пол. — Ничего, — тихо отозвался он. — Ничего. Это моя вина, друг мой. Мне не следует взваливать на тебя свои заботы. Пожалуйста… прости меня? Гимли вздохнул. — Конечно, глупый юнец. Я твой друг, и вижу, когда у тебя душа не на месте. На это Леголас улыбнулся. — Я старше тебя примерно на семь сотен и пять десятков лет, но, пожалуй, «юнца» я стерплю. На этот раз. Хохотнув, Гимли потянулся к плечу эльфа, открыв было рот для ответа, но заметил, как Леголас отшатнулся. Нахмурившись, он поспешно опустил руку. — Что ж. Ладно. Пойдем-ка на боковую. В два шага оказавшись у порога, он проворно миновал занавесь и был таков. — Гимли… — начал Леголас, но гнома и след простыл. Он зажмурился, борясь с искушением припечатать что-нибудь кулаком. * * * * * Гимли застонал, в который раз спрашивая себя, не нарочно ли Леголас, стоит ему отвлечься, раз за разом посылает Арода в галоп. — Зубы Дурина, — прорычал Гимли. — А предупредить товарища — это не? Он покрепче обхватил талию Леголаса, почувствовав, как тот прыснул со смеху. — Ерунда, поступь у Арода такая же гладкая, как… — Задница эльфа? Леголас расхохотался в голос. — Как Андуин на рассвете, хотел я сказать, но твое сравнение ничем не хуже. Я слыхал, у гномов на заду столько волос, что им приходится заплетать их, прежде чем последовать зову природы. Откинувшись назад, Гимли взревел от смеха, всполошив тут же сорвавшегося в карьер Арода. Леголас одной рукой придержал жеребца, а другой — Гимли, хотя давно был уверен, что тот, невзирая на все свои сетования, крепко держится в седле. — Надо же, мастер эльф, — отсмеявшись, проговорил Гимли. — Не думал, что от эльфов можно услышать такую похабщину. А сказать по правде, что эльфы и вовсе сколь-нибудь сведущи в испражнении. — О? — Ну, для этого вы слишком мало едите, как я заметил. А ты… ты тонок, как тростник, даже для своей худосочной породы. — Его рука нащупала ребра под туникой Леголаса. — Что я говорил? Кожа да кости. — Это было правдой — все они исхудали за время похода, но хрупкость Леголаса временами его пугала. Не столь заметная в дорожной одежде, она бросалась в глаза теперь, когда он расхаживал по Минас Тирит только в расшитой тунике. Гимли не на шутку тревожило, каким тонким он стал. Сильным как никогда, и всё же. Того и гляди, ветром сдует. Он невольно покрепче стиснул своего друга, как будто боялся, что тот испарится. — Гимли. — Да? — Мне всё-таки надо дышать. — О, прости. — Он ослабил хватку, опустив ладонь на бок Ароду. Леголас наклонился, мягко вернув его руку себе на талию. — Не глупи, — пробормотал он. Они продолжили путь в молчании, пока Леголас не заговорил снова: — Я отсюда слышу, как скрипят шестеренки в твоих гномьих мозгах. В чем дело? Гимли крякнул, злясь, что тот читает его, как открытую книгу. — Ты не здоров, — со вздохом заявил он. — Подвластны эльфы затяжным болезням или нет, но ты меня беспокоишь. Я знаю, что чревоугодие вам не свойственно, и всё же твои сородичи охотно отдают дань здешним яствам. Ты же и в Минас Тирит только ковыряешься в тарелке, какими бы разносолами тебя ни потчевали. Так что не юли и отвечай как на духу: ты болен? Ответа не было так долго, что Гимли решил было, что снова заступил за незримую черту и чем-то оскорбил эльфа. Когда Леголас, наконец, заговорил, голос его был так тих, что Гимли пришлось основательно напрячь слух. — Не знаю, — сказал он. — Едва ли. Хотя я никогда не болел, так что сравнивать не с чем. Но не думаю, что болен. Я просто… устал. Просто… очень устал. — Да, — так же тихо откликнулся Гимли. — Я знаю, о чем ты. Все они ощущали то же, хотя яснее всего это виделось в глазах Фродо. Пройдя через огонь, кровь и ужас, они вернулись не в тот мир, что оставили позади, выйдя из Ривенделла, хотя… нет, не в том была суть. Изменились они сами — непостижимо, неузнаваемо. Мир был цел и почти невредим. Это они стали другими. Даже маленькие хоббиты. Пожалуй, больше всего — хоббиты. — Да, — повторил он. — Знаю. — Он смотрел, как закатное солнце золотит нивы и пажити, и различал вдалеке первые тени Фангорна. Если повезет, сегодня они заночуют под сенью леса. — Скажи-ка, — начал он. — Я тебе говорил, что умею готовить? Леголас развернулся вполоборота, скептически выгнув бровь. — В самом деле? — В самом деле, и не думай, что я не заметил твой тон, дерзкий эльф. Сам убедишься, синда неверующий. — Прости, но жареное мясо не в моем вкусе, даже самое аппетитное. — Знаю, знаю. Не думаешь же ты, что я попытаюсь уморить тебя мясной пищей? Однако мне известен рецепт печеных яблок, от которых даже у такого привереды, как ты, потекли бы слюнки. И сладкого хлеба, пышного и мягкого… Уж я сумею дать ладу ароматным ядрам и мякотным плодам, что растут на южном склоне горы, да так, что тебя за уши не оттащишь — черничное пюре, пряные каштаны… — Он умолк, погрузившись в мечты. — Звучит прекрасно, — произнес Леголас. — Я вовсе не ерничал. — Ну, еще бы. Бьюсь об заклад, ты-то и воды не вскипятишь, маленький княжич. — Я не ослышался? Ты назвал меня маленьким?! — Просто фигура речи, так что верни свою стрелу в колчан. Леголас обернулся к нему с плутовской улыбкой. — Когда моя стрела покинет колчан, ты это заметишь. Гимли снова покатился со смеху. — Ох, клянусь своей бородой, — проговорил он, утирая глаза. — Моргот меня дери, если я впредь стану слушать сказки о чистоте и непорочности эльфов. Бьюсь об заклад, в чертогах Даина ты любого заткнешь за пояс. И всю оставшуюся дорогу он продолжал сдавленно фыркать, пока они не спешились и расположились на ночлег.