***
А ты закроешь за мной дверь? Я хотел бы многое тебе рассказать, но боюсь, что ложь, что в нас осела, погубит все намёки. Я выбрал нечто тёмное, но мои мысли темнее концентрированного мрака. Дай мне раствориться в нем, запомни меня таким, как угодно тебе, но дай мне шанс быть собой, этого так не хватает при жизни. Звезды падают не для меня, мне не нужны пустые утешения скорбящих. Если бы ты чувствовала, насколько я ближе, чем страх, ты бы занавесила зеркала. Усталость подкашивает ноги, но я не хочу больше считаться с ней. Ты не заметишь моих шагов в шуме дождя, обещаю. Я ненавижу зеркала, они говорят мне правду. Я ненавижу правду, она знает, насколько я ужасен. Я ненавижу себя, потому что не ценю воздух, которым ты дышишь.***
POV Adam Gontier — Брэдли? Твой вечер свободен для нас с абсентом? — Господи, Гонтье, ты решил поставить рекорд по получению цирроза? Времени ещё только три часа дня, — голос в телефонной трубке был осипшим и недовольным. — Ну да, а ты против? — стакан с холодной водой опустел в руках, но жажда не отступала. — Очень смешно, ты напрашиваешься на пьянки пятый день подряд, возьми себя в руки. Я не буду сегодня пить и тебе не советую. Я понимаю, что её уход — это удар для тебя, но не думал никогда, что встречу тебя вот в таком состоянии: каждый день пьющего, опустившего руки, никакого. Мне страшно за тебя, приятель. — То есть ты не с нами? — Адам, остановись! Ты ведешь себя, как последний кретин, строя из себя самого несчастного в этом веке. — Удачного дня, Брэ, — щелчок клавиши разъединения оставил оппонента наедине с гудками, и телефон жёстко приземлился на полированную столешницу. Я заново влил себе в горло стакан холодной воды.***
Заебался слышать от каждого заботливого донельзя опекуна вопрос «зачем ты это делаешь?». Захотелось и делаю, представьте, я сам не знаю зачем. Что мне вообще делать-то ещё. Что мне делать?.. С каждым днём не становится легче, я проебал все, что мог, я тратил жизнь на пустые старания и вгрызался зубами в будущее, которого больше нет. Даже выпить не найти с кем, до чего лох. Бросить нахрен эту клинику и, кинуться под фуру на перекрёстке? Даже идти туда сил нет. И не только физических. Нет даже желания. Голова плывёт от новой дозы спирта, но резкая потребность поговорить и выпить с кем-то либо взвыть от одиночества побуждает поднять непослушное тело с дивана. Эти двери скрипят как де-рь-мо, Господи. Неровные шаги по полупустому служебному коридору, неровное дыхание, раздражающие блики солнечного света на стенах. Короткие удары костяшками по сухому пластику и нетерпеливый поворот ручки. Резкий запах медикаментов, пара глаз цвета крепкого чая, бросивших удивлённый, но не застигнутый врасплох взгляд и вновь вернувшихся к накладным, лежащим на столе. — День добрый, Скарлетт? — Судя по одному запаху, наидобрейший, Мистер Гонтье. — Как жизнь? Как семья? Муж, дети? — я выпалил на одном дыхании и удивился, как не задохнулся. — Замечательно, превосходно, лучше всех. Вы навестили мою скромную персону не за этим, да? — Ну, нужно же быть вежливым, — получив в ответ саркастичный смешок, я предпочёл замолкнуть и сделал несколько шагов вперёд. Бутылка, ещё на несколько секунд приковав женское внимание, заняла место на письменном столе, в зеркале возле которого я увидел осунувшуюся небритую физиономию с красными глазами и взъерошенными черными волосами — об уходе за ними забыли уже давно. Интересно, как это будет выглядеть через год? Многое ли изменится во мне? — Как ты думаешь, — потянув секундную паузу, я впился взглядом в глаза своему отражению, надеясь разглядеть что-то внутри, — то, что мы считаем злом, как оно выглядит на самом деле? Чего мы боимся? — Я думаю, что вам нужно поспать, Адам, — брюнетка не отрывалась от заполнения своих бумаг. — Ну, это не те откровения, что я хотел услышать, — придвинув тяжёлый стул, я расположился напротив. — Честно, понятия не имею. И меня напрягает, что вся эта мутная хрень со слухами о каких-то зле и дьяволе крутится вокруг моей работы. Почему бы вам не разобраться с этим как главе? — Ну-у-у, для всех слухов есть причины, даже если мы их не знае-е-м, — загадочно и пафосно растягивая слова, кажется, дополняю имидж пьяного идиота. — Очень обнадёживающе слышать это от главного врача. — Да. Может, ты отвлечёшься от своей возни на клочке бумаги и составишь мне компанию? — Чего? — Выпей со мной. Мне вообще не с кем. — Ну, — удивлённая женщина, подняв подбородок и представив в свете искусственной лампы острые черты лица, с негодованием уставилась прямо в глаза, — во-первых, я не пью. — Наглая лгунья, я помню тебя ещё со второго курса академии, и, клянусь, до прошлой недели не менялось ничего. — Во-вторых, я на работе… — Я тоже. — В-третьих, у меня не хватает двух коробок наркотиков, и если я сейчас не изобрету формулу, по которой сорок плюс сорок будет семьдесят восемь, мне влепит по шее начальник! — Их взял Майк. — Что?.. Откуда?.. — Просто. Неси. Стаканы. Напоказ закатив глаза и скинув тонкую папку бумаг в коробку с подобными ей, женщина поднялась из-за стола и открыла шкаф в поисках посуды. Зелёная облегающая униформа и не думала скрывать ее немаленький рост и спортивную фигуру. Знаю Скарлетт с её дерзким и надменным характером настолько давно, что становится жутко. Бывают люди, что за пятнадцать лет не меняются ни на сантиметр, удивительно. А бывают, что меняются за один день и даже не угадаешь как.***
Тиканье часов медленно выводит из себя, опьянение ещё не сошло на нет, но похмелье уже приветливо машет рукой. Сколько времени прошло? Подняв голову, вижу рассеянный свет лампы в дальнем углу и мрак. Воспоминания попытались выстроиться в голове, но с каждой минутой они становились всё мутнее и более спутанными. Я один? Верно. Скорее всего, уже поздний вечер либо ночь — Скарлетт ушла домой. Чья сегодня ночная смена?.. Чёрт их знает. Будили ли меня? Тоже. Выпрямившись на стуле, я закрыл лицо ладонями и просидел так ещё минут десять. Или двадцать. Господи, как же плохо. Я мог бы не делать так, а смириться с её уходом и жить, как все нормальные люди. Но я ненормальный и поэтому ещё сильнее хочу быть с ней. И поэтому опять делаю себе хуже. Я отвратителен и упрям. Может, стать тем, кем мне суждено, — самое подходящее? Они же ничего не чувствуют, так? Что может быть лучше, Господи? Не просыпаться с болью в голове, не засыпать с болью в сердце. Быть бесчувственным, не несущим в себе ничего, кроме жестокости, разочарования и пепла. Но тогда все это оставшееся время, целый год — это же пустая трата времени и боли. Возможно, одним шагом я наконец сделаю всё гораздо проще. Достав телефон из кармана, я зажмурился от слишком яркого экрана. 00:10 Одно непрочитанные сообщение? Ого, я ещё кому-то нужен? Ставлю девяносто девять из ста, что мобильному оператору. Брэд Уолст 22:57 Ты жив, алкоголик? Я был резок, сожалею. Но всё равно прав. Давай поговорим трезво, я хочу помочь своему другу. Хоть кто-то хочет помочь. Но я не нуждаюсь в этой помощи, напрасные усилия. Хочу ли я быть спасённым? Если мне скажут, что все это шутка и я буду спокойно жить, смогу ли я? Я не отвечу Брэду до утра. Не хочу отвечать на вопрос ложью, а точного ответа этой ночью у меня нет. Сзади меня послышался какой-то шорох, на который я оглянулся и увидел в дверях невысокую женскую фигуру в белом. — Ой… Простите, я разбудила, наверно… То есть здравствуйте, Мистер Гонтье… Мне Скарлетт сказала, что вы здесь и что не нужно беспокоить, но я… мне просто физраствор нужен… Я сейчас уйду… — Здравствуй, успокойся, я уже ухожу. — Ой да сидите, сидите, извините ещ… — Джини, успокойтесь, — вяло поднявшись со стула, я направился к выходу мимо открывшей рот практикантки. Все прекрасно уже поняли, почему она со всеми общается вполне сносно, а при виде меня задыхается и краснеет как китайский флаг, но мне от этого становится ещё более тошно. Лучше бы я вышел отсюда на десять минут раньше. Молча смотря вслед, юная девушка с темными волосами, собранными в хвост и слишком яркой для ночного дежурства помадой, не проронила больше ни слова. Дойдя до туалета, я выкрутил на полную ручку холодного крана и так умылся. Сказочно бодрит. Из зеркала смотрел всё тот же чужой человек, явно не похожий на тридцатилетнего. — Что бы ты сказал своей жизни, старик? — наверно, это и есть медленное схождение с ума, когда задаёшь вопрос зеркалу и терпеливо ждёшь ответа. — Я не хочу тебя, — прождав минуту, сам же и разразился ответом. В отделении была почти гробовая тишина, которая одновременно вроде бы и являлась пустотой, отсутствием звука, и заполняла всё пространство собой, придавливая сверху, стоя в одном ряду с безысходностью и отчаянием. Сев на холодный пол и прижавшись к стене, я молча достал зажигалку и нарушил подписанные собой же правила о курении на территории. Это как искусственное дыхание, последнее слово перед казнью, краткая отсрочка от мучительного решения, согласованная с совестью, ровно на одну сигарету, на две, на десять. Время неторопливо превращается в хрупкий пепел на её конце и осыпается на пол. Но, однажды к горлу подкатывает настолько большой ком горечи и страха, что эти отсрочки становятся бессмысленны. Ноги держат все ещё не очень уверенно, мозг отравлен токсинами, но идти больше некуда. Проверив, что практикантка не в кабинете, как можно тише я нащупал в столе ключи и открыл шкафчик с сильнодействующими. — Теперь сорок плюс сорок будет семьдесят семь, — почему бы не поболтать с темнотой, моей давней подругой? Вернув ключи на место, я, оглядевшись, выполз в сторону служебных помещений и складов аппаратуры. Лучше остаться незамеченным этой девчонкой. — Да, Чарли, в субботу в шесть, не забудь! Моя мама будет очень рада, она собирается испечь свой фирменный пирог, специально для тебя! — голос неподалеку резко оборвал тишину, и я понял, что только что чуть не вляпался вновь. Дождавшись, пока она закончит беседу со своим Ромео, который почему-то даже не смущает её в моём присутствии, я закончил свой путь, с облегчением провернув ключ в двери одной из комнат. Закрывшись для надёжности изнутри и повернув ключ набок, я нащупал выключатель и сполз без сил на пол. Из кармана выпал набор юного наркомана: пара коробочек и пачка шприцов. Покрутив в дрожащих руках, я начал распаковывать их. Две ампулы. Для кайфа разводил треть одной. Да, смерть будет не самая лучшая и лёгкая, но если мне никто не начнёт оказывать вовремя помощь, то ничего и не почувствую, вырубившись. Руки леденели и дрожали, страх сковывал грудь, но воспоминания о том, что счастливая жизнь в любом случае стала прошлым, отрезвляли. Я мог бы шикарно провести этот последний год, но без неё у меня нет смысла. Глупо? Конечно. Я это знаю. Но пока мне хватит сил и мозгов изменить всё это к лучшему, моё время выйдет само по себе. А что дальше? Умру и что? Наверно, потом это не будет задевать уже никаких чувств. Да меня, похоже, это и не волнует, я же просто сбегаю в темноту. Трус.***
Холодный металл еле ощутимо соприкасается с кожей, или мне так кажется. Дрожащий палец неуверенно и грубо надавливает на шляпку, подмешивая остатки самодельного яда в кровь. Осталось немного. Голова резко закружилась, настолько, что сидеть становится невозможным. Растянувшись на холодном кафельном полу запертой комнаты, закрыв лицо руками и рвано дыша, в ужасе от самого себя. Достаточно ли заслуженная смерть для идиота, не церемонившегося ни с чем из того, чем должен был дорожить? Или… Как же тяжело дышать…***
Слепящий свет медицинских ламп, причиняющий боль даже закрытым глазам. Или это тот тоннель, о котором все говорят? Открыть глаза было подвигом, но они открылись, что разочаровало меня. Грёбаный врач, ты прекрасно знаешь, что это была смертельная доза, какого тогда чёрта ты до сих пор в состоянии открывать глаза и дышать в этой ненавистной маске с кислородом?! Только не говори, что с похмелья взял средство слабее, чем хотел, идиот. — Доброе утро, Адам, не нужно самоунижений, ты здесь не для этого, — послышался невыносимо знакомый голос и шаги по направлению к моей койке. Что? Я всё-таки в реанимации, твою мать. Я жив. Стоп, Майк? Я не говорил ничего в слух… Его глаза… Блять.