Клюква II

Более тридцати человек смотрели на Гарри с завистью. Потому что им предстояло ждать транспорт еще как минимум час — малоприятное занятие в столь ранее время, — а его ждала машина. Не традиционно по-английски черная, а кроваво-красная, броская, непривычная. У итальянцев все было не так. К итальянцам надо было добираться по ужасной дороге, ехать в глушь, буквально к черту на рога, где стоял древний замок, охраняемый всеми возможными законами так, что туристов туда не подпускали и близко, а особо наглые в лучшем случае могли отделаться штрафом или депортацией. Клан Знати, хоть и странный в понятии Харта, умноженный на теплый климат и горячую итальянскую кровь (ха-ха), был все же кланом Знати. — Тут всегда так плохо с общественным транспортом? — Нет, синьор, что вы! Просто водители снова бастуют. Первый рейс только в шесть, а самолет прилетает так, как и раньше. Тут небольшой аэропорт, никого это не волнует. — Понятно, — кивнул Гарри и отвернулся к окну, рассматривая выплывающие из густого утреннего тумана небольшие деревеньки и сады, сменяющиеся полями и редкими лесами. Он был здесь так давно, что впору уже и забыть, но это прочно въелось ему в память, потому что когда Галахад впервые смотрел на эти земли, он еще был человеком. Ему тогда плевать было, куда ехать, голова его была забита возвышенным и вечным, поисками долбаного Грааля, который они так и не нашли. Или нашли, если считать Граалем вечную жизнь и вечную жажду. Теперь Гарри мог только ухмыляться, вспоминая это. У Галахада были глаза поярче и не было седины в висках — она у него потом появилась очень быстро, за то короткое время, что он провел, булькая собственной кровью на полу. Он носил волосы до плеч, как и все остальные, и порой они ему ужасно мешали. У него был меч, увесистый полуторник с обмотанной кожей рукоятью — простой, без драгоценностей и украшений, но острый и надежный. У него были доспехи, кольчуга и сюрко с гербом. Галахад был свободен от сомнений. Может, именно тогда Артур и нашел вампиров. Нашел и остался в живых. Он был уже стар, куда старше, чем записали в легендах, и время его было на исходе. Король привез Проклятие в Камелот из Италии, изменив жизнь ближайшим соратникам и любимой жене. Только вот Гвиневра не выдержала перемен — её, впавшую в голодный торпор, уложили спать в каменный гроб, в котором её и нашли потом охотники. — Как вам Италия, синьор? — Очень красивая. Когда будем на месте? — Часам к восьми утра. Вас встретит Доминика. Гарри посмотрел на часы. Было едва семь. Они уезжали все дальше от примечательных мест, излюбленных зеваками. Населенных пунктов становилось все меньше, они теряли лоск и презентабельность, превращаясь в обычные деревеньки, где стариков больше, чем просто взрослых людей, а молодежь вся сбежала еще лет десять назад с мечтой вырваться из родного болота наперевес. Они вернутся сюда, когда большой город пережует их, перепотрошит огромными бетонными зубами и выплюнет — тогда будет спасением мысль о том, что здесь, в этой глуши, еще есть кто-то, кому они нужны. Ну или на крайний случай жилплощадь и возможность до глубокой старости жить, выращивая фрукты и сращивая по одной переломанные кости под воспоминания о собственной смелости и дерзости. Конечно, так будет не со всеми. Многие осядут, зацепятся, затеряются, и их внуки уже не будут знать о том, что где-то на юге страны, на развалинах империй, в глухой деревушке на сотню человек находятся их истоки. А Гарри еще встретит этих самых внуков, когда они тоже состарятся, но не вспомнит, наверное, ни об этих мыслях, ни о поездке, ни о чем, потому что жизнь будет катиться дальше, как огромное каменное колесо, набирающее скорость и сметающее несчастных, что попадутся ему на пути. Встретит, если другой болт не попадет ему в сердце. Если не впадет в торпор, чтобы унять гложущую боль в груди. Не… Ворота на территорию открылись автоматически. Гарри заметил таблички на примерно десяти языках с сообщением, что это частная собственность и что в случае проникновения сюда незваный гость рискует не только здоровьем, но и жизнью. У замка его встретила женщина неопределенного возраста в наглухо застегнутом длинном черном платье. Ей могло быть двадцать, или сорок, или тридцать два, или семьсот с лишним. Черные смоляные волосы, убранные в две переброшенные на одну сторону груди косы, черные глаза под тяжелыми веками. Она была смуглой когда-то давно, но Проклятие вытравило из её лица все краски. — Донна Доминика. — Гарри наклонился, чтобы поцеловать её руку. — Гала’ад. Входи. Случайный вампир решил бы, что Доминика была обращена под сенью клана Церковников, но ошибся бы, хоть и не сильно. Прежде чем получить становление, она была монахиней в аббатстве Валломброза, что оставило в ней свой след — может, в глазах, может, в чем-то еще. В восприятии и поведении так точно: показное смирение и приобретенное чувство превосходства образовало гремучую смесь. Они познакомились сравнительно недавно — в начале девятнадцатого века, когда Гарри, что тогда носил имя Билл Хейдон, приехал сюда для уточнения информации. В замке хранилась величайшая библиотека вампирских записей и книг. Листы, свитки, подшивки — все, что могло нести в себе текст и смысл. Доносы, рассказы, письма, документы, рисунки, мемуары. В центре всего этого сидела донна Доминика, ревностно следящая за своими угодьями, вносящая в каталоги новое и восстанавливающая старое. — Мне звонили из Лондона. Я попросила, чтобы приехал ты, — она махнула Гарри рукой, приглашая идти следом. — Надеюсь, что это не причинило тебе много проблем — я слышала, тебя повысили. — Мне нужно было развеяться. Много проблем — и все сразу. — Тебе нужно беречь себя. В кармане Харта бряцнул телефон, извещая о сообщении. «Твоя собака сгрызла мои любимые ботинки», — писал Мерлин. — У вас есть интернет? — Конечно. Мы идем в ногу со временем, насколько это нужно. Они прошли пустыми коридорами мимо множества закрытых дверей. В единственной открытой на их пути комнате Гарри мельком увидел взлохмаченную фигуру, согнувшуюся возле ноутбука. Рядом с кроватью, на которой сидел вампир, лежало обескровленное тело человека, который, как можно было определить по стойкому запаху, при жизни был сильно пьян. Доминика наклонилась, чтобы забросить в комнату валяющуюся на полу джинсовую жилетку родом из семидесятых, которая при соприкосновении с камнем бряцнула значками, и закрыла дверь. — Мы никого не осуждаем за такие слабости, — сказала она. — У всех есть право на глупости в пределах разумного. Не смейся, Гала’ад, я знаю, о чем говорю. Ты веришь в Многоликого? Гарри закусил губу. — Да. Точнее, нет. Я знаю. — Ты был в Зале Суда? — она обернулась. — Да, — Гарри кивнул. — Вы сожгли все бумаги. Это печалит меня. Они прошли сквозь длинную галерею, свет в которую проникал через узкие бойницы, и начали спуск вниз. Подвал, переживший на своем веку сто и один ремонт, был в меру теплым, в меру влажным, в целом идеальным для хранения разнообразных рукописей. — Где все? — спросил Гарри. — Спят. После становления смуглая кожа приобретает странноватый оттенок, что заставило нас выходить только ночью — с искусственным светом это было не так заметно. Сейчас мы просто придерживаемся традиций. Днем у нас сиеста. Они снова оказались в темных коридорах. — Мое мировоззрение не сильно поменялось после становления. Проклятые веруют в Девятиликого, как в языческое, кровожадное божество, стоящее над ними. Я думаю, что его, скорее, можно отнести к покровителям, лично для нас, так сказать. У меня есть доступ к множеству источников, которые утверждают о контактах с ним — с живым, во плоти, — что сильно повлияло на мое восприятие. Гарри сглотнул ком в горле. — И как же? — Одни пишут, что неизвестно, кто пришел к ним и уничтожил всех, оставив в живых, может, одного или двух из общины. Потом я нахожу записи современника и обнаруживаю, что община эта состояла из ужасных личностей и то, что с ними сделали, было справедливо. Вторые рассказывают о встречах с незнакомцем, о котором потом ничего не могут вспомнить. Пришли. — Доминика открыла дверь. — Располагайся. Гарри сел в предложенное кресло. В первом из множества залов библиотеки пахло книгами — не плесенью, только бумагой, чернилами и немного пылью. Доминика аккуратно сложила книги, что лежали на столе, стопкой и отнесла их к небольшому шкафчику. — Он наблюдатель, — сказала она, раскладывая фолианты по полкам. — Многоликий ходит среди нас уже много веков, смотрит, но не вмешивается, если мы не переступаем какую-то черту. У него свое понятие морали, понятное только тем, кто живет так же долго. Он оставляет после себя переполох как напоминание о том, что мы хоть и чувствуем себя следующей ступенью развития, на самом деле не так уж далеко и ушли от людей. Вампирша скрылась в тени шкафов и вернулась с папкой в руках, которую положила перед Хартом. В папке были ксерокопии документов, за которыми он, собственно, сюда и приехал. — Вместе с тем ему не нужно поклонение. Ему не нужны жертвы или молитвы, то, что ему нужно, он берет сам. Храм Девятиликого — больше историческое место, дань традициям, чем элемент культа. Я думаю именно так. Что ты помнишь о встрече с ним, Гала’ад? Она всегда тянула букву «а» в его имени, теряя «х», отчего его имя преобретало схожесть с французским произношением или же новый смысл. Гарри вздохнул. Это был не тот вопрос, на который он мог ответить честно. Первая встреча? Жажда крови парня в крылатых кроссовках, которого он принял за человека? Последняя, когда Гарри уходил на работу, а Эггси возвращался с прогулки, таща в руках набегавшегося Джей Би? Ему тогда перепал быстрый поцелуй и обещание уютного вечера вместе. — Это имеет отношение к тому, как ты остался без глаза? Гарри поднял руку, пальцами коснулся повязки. Первые дни она его страшно раздражала своим наличием, но потом он привык и перестал её замечать, притерпелся к ограниченному обзору. За веком в кровавой пустоте глазницы частично восстановились мышцы, которые обычно заставляли двигаться глаз, но восстановление все еще шло ужасно медленно. — Не знаю. — Это нормально. Насчет того, почему я попросила именно тебя приехать. У меня есть кое-что для тебя. Этот лист хранится у меня последние лет шестьдесят, но до прошлой недели я не знала, что он адресован именно тебе. Гарри повертел в руках конверт. — Что это? — Пророчество. — Для меня? — У меня два глаза на месте. Харт открыл конверт и развернул послание. На выцветшем куске бумаги очень неразборчиво и неаккуратно, словно в большой спешке, было написано две фразы: «Одноглазому рыцарю». «Ответ в битом стекле». — Что это значит? — Рыцарь — явно ты. Пророчество сделано слишком поздно, чтобы появились новые, а среди старых ни одного одноглазого. Не было до недавних пор. — Откуда оно? — Один из клана Художников сделал его, перед тем как его казнили. Вошел в транс и начал вещать, пока ему не отсекли голову. Уже не помню, за что именно. — Художники… — Гарри бросил бумагу на стол. Кроме них способны на пророчества были только Нищие, но те не делились ими, а у Творцов предсказания были настолько путанными и непонятными, что обычно их игнорировали. — Какое стекло? — Битое. — И что мне делать? Женщина пожала плечами. — Ничего. Верить. — Она убрала с лица выбившуюся прядь. — Мои родители были очень религиозны. Они пытались привить мне это с младенчества, заставить делать все правильно — так, как они считали, то и было правильно. Потом аббатство и прочее, но… с высоты прожитых лет мне кажется, что верить я таки научилась. Иногда это просто лучший, если не единственный выход. — Конечно, — Гарри взял папку с ксерокопиями. — Мне нужно возвращаться. Я хотел бы остаться здесь на некоторое время, но не с рабочим визитом. — Я знаю, — Доминика кивнула, прикрыв глаза, а затем улыбнулась. — Иди, Гала’ад. Подумай, может, есть смысл бить окна?