***
Гарри проснулся и резко сел, отбросил одеяло в сторону, открыл ящик прикроватной тумбочки, чтобы вытащить из него старую тетрадь и ручку. Ящик в итоге выпал на пол, и его содержимое раскатилось по ковру. Найдя искомое, Гарри принялся быстрыми линиями выводить лицо. Брови, нос, глаза — взгляд заговорщика — линия скул. Только после того как набросок был закончен, Харт взял телефон и сравнил рисунок с сохраненной в нем фотографией. Сон был всего лишь кошмаром. Внутри него не было часовой бомбы, которая заставит его забыть. Гарри упал обратно на подушку, абсолютно опустошенный морально. Если бы Эггси действительно ушел, он заставил бы его забыть. Гарри проснулся бы одним прекрасным утром и ничего не заподозрил. Его бы не волновала пустота в доме и едва заметный собачий запах. Он бы решил, что ему просто стоит отдохнуть, выпил бы свой утренний стакан крови под выпуск новостей, собрался бы на работу. Потом он нашел бы что-то, что сбило его с толку. Светлый волос на подушке, взявшуюся из ниоткуда привычку засыпать на левой половине кровати, при том что прежде он всегда занимал её всю. Чашку, магнит на холодильнике оттуда, где никогда, вроде, не был. Кроссовок или желатиновую кость, запасливо упрятанную за кресло. Он бы подумал, что сходит с ума. Рассказал бы об этом Мерлину как лучшему другу, и тот, удивленно поправив очки, сказал бы: — А вы что, рассорились? «С кем?» — подумал бы Гарри и решил бы, что не сходит с ума — уже сошел. Настенные часы показывали четыре. Стрелка, дергаясь, отсчитывала секунды. Минута. Две. Три. Гарри лежал без сна и смотрел в потолок, сложив руки на груди поверх одеяла. Его зрачки расширились, позволяя видеть в предрассветной темноте. Стоило признать и принять правду. За прошедшие года он влюблялся, был увлечен, очарован, околдован. Его покоряла чужая красота, незаурядный ум, взгляды на жизнь. Он улыбался вампирам и вампиршам, рассыпался в комплиментах, завоевывал и добивался, чтобы потом расстаться, и расставание было таким же легким, как и начало этих отношений. Он выбрасывал их из своей жизни и из своей головы, делал это непринужденно, потому что жизнь длинна и нет смысла её портить чем-то кратковременным и прошедшим. А сейчас… сейчас не получалось. Сейчас он был не влюблен. Просто любил, и в одиночестве дышать было в разы сложнее.***
День выдался дождливым. Мелкая холодная морось сменялась хлестким ливнем, который заканчивался так же быстро, как и начинался, превращаясь в взвесь влаги в воздухе, от которой одежда становилась противно холодной и тяжелой. Добраться до резиденции можно было двумя путями: поверху, в автомобиле, с водителем или без, зависело от того, желал ли пассажир видеть кого-то ранним утром, или под землей, если было не лень сперва добраться до ателье на Сэвил-Роу. Второй способ был быстрее, но исключал возможность полюбоваться загородными видами. Где-то до середины шестнадцатого века Клан — любой Клан — представлял из себя не более чем кучку вампиров, что-то вроде дальних родственников, которые вроде и рады друг друга видеть при встрече, но не особо. Кто-то селился небольшими группами в каких-нибудь замках или селах, кто-то вел жизнь одиночки. Когда охотники выслеживали кого-то из них, то каждый был сам за себя. Потом ситуация изменилась. Человеческое общество стало как никогда сплоченным, а отшельники смотрелись все более подозрительно. Стоило кому-то бросить клич «Вампир!» — и толпа поднималась, чтобы уничтожить указанную цель. Где-то тогда они и вышли окончательно на солнце. Оставшийся в прошлом удобный для одиночек, но опасный для клановой системы ночной образ жизни был вычеркнут как неподходящий. Пришлось собраться в группы, выбрать главных, заручиться поддержкой других. В ход пошли накопления за много лет, на которые были построены, основаны, укреплены и защищены резиденции, за которыми закрепилась слава мест, куда допускают только наиболее влиятельных и богатых. В семнадцатый век они вступили уже цивилизованными, хорошо одетыми, организованными. Вечером Галахад ложился спать, хотя его организму не особо нужен был сон. Иногда в сновидениях он видел себя, бредущего по полю боя на звук какофонии бьющихся сердец, чтобы оборвать их стук и утолить свой Голод. В двадцать первом веке, пока люди опасались заговора «масонской ложи» и прочих глупостей, вполне реальный Клан Знати управлял страной. К счастью, это была не работа Гарри Харта. Любые проблемы между вампирами, договоры, уговоры и так далее для него были лучше, чем ссоры в парламенте и другая политическая грязь. — Гарри! — Мерлин закричал из дальней части коридора. — Я уже собрался тебе звонить! На Мерлине не было лица. — Что-то случилось? — Да. Нет. Не скажу. Не здесь. Срочно идем вниз. Мерлин начал говорить, только когда они спустились на минус второй этаж и прошли через дверь, которая открывалась личной картой Мерлина. В базах Хэмиш Роут числился как «исследователь», на деле сочетая множество разнообразных занятий. Талантливый Мерлин, имеющий достаточно времени, чтобы развить каждый талант до определенного уровня, разбирался практически во всем. Он курировал историков и химиков, мог подсказать в вопросах экономики и так далее. Во всем, что начиналось ниже нулевого этажа, он был царь и бог. Очень нервный и находящийся в шоке бог. — Роксана, — выдавил он наконец, когда они зашли в очередной лифт. — Что с ней? — Я не знаю. Отравление? — он взмахнул руками. — Сначала появились синие жилки. Такие… не знаю. Сначала немного, затем больше. Я взял анализ крови, его проверили. И знаешь что? — Травы? — предположил Гарри. — Да! Чемерица, несколько видов грибов, еще что-то… — Мерлин приложил палец к замку и открыл дверь. — Последние несколько часов она сидит вот так. Сидящая в отделенной стеклом комнате Роксана не двигалась, находясь словно в ступоре и не реагируя на раздражители. Её лицо было изукрашено синими полосами, а глаза широко раскрыты. — Я попробовал первичную регенерацию, но это не помогло. — Думаешь, это все дело одних рук? — Предполагаю. Нам нужен антидот от этой дряни. — Я не химик, — развел руками Харт. Мерлин ядовито хмыкнул. — Я тебе не говорил, но мы повторили тот яд, которым тебя подстрелили. И взяли одного проштрафившегося парня, чтобы протестировать его на нем. Пообещали прощение всех грехов. — И? — Он умер через пять секунд после того, как яд контактировал с его ногой. Мерлин повернулся к Гарри. — Весь покрылся похожими жилками, только черными, и умер. Из-за ноги. А тебе оно попало в грудь и голову. И ты жив, даже регенерируешь глаз, хоть и очень медленно. Что такого в тебе есть, чего нет в других? Что-то с твоей кровью. Только не ври мне, хотя бы как старому другу. — Я не могу тебе сказать, — выдохнул Гарри. — Гарри? Мерлин? Мерлин, ты здесь? Мерлин бросился к стеклу. — Роксана? Как ты? Девушка начала двигаться, осмотрела свои руки, покрытые жилками, и, едва не плача, сказала: — Я так голодна. Дай мне крови! — Сейчас, сейчас. К выданному через автоматическую нишу пакету она бросилась, словно не ела месяц. Сорвала пломбу, высосала до дна и сказала: — Мало. Мерлин, еще! Еще хочу! — Она себя не контролирует, — пробормотал Гарри, дергая друга за рукав. Роксана встала и принялась стучать кулаком в стекло — растрепанная, босая. Стекло было достаточно крепким, чтобы выдержать силу вампира, но угрожающе скрипело. — Я хочу еще! Мерлин! Не заставляй меня умирать от Голода! Пожалуйста, еще! Пожалуйста! — Жилки, ступор, Голод. Что мне делать? — просипел Мерлин. — Что мне делать? — Дай ей моей крови. — Что? — Я не могу сказать, что в ней, но если это может спасти её, это стоит попробовать. — Но ведь это запрещено! — К черту запреты, твой птенец может умереть! — закричал Гарри, и его слова тут же подействовали.***
— Остановись здесь, мне нужно пройтись. Зонта у Гарри с собой не было, но и простудиться он не рисковал, мог идти, сунув руки в карманы, вдыхая запах сырой земли и палой листвы. Они спасли Роксану. Гарри сцедил граммов сто своей крови, постоянно расширяя рану скальпелем, а Мерлин отдал её девушке, смешав с человеческой, и потом, пока она облизывала испачканные пальцы, нанес удар ножом, протыкая её насквозь. Вместе с раной исчезла и синева. А вот сама проблема не исчезла. Они пытались найти источник заражения, но Роксана почти постоянно была либо в резиденции, либо с Мерлином. Живую кровь она не употребляла, ранений не получала. Единственным вариантом была поездка на остров, но об этом возможно будет расспросить её только после того, как девушка придет в себя. Просидев в лаборатории до одиннадцати утра, Гарри поднялся наверх, спихнул всю работу на Гахериса и отправился в Лондон. Людей на улице было немного. Часть из них только-только начала выбираться из своих рабочих каморок на обеденный перерыв. Открывались и закрывались двери кафе и ресторанчиков, Гарри мог понять, что подают в том или ином месте, не вглядываясь в вывески и не читая меню. Он свернул прочь от оживленных мест и оказался в спальном районе, где из всех достопримечательностей были небольшой супермаркет и множество серых домов, издали похожих на своеобразный улей. Под одним из таких была сравнительно целая скамейка, на которую он и сел, вытянув ноги. Скоро Роксана придет в себя и им придется столкнуться с третьей силой. С кем-то, кто разработал один и второй яд. Нужно будет понять его мотивы, решить, что делать. Если заражение станет массовым, что будет, когда появятся толпы голодных, неконтролирующих себя чудовищ? Всех не упрячешь за стекло изолятора, да и позволить разобрать себя на препараты Гарри не даст. Это была одноразовая акция, потому что это Мерлин, а Роксана заставляет Мерлина радоваться жизни. — Выглядите чертовски грустно, сэр. Не желаете чего для поднятия настроения? Не веря своим ушам, Гарри поднял взгляд и открыл рот от удивления.