Подменыш

Сентябрь не должен был быть холодным — не в этих местах. Не было снега или мороза, а со всем остальным можно было справиться, это Квета знала твердо. Но не готова была она, изначально просившая приюта у местного Неметона, к тому, что осталась от него лишь крошечная часть — пень. Кто столь вероломно вмешался в магию этих земель, она не знала. Не хотела знать. Всё равно он уже мертв, а дело его пошло прахом — не прощала эта земля. Эта земля была жестока и сурова на ласку и случайную помощь. Долго ходила вокруг пня Квета, касалась высоких узловатых корней, обводила пальцами потрескавшуюся древесину кругов, вливала силу, молила об ответе, надеялась, что услышит ее ушедшая вглубь собственных корней суть Древа. Но то было немо и сонно, ворочалось, отказывалось пробуждаться и отвечать ее просьбам и мольбам. И Квета смотрела на сухие круги, пыталась понять, как пробудить столь древнюю и обиженную сущность, чтобы не убило ее Древо. Она спала на кругах, она вливала в него силу, она оплетала его корни плющом, чтобы не выжигало их беспощадное солнце. Древо спало. — Мне нужна помощь, — шептала Квета, — мне нужно Древо, мне нужен Неметон. Ты знаешь меня, ты слышишь меня, тебя я приветствовала когда-то, и ты откликался, пустил меня на свои земли, пряча от людской войны, что разгорелась в Старом Свете… Я поила тебя собственной силой, и ты указал мне место, где можно жить, не боясь, где можно спрятаться, где не будет нам опасности… Пробудись же… Probuď se, starý pahýl! * И Квета, полная отчаянья, ударила по древесному кругу… и зашипела, потому что серая кожа прорвалась как бумага, лопнула с мерзким звуком, и полилась на Неметон алая — так похожая на человеческую! — кровь. Квета рану ладонью зажала, перевила травами, словно повязкой и бросила взгляд на Древо, чтобы замереть, понимая, чего хочет оно за свою помощь — впитал Неметон всё подчистую, будто ничего и не было. — Dobře. Pokud chcete, dám vám krev**, — кивнула Квета, медленно разрывая спрятавшие ее рану травы. Неметон молчал недоуменно, словно не понимал ее. Забавно, как же забавно — она впервые встречала Древо, которое не понимало все языки. — Будет тебе кровь, — повторила Квета. — Я даже знаю, чьей кровью еще буду тебя поить. И Неметон грохнул смехом в ее голове — это он понял. И отозвался на странном языке… том, что был в этой земле всегда, задолго до английского. И Квета склонила колени — прости, неразумную, не поняла, что ты говоришь на тех языках, которые влили в тебя другие, которые ты впитал с их силой, с их кровью. Прости, неразумную. И Неметон прощает, одаривает ее своим теплом, а ответ прося поделиться магией, что живет в ее крови. Но только ее магии недостаточно. Нужна… другая… человеческая… Чтобы показать, что просит она не только силы сидхе, но и живучести людей. Кровь избранного мужчины она прольет на рассвете в день равноденствия. Тогда же и дитя будет зачато. А чтобы Древо не перепутало, чья кровь должна течь в венах дитя, кровь должна быть женской. Человеческая, женская кровь. Квета перебирала каштановые волосы Клаудии, пока кружили вокруг нее подданные, сцеживая кровь и возвращая ее, напитанную магией, почти мгновенно в раны. — В день равноденствия, — говорила она спящей женщине, — до полудня, на древесном полотне, на кольцах Неметона я отдамся твоему мужу, чтобы зачать дитя. Мне нужна кровь сильной женщины для дара… И ты подходишь… А я найду, чем отдариться, если всё получится. Квета хмурилась. Дар был взят силой. Не был добровольным. Нёс в себе возможную тьму, осложнения… Но у кого было еще брать кровь? У случайной ведьмы? Нет, чувствовалось в этом неправильное. И если уж ее мужчина был выбран Кветой, то пусть она будет выбрана той, чья кровь позволит появиться на свет этому дитя. Этот дар стал пятым в череде других даров. Первый дар Квета принесла Неметону до того, как выбрала мужчину — пролила свою кровь, много крови, столько, что ее тело, умеющее исцелять самые сложные раны, недужило неделю. Вторым даром были травы. Она крошила на корни кипрей узколистный, лаванду и люцерну, усыпала древесное полотно ягодами смородины и малины, бросала цветы ромашки и календулы, сыпала семена кориандра, напоследок, осторожно отсчитывая, чтобы не навлечь беду несчастливым счетом, выкладывала трикветр*** красными ягодами гиперикума. Третьим — стала жизнь животных. Их приводили одного за другим — от крошечной мыши до огромного буйвола, которого ее подданные достали неведомо где. Квета принимала очередную жизнь в свои ладони и умерщвляла ее, отдавая кровь Неметону. Древо пило и пировало, насыщаясь жизнями, что так щедро предлагала ему сидхе. Четвертым даром были самые спелые, самые вкусные, самые сочные дары природы. Но никаких ягод, нет. Квета принесла бы мяса и орехов, но этот Неметон был ей неизвестен — как еще примет подобный дар? Потому — только то, что взрастили люди. А вот пятым даром… пятым даром стала кровь человеческой женщины. И Квета села на древесное полотно пня, огладила кольца и тихо сказала: — Это мой последний дар до дня осеннего равноденствия, Древо. Прими этот дар. Познай, что прошу я ту силу, ту стойкость, что есть в каждом человеке. Позволь мне зачать. Она открыла флакон с кровью и выплеснула щедрым движением. И замерла, глядя на нее, не тронутую, не впитанную. Заходилось от страха в груди сердце, и хотелось пасть на колени, просить о милости, просить позволения поменять дар, но… Но Древо усмехнулось в ее голове и, насыщенное ее прежними дарами, медленно впитало человеческую кровь. И тогда Квета выдохнула облегченно. Пять даров из семи были приняты. Неметон обещал ей свою помощь. Неметон обещал ей дитя. Слезы облегчения, что полились по серым щекам, были... почти человеческими, светлыми-светлыми, и пил их Неметон, принимая неучтенный, неозвученный дар. За это он одарит ее сверх того, о чем Квета просила. Древо всё решило для себя и смеялось предстоящей шутке. О которой этой юной сидхе знать пора рано.