***
Москва, август 1970 года Тарасов Стоит ли говорить, что после всего время для меня остановилось? Да, знаю, прошло по меньшей мере два года, но я тогда этого совершенно не замечал. Знает ли кто-нибудь из вас цену самопожертвования? О, это когда ты посвящаешь себя делу, ставишь всё на кон… Нет, постойте. Я не это хотел сказать. Если честно, мне абсолютно некогда думать над тем, каково мне вообще. Понимаете ли, я занят. Так сильно, что не могу вспомнить, как произошло так, что я женился, победил со своими ребятами в третьем хоккейном сезоне и наконец начали появляться намётки на переговоры с канадским спортивным комитетом. Я не видел его. Два года. Грёбаных два года, когда до этого чуть ли не половину наших жизней. Я работал все эти годы и не мог остановиться. Гнался в пучине рабочих часов и не мог взять у судьи время на перерыв. Мне нельзя. Ощущение полной беспомощности сжирает меня, как только время чуть замедлит свой шаг и я начинаю осознавать, что совершенно не думаю о своей жизни. У меня нет на неё никакого права. У меня есть кучка ребят, из которых мне приходится каждый день, как из глины, вылепливать что-то стоящее. Но одним хоккеем же жить не будешь, есть и другие ценности, правда? У меня есть жена, с которой каждый день напоминает предыдущий лишь оттого, что я всегда безошибочно назову, как он с ней начался и как закончился. Иногда так жить проще. В череде суеты, не задумываясь, когда время мчится, как шайба с Москвы до Владивостока, хотя так не бывает, чтобы всегда. Но когда время замедляет свой полёт, мне становится не по себе. Тогда я вспоминаю его. Но мне этого совершенно не хочется, ведь тогда я хочу бежать.***
Чебаркуль, май 1970 года Харламов Я не заслужил большего. Побыв в здешних условиях и подхватив местный жаргон, хочется сказать: «Когда же я так успел проебаться со своей жизнью?» Однако ответа так и нет. Если думать всё время о всех этих взаимосвязях на тему, как же я, блять, оказался здесь так надолго? Ведь по началу всё было совсем не так. Каждый год у меня была цель: вывести Чебаркуль чуть выше турнирной таблицы округа и приблизиться к ЦСКА-Молодёжка, и, когда мне это наконец удавалось, я продолжал и дальше ставить себе цели и вырываться вперёд. Я не знаю, имело ли это какой-то смысл передо мной или ребятами. Кажется, я хотел посмотреть в лицо Толи после свадьбы, но всё затянулось. Может быть, я мечтал, чтобы свадьбы никогда не было. А может быть, мне было теперь на всё насрать, да простит меня за мой французский мой собственный отец. Когда я начинал думать об этом… О нём. У меня начинала болеть голова, и я хотел выпить со Стасом, а пить было нельзя, нужно было тренироваться и играть. Зачем? Да хрен его знает, как всегда говорил Орлов. Не хочу об этом думать, или если буду много думать, то проиграю в самый неподходящий момент.***
Москва, октябрь 1970 года В кабинете главного тренера сборной раздался резкий телефонный звонок. Мужчина в тёплом вязаном жилете раздражённо поднял трубку и приготовился ждать, что ему сообщат на другом конце провода. Как Анатолий Тарасов понял, этот человек — нечастый собеседник ему на телефонную линию и не знал основ военной выправки мужчины. Он никогда не начинал говорить первым по телефону. Только если не звонил кому-то сам. Он считал невежливым по отношению к военной разведке так глупо себя обнаруживать. — Говорит Москва, — не выдержал наконец Тарасов. На другом конце провода послышалось шумное фырканье и смех. — Чебаркуль взывает. Тарасов прикрыл веки. Это случилось. Он проиграл. Сколько прошло времени с отправки Валеры в Чебаркуль? Неделя? Две? Год? Не хотелось думать, что этот момент настал. Тем временем на другом конце провода продолжили говорить, при этом изрядно веселясь: — Если ты помнишь то, что наказал мне два года назад, то ты отлично поймёшь, почему я звоню сейчас, — сказал тренер «Звезды» на том конце провода. — Харламов просится домой? — хрипло выдавил он из себя. В трубке фыркнули ещё громче. — Нет, Харламов не просится, да и мне не хочется его тебе отдавать, — мужчина на том конце провода вздохнул. — Ты за новостями вообще как следишь? Тридцать три шайбы за сезон! И все от Харламова. Ничего не хочешь сказать? Тарасов протянул руку и потёр уставшие от каждодневной вечерней работы веки. Эти разработки тренировок все соки из него уже выпили. Часы в кабинете уже давно перевалили за девять вечера. Тем временем он ответил: — У тебя в команде ещё кто-нибудь играет, кроме Харламова? — спокойный ровный тон, каким он всегда говорил на каком-нибудь собрании перед кучей спортивных спонсоров и советом федерации. — А это ты верно подметил, Толя. Паренёк совершенно не командный игрок. — Тогда зачем звонишь? — недовольно прозвучало. — Ты если помнишь, я набираю команду игроков, а не игрока. — А я затем и звоню, что сказать хочу: у твоего паренька талант к игре, как когда-то у тебя. И будет большим упущением, если ты не возьмёшь его с Кулагиным к себе. В Чебаркуле ему не подняться выше того самого Орлова. Тарасов молчал. — Он говорил о тебе первые месяцы постоянно… — начал мужчина. Тарасов прерывисто выдохнул и схватился слабой рукой за край стола. — Спрашивал, говорил ли ты что-нибудь о них… — продолжил он. Нет! Это выше его сил как будто. Тарасов вдруг весь сгорбился над столом и спрятал лицо в ладони. — А когда узнавал, что нет, то играл всё лучше и серьёзней. Парней моих, слышишь, Анатолий… Раздолбаев и пьянчуг научил вставать в пять утра и подниматься на тренировки! Тарасов уже не слышал. На него обвалом обрушилось осознание того, что ему придётся снова увидеть брата. — В понедельник мы с молодёжной сборной приедем к вам в Чебаркуль, — совершенно выцветшим тоном резюмировал Тарасов. — Я знал, что ты мне не откажешь! — радостно восприняли эту новость на том конце провода. — Вот увидишь, как парень вырос! Да, прям возмужал. Тарасов, покачав головой, ответил: — Если обыграет моих морпехов, то так и быть, подумаю над твоим советом перевести его в Москву. — Спасибо, Толь! — радостно пробормотали. — Было бы за что, — ответили и повесили трубку.***
Чебаркуль, то же время 1970 года — Нет, ты, блять, прикинь, они у меня два рубля вчера тиснули, — проворчал недовольно Стас, зашнуровывая коньки. Харламов на это лишь усмехнулся и, совершенно по-приятельски хлопнув того по плечу, ответил: — Ну, ты «тискал» их за грудь, они — за твой карман, по-моему, всё честно. Сидящий рядом Гусь неприлично начал хихикать, поглядывая на этих двоих. Орлов недовольно зыркнул исподлобья в сторону Сашки, и тот сразу заметно попритих. — Да пошёл ты. Пидарасы. Харламов ещё шире ухмыльнулся и развернулся наконец к Гусеву. — Он тебя пидарасом назвал, Сашк. Гусь в ответ хлопнул его по плечу и пробубнил: — А по-моему, он назвал так всех представителей своей команды. Харламов вдруг вопросительно заломил брови и растянул следующую фразу: — Так, вы слышали, ребята? Нас тут прилюдно оскорбили вообще-то. Поднялся возмущённый гул остальных. — Так! — вдруг повысил голос Орлов. — Да не про вас я! Прекратите уже. Но команда в раздевалке зашумела ещё громче. Харламов вдруг с напускной серьёзностью сказал: — Мы не можем простить такие слова, Станислав. Орлов закатил глаза. — А если я скажу тебе, что завтра из-за тебя сюда явится сам Тарасов, то простишь? Харламов замер. — Шутишь? — выдохнул Гусев. Харламов по-прежнему молчал и смотрел перед собой. Поведение его казалось странным. — Да нихуя я не шучу. Наш Валерка впечатлил старика Тарасова, вот он и прётся забрать его с собой в Москву. Будет получать красивые кубки, медали и радовать своего тренера, который уже однажды его выкинул взашей, — выплюнул раздражённо Стас, оглядывая их. — Я не поеду, — вдруг услышали они тихий голос Харламова. — Ты с ума сошёл, Валера? — вдруг воскликнул Гусь. — Ты же каждый день только ради этого и стараешься, а сейчас решил всё просрать? Тем временем Орлов хитро с прищуром на него взглянул: — Что, великий советский тренер и тебя разжевал и выплюнул? — Не твоё дело, — хмуро ответил Валера. — Не поеду и всё тут. Я же сказал. Мне и тут хорошо. В дверях появился тренер их команды. — Я слышал тебя, Валерий, но оставь всё это, — вдруг всегда добродушный голос тренера сменила глухая печаль. — Не делай того, о чём пожалеешь, не говори того, что не сможешь сдержать. — Но… — начал было Харламов. — Ты не сможешь отказать ему, — безрадостным тоном подвёл итог тренер. — Ещё никто не смог. Орлов усмехнулся и посмотрел прямо на него: — Пидарюги. Гусев не выдержал: — Да что тут такого? Он же поедет в Москву к Тарасову. Тренер вдруг сказал: — Если не хочешь этого… — подбирая тщательно слова. — Действительно не хочешь, то ты обязан завтра проиграть им. Тогда и останешься в Чебаркуле на здоровье. Харламов отвернулся. Орлов заржал: — Если Харламов завтра выиграет у самих тарасовцев, то я до конца сезона буду оплачивать всем выпивку в выходные… — А он и выиграет, — уверенно ответил Сашка.