Эскель

      — Какой ты религии? — Сирша сидит на траве, сгорбившись, и треплет собаку между ушей, когда справа от ее колена в землю опускается острый конец магического посоха. Она не слышит шагов Соласа и даже не может почувствовать его запаха — его словно и нету вовсе.       — Мое отношение к вере очень сложное.       — Сложное? — он переспрашивает ядовито, поднимает брови и щурит глаза. Сирше не нужно видеть его лицо, чтобы угадать мимику.       — Именно. Сложное.       Эльф делает плавный шаг вперед, опуская босую ногу совсем рядом с собакой. Капли осенних луж блестят на стёртой коже — девушка наклоняет голову набок, смотря, как они медленно стекают по крупным щиколоткам в сухую землю. Солас дышит медленно, он расслаблен и уверен — Сирша стискивает челюсти до хруста, ощущая плавно опускающиеся на плечи едкие слова. Он собирается перетащить разговор в собственное русло, потому что не доверяет ей так же, как и она ему. Сирша видит в нем врага, а он в Сирше — большую помеху. Девушка дергает уголком рта и растирает коричневую кровь на лбу.       — Отношение к религии либо есть, либо его нет.       — Слушай, ушастый. — Она резко поворачивает голову в его сторону и вздергивает подбородок, смотрит на него снизу, но ощущает дерзкое превосходство. — Не лезь в мою нишу своим носом. Надеюсь, он у тебя не такой длинный, как твои уши?       Тесак с которым она рубит его слова, больше, чем просто раздражает. Она буквально заставляет Соласа кусать кончик собственного языка в дикой ярости и делать то, что она требует — в данному случае не лезть в её нишу. Он испытывает горячее желание долбануть её посохом по голове, но виду не подает — кривит губами, словно съел спелый лимон, и отворачивает голову.       Шорох травы. Она встает.       Сколько на ее теле царапин, покрытых коркой грязи?       — Я считаю, что Боги — не больше, чем простые смертные, совершившие что-то при жизни, что принесло им славу. Как полководцы. Как артисты. — Она равняется с ним и направляется к палатке — трусит следом собака. — Только тогда, в те времена это было что-то безумно необычное.       — Интересная точка зрения. Может быть, так и было. — Солас перестает ориентироваться по карте ее поведения. Она решила, что была резка, и решила дать ему ответ. Сирша была в праве молчать, но пришла к выводу, что слишком много грубых слов было сказано раньше. А сейчас — сейчас она даже пытается улыбнуться. Это похоже на оскал.       Она хочет сказать ему, что уже никогда не отдаст книгу обратно, но, кажется, он это и так знает.       В палатке шумно, гул криков бьет по ушам. Девушка легко пальцем приоткрывает ширму и, сделав шаг назад, пропускает вперед Соласа. Он смотрит с полнейшим неодобрением, но все-таки позволяет девушке встать за своей спиной. Тут всего человек пять, но криков, словно орава малолетних детей дорвалась до игрушек. Кассандра грохает руками по столу, привлекая внимание, и взахлеб твердит что-то про животных. Сирша удивленно изгибает бровь.       — О, — на нее обращает внимание темнокожая женщина — блестят золотые одеяния по периметру тела и эльфийка отводит взгляд в смятении. — Сирша. Мое имя Жозефина Монтилье. Кассандра предупредила нас, что вы зайдете, нам стоило быть тише. Мы хотели кое-что обсудить.       Девушка настороженно кивает, присаживаясь. За спинку её стула держится Солас под неодобрительные взгляды. А еще все смотрят на нее, смотрят с таким нетерпением и извращенным ожиданием, что Сиршу вот-вот вырвет. Она осторожно поворачивает голову, мазнув кончиком носа Соласа по запястью, и резко отворачивается обратно в сторону стола.       Сирша закрывает глаза. Кажется, что ее только что пытались снова выпотрошить, как утку после удачной охоты, только на этот раз взглядами, требующих ответов. Её ладонь крепко сжимает рука Кассандры.       Двое людей выходят из помещения. Выражение лица Соласа выражает едва ли сдерживаемое разочарование и злость — и девушка провожает его спину с легким превосходством. Следом выходит Варрик. Значит, им нельзя здесь находится? Тут, значит, кто-то вроде шишек? Эти двое явно не в элиту входят.       За столом напротив нахмуренное лицо светловолосого мужчины — он представляется Калленом, но, правда, Сирша и не слушает толком. Она стучит ногтями по деревянной поверхности стола, тыкает пальцем кожаную обивку стула, желая ее продырявить, и выслушивает кучу ерунды, которая адресуется не ей. Самое скучное в человеческом бытие — делать вид, что тебе интересно, когда тебе ну ни хрена неинтересно.       — Сирша?       — М, да, чего? — она отрывается от своего увлекательного занятия, обращает внимание на Кассандру и старается выпрямить спину. Солас всегда ходит с прямой спиной — как вообще? Через три секунды после того, как она расправила плечи, заныло все тело, и девушка просто забила, снова сгибаясь под весом своих проблем.       — У твоих родителей межрасовый брак, верно?       — Да. Мой отец — эльф, он родом из долийского клана, но большую часть жизни провел в Орлее, работая музыкантом, правда, потом вернулся с моей матерью, и их изгнали, — она старается вместить кратко как можно больше событий, и это выходит. Рыжая женщина, кажется, Лелиана, осторожно поправляет капюшон и листает какие-то бумаги. Может, Сирше стоит свалить?       — А ты — целитель?       — Да, но я работаю с животными.       — Боевая магия?       — Это сложно. — Девушка стыдливо прячет глаза. — Она мне просто не дается. Это немного странно, но у меня не выходит. Я пыталась, меня учил мой друг, но все это было бесполезно. Максимум моих боевых умений — это зажечь огонек на пальце, чтобы закурить.       Рукой она пытается отколупать грязь, присохшую к царапине на руке.       В помещении на мгновение воцаряется тишина и девушка замирает. Из-за ее слов в комнате медленно течет воздух, застревая в легких. Она даже осторожно обводит каждого цепким взглядом, стараясь удостовериться в том, что молчание возникает из-за нее.       Кассандра медленно встает со своего места, со скрипом отодвигая стул:       — Твоя палатка справа. Там ведро с водой и чистая одежда. Приведи себя в порядок и возвращайся. Нам предстоит долгий разговор.       Бывало ли у вас чувство того, что вы влипли окончательно?       И бесповоротно. Нет, то есть, до этого вы уже во что-то ввязывались, но цепкие лапы проблем хватали только за лодыжки, а сейчас вы увязли в болоте по грудь, ваши руки скованы, и движения только тянут ко дну. У Сирши именно такое ощущение, даже когда она плотно застегивает замок палатки и остается один на один с собой. Белка бегает снаружи, она слышит ее заливистый лай и смех солдат.       Перина в роли кровати, небольшая тумба — на нее небрежно сложена одежда. Ведро с чистой водой, куда девушка жадно опускает лицо и делает несколько крупных глотков. Ее наконец-то отпускает. Вот-вот и ее захлестнет паника, утопит с головой от осознания — что происходит? Почему она? Что за черти пляшут вокруг нее и почему они хотят перерезать ей глотку?       Сирше нужен блокнот и карандаш, чтобы составить доску размышлений.       Среди одежды узкие кожаные брюки — на верхнем переднем кармане вышит герб в форме ока, такие же носила Кассандра. Зеленая рубашка с оголенными плечами, с округлым вырезом и плотный плащ с меховым капюшоном — подобный она видела только один раз на Соласе, когда погода в Убежище разыгралась не на шутку, выхолаживая оголенные участки кожи. Тогда эльф даже обул сапоги — было просто дико холодно, видимо, по его меркам тоже.       Девушка наспех расчесывает мокрые волосы и неопрятно собирает их на затылке.       Вода почернела от порезов. Их приходится на максимальной скорости лечить и заматывать бинтами те, что глубже. У Сирши быстрое сбивчивое дыхание. Она вдруг понимает, что хочет выпить — желательно чего-нибудь покрепче. У Варрика уж точно должно быть чего такого, чтобы отпустить мысли. И наслушаться баек.       Холодный воздух трогает мокрое лицо, которое приходится вытирать быстро схваченным шарфом. Она снова отодвигает ладонью ширму палатки, ощущая, как в помещение на дюжину градусов поднимается температура. Стол очищен от каких-либо карт или бумаг — идеальная чистота. Нету Лелианы — названная шпионка покинула помещение, посчитав, что на этом ее помощь заканчивается. Нету женщины-посла, отсутствие золотых одежд Сири замечает сразу. И нету крупного мужчины с мечом за поясом. Напротив нее — Кассандра, а слева Солас.       В центре стола упаковка сигарет, спички и пепельница.       — Я не самый лучший рассказчик. — Кассандра осторожно следит за тем, как девушка поджигает сигарету и выдыхает клубы дыма через нос — девчачье лицо становится размытым. — Для этой роли бы больше подошел Варрик, но его пока нет, — она делает осторожный вздох и складывает руки перед собой.       — Зуб, о котором мы говорим — это древний артефакт. Это действительно акулий зуб, но ценность его в том... — Солас медленно достает из сумки какие-то листы и протягивает их девушке для просмотра. — что там заключена душа Демона Семи Грехов. Душа Эскеля.       Это просто рисунок акульего зуба, не больше. Она видит зазубренные углы, уплотнения к корню и кучу мелких надписей — она даже понять не может, что он там писал. В книге, которую она стащила, он специально писал разборчиво. Для нее.       — Этот артефакт хранился в шахте, которую и завалило рядом с твоей деревней, когда группа сектантов, называющих себя халедами попыталась привести его в действие. Все погибли. Однако, кому-то все таки удалось вытащить зуб и забрать его. Цель халедов — высвободить Демона, но это не так легко, особенно, учитывая тот факт, что для того, чтобы он сохранил свою силу и мог ее контролировать, ему нужна физическая форма. — Кассандра находит в листах еще что-то и протягивает девушке — она видит семь изображений животных по кругу. — Ему нужна кровь и тела семи анимагов — людей, рожденных на половину животными и наполовину людьми. Как тот человек, который напал на тебя.       Сирша медленно кивает, стараясь вобрать в себя как можно больше информации.       — Но принять физический облик — далеко не все, что ему требуется. Ему нужна армия. И халеды ее медленно составляют, забирая беременных женщин по всему Тедасу.       Сирше страшно — она даже пытается сжать ладонь в кулак, чтобы скрыть дрожь.       — И зачем ему это? Этому демону? Он хочет войны во всем мире или что?       — Он хочет мести смертным за то, что они отреклись от Семи Грехов. Он хочет заставить каждого следовать им, и тогда нас ждет хаос.       Сирша вдруг понимает, что ее глаза стали влажными. Ей хочется закричать, вскочить с места, громко воскликнуть — а я тут причем? Почему начинается крушение мира как раз в тот момент, когда она только вкусила кусок жизни и готова бороться, но лишь за свое крохотное существование? Почему вкус разочарования такой горький, а страха — сладкий, что сводит скулы?       — Сирша, у нас есть все основания думать, что ты — анимаг, — Солас звучит холодно, чеканит слова ей под ухо и кидается ими, словно металлическими шариками.       — Что я могу превращаться в животное? Да ведь почти все маги могут. Кроме меня, я этим особо и не увлекалась никогда. Я лекарь.       В его глазах снисходительное разочарование — он словно прощает ей ее глупость, будто она — маленький, несмышленый ребенок с розовыми щеками, рвущийся в поисках приключений. Монотонные дети скучны.       — Анимаги рождаются в межрасовых браках и с рождения обладают целебной магией. Природа вожделеет им, уважает их, потому что анимаги — наполовину животные. Их внутренний баланс состоит из магии лечения и магии превращения. Больше ничего им не дается — поэтому боевая магия за пределами их умений. Изначально это было из-за того, что превращения требуют почти всю энергию, следовательно, магии для боя не оставалось и со временем умения к ней у анимагов у тратились, даже если они не превращались в течение долго времени.       — Тот парень! — вскрикивает девушка, прерывая Соласа. — Он сказал, что его зовут Рих. Он анимаг, верно?       — Да. Он — главный анимаг. И он — наша главная проблема. — Кассандра наклоняется вперед. — Он пришел к халидам по собственному желанию. И по нему же ищет остальных анимагов. Он пришел к тебе, он знал тебя. Ты же понимаешь, о чем я?       — Это звучит безумно, — качает головой из стороны в сторону Сири, ощущая мурашки на спине. — Я — и анимаг? Никто в моей семье никогда не был... подобным. Хотя, вряд ли бы я узнала, даже если бы и был. Есть способ проверить это?       — Есть. Ты уже прошла этот способ. Рихтер — это он прислал тебе подвеску с ядом корнеспособной розы. Я ничего не делал. Твое тело само справилось с природным вредителем, потому что ты — анимаг. Природа подчиняется таким, как ты. Даже если ты этого не знаешь, — Солас давит на нее. И Сири сдается.       Он еще говорит про то, что она может контролировать сетку стеблей у себя под кожей, но девушка не слышит. Словно через слой ваты доносятся его слова, а она, шатаясь, со скрипом стула встает на ноги.       Представьте, что со всего размаху вас бьют мешком по голове. Вас выносит из привычного ритма жизни, кажется, на мгновение, а на деле — на целую вечность.       Сиршу тошнит от собственного бессилия. От агонии внутри, от ужаса, схватившего за волосы. Она вдруг понимает, что она — не она вовсе. Собственное тело, собственная физическая клетка становится чужой и невыносимой. Она не винит их за то, что они не сказали ей этого раньше — они держали военную тайну и позволяли ей наслаждаться своей глупой жизнь перед тем, как опустить молот на плиту ее адекватного и нормального существования.       Она не замечает, что пепел от сигареты начинает сыпаться ей прямо на руки, мимо пепельницы. Удивительно, как ей бывает порой все равно.       Она не знает, что делать, ведь бороться не умеет — обычно увиливает от проблем, прячется, и они уходят сами собой на задний план, только вот тут так не получится. Какой-то психопат без тела жаждет ее крови для того, чтобы обрести физическую форму. А второй психопат с острыми ушами помогает ему по какой-то причине. Сирша делает плавный шаг в сторону выхода и спиной толкает мягкую ткань ширмы, вываливаясь на улицу. Она не видит глаз, смотрящих на нее недовольно. Она оказывается на мгновение где-то внутри себя, глубоко и далеко от реальности — она оказывается там, где небо голубое, а любовь настоящая.       Лес в этом месте дикий.       Черные кроны зло шелестят над головой, когда солнце слепит, опускаясь за линию горизонта и вспыхивая последними каплями пламени. Воздух жжет легкие, выхолаживает глупость мыслей, возвышает до божества. Она испуганно перебирает ногами сквозь листву.       Ей страшно до крика, до боли, до ужаса в глазах и потрескавшихся губ. До агонии, до дрожи, до зуда под кожей. И она расчесывает ногтями грудь, шкрябает ее до крови, желая содрать кожу к чертям и вытащить что-то оттуда изнутри. Что-то, что ворочается с боку на бок и раздирает все от пяток до макушки. Ей плохо. Ей больно. Её словно сейчас стошнит — за секунду до того, как она поймет, что совершенно одна в лесу и голоса лагеря пропали.       Кассандра шаркает спичкой, поджигает сигарету и закуривает. Лицо Соласа спокойно и совершенно не выражает эмоций — как много ты скрываешь, сукин сын? Иронично, что именно эти слова были написаны на краю страниц дневника, который сгорел вместе с привычной жизнью Сирши.       — Из леса она вернется с ответами.       — А ты хитрый, отступник. Двух зайцев и одним метким ударом. Только ты не предусмотрел одно, Солас. — Она тушит сигарету. — Она — животное, а доверие животного нужно заслужить. Наглотаемся мы с ней проблем и точно их не разгребем.       — Она сможет найти остальных анимагов быстрее Рихтера. А если ее животное — хищное, то она будет по доброй воле пользоваться зубами.       — К утру нужно будет начать ее искать. Спокойной ночи, Солас. И спасибо за помощь.       Шелестит ширма палатки, а в ответ ей — утробный рык зверя, познавшего всю реальность и жестокость гнилого мира.