Эскель

      Расписание было строгим, но никто за ним и не следил толком. Сирша едва ли встала на ноги с видом боеготовности, как ее начали гонять по арене, словно сидорову козу — иногда даже не удавалось перевести дыхание. Редко ей счастливилось зайти в ту комнату с роялем — стоило отдать мастеру должное, музыкальный инструмент был в превосходном состоянии. Особенно нежная клавиатура, касаться которой было одно удовольствие. Девушка готова была мурчать от восторга — даже ее рояль дома не был таким податливым, словно масло. На клавиши даже не нужно было нажимать — от легкого касания они радостно звенели. Если Сирша и заходила в эту комнату с серыми стенами и покосившимся окном, то никогда не уходила. Обычно ее теряли и оправлялись на поиски — ходить далеко не нужно было, она всегда была за роялем. За две недели в этой комнате в порядок привели крышу, на одной из стен появилась тематическая роспись — девушка узнала в нарисованных нотных листах старую эльфийскую колыбельную. С того момента, как она начала проводить в музыкальной больше трех часов в день, там появилась тумбочка. Через три дня она трещала от бумаг, исписанных нотной грамотой и приписками с текстом, а Сирша постоянно играла и играла, пока не уставали пальцы — разгоняла музыкой кровь по жилам и привыкала поворачивать голову, чтобы смотреть налево. Иногда к ней заходила Жозефина — когда узнавала, что Сирша сбежала с тренировки. Посол приносила чай и просила сыграть что-то энергичное — ей никогда не отказывали.       Утренние тренировки с одним из капитанов были ужасные — если такое понятие не будет слишком мягким. Он заставлял ее оббежать весь замок ровно тридцать раз и следил, чтобы она не сбавляла темп — если Сири тормозила, то кривил нос с седыми усиками и кричал: еще пять раз добавки! Девушка стонала от отчаяния, а после разминки готова была упасть замертво. Потом они брались за мечи. С иронией и сарказмом Сирша рассказывала, что у нее болит шея вечно ей крутить, и чертовски не хватает глаза. Было не всегда удобно — она старалась держать противника по правую руку от себя, а как только он уходил в сторону, то жутко паниковала, делая невероятную кучу лишних движений. После этого была стрельба — все с тем же капитаном, только проходило это более мирно. Стрельба давалась ей проще и быстрее даже с одним глазом. Пробовали лук, арбалет, револьвер и разное оружие с длинными стволами — их скучные названия девушка толком и не запоминала. Лупара, дробовик, старый мушкет, хаудах — названия сливались в одно неразборчивое бла-бла-бла.       После стрельбы у нее был час, который она проводила в столовой с Дорианом. Кидалась орешками в солдат, делая вид, что это все не она, а тевинтерец. Обсуждала последние сплетни с особой страстью, важно поправляя повязку и кивая головой. Ее волосы отрасли, уже свободно касались ключиц, а у макушки чернели не крашенные сантиметры корней. Она научилась пить диковинный такой напиток — медовое пиво и заедать его морковкой. Извращение, но ей безумно нравились странные гномьи вкусы — научил ее этому Варрик.       Ближе к вечеру она, усталая и желающая лишь упасть под одним из деревьев, плелась в ротонду, плюхалась на один из диванов и не всегда дожидалась Соласа — нередко она опускала голову на свое же плечо и засыпала. Когда она этого не делала, то они разбирались с её навыками. Никогда в её голосе не было энтузиазма, почти всегда ее голос тонул в зевке, а голова была уныла подперта кулаком. Все тело ныло.       — Прости. — Она закрывает ладонью рот. — Мне правда интересно. Просто я так вымоталась с утра. Поттс в бешенстве, ну этот, капитан который. — Девушка откидывается на диване, пока Солас перебирает бумаги. — У него в голове опилки... Он меня заставил сегодня одно упражнение три сотни раз делать. И я на полном серьезе. Руки не чувствую... — ее слова тонут в зевке. — Слушай, ты можешь попросить его поменяться? Чтобы мы с тобой утром встречались? Потому что я его просила, а он только орать может и слюной брызгать мне в лицо со своим еще один круг! Маньяк какой-то.       — Я поговорю, но ты должна понимать, что это для твоего же блага. Как бы банально это ни звучало.       — Я понимаю и покорно учусь. Но мозговой штурм лучше всего проводить утром. К тому же мы с тобой еще ни разу не выбирались на улицу. Сидеть в затхлой комнате тоже энергии не прибавляет.       Солас не отвечает, видимо, посчитав, что диалог окончен. Сири зевает в ладошку, рассматривая многочисленные полоски и медленно, перешагивая свою же лень, поднимается с дивана. Поправляет платье, потягивается и вальяжно направляется к выходу. И вот так — почти что каждый день. Девушка открывает дверь на выход и с воплем валится на пол спиной под чьим-то весом.       — Мелкая проказа! — смеется, опуская голову на холодные камни. Джирана влетела в помещение, даже не смотря вперед, снесла Сиршу и уставилась на нее, словно впервые увидела. Девочка поднимается с теплого тела, протягивает руку, чтобы помочь встать — и Сири важно отряхивает платье. — Куда летим?       — К мастеру Соласу. — Она оголяет кривые зубы — в последнее время их отношения наладились. Лиса боялась медведя. Но страх этот угасал с каждой секундой — особенно, если Джирана смотрела на изувеченное женское лицо. — А. Вот! — Она поворачивает голову и садится на колени, начиная быстро собирать разбросанный эльфийский корень из корзинки. Уронила, невнимательная. Сирша усмехается и помогает — ладони ее быстро сгребают все травы. — Спасибо.       Девочка в забавном красном платье протягивает эльфу корзинку с корнем и убегает обратно. Сирша придерживает дверь. И растворяется в темноте коридоров. День за днем — одно и тоже. Она наслаждалась сырой повседневностью, коротая вечера в полном одиночестве — редко к ней кто-либо присоединялся. Обычно она курила — надо же, какое удивление, что сигареты почти всегда кончались! Или она просто выкуривала все одна за одной, быстро и методично, совершенно не замечая, и как только за окном показывалась луна, то её пепельница была полна смятых окурков.       — Слушай, а как ты налево смотришь?       — Голову поворачиваю.       — И как тебя только здесь держат? Это, должно быть, чертовски неудобно! — Один из Солдатов разражается смехом, закрывая левый глаз ладонью и пытаясь повернуть голову. Они её не боялись. Не уважали. Не чтили. В их глазах не было осторожности — да и откуда ей взяться? На что была способна двадцатилетняя соплячка? Ни на что. Вот они и смеялись, унижали, издевались. Не всегда в лицо — Сирша чувствовала себя как тогда, в долийском клане, лишь потому что была другая. Тут все было иначе — в немилость она вошла из-за своей популярности и бесполезности. Вздыхает. Тушит сигарету.       — Достаточно удобно, чтобы накостылять распоясавшимся командорским солдафонам. Что, мамуля Каллен разрешила немного отдохнуть, так вы на девку набросились? Небось, ни на что большее и не способны, детки?       О. Да. Юность кипятит ее кровь. Сжигает ее изнутри, раззадоривает, разрывает на части — Сирша ощущает себя малолетней преступницей. Она вспоминает запахи долийских лесов и топот босых ног, — и то, как её со всей душой били по морде на дерзкие слова. Как она обожала драки! Невозможно было передать, как отличная трёпка поднимала ей настроение и освежала. Девушка зажигает еще одну сигарету, но ее бьют по ладони — тлеющий окурок приземляется на пол. Как невозмутимо её лицо, но как все пылает от восторга изнутри. Как давно она просто так не дралась ни с кем. Не защищая кого-то, нет, не представляя кого-либо, не играя какую-то роль. Просто дралась с дворовыми болтливыми мальчуганами?       У нее дым идет из носа.       — Что, сейчас жаловаться кому побежишь? Нюни-манюни распустила, шлюха!       Приходит в себя Сирша только когда в нее из ведра брызгают водой. Жадно делает вздох полной грудь, встряхивает мокрыми волосами, ощущает прилипший верх черного платья. Она рвется, брыкается, орет сорванным голосам, словно змея — далеко не благородное создание. Руки ей за спиной держит Дориан, ведром перед носом раскачивает Варрик, а солдат с разукрашенным лицом жадно пьет принесенный стакан воды. Сирша в отражении стальных боков ведра видит, что на лице у нее тоже кровь. Дышит, расслабляется, и тевинтерец отпускает её — руки затекли. Она, кажется, потерялась...       Что произошло?       Что, что, что?       — Вы что тут такое устроили?!       Девушка глотает язык, когда на нее смотрит недовольное лицо гнома — пятится назад, упираясь копчиком в стол. Её волной захлестывает паника. Девушка вытирает лицо поданной салфеткой — белая ткань становится алой. Ей разбили бровь. Как будто остальных увечий мало!       Ей нужна была разрядка. Ей нужно было выпустить из себя все... это.       Перевернутые столы, разбитая посуда, испуганные посетители, на полу вилка в крови — она видит на руке солдата четыре окровавленных точки. Вздыхает. Варрик продолжает грохотать возмущенно, когда девушка, быстро перебирая ногами, стыдливо убегает. Болят легкие от тяжкого дыхания, устали руки. Она подхватывает полы платья по самые бёдра, несясь в сторону ротонды. Она не могла превратиться там, верно? Они бы сразу сказали, да и увечий было бы больше?       Почему ей так страшно?       Почему ей так хочется плакать?       Провал за провалом на каждом, черт возьми, шагу! И не важно, что она накостыляла тому пройдохе — поделом ему! Важно то, что у нее в голове пусто!       — Солас! — с криком и грохотом она начинает барабанить в его дверь — она заперта. Конечно, время позднее, но ей откровенно плевать, глубоко плевать. — Открывай сейчас же! Ушастый! Ты меня слышишь? Солас! Со! Лас! — она грохочет кулаками с такой силой, что дверь вот-вот выломается. Кажется, проснулись уже все, кроме него. — Если ты мне не откроешь, я выломаю дверь, слышишь?       И она не врет. Не то чтобы она редко делала обещанное, бывало, конечно. Но сейчас она делает это моментально — хватается за каменные выступы вокруг косяков и с одного размаха ноги выбивает дверь. Арсенал физической силы, полное отсутствие мозгов и желание просто покурить в тишине — все это была Сирша. Сама удивляется тому, как легко дверь раскрывается, грохотом окончательно пробуждая весь сонный Скайхолд. Ей кажется на мгновение, что все тренировки с капитаном Поттсом прибавили ей мощи, но с крахом разочаровывается — Солас сидит в кресле и его кончики пальцев светятся фиолетовым — это он поддал дверь. Ей хочется знатно так прокричаться — желательно ему в лицо. Какой цирк! Девушка заходит в помещение и он легко захлопывает дверь.       — Ты меня слышал? Слышал и не открывал! Ну ты и сволочь! — Солас легко ногами разворачивается на кресле к ней спиной, оставляя девушку со зло открытым ртом. — Не смей поворачиваться ко мне спинкой стула!       Она подлетает, словно фурия, разворачивает его, нависая — ладони вонзаются в золотистую обивку подлокотников. У нее искаженное злостью и ужасом лицо — сосульки мокрых волос качаются из стороны в сторону, а влажное платье холодит кожу.       Он молчит, видимо, проглатывая каждое оскорбление.       — Я бы предпочел, чтобы ты ушла и больше не пыталась выломать дверь в будущем. Я занят.       Сиршу колбасит. Солас не может понять — от гнева или от ужаса. Боялась она явно не его — однако, он не считал это причиной позволить себе вести себя так. Девушка делает глубокий вздох, обдавая его морозным запахом сигарет, и эльф в отвращении морщится.       — У меня провалы в памяти.       — Советую начать вести здоровый образ жизни.       — Солас, у меня провалы в памяти, и я не шучу. Я прямиком из таверны. — Она отходит на шаг, равнодушно садясь на пол. — Мы там... повздорили.       — Судя по твоим рукам и лицу — ты с кем-то подралась?       — С солдатом. Только проблема в том, что я этого не помню. — Девушка вытирает кровь с губы рукавом. — Последнее — это наш разговор. А в себя я пришла, когда на меня Дориан ведро ледяной воды вылил. Между этими двумя событиями — полнейшая пустота. Но я ведь помнила, когда превращалась? Понимала, чувствовала, мыслила рационально. А тут просто... не знаю.       — Сирша. — Эльф наливает себе чаю. — Ты — медведь. Смирись с этим, прими тот факт, что ты — дикое и одно из опаснейших животных. Это часть тебя, это ты сама. Но в то же время, это совершенно незнакомое существо под кожей. Вам нужно научиться жить вместе в гармонии. На данный момент вы воюете за владение этим телом. Неудивительно, что в гневе ты ничего не помнишь — внутри тебя живет медведица, для которой гнев — пища, за счет которой она и существует.       Сирше плохо.       Она вытягивает ноги и ложится на пол, смотря в потолок — плывут серые облака на темно-синем фоне, и осторожно из-за угла выглядывает полумесяц луны. Закрывает глаза. Открывает.       — Значит, контроль?       — Контроль. Поговори утром с Джираной. Она расскажет тебе более детально.       — Да. Хорошо. Извини. Я завтра не приду.       Ей вдруг становится стыдно.       Джирана была родной сестрой Рихтера, которая сбежала, как только брат пришел за новой кровью. Маленький ребенок тоже выдержал не мало, а она начинает истерику при любой возможности.        — Почему?       — Ну... — Придумай причину с самым невозмутимым видом. — Мы договорились с одним солдатом на счет спарринга вечером.       Черт, теперь это звучит как неуважение. Сирше хочется выстрелить себе в голову.       — Но послезавтра я на весь день. Надеюсь, тебе не надоем?       Дура.       — Нет. А теперь хочу попросить тебя уйти.       И Сирша уходит. Ощущает себя немного с дрожью внутри. Сдувшийся воздушный шарик. Слов нет. С каких пор ей стало важно, что о ней думают другие люди? Другие эльфы! Абсурдище. Она сплевывает в траву и присаживается на скамейку. Ну уж нет. Он думает, что она глупая амбициозная шемленова стерва — нет, это, конечно, правдой было, но читать её в его глазах девушка не собиралась. В чьих угодно. Не в его. Никогда. Не позволит! Он ни за что не будет смотреть на нее с этим насмешливым снисхождением, словно она — не взрослая женщина, а драчливый щенок. Глупости! Девушка возвращается к себе в комнату, меняет одежду на тонкое платье до колена и сверху надевает медвежий плащ с яростной пастью.       Перед тем, как зайти в комнату к Джиране, она оставляет плащ на тумбочке. Платье полупрозрачное, шифоновое, легкое, розовое с тонким поясом — девочка осторожно трогает пальцами подол. Горит свеча в её комнате, освещая всё помещение.       — Ты чего не спишь? Уже за полночь.       — Под кроватью что-то шуршит. И в шкафу тоже. Там кто-то есть. — Девочка прячет конопатый нос под одеялом, когда Сирша открывает шкаф, рукой ныряя вглубь в поисках воображаемых друзей.       — Никого там нет.       — А под кроватью?        — И под кроватью.       Сирша садится на простынь, начиная осторожно подтыкать одеяло под худенькое тело. Кутает ноги, руки, превращая в кулек.       — Эй, ты чего? — возмущенно пыхтит Джирана, пытаясь выбраться.       Сирша улыбается — немного саднит разбитая губа.       — Отец перед сном укутывал меня так сильно, как никто другой. И знаешь что? Ни один монстр до меня не добрался.       Они вдруг смеются — звонко, весело и непринужденно. Джирана радостно лежит в теплом пуховом одеяле, начиная возиться. Сирша подпирает голову рукой. Она спросит её сейчас — до утра не подождет. Да, это ребенок. И ей нужно спать.       — Я сегодня очень сильно разозлилась, Джири. — Она гладит девочку по рыжим волосам. — И ничего не помню. Солас рассказал, что это нормально. Это из-за животных, правда?       Девочка улыбается, кивает.       — У меня такое было, только со страхом. Я как чего пугалась — сразу бежала и пряталась, а когда понимала, что пришла в себя — совершенно не знала куда идти обратно. Так и терялась одно время. Это проходит. Нужно просто показать себе, что ты — главный.       Сири благодарно кивает, тушит свечу и уходит.       Этой ночью она смогла перевоплотиться и загрызть кролика. Животная кровь во рту будоражила, вызывала страсть и отвращение — девушка вернулась в комнату грязная и измазанная каплями крови с отвратительным запахом мертвечины изо рта. Утром пришлось жевать мерзкую по вкусу траву, но запах это выбило окончательно. Девушка, усталая и побитая, приняла ванну, выкинула все средства макияжа в мусорное ведро и избавилась от последнего отражающего предмета в комнате — она повесила полотенце на железную птицу. Монумент без имени ей нравился, но видеть свое лицо в нем было невыносимо.       Утром она пропустила тренировку Поттса. Вечером не пошла к Соласу.       В течение дня она играла на рояле, а потом к ней зашел эльф. Разумеется, он знал, что Сирша соврала. Его лицо не дрогнуло. Он только не мог назвать причину её вранья — она прекрасно понимала, что сама себе вредит подобными прогулами.       — Тебя требуют в ставку командования. У них что-то случилось.       Грохает крышка рояля.       Сирша спускается по лестнице. Ей не стыдно.