Эскель

      — Это безумие!       — Нет, это политика.       Сирша хлопает себя по лбу, резонно решив, что спорить с Монтилье такое же безумие, как и эта её политика. Она закидывает ноги на стол в тяжелых сапогах, сыплет куревом на пол и продолжает делать вид, что не замечает раздраженных взглядов. Не её это сказка — уж точно не её. Такие, как она, обычно умирают в самом начале. Да в первых строках пролога! Сирша кривит губами, выкидывая сигарету в пепельницу и продолжает слушать цепкий, словно когти, акцент посла. Вздыхает Лелиана.       — Почему не может пойти Каллен? — Фиолетовая макушка поворачивается в сторону молчаливо сидящего командора.       — Я не ищу неприятностей!       — Какой ужасный подход к жизни.       Мужчина хрипло прокашливается, стараясь намекнуть, что шутки тут не к месту — равнодушно Сири пожимает плечами, закатывает глаза — ну ладно. Шутить только в этой ситуации и оставалось. Девушка ставит ноги на пол, пододвигает к себе листок с планами здания. Рассматривает коридоры, ведет пальцами по листу бумаги.       — Значит, всё меняем. Врываемся туда с криками и воплями, все разбегаются, я хватаю этого пацана, и мы убегаем обратно.       — Ты спятила!       — Ой, да и слава богу, нормальный не пошёл бы на такое! — Она хлопает ладонью по столу. — Вы думаете, меня не заметят? Да я стану первой звездой на этом шоу уродов! И я не... погодите...       Она замирает с открытым ртом на полувздохе, прежде чем её поражает идея.       — Я стану первой звездой! Понимаете? Все внимание будет мне. Я войду туда, создам шумиху, а кто-то другой выхватит этого мальчишку.       — Он не будет слушать. — Лелиана качает головой из стороны в сторону. — Закричит, позовет охрану. И не думаю, что мы останемся без проблем.       Сирша стонет от отчаяния, закрывая лицо ладонью. Четыре часа назад Жозефине пришло приглашение на праздник в честь совершеннолетия одного отпрыска богатой семьи. Фамилию девушка даже не потрудилась запомнить, оглушенная разной информацией. В основном той, что мальчишка-то из смешанного брака, народу будет много и его праздник превратится в кровавое месиво, если не сделать все аккуратно. Халеды туда уже лыжи смазали — все были в этом уверенны. Оставалось только одно — перехватить пацана до того, как до него доберется Рихтер. Писать письмо его родителям было бесполезно — они были уверены в прекрасной охране их обаятельного сына.       Заявиться на праздник. Поговорить с пацаном. Вернуться. С ним или без него.       Сделать это нужно было максимально осторожно. Лелиана сказала, что без особых телодвижений внедрит её к служанкам — в соответствующей одежде, конечно. Только с внешним видом Сири это будет проблематично. Сложно. Кассандра что-то пишет на листке. Использовать горе-Инквизитора в качестве отвлекающего маневра — все поведутся. Слухи об изуродованной девчонке, которая станет главной пешкой на шахматной доске войны, разошлись моментально. Кассандра встает со своего места, отдает листок служанке у входа и садится обратно. Вспыхивают споры, прерываемые стуком рук по столу. Сирша откидывается назад, вслушиваясь в доводы каждого. Лелиана раздражена. Конечно же, всё идет не по плану. А Сирша снова пытается выскользнуть из рук их контроля.       Хлопает дверь. В руках горничной черный пакет, который она кладет перед ней. Стакан вина. Девушка осторожно принюхивается, встречает теплый взгляд женщины и делает пару глотков. Она нередко приносила ей в комнату напитки и еду, в основном поздно вечером — когда сил идти на кухню уже не было.       — Если это сюрприз, то я боюсь его открывать.       — Это парик. И средство для грима, — с позволения Кассандры отвечает служанка преклонного возраста, открывая пакет. — Госпожа Пентагаст сказала, что вам это пригодится.       Сирша усмехается. Неплохо. Возможно, что-то да получится. Единственное, ей хотелось сохранить собственную жизнь — и не сгнить в тюрьме. Для этого придется постараться. Девушка достает связанные лоснящиеся черные волосы — достаточно длинные. Метра полтора. И коробку с мазями телесного цвета. Это поможет. Выбелить ей кожу, замазать шрамы, убрать под волосы глаза. Безликая служанка.       Сирша кивает.       И уходит. Эта ночь — беспокойная. Она ворочается в кровати, её кожа влажная, холодная. Губы в крови от укусов, ресницы дрожат. Пальцы — тоже, она ими судорожно хватает простынь. От чего-то так плохо и больно — хочется сдохнуть. Выворачивает наизнанку, тошнит, гудит голова — девушка издает протяжный стон, пытаясь перевернуться на бок. Падает на холодный камень пола, сносит с грохотом тумбочку и книги, её трясет — руки не могут выдержать вес тела. Лежит ничком, а кожа от пота мокрая, как и глаза испуганные. Плохо. Плохо. Желудок сжимают тисками, она чувствует, как что-то колючее рваными толчками поднимается вверх и подходит к глотке.       Нет чувства омерзительнее.       Она блюет кровью, заходясь в кашле. Хочется сдохнуть. Прямо сейчас. Едва ли час назад она радовалась жизнь, читая новый роман Варрика, как не может контролировать свое тело. Нужно звать на помощь. Если не хочешь действительно сдохнуть. Так проще, конечно, но не эффективней. Девушка пытается приложить ладонь к животу и сосредоточиться, чтобы исправить ситуацию. Не может.        Кровь из ее рта хлещет бурая и противная. Глаза от слез влажные и испуганные.       Она вдруг понимает, что это все из-за вина. Она тогда принюхалась — животные инстинкты не позволили ей выпить в первые две секунды. А потом человеческое доверие осушило бокал. Эта служанка... она не могла! Отравить ее? Могла. Кто угодно мог. Сири доверяла всем, несмотря на то, что уже не раз познавала горечь предательства. У этого предательства был вкус желчи и крови.       Несколько недель назад она носила ей еду в комнату. Иногда Сирша с ней разговаривала — подолгу, порой. Её звали Карэн, и работала она с Инквизицией не один век. Порой она говорила интересные вещи, и Сири верила, — но теперь уже нет.       Я ненавижу всех!       Кровью. И еще раз.       Кто-нибудь, пожалуйста. Я не встану!       Хлопает дверь. Включается свет. Быстрый взлет шагов по лестнице. Девушка видит, что все измазано бурой кровью — даже ее полупрозрачная ночнушка. Ковер, пол, ноги, руки, волосы. Даже кусок простыни. Какая жалость. Ей нравилось это постельное белье.       Она чувствует, как её поднимают на руки — болтается голова. Дориан подходит ближе, наклоняя голову и вытирая кровь с подбородка.       — Карэн. Карэн, — Сирша хрипит. Сильно болит горло после продолжительного выворота желудка. Тевинтерец кивает, слетая вниз по лестнице, а её кладут обратно в кровать. Солас. Снова. Как в глупой сказке.       Он садится рядом, со стуком ставит посох, устраивая свою ладонь у нее на животе. Волной уходит боль. Сирше не хочется двигаться — она полностью расслабляется, тяжело дыша. Хочется спать — на часах пять утра. Глаза сами закрываются, голова тяжелеет.       Сирша пропадает во сне, но когда открывает глаза, снова видит острый профиль эльфа. Двигает пальцами, перехватывая рукав его туники и дергает, привлекая внимание.       — Я надолго уснула? — шепчет.       — Пять минут. Не больше.       Такой же тихий ответ. Свет выключен.       — Спасибо. Где Павус? Вы услышали.       — Ты громко упала с кровати. Было слышно.       Сирша осторожно улыбается, прикрывая глаз. Бисеринки пота покрыли лоб и верхнюю губу. Она вся бледная. Как ей хочется смеяться — просто глупость.       — Меня отравили. — Она медленно переворачивается на бок и садится, ощущая, как всё становится размытым — как будто под водой глаза открыла. — Я сегодня в Ставке пила. Мне принесла Карэн вино, я думала не пить, но выпила. Я её знала... я... Меня так давно не предавали. Я забыла, что всегда стоит оборачиваться. Здесь было слишком хорошо.       Солас слушает сбивчивую воспаленную речь. Девчонка не в себе, но продолжает мыслить здраво — это его радует. Хочется вскочить с места, наорать на нее, дать по щам — чтобы думала впредь. Но она была права. Здесь забываешь о предательстве. Не думаешь о том, что ножи за спиной острые, напитки отравленные, а пистолеты заряженные. Сири проводит рукой по обнаженной ноге — ночнушка прилипла к влажному телу. Ему все равно. Да и ей тоже. Кому она нужна — такая уж точно. Но ей легче — желудка не ощущает, лишь горло саднит. И пот холодный, противный. Волосы прилипли ко лбу. Она осторожно наклоняется, чувствуя остатки рвотных позывов и поднимает с пола расческу. Проводит по волосам.       — Почему фиолетовый?       — Потому что он мне нравится.       Солас кивает. Логично. Стала бы она красить волосы в цвет, который ей не нравится? Девушка откладывает расческу.       — Через несколько дней мы отправляемся на прием к... как их... Зейе. Семейство Зейе, — вспоминает Сирша. — Жозефина там как гость, а я... хочу, чтобы ты пошел с ней. И Варрик с Кассандрой.       — Разве ты не идешь?       — Иду, конечно. Но я там не гостья. Я просто хотела, чтобы ты там был. Вот и все.       — Я буду.       — Спасибо.       Солас никогда не любил такого рода мероприятия, но отказать он не может — эльф вдруг видит в напыщенной, болтливой дуре слабую девочку — и, кажется, настолько слабую, что проблемы давят её к земле. Она закрывает веки, упираясь головой на руку. Кажется, засыпает. Маг, чувствуя себя до омерзительного дискомфортно, поддерживает её сонную за плечо и помогает улечься нормально. Уходит.       Называть Сиршу дикой и жестокой станут немного позже. Когда ей это крикнут в лицо, на землю опустится первое лето в Скайхолде и тогда она действительно почувствует, что пустота внутри у нее глубокая и вязкая. Но сейчас, сейчас — она только начинает в ней увядать — в своей жестокости. Безграничной и беспощадной, черной, как дно старого колодца. Начало всегда заставляет думать о конце. А конец — о начале.       Она не сидит, она стоит — шпили инквизиторского кресла солнечными лучами блестят за её спиной. Глаза злые, холодные — напротив старуха с ожесточившимся лицом. Ей вдруг не жалко — ни капли не жалко. И не будет жалко никогда — потом уж точно. Едва ли сойдут снега...       Старуху пытали — у нее разбита бровь и губа. Эти методы, вдруг поняла Сирша, ей нравятся. Она бы сама попробовала. И, возможно, вошла бы во вкус. Карэн, как ей доложили, оказалась одной из помощников халедов — почему только раньше никто не догадался, в этом был вопрос. Сиршу все злило. Она поговорит с Лелианой насчет шпионажа. Старуха почти сразу же во всем созналась. Правда, знала она немного, значит, была бесполезной. Её завербовали сразу же после того, как они прибыли в Скайхолд — она сказала, что ей обещали многое.       Ничего о численности или местонахождении остальных халедов она не знала.       Много болтала.       Сирша злилась. Благодарила уроки с Поттсом. И лицо её не дрогнуло, когда капли крови орошили его жадно — она выстрелила в упор под вскрик щедрой на слезы орлесианской красавицы. Нашли себе поле интриг во время вынесения вердикта. Выстрел звучит глухо и проходится эхом по каждому уголку помещения даже когда тело старухи падает замертво. Кровавая дырка между бровей. В душе пустота. Сирше не жалко. И не будет никогда. По аудиенции проходит шаловливый шепоток, когда Монтилье яростно вскрикивает, рассматривая листы с вердиктом. Признать виновной. Из наказания было несколько лет исправительных работ.       Сирша бросает револьвер рядом с трупом и требует унести.       Уходит.       — Ты что творишь? — Посол подходит к ней при первой же возможности. — Это незаконно! Если и проводить казни, то в специализированном месте и при разрешении. Ты понимаешь, что если на нас доложат!..       Девушка замирает, поворачивая голову — ей становится плохо и жарко от вида застреленной старухи. Её лицо словно вырезается на внутренней стороне черепа. И, кажется, сон будет беспокойный. Голос дрожит.       — Она была бесполезна, — слова даются со скрипом. — К тому же, опасна.       — Семидесятилетняя старуха?!       — Да. Потому что ей удалось меня отравить. Я верила ей! Верила, Монтилье! Разговаривала, как с тобой, слушала и радовалась вранью из её уст! И я не прощаю предательств! Она бесполезна! Ничего больше не знала! Никому она среди халедов не нужна. Считай, я помогла! Она кричала, стоя на коленях, матом мне в лицо о том, что я шлюха, и что Инквизиция сгниёт. Так вот, ни черта она не сгниет.       Она убила человека. Только сейчас доходит. Господи.       Странно. Не жаль. Как будто так и должно было быть.       Жозефина зажимает себе рот рукой. На глазах у Сирши слезы, которые она смахивает. Внутри все дрожит, как во время вулкана, кипит и взрывается. Отвратительно. Ужасно.       Но тогда Сирша была права. В том, что убила эту старуху сразу.       Потому что через два дня Дориан принес информацию, что Карэн — одна из тех халедов, которая действительно должна была избавиться от Инквизитора любыми способами. Никто не подозревал старуху с милой улыбкой. В её комнате не было ничего найдено среди доказательств. Кроме потрепанного рисунка в форме старого кривого акульего зуба.       С того дня на Скайхолд волной обрушились проблемы.