Эскель

      Сирша замирает на секунду, рассматривая свое отражение в зеркале — лицо у нее неверяще-удивленное, и она протягивает руку, касаясь лица и замечает, что на пальцах остается бежевая пудра. Её лицо — белоснежное полотно, а руки такие темные, словно углём измазали. На столике лежат белоснежные перчатки с гербом на тыльной стороне — главный атрибут во внешности служанок Зейе. Сирша старается рассмотреть всё детально, поднимаясь с кресла и подходя к зеркалу так близко, что поверхность запотевает от её дыхания — она видит плотный слой пудры и крема, скрывших шрамы, темноту кожи и родинки. Длинные, вырисованные черным карандашом брови и, самое интересное — осторожно и максимально точно нарисованный второй глаз на сросшемся веке. Издали она бы сама сказала, что всё с лицом у этой женщины в порядке. Только левый глаз не моргает и совершенно не имеет ресниц — качественный, хороший рисунок с визуальным объемом. Ей настолько странно, что начинает ныть поясница. Плавно садится обратно. Веки жирно выведены стрелками — её повседневный макияж, но сейчас она видела его на другом человеке. Не на ней. Сзади подходит стилист, назвавшийся ей Эриком — у этого человека, завербованного и прибывшего из Орлея были быстрые и умелые руки, однако, она отдавала ему должное — в зеркале она не видела Сиршу. Она видела Эвелин Эйр — ту, что была на выданных ей документах. Двадцать шесть лет. Не замужем. Нет детей.       Сирша делает глубокий вздох, когда по её волосам проходится мокрый гребень расчески — его смазали чем-то липким и её волосы легко фиксируются сзади, облепляя череп. Она старается незаметно почесать нос, но с раздражением видит, что маска еще не въелась в её кожу. Эрик недовольно цыкает и припудривает её снова. Девушка щурится, сдерживая желание громко и смачно чихнуть. Мужчина что-то бубнит себе под нос, уходит и возвращается с париком, осторожно его надевая. Сирша ощущает, как тяжелеет её голова под весом длинных, черных волос, щекочущих лицо. Эрик меняет расческу на щетку и со странных скребящим звуком начинает ее расчесывать, параллельно крепя парик холодными шпильками. Итак, Сирша чувствует, как вернулась в юность — ту самую, зеленую и немного горькую, со вкусом разбитых губ и грязи между зубов. Она уже и забыла, как выглядела с черными волосами — как светлели её глаза и пылали диким пламенем. Осторожно трогает упавшую на лицо прядь — мягкие. Орлесианец делает косой пробор, скрывая уши, перекидывает волосы на одно плечо и умело опущенными прядками прячет глаз, делая визуально ощущение отросшей челки. Сирша видит, как его руки плетут длинную косу — волосы ниже пояса и в этом образе она себя совершенно не узнаёт.       Она такая... чужая.       Вспоминает наставление каждого из ставки и делает тяжкий вздох — держаться как можно дальше, не привлекать внимания, всё делать беспрекословно и подобраться как можно к Зейе. Если он тот, кто им нужен — все должно пройти гладко. Она не хотела допускать ошибок — прямо сейчас точно.       Опускает руку в карман формы, осторожно ощупывая пальцами их крайний случай, который использовать она не хотела. Крохотная коробочка с треугольной подвеской. В ней — боль и страдания извивающихся стеблей.       Перед тем, как покинуть комнату следом за Эриком, Сирша не может сдержаться и курит на балконе, стараясь выдыхать вверх — нельзя, чтобы волосы и форма пропахли. Возвращается и обильно прыскает на себя приторными духами — такими, чтобы нос слипался. В отражении — кажется, чумная ведьма — глаза у неё дикие. Белый воротник, пояс, перчатки и колготки. Черное платье в пол, удобная легкая обувь. Девушка пару раз крутится перед зеркалом, проверяя, не узнает ли она себя сама — и уходит, закрыва комнату на два оборота замка. В главном зале её ждет Леллиана, придерживая ворона на плече — в птице девушка не может распознать Рихтера. Наверняка, его запрут в комнате на время их отсутствия — никто пока что ситуацию не контролировал. Сирше протягивают плащ с капюшоном и девушка послушно его надевает, отправляясь в гудящую машину с блестящими дверьми. В салоне спертый запах бычьей кожи. Делает медленный вздох, стараясь привыкнуть — и открывает не половину окно под чужими взглядами. Сидя за тонированными окнами она видит, как выходит Монтилье в её прекрасных одеждах и садится в другую машину. Следом — Кассандра. Как бы ей хотелось рассмотреть женщину получше! Но водитель заводит их машину и Сирша смазано видит выходящие силуэты за окном за секунду до того, как они скрываются на дороге. На встречу два всадника с военной форме и девушка прячет лицо.       — Ты всё помнишь? — осторожно спрашивает Леллиана, не желая наткнуться на всплеск саркастичной речи. Иной раз казалось, кроме как язвительно кидаться словами она и не умела. Сирша осторожно поглядывает на шпионку, сжимая ладони в кулаки.       Я слепая и глухая, но уж точно не тупая. Но ничего не говорит — только осторожно кивает, стараясь не распаляться раньше времени — Леллиана просто осторожна и, как и все, хочет, чтобы встреча прошла удачно. Циферблат не увеличит время, — но Сирша уныло смотрит на часы, считая секунды следом за дрожащей красной стрелкой. Девушка прислоняется головой к дребезжащему окну машины и уныло рассматривает спинку сидения. Черная кожа. Трогает. Сдерживается, чтобы не начать колупать ногтями.       Надевает перчатки. Нужно начинать входить в образ — прямо сейчас. Нужно начинать усмирять своего зверя и хлесткий на слова язык. Сирша делает плавный вдох, стараясь раствориться во внутреннем послушании — делает самый беспристрастный вид. Язык присох к нему и она его старается отклеить, произнести хоть какие-то слова, пока время превращается в тягучую патоку. Машина трясётся на кочках, а когда выезжает на трассу, то девушка просто задергивает шторкой окно, не в состоянии следить за пестрыми огоньками и колёсами — скрывается временно в расплавленном бытие, засыпая, откинув голову на сидение. О прибытие её оповещает толчок, машина резко тормозит и голова дергается. Девушка быстро моргает, стараясь прогнать дрему и замечает, что подъехали они к заднем входу — огромный особняк из нескольких этажей ей удается только разглядеть через ветки сада. Леллиана наклоняется, объясняя всё по кругу — как делать, что говорить, куда идти и с кем не разговаривать. Сирша делает вид, что слушает — кажется, эти инструкции уже выскоблены на внутренней стороне её черепа.       Отдает плащ. И входит в дом, стараясь держать в голове визуальную карту, которую несколько ночей изучала в ставке командования с Калленом — командор был настолько занят, что мог уделять девушке время в поздние вечера. Она особо не вредничала — мужчина быстро и доступно помогал запомнить местонахождения многих комнат и залов. Только вот смотреть на здание через карту и смотреть на него изнутри вживую — вещи немного разные. Девушка пробует туфлями мягкий ворс ковра и направляется в главный зал, встречать гостей, так же, как и все слуги этой крепости — чем ближе к нужному помещению, тем чопорнее украшения и посуда. Дорогие вазы, ковры и светильники, которые она видит смазано и не четко, сосредоточенная на дороге. Подходит близко и слушает гомон голосов, лихо сливаясь с толпой вычурно одетых и новоприбывших дам. Ещё совсем немного народу, стоит действовать прямо сейчас — если её разоблачат, будет меньше паники и криков. Девушка подходит к одному из столов, делая вид, что поправляет тарелки и старается выискать глазами нужного человека среди пестрых нарядов пышных дам. Щурится. В помещение открытые двери и морозный воздух холодит щиколотки.       Молодой, будто свежие весенние бутоны деревьев, тощий, низкий, лицо все красное от прыщей, а голос — высокий и звонкий, словно колокольчик, — вот, что, скорее всего, сказала бы она, если бы её когда-нибудь спросили про первое впечатление от Олигвара Зейе. Она насчитывает шестнадцать спин, трое из которых берут с подноса официанта бокалы с игристым шампанским. Эвелин прячет глаза, когда на неё обращают внимание, и отходит в сторону, находя немного спокоя за колоннами. Несколько семей, который задаривали родителей виновника торжества пожеланиями — девушка осторожно выглядывает, замечая, что пожилой эльф держит идеальную улыбку, в то время, как его жена, с простыми плоскими ушами, явно не заинтересована в речах гостей. Эвелин делает глубокий вздох, опуская голову и чувствует, что к ней кто-то подходит. По туфлям и цепочке узнает дворецкого. Никаких эмоций.       — Юная леди, не слоняйтесь без дела. Помогите с сервировкой стола, вас ждут.       Она кивает и принимает из рук подошедшей служанки тарелки с приборами. Леллиана говорила, что в доме Зейе невероятная путаница со слугами — жуткая текучка и каждый раз там кто-то новый, что, к слову, не безопасно. Но в их доме слуги долго не задерживались из-за скандального норова хозяйки и она — последний человек, которого девушка хотела встретить. Потому что её норов хлеще, чем у послужной служанки. Осторожно поглядывая в сторону худой и низкой фигурки именинника, девушка делает вид, что сервируют стол с максимально осторожностью, а потом просит прощения у остальных, якобы использовать уборную. На неё смотрят странно. Смотрят прямо в спину, жгут глазами, а Сирша — именно Сирша, откидывает назад плечи, но, всё еще смотря в пол, поднимается по лестнице, стараясь следовать за Зейе в резко опустевших коридорах. Она слышит его тихие шаги, а потом еще чьи-то. Взрыв хохота.       Хочется взвыть от злости. Девушка резко вскидывает руку и пытается открыть любую попавшуюся комнату — в итоге, прячется в кладовке, вдыхая запах стёртых временем швабр. Она чувствует, как два человека проходят мимо. Останавливаются совсем рядом — клянется, что готова услышать их дыхание.       — Подумать можно! — снова смех.       — Да, она потом сразу дёру дала, видимо, не выдержав позора! — два мужских молодых голоса. Один — точно Зейе, второй, скорее всего, друг, прибывший на праздник. Девушка старается сделать как можно более неслышный вздох, — Слушай, мне нужно родителям кое-что отдать, а то не уймутся. Погоди минут пять и свалим, идёт?       Шаги удаляются. Второй мальчишка уходит и сейчас, прямо сейчас, Сирша чувствует ледяную волну страха, прибившую её к земле. Горло совсем сухое. Она берет из кладовку первую попавшуюся швабру, словно всё это время была занята её выбором и медленно, со скрипом, открывает дверь под удивленный взгляд голубых глаз — мальчишка делает шаг назад, не ожидавший, что кто-то был совсем рядом.       Секунда. Еще одна. И еще.       Тишина.       В груди тянет — девушка вдруг ощущает в мальчишке то самое. Никакие яды не нужны, чтобы понять — она чувствует его. Ощущает под кожей его нахождение рядом так же, как если бы тут была Джирана, или Рихтер. Она никогда не чувствовала подобного рядом с Соласом — она его не ощущала. Принимала его таким же как все. Даже когда узнала, этого особо чувства рядом с ним не появилось.       Вдох.       — Здравствуй. Любишь целебную магию? — её слова не те, что они договаривались сказать с Леллианой — Сирша уже давно поняла, что если плеснуть резко правдой в лицо, пацан ни за что в жизни не поверит. Она обожжет его лицо, не совсем прекрасное — и уже ничего изменить не сможет. Метает взгляд на часы. Недолго осталось.       Зейе халатно проигнорировали угрозу того, что на праздник могут ворваться халеды под личиной их когда-то знакомых — они сказали, что им ничего не грозит, хотя Сирша никогда бы не была так уверена. Халеды уже здесь. Они просто ждут. И Сирша тоже ждет, только определенного момента — когда мальчишка обернётся через плечо и пойдет с ней. Когда он услышит крики в главном зале, ворвется туда и увидит кровь, льющуюся из пробитых голов гостей и родственников.       — Ты... одна из тех? Не подходи! — мальчишка выхватывает из-за пояса револьвер, видимо, будучи готовым к каждому повороту событий. Все прекрасно. Он все знает. Значит меньше времени не объяснения. Лицо Сирши не меняется — спокойное и невесомо-неузнаваемое, как горькие ягоды в лесу.       Делает шаг вперед, держа спину ровно.       — Если твои родители знали, что будут проблемы, зачем они рисковали?       — Слишком самоуверенные! Не смей подходить! Я выстрелю.       — Тогда стреляй.       Сирша чувствует его, словно смотрит сквозь прозрачное, до блеска начищенное стекло. Она знает, что он не выстрелит — не сможет. Смотря в её глаза — уж точно. Дышит тяжело и рука его дрожит. Девушка делает еще шаг вперед, замечая, как напрягаются его мышцы и как трусливо палец касается холодного курка. Мальчика стискивает зубы до скрипа, широко распахивая светлые глаза. Сирша осторожно кладет ладонь поверх его, сжимающей оружие — и опускает.       У него влажные и холодные руки.       — Не глупи. Иди со мной. Прямо сейчас.       — Мои родители... — голос дрожит и Сирше жалко его, действительно жалко. Как она хочет вытереть его влажные ресницы и сказать, что всё будет хорошо — правда в том, что хорошо уже не будет. Всех в зале перебьют, а его родителей в первую очередь. У нее лишь несколько секунд, чтобы пересечься со своими.       — Они заберут и тебя, если ты не пойдешь со мной. Мне жаль.       Нет, если он не пойдет с ней, ей придется его вырубить и потащить за собой. Или — убить. Но девушка не хотела рассматривать эти варианты. Если она убьет, то пацан не достанется халедам и начнется еще одна беготня и бой за нового анимага.       — Ты...       — Медведь.       — Инквизитор?       — Да.       — В чем будет польза от меня?       — Никакой, если ты продолжишь задавать вопросы.       Под первые выстрелы она хватает его за руку и тащит, сопротивляющегося, по коридорам. Эта война может быть бесконечной, с учетом количества анимагов по всему Тедасу, — но у них была четкая цель и план, которые будут исполняться долго. Война орошит кровью все земли, коснётся каждого уголка, но найдет завершение — когда-нибудь она кончится и воздух запахнет страданиями. Сирша никогда не говорила про своих богов — никогда не говорила, кому молится, когда приходит отчаяние, хлестко отзываясь тем, что видит богиню в себе — только это было не правдой. Веры в самого себя никогда не достаточно и мы ищем помощи свыше, когда сталкиваемся лицом с тем, что наше сознание не может принять. Девушка наваливается на дверь, чувствуя, как весенний воздух пробивает кожу и толкает мальчишку в машину — Леллиана кивает, закрывая за ним дверь и подходит к девушке.       — Они еще не вышли?       — Нет. Двадцать две минуты, Эвелин. Без проблем и зазоринок. У тебя просили документы? Были какие-нибудь подозрения?       — Нет.       — Отлично. У нас две минуты и мы уедем.       — А посол и...       — Они доберутся. Садись. Скоро охрана пойдет шерстить всю округу, мы не можем рисковать.       Сирша кусает себя за кончик языка, послушно садясь в машину за вжавшимся в сидение Зейе. Две минуты проходят моментально, невесомо касаясь её дрожащих пальцев — девушка кусает губы до крови и ощущает, что её сердце замирает. Вонзается ногтями в обивку кресла. Её ладонь накрывает узкая, влажная рука мальчишки — и Сирша не противится, зная с присущим ей эгоизмом, что кто-то тоже испытывает подобные эмоции. Только он — от невосполнимой потери, а она — от ужаса. Они переплетают пальцы, вонзаясь в кожу друг друга ногтями до колючей боли, но хватку не ослабляют.       Слёзы высыхают на её глазах — девушка оборачивается, но мальчишка смотрит в окно, пряча лицо. Она не уберет руку, пока его пальцы сами не разожмутся — она оказывала ему поддержку, чувствуя животное единство — легкое и хрупкое, почти неосязаемое, словно только вставший лёд. Они были разные — не только в видах, но и в чем-то еще. Девушка пытается всмотреться в этого мальчика и увидеть хоть что-то, но...       — Тигровая акула.       Стоп. Что?       У них отличается даже класс. Она была млекопитающим, а он — она поверить не могла, широко раскрыв свой рот! — он был рыбой! Самой настоящей. Но как?.. Она вспоминает каждую деталь, известную о нем. Кусает язык. Его рука кажется теперь скользкой и чешуйчатой.       — Твоим родителям принадлежит целый залив. Он имеет выход в море.       — Да. Ты так смотрела, я подумал, хотела знать.       — Я хотела.       Она вдруг думает об обжорстве — одном из грехов, ведь тигровые акулы не знают голода. Улыбается. Глупость. Очередная. Больше ничего сказать не может — смотрит в окно, отвернувшись, чувствует немые вопросы Леллианы на переднем сидении, но руку Зейе не отпускает. Она кажется ей соленой на вкус, и шершавой, неприятно-липкой, такой, какая кожа у рыбок в аквариуме...       Слёзы у него тоже солёные, но не такие как у всех — они, наверное, как океан, горькие и от них вянут губы — Сирша смотрит в его лицо и красные, опухщие глаза со слипшимися ресницами.       Он не знает, что делать, оставшись один резко и внезапно. Словно брошеный щенок со сломанным хвостом. И её рука — холодная, в обтягивающей перчатке, грубая и сильная — рука хозяйки, которая гладит щенка по голове, обещая любовь и опеку.       Зейе отворачивает лицо, рассматривая однотипные, скользящие пейзажи за окном.