Way To A Dream

‒ Но самый жуткий раз был тогда, когда Шивон запихнул меня с этой истеричкой на «Молодоженов». Мне нужно было сделать вид, что я целую ее, но я не мог даже близко подойти к ней, потому что у нее воняло изо рта, как из протухшей мусорки на рыбном рынке, ‒ поделился своим, пожалуй, самым ужасным опытом съемок в шоу разошедшийся и разболтавшийся Кюхён, совершенно бесцеремонно закидывая свою голую ногу (потому что, как оказалось, в отличие ото всех остальных на измученном, но успевшем обнажиться мистере Чо, как всегда, дома были надеты лишь майка и широкие семейные трусы по колено, заменявшие ему и домашний костюм, и пижаму) на зажатого в объятиях Хичоля Хёкджэ, настороженно прислушивающегося к этому крайне странному, длящемуся уже больше двух часов разговору. Нет, конечно, он понимал, что ребята таким образом лишь хотели поддержать его, но... Набиться вчетвером в одну кровать и нести всякую хрень, пресекая любые его попытки выбраться или хотя бы немного освободиться? Нет, пожалуй, это было не в его стиле. Совершенно не в его. И, кажется, теперь он понемногу начинал понимать, почему Ынхёк решил переехать. Если бы Хёкджэ мог, то он с удовольствием побыл бы сейчас в одиночестве и, например, просто бы полежал или поспал, но вытурить всю эту толпу из своей кровати и своей комнаты... Вряд ли у него может выйти хоть что-то. Поэтому он просто терпел и молча лежал, старательно делая вид, что ему интересны все эти странные разговоры и он очень ценит такую весьма... специфическую поддержку от людей, которым было бы на него совершенно плевать, не будь он точной копией своего брата и вокалиста их группы. ‒ Кстати, Донхэ, а помнишь тот случай с ненормальной фанаткой, которая так тебя хватанула за задницу, что у тебя потом синяк был? ‒ внезапно вспомнив, хихикнул Кюхён, тут же представив, как сейчас скривилось лицо их все так же сидящего на полу лидера, который не очень-то любил вспоминать такие истории. ‒ Да ладно синяк, я помню, как Канин пытался отцепить ее от него минут двадцать или тридцать, мы уже всерьез думали, что у нее случилась какая-то судорога и нужно вызывать “скорую”, ‒ припомнив этот инцидент, тоже не сдержался от смешка Чонун, ведь тогда всем им было... очень весело. За исключением разве что Донхэ и его несчастной пострадавшей во благо группы задницы. ‒ Да какие двадцать, от силы минут пять, если не меньше, и ей и правда было... нехорошо, ‒ раздался недовольный голос Донхэ, заставляя Кюхёна, Чонуна и Хичоля зайтись в приступе хохота: ‒ Еще бы! Прикоснуться к божественной заднице самого Ли Донхэ ‒ тут у любого могут начаться конвульсии от восторга, ‒ с трудом сквозь слезы и смех выдавил Хичоль, искренне надеясь на то, что в такой ситуации и в присутствии Хёкджэ их горячо любимый лидер, горячо ненавидящий обсуждать подобные ситуации, вряд ли станет распускать руки. Но кто знает. ‒ То-то Ынхёк у нас такой был... вечно в судорогах да в конвульсиях, ‒ не сдержался от не слишком уместной колкости Кюхён, однако сейчас ему готовы были простить даже ее. ‒ А то, ‒ со смешком подтвердил Чонун, которого в отличие от остальных ничуть не задело упоминание имени их сделавшего ноги и, кажется, и вовсе не собирающегося возвращаться вокалиста. Если Ынхёк не переживает за них и даже за своего собственного брата, то какого черта они должны переживать за него?! ‒ Если бы он был в этот момент там, то бедной фанатке пришлось бы куда тяжелее, чем заднице Донхэ... ‒ Может, уже закончим?.. ‒ недовольно начал было Донхэ, решивший, что пора заканчивать вечер воспоминаний и весь этот цирк, однако его совершенно бесцеремонно перебил внезапно заржавший еще громче Хичоль: ‒ Слушайте, а вы помните тот раз, когда та ненормальная сталкерша решила проверить крепкость яиц Кюхёна, и он потом полгода стенал, что чуть было не лишился самого ценного? ‒ Вот ты смеешься, а у меня до сих пор яйца болят при одном воспоминании об этом, ‒ тут же перестав смеяться, наигранно недовольно фыркнул Кюхён. ‒ Что, яйца всмятку не твое любимое блюдо? ‒ не сдержавшись, выдал старую, уже давно приевшуюся и потому особенно смешную шуточку Чонун. ‒ Тебе еще самому не надоело, а? ‒ вложив в голос все те пренебрежение и презрение, на которые он был способен, поинтересовался Кюхён, уже собиравшийся было ляпнуть, что после того случая он всерьез задумался о полезности некоторых элементов рыцарских лат, но во избежание очередной порции тупого юмора решил промолчать. ‒ Не-а. Я готов шутить о твоих гастрономических предпочтениях бесконечно. ‒ А я думал, что ты бесконечно готов шутить о моих яйцах , ‒ недовольно фыркнув, перебил Чонуна Кюхён. ‒ Они тебя так волнуют, что я уже готов предложить тебе полюбоваться на них вживую, чтобы ты наконец-то успокоил свою душу... ‒ Ну уж нет, спасибо, увольте. К тому же чего мы там не видели... ‒ скривив губы в усмешке, протянул Чонун, вспомнив, как однажды они ловили по всему дому абсолютно голых Ынхёка и Кюхёна, допившихся до белой горячки. Интересно, сколько денег тогда пришлось отвалить Шивону, чтобы вся эта история не просочилась в прессу? ‒ А помните ту историю с Хёрим, когда она во всеуслышание ляпнула на шоу, что ты с ней встречаешься? ‒ решив, что им пора завязывать с яичной темой, пока они не забрели в неведомые дебри, безмятежно поинтересовался Хичоль, поудобнее обнимая все так же молча лежащего и напряженно ловящего каждое их слово Хёкджэ и вслушиваясь в его дыхание, чтобы убедиться, что он все еще жив. ‒ Поганая стерва, ‒ в голосе Кюхёна звучал неподдельный праведный гнев. ‒ И с чего она вообще вдруг решила, что двадцатиминутный секс что-то значит? Я даже не успел кончить, а потом нас застукал ее менеджер! ‒ И правда, с чего вдруг девушке после секса решить, что вы встречаетесь, ‒ выдал очередной смешочек Чонун, никогда не устающий подкалывать Кюхёна на эту тему. Да и вообще на тему всех тех неприятностей, в которые он вляпывался за последние 10 лет. ‒ Бабы ‒ самое большое зло на этой планете. Если они не лесбиянки, конечно. Лесбиянки хорошие, ‒ с тяжелым вздохом сделал внезапный вывод Кюхён. ‒ Хёкджэ, а у тебя были когда-нибудь проблемы с женским полом или ты считаешь их ангелами во плоти? ‒ внезапно поинтересовался он, заставляя Хёкджэ вздрогнуть и, с трудом собравшись с мыслями и силами, проблеять: ‒ Н-н-нет. Не было. ‒ И вообще, расскажи нам хоть что-нибудь о себе. Мы вместе уже столько времени, а я, честно говоря, не знаю о тебе ничего, кроме того, что ты брат Ынхёка, садовод и иногда фонтанируешь кровью? ‒ решив, что пришло время для допроса с пристрастием, совершенно бесцеремонно поинтересовался Кюхён, схлопотав в темноте сразу два пинка ‒ от Чонуна и Хичоля. ‒ Хэй, вы чего пинаетесь?! Что я сказал-то такого? Просто спросил, и все. Все же нормально. Да, Хёкджэ? ‒ Д-да, ‒ снова немного запнувшись, кивнул Хёкджэ, совершенно забыв про то, что в темноте хоть кто-то вряд ли сможет разглядеть его. ‒ Только я не садовод, я флорист... ‒ А ты где-нибудь учился этому? Красивые у тебя получаются букеты? ‒ решив, что лучше следующий вопрос задаст он, поспешил опередить уже распахнувшего рот Кюхёна Хичоль. ‒ Людям нравится. Но нет, я нигде не учился этому, ‒ отрицательно покачал головой Хёкджэ, прикладывающий фантастические усилия, чтобы выдавить из себя эти короткие, малоинформативные фразы. ‒ А как тогда ты?.. ‒ удивленно вскинул брови Кюхён. ‒ Мама. Меня всему научила мама, она была изумительным флористом, ‒ широко улыбнулся Хёкджэ, чувствуя неприятную горечь внутри. Кто бы знал, как он хотел бы, чтобы она сейчас была жива. Возможно, тогда все было бы иначе. Ынхёк не вел бы себя вот так, их отношения не разладились бы так сильно, и... никто бы его не похитил, и все они сейчас были бы на своих местах. Но... ‒ То есть ты вообще нигде не учился?! ‒ Ну почему? Я закончил школу... ‒ удивленный этим вопросом, немного нервно пробормотал Хёкджэ. ‒ А колледж? Ты учился в колледже? Мы вот, например, все учились. Донхэ так вообще закончил факультет бизнеса с таким отличием, что преподаватели буквально рыдали, когда узнали, что он больше не собирается продолжать обучение, ‒ совершенно не понимая, что он лезет не туда, куда стоит, продолжил свой допрос Кюхён, которому и правда было интересно хотя бы чуть-чуть узнать об этом странном парне и, может быть, вывести его на разговор о том, когда и как часто он менялся местами со своим братом и притворялся вокалистом SFS, потому что если Хёкджэ признается им в этом сам, то... пожалуй, все это будет выглядеть не так мерзко, как казалось сейчас. ‒ Нет, я закончил только школу. ‒ А почему? ‒ Почему? ‒ немного удивленно переспросил Хёкджэ, пытаясь понять, готов ли он рассказать хоть кому-то о том, что в их семье просто не было денег на то, чтобы оплатить учебу сразу двоих детей. Если бы мама только могла, то... тогда они бы вместе с братом стали трейни в агентстве, но все это: занятия, репетиторы, дополнительные курсы, одежда, еда, да и просто жизнь в большом городе ‒ было слишком дорого для них. Поэтому они смогли собрать деньги только для одного человека. Для Ынхёка, который клялся и божился, что с первых же гонораров начнет откладывать деньги на колледж для Хёкджэ. Но... как-то не сложилось. Сначала ему понадобились новые ноутбук и телефон, затем слетать куда-нибудь в отпуск, потом купить машину и квартиру, а Хёкджэ... Наверное, все-таки было бы нечестно чего-то ждать и требовать от брата. Ведь это были его честно заработанные деньги, а колледж? Нужен ли он был ему вообще? Кажется, Хёкджэ и без него жилось весьма неплохо. По крайней мере до этого самого момента и до вопросов Кюхёна, когда ему внезапно стало стыдно признаваться в том, что было и... рассказывать всю эту нелепую историю, поэтому он, пожав плечами и пробормотав что-то о том, что просто все так вышло, поспешил свернуть этот разговор, оставивший после себя не самое приятное послевкусие. Настолько сильное, что его почувствовали все в этой комнате. А еще жуткую неловкость, сделавшей стену между ними еще толще, а все планы Кюхёна о задушевных беседах ‒ практически невыполнимыми. Поэтому, спустя еще полчаса безуспешных попыток завязать хоть какой-то никак не желающий клеиться разговор, они все, сославшись на то, что уже поздно и им всем пора принимать душ/ужинать/спать, наконец-то покинули его комнату, оставляя Хёкджэ в одиночестве с отчетливым ощущением того, что сейчас ему почему-то куда тяжелее и неприятнее, чем до их прихода, хотя... наверное, все-таки по совершенно иной причине.