Way To A Dream

‒ Хёкджэ, давай еще раз взглядом. Сначала зона стендинг. Секторы А, B, С, D. Найди взглядом какой-нибудь самый яркий лайтстик и улыбнись ему. Затем балкон. В обратном порядке. Подмигнул. И переключаемся на сидячие... Ну нет, стоп-стоп-стоп! ‒ громко захлопав в ладоши, вновь прервал их длящуюся уже, кажется, двадцатый по счету час и больше напоминающую пытку репетицию, вновь чем-то недовольный Шиндон, пристально наблюдающий за одиноко стоящим на сцене Хёкджэ, вольготно рассевшись на одном из сидений в огромной зале, в том самом, где в конце недели должен состояться первый, закрытый концерт нового тура SFS, к которому Хёкджэ, по словам всех, был совершенно не готов. Им и правда были недовольны абсолютно все. И Шиндон, который никак не мог добиться от него игривости, счастья и раскованности поведения на сцене, он просто не мог добиться от Хёкджэ, в котором вдруг образовалось слишком много его самого, Ынхёка, и это просто не могло не раздражать и не разочаровывать. Хёкджэ не так ходил, не так бегал, не так прыгал, просто не так двигался, не так улыбался, не так говорил, не так смотрел, не так брал и держал микрофон и, кажется, и вовсе не так дышал. Но самым главным было то, что в нем не было ни капли сумасшедшей энергетики его брата, который умудрялся заражать собственным музыкальным бешеным кайфом даже стафф на репетиции, а Хёкджэ... Хёкджэ был просто Хёкджэ. И это бесило всех. И в особенности ребят, которым раз за разом приходилось прогонять уже давно вызубренные наизусть сценарии после очередной ошибки то забывшего вовремя открыть рот, то повернувшегося, посмотревшего или дернувшегося не в ту сторону Хёкджэ, который переживал из-за собственных косяков настолько сильно, что умудрялся с каждым разом ошибаться все больше и больше. Бесконечный замкнутый круг. Неудивительно, что у всех в конце концов начали сдавать нервы. Даже у Донхэ, который держался до последнего. Но когда на одном из самых удачных их сегодняшних прогонов у Хёкджэ едва ли не в самом завершении песни выпал из дрожащих, как у запойного алкоголика, рук микрофон, не смог сдержаться даже он и наградил Хёкджэ таким злым и недовольным взглядом, что у того сердце рухнуло в пятки. На пару мгновений ему даже показалось, что Донхэ ударит его, однако тот лишь отвернулся, до побеления сжав губы и кулаки, и скомандовал начало очередного прогона, после которого, если Хёкджэ вновь умудрился бы его закосячить (а он бы точно умудрился!), участники SFS точно бы прибили его, потому что лучше уж выйти на сцену вообще без вокалиста, чем с таким позорищем, но, слава богу, увидевший, что атмосфера уже и так накалена до предела и им вот-вот светит очередной скандал, Шиндон принял весьма мудрое решение: просто взял и отпустил ребят домой, оставив Хёкджэ на индивидуальную репетицию, которая длилась... кажется, уже почти сутки? В любом случае Хёкджэ уже давно потерял счет времени и всем этим бесконечным взглядам, шагам, улыбкам, ужимкам и прочим штукам, что ему приходилось отрабатывать. ‒ Что не так? ‒ стараясь даже не тратить силы на то, чтобы обернуться, сиплым от усталости голосом поинтересовался Хёкджэ. И так прекрасно знающий, в чем его ошибка. Недостаточности радости на лице. Движения слишком плавные и медленные. Улыбка не искренняя. И он все еще не Ынхёк. И вряд ли тренировки смогут сделать из него брата. Даже если они будут идти пять дней подряд и длиться по 18-20 часов. Но Хёкджэ все равно тренировался как проклятый. Запоминая каждую свою ошибку и изо всех сил стараясь исправляться. Во всем. Стать безупречной копией Ынхёка. Пусть даже это будет стоить ему абсолютно всего его запаса сил и нервных клеток. ‒ Ты устал? Может, сделаем перерыв и выпьем кофе? Или ты хочешь поесть? Закажем чанджамёна или свининки? После таких репетиций нужно обязательно хорошенько кушать. Давай, я угощу тебя?! ‒ услышав вопрос Хёкджэ и тон, которым тот был задан, и поняв, что его измученный подопечный уже на пределе, резво соскочил со своего места Шиндон, всегда отлично умеющий чувствовать настроения своих айдолов и трейни и знающий, когда порция вкусной еды, рюмка соджу и целебная доза ничего не значащей болтовни, а также пара-тройка минут передышки могут спасти чей-то мир. ‒ Угостите? М-м-меня? ‒ резко обернувшись к мужчине, немного нервно переспросил сбитый с толку этим словесным потоком Хёкджэ, уже ожидавший очередную порцию упреков, но... ‒ Ты выглядишь таким уставшим, думаю, тебе не помешает немного отдыха. Так что, ты хочешь поесть? Можешь выбрать что-нибудь подороже, я же угощаю, ‒ широко улыбнулся Шиндон, буквально заставляя Хёкджэ выдавить слабую улыбку в ответ и тут же сморщиться от боли в мышцах лица. До этого момента Хёкджэ и не знал, что на его лице столько мышц и что они могут работать с таким напряжением. А теперь... знал. У него вообще внезапно образовалось в голове очень большое количество жизненно необходимых на сцене, но совершенно неприменимых в реальной жизни знаний, но в чем был их неоспоримый плюс, так это в том, что они заполняли все пустое пространство внутри него. Как и эти чертовы тренировки, не оставляющие Хёкджэ ни капли сил и ни мгновения на раздумья и размышления. Но, может, оно было и к лучшему, Хёкджэ обычно был настолько измотан к тем редким часам, когда ему наконец-то удавалось добраться до кровати, что он просто падал в нее и мгновенно засыпал, не думая совершенно ни о чем: ни об Ынхёке, ни о похищении; ни об отсутствии новостей от частного детектива и господина министра, каждый день присылающего ему сообщение: «Без изменений»; ни о проклятом продюсере Чоне и его жертвах, одной из которых Хёкджэ просто посчастливилось не стать; ни о собственной глупости; ни о странно хихикающих и шушукающихся по углам Чонуне и Кюхёне, которые тем не менее успевали обжигать Хёкджэ недовольными взглядами каждый раз, когда он смотрел на них; ни о Донхэ и том странном разговоре на балконе, после которого Хёкджэ не покидало жуткое ощущение, что он ЗНАЕТ. Обо всем, что было между ними, но не было. Так что... возможно, все это происходило очень даже вовремя. И заставляло работать Хёкджэ и изводить себя еще сильнее. Настолько, что вчера по дороге в общежитие он умудрился заснуть в машине, да так крепко, что Канину, так и не сумевшему его добудиться, пришлось нести Хёкджэ домой, закинув на плечо, а сегодня он умудрился уснуть, свернувшись калачиком посреди огромной стадионной сцены, так и не дождавшись ужина и не заметив пары глаз, жадно, почти плотоядно наблюдающих за ним и с каждым днем разгорающихся все сильнее и сильнее нехорошей, злой и абсолютно ненормальной жаждой…

***

‒ И с чего мы сегодня такие добрые? ‒ не сдержавшись, хмыкнул Ынхёк, тем не менее принимая из рук этой необычайно щедрой нынче сволочи еще один пластиковый стаканчик, наполовину наполненный красным вином. Слишком вкусным и слишком сладким, почти тягучим, как ликер, ровно так, как всегда нравилось Ынхёку. Он сегодня вообще привез с собой все то, что нравилось Ынхёку: превосходный стейк из говяжьей вырезки и салат «Цезарь» из его любимого ресторана, шоколадное мороженое, фрукты, вино. Он не забыл даже про соленые орешки, которые Ынхёк был готов грызть всегда и везде в любом виде. И подобная щедрость и доброжелательность не могли не настораживать. Хотя... второй стакан вина на ослабленный и отвыкший от алкоголя организм притупил вопящую о том, что это все неспроста, интуицию. ‒ Разве я не могу немного побаловать тебя, если захочу? В последние дни ты был хорошим мальчиком и почти не расстраивал меня, ‒ мечтательно улыбнулся мужчина, пристально разглядывая сидящего на кровати и жадно, некрасиво пьющего парня и пытаясь наложить одну картинку на другую и понять, какая из... Или обе? ‒ Правда, что ли? ‒ не сдержавшись, недовольно фыркнул Ынхёк, прищуриваясь и награждая его в ответ столь же пристальным и оценивающим взглядом. Хотя... в его внешности все, как всегда, было безупречно: и прическа, и костюм, и выражение лица, и улыбка ‒ ничего из ряда вон выходящего, что могло бы выдать полнейшего отморозка и психопата. А жаль. Может быть, Ынхёк тогда бы и не связался с ним. Хотя... связался бы. Ему в последнее время нравились психопаты. Все, кто так или иначе не был похож на Донхэ. Это было самым ключевым параметром при его выборе, потому что... просто потому что при одном упоминании этого имени Ынхёка до сих пор как будто окатывали кипятком. Невыносимо больно. И столь же невыносимо приятно. ‒ Спой мне, ‒ проигнорировав вопрос Ынхёка, внезапно попросил мужчина, заставляя парня удивленно вскинуть брови: ‒ Спеть? Тебе? ‒ Да, я хочу, чтобы ты мне спел. Я так люблю твой голос и так соскучился по нему, ‒ в его голосе внезапно зазвучала мольба, очень сильно польстившая самолюбию Ынхёка и подсказавшая ему, что сегодня он может побыть немного капризным и наглым: ‒ Только если ты отстегнешь меня и нальешь еще вина, ‒ самодовольно улыбнулся он, решив, что если ситуация позволяет, то нужно ей воспользоваться. И извлечь из нее максимум выгоды. А может быть, даже чуточку больше. Главное ‒ избавиться от наручников и отвлечь внимание этого ублюдка от двери, которую он за собой в этот раз по рассеянности забыл закрыть. Непозволительная оплошность, не использовать которую было очень и очень большой ошибкой. ‒ А может быть, ты выпьешь со мной? А то делать это в одиночестве как-то слишком скучно...