Way To A Dream

‒ Стой, нам нужно остановиться... Все это... неправильно, ‒ с трудом найдя в себе силы оторваться от губ Донхэ, хрипло выдохнул Хёкджэ, глядя в затуманенные то ли желанием, то ли алкоголем карие глаза напротив и пытаясь вновь собрать свое разбитое сознание в единое целое и понять, что случилось и как он оказался здесь, сидящим на кухонном столе и зажатым в цепкие, обжигающе горячие объятия Донхэ, и почему он сам так судорожно вцепился в его толстовку пальцами, что их сейчас вряд ли можно было бы разжать даже тисками, и почему его ноги обхватывают бедра Донхэ так, словно отпустить его сейчас ‒ самая страшная вещь, которая может случиться в этом мире. Хёкджэ прекрасно помнил, как закончились съемки и как привезшему его домой Сонмину пришлось будить его, потому что он снова умудрился вырубиться в машине. Ещё лучше Хёкджэ помнил косые взгляды консьержа, за помощью к которому он больше даже не собирался обращаться: бесполезное занятие. Как, впрочем, и камеры видеонаблюдения, установленные детективом в квартире, которые просто прекратили свою работу буквально на следующий день после установки, в то время, пока Хёкджэ был на съемках, а в квартире появился очередной свежий букет роз. Впрочем, сегодня его тоже ждала огромная охапка свежесрезанных, одуряюще пахнущих и столь же одуряюще дорогих цветов. С совершенными, наверняка долго и кропотливо подобранными бутонами и обрезанными шипами. Хёкджэ отлично помнил эти цветы и то, с каким остервенением он отправлял их в обнаруженный пару дней назад на лестничной клетке мусоропровод. Прямо вместе с новой вазой из черного тяжелого стекла. А еще Хёкджэ отлично помнил, как после он в очередной раз сменил пароль на двери, пусть и прекрасно понимал, что это совершенно бесполезное занятие, но почему-то так ему было хотя бы немного спокойнее, а затем быстро принял обжигающе горячий душ и после долгих и мучительных размышлений все же решил пожертвовать тридцатью минутами драгоценного сна ради рамёна, но умудрился забыть поставить на него воду, уснув прямо на кухне, устроившись на жестком высоком стуле и оказавшимся вполне себе ничего в роли подушки кухонным столом. Он просто присел на минуту-другую, чтобы дать отдых гудящим от усталости ногам и... Хёкджэ помнил, как его разбудил слишком громкий и настойчивый дверной звонок в три часа ночи (он запомнил, потому что часы на холодильнике мигали именно этой цифрой ‒ 3:00), а он так устал и хотел дальше спать, что даже почти не испугался его. Как и стоящего за дверью Донхэ, который был явно пьян и жаждал разборок. Вот только... вместо разборок Хёкджэ получил обжигающе горячий горький поцелуй с отчетливым привкусом сигарет и соджу. А потом... Что стало с его памятью потом? Как он все-таки оказался здесь и почему рука Донхэ вдруг скользнула под его футболку, заставляя Хёкджэ от головы и до пяток покрыться мурашками? Это все переутомление? Или парень, от которого у него уже столько лет сбиваются пульс и дыхание? ‒ Донхэ... ‒ то ли рвано выдохнул, то ли всхлипнул Хёкджэ, чувствуя, как подушечки пальцев скользят по коже его живота, заставляя напрячься каждую мысль и каждую эмоцию в его теле. А уж когда эти пахнущие соджу и сигаретами губы обхватили мочку его уха, то... ‒ Донхэ! ‒ видя и всем телом чувствуя, что кое-кто, кажется, просто не слышит его, попытался крикнуть Хёкджэ, но с его губ сорвался лишь стон. Слишком уж приятно все это было. Пусть и неправильно. ‒ Что такое? Тебе не нравится? ‒ наконец-то найдя в себе силы оторваться от Хёкджэ, хрипло выдохнул Донхэ, недовольно глядя на сидящего на столе парня, чье лицо было так близко к нему, что еще пара сантиметров ‒ и он снова мог целовать и целовать эти бесконечно вкусные и сводящие с ума губы. Губы, которые ничуть не были похожи на губы Ынхёка, и оттого целовать их было еще более... восхитительно. Просто крышесносно. Донхэ и не помнил, когда в последний раз он получал такой кайф от обычных поцелуев. Не на Immortal Song ли это было? А может быть, несколькими годами раньше, тогда, на их первом спонсорском концерте? ‒ Мне это... Это все просто неправильно. Донхэ, мы не должны... ‒ с трудом сдерживая разочарованный вздох, сбивчиво постарался было объясниться Хёкджэ, но Донхэ резко перебил его: ‒ Почему не нравится? Почему мы не должны? ‒ прекрасно понимая, что Хёкджэ прав как никогда и если они сейчас продолжат это, то все запутается лишь сильнее и им всем будет еще больнее, но… алкоголь и бушующий в его крови адреналин были куда сильнее разума и его призывающих к реальности потуг. А еще острое желание просто взять и поцеловать Хёкджэ. И довести начатое до конца, чтобы до мельчайших подробностей убедиться в том, что он совершенно ни в чем не похож на своего брата. И что Донхэ все эти годы... Любил ли он Ынхёка? Или он просто любил отражение Хёкджэ в нем? Воспоминания о том, как они были вместе, всего два раза, но... Его песни, его стихи, его слова, его отношение к жизни... Это то, что всегда завораживало Донхэ в Ынхёке. И то, что всегда так сильно запутывало в нем. Эта его двойственность и то, насколько живой, настоящий Ынхёк не был похож на ту музыку, на тот мир, что он создавал. Потому что это был не он. И теперь Донхэ знал это. И если других подобное знание могло лишь запутать еще сильнее, то ему... оно на самом деле принесло лишь облегчение. Ведь теперь он знал, в чем причины этой двойственности. И что его любовь, слепое обожание и презрение и ненависть ‒ это чувства, предназначенные вовсе не для одного человека, а сразу для целых двух. Совершенно разных. И по-своему прекрасных. Но мертвые бабочки в его животе сейчас были готовы возродиться лишь для одного из этих двоих. ‒ Мне... мне... мне все нравится, но... Это же неправильно... Мы должны... поговорить, ‒ нервно сглотнув, снова попытался было объясниться Хёкджэ, но рука Донхэ, игриво скользящая по его бедру, кажется, считала, что им лучше сейчас заниматься совсем не разговорами. Как и ее хозяин: ‒ Мы можем поговорить после, ‒ промурлыкал Донхэ, почти добравшись рукой до слишком очевидно оттопыренной ширинки этих нелепых джинсовых шортов и метя, какую бы еще часть тела Хёкджэ, в котором тоже слишком явно боролись два противника ‒ тело и разум, ему поцеловать, но тот, к величайшему изумлению Донхэ, вдруг резко оттолкнул его, соскакивая со стола и бормоча о том, что им срочно нужен кофе. Много-много крепкого, черного, отлично отрезвляющего кофе, после которого они и поговорят. И больше ничего криминального. Но чудом сохранивший равновесие и устоявший на ногах Донхэ был совсем иного мнения на этот счет, и, пока Хёкджэ пытался сварить кофе, он всячески препятствовал этому, совершенно не стесняясь трогать, касаться, целовать, гладить его, кажется, даже издавая при этом звуки, отдаленно похожие на довольное урчание, но эта вновь замерзшая ледышка никак не желала опять оттаивать и поддаваться его теплу. ‒ Донхэ... ‒ в этот раз обреченно простонал утративший все настроение и весь запал Хёкджэ, когда чужие руки в очередной раз скользнули под его футболку, почти профессионально убирая их и отстраняясь от окончательно заигравшегося Донхэ. ‒ Сядь за стол, кофе уже почти готов. ‒ Хорошо, ‒ внезапно согласно кивнул парень, заставляя Хёкджэ удивленно вскинуть брови и обернуться к нему. И когда это он вдруг стал таким покладистым? И когда вдруг снова оказался... так близко к нему? ‒ Хорошо? ‒ Да, ‒ резко и немного нервно кивнул Донхэ, жадно вглядываясь в лицо Хёкджэ, так, словно опять видел его в первый раз, и так, словно опять.... влюблялся в него? ‒ Но позволишь мне сначала сделать одну вещь? Прежде чем мы начнем говорить и окончательно все испортим? ‒ хрипло спросил парень, почти с мольбой глядя на Хёкджэ, который сейчас, снова всем телом ощущая тепло Донхэ и растворяясь в его взгляде и аромате, смог выдавить из себя лишь один вопрос: ‒ Какую? ‒ А вот такую, ‒ довольно ухмыльнулся Донхэ, вновь впиваясь в губы парня жадным поцелуем и подхватывая его под бедра, чтобы наконец-то отнести в спальню, где у него не будет даже шанса смутиться, сбежать и отказаться. Но самое главное ‒ желания сказать ему "Нет". Ведь, в конце концов, они уже делали это. И сейчас они оба хотели этого. Ведь Хёкджэ отвечал сейчас на его поцелуй ‒ столь же жадно, как сам Донхэ целовал его. И цеплялся за него столь отчаянно, словно умолял не отпускать. А Донхэ и не собирался отпускать его. Сейчас. Сегодня. А обо всем остальном... они подумают и пожалеют завтра. Обязательно.

***

03:58. Посмотрев на часы и убедившись, что подошло время встречи, Рёук еще раз на всякий случай проверил, заряжен ли его пистолет, и, внимательно осмотревшись по сторонам и убедившись, что за ним в очередной раз не прицепился хвост от самого тупейшего и настырнейшего в мире начальника Ли, выбрался из машины и быстрым шагом, отдающимся звонким эхом по пустынной в такой час парковке, направился к условленному месту встречи, где его уже ждал настоящий похититель Ынхёка с откупом за молчание. Десять миллионов долларов. Крупными купюрами без пометок в двух кейсах. И с пулей в затылок на десерт, о которой они с этим ублюдком ну уж точно не договаривались и которую Рёук пусть и ждал, но кто бы знал, насколько трудно одновременно следить за обстановкой и пересчитывать деньги. Особенно когда ты один... И кто бы знал, что бумажные деньги даже в настолько огромном количестве так плохо впитывают кровь.