Way To A Dream

‒ Итак, с чего мы начнем? ‒ ровно спустя час после своего пробуждения наконец-то принявший душ, почистивший зубы и полностью одевшийся в обнаруженный в шкафу у Ынхёка комплект своей запасной одежды Донхэ уселся за кухонный стол, на котором вместо тетрадки теперь стояли кофе и тарелка со свежеподжаренными тостами (хотя все же немного страдающий от вчерашних алкогольных возлияний организм Донхэ не отказался бы от антипохмельного или просто какого-нибудь супчика), и вопросительно посмотрел на сидящего напротив непривычно серьезного и сосредоточенного и даже какого-то пугающего этой своей взрослостью и серьезностью Хёкджэ. ‒ Может быть, с начала? ‒ грея внезапно замерзшие пальцы о кружку с кофе, хрипло сказал Хёкджэ, которого неизбежность предстоящего разговора вовсе не пугала, а... успокаивала? Пусть он и прекрасно знал, что это будет один из самых непростых разговоров в его жизни, осложненный тем, что они умудрились натворить сегодня ночью. И если у Донхэ было вполне себе разумное оправдание в виде превышенной дозы алкоголя в крови, то вот Хёкджэ... Он до сих пор не понимал, какого черта он позволил зайти всему этому так далеко. Он должен был остановить Донхэ еще в коридоре и остановиться сам, но... его тело и его странные, необъяснимые, но сносящие голову наповал чувства к Донхэ, как и в два предыдущих раза, с легкостью взяли верх над разумом. И, кажется, держали первенство и до сих пор, потому что если бы хоть кто-то спросил его сейчас, жалеет ли он о случившемся этой ночью, то его ответом было бы четкое и безоговорочное «нет», пусть даже совесть и не позволит ему озвучить этот ответ вслух. Ведь Донхэ ‒ бывший и слишком любимый парень его брата. Ведь между ними тремя все запутано настолько, что подумать об этом страшно. Ведь Ынхёка похитили, и они не могут отыскать его уже столько времени. Ведь Хёкджэ уже почти вывел похитителя брата на чистую воду и ради этого, ради Ынхёка готов был рискнуть не только своей безопасностью, но и жизнью. Ведь у него есть Сыльги, с которой они рано или поздно хотели пожениться и жить своей тихой обычной жизнью, а не этой криминально-драматичной дорамой о жизни айдолов. Ведь... все это и правда было настолько сложно, что у Хёкджэ уже просто не было сил думать об этом. Он просто собирался рассказать Донхэ правду. И все. И пусть он делает с ней все, что хочет. А Хёкджэ просто примет любое его решение. Потому что в нем, кажется, уже просто не осталось сил бороться со всем этим и с самим собой в первую очередь. А может, их в нем просто и не было. ‒ Ну давай с начала. И когда все это началось? На прослушивании или еще раньше? ‒ склонив голову набок, с улыбкой спросил Донхэ, приготовившийся к тому, что никто из них сегодня не покинет эту квартиру и эту кухню, пока не узнает ВСЮ правду. Пусть даже им действительно придется провести здесь вдвоем целые сутки. Почему-то с Хёкджэ Донхэ совершенно не пугала эта перспектива. ‒ На прослушивании? ‒ Хёкджэ удивленно вскинул брови, не понимая, о чем идет речь, и заставляя Донхэ недовольно цокнуть: ‒ Да, на прослушивании. Я смотрел все записи с того дня и знаю, что вы уже тогда проворачивали с Ынхёком свои фокусы... ‒ Да? Я уже и не помню... ‒ растерянно протянул Хёкджэ, у которого день прослушивания и все, что предшествовало ему, уже давно улетучилось из памяти, и единственное, что он помнил и знал, ‒ это то, что еще за шесть месяцев до прослушивания он решил, что отдаст свое место Хёку в любом случае, ведь они знали, что средств их семьи хватит на обучение лишь одного из них двоих, и Хёкджэ... Брат куда сильнее, чем он, хотел попасть в трейни и айдолы. И ему не жаль было уступить Ынхёку и в этом. ‒ Зато я помню. С танцами и пластикой у вас обоих было не очень, но твой голос... Его невозможно не узнать, ‒ широко улыбнулся Донхэ, вспоминая того мелкого и взъерошенного, похожего на маленькую неловкую цаплю, не знающую, что делать со своими ногами, Хёкджэ на записи. Хотя... он и сейчас остался почти таким же. В отличие от Ынхёка, который давно выбил из себя всю эту детскую угловатость и неуверенность и вырос в красивого холеного мужчину, знающего себе цену и умеющего завладевать всеобщим вниманием. ‒ Возможно, ‒ будучи не в силах улыбнуться, с трудом выдавил из себя Хёкджэ, внезапно поняв, что уровень его напряжения достиг предела вопреки расслабленному, почти безмятежному состоянию Донхэ, лежащей на столе руки которого Хёкджэ так и хотелось коснуться кончиками пальцев. ‒ В любом случае прошли мы оба. ‒ Оба? Серьезно? Но почему тогда Ынхёк один?.. ‒ А он тебе не рассказывал? Мне кажется, даже я говорил об этом... ‒ задумчиво нахмурился Хёкджэ, пытаясь вспомнить, говорил он об этом с Донхэ или нет. В том, что Ынхёк вряд ли распространялся об этом факте, Хёкджэ знал. Просто потому что он знал своего брата слишком хорошо. И что есть вещи, о которых Ынхёк предпочитал не говорить ни с кем. Вообще. Даже с самыми близкими. Даже с мамой и Хёкджэ, что уж говорить про всех остальных. ‒ Это из-за денег? ‒ недовольно поджал губы Донхэ, сразу вспомнив тот разговор в комнате в общежитии ночью после инцидента с продюсером Чоном и всю ту горечь, что звучала в голосе рассказывающего им о своих несбывшихся мечтах Хёкджэ. ‒ Да. Маме бы просто не хватило денег для нас двоих. К тому же кто-то должен был остаться и помогать ей с домом и магазином... ‒ А ваш отец? ‒ внезапно спросил Донхэ, понимая, что еще ни разу не слышал ни от одного из близнецов упоминания об этом человеке. Но ведь он должен же был существовать на этой планете. Хотя бы в теории. ‒ Его не стало слишком рано. Мы с Хёком почти не помним его. Поэтому у нас всегда была мама, ‒ с трудом сдерживая так и рвущуюся наружу горечь, объяснил Хёкджэ, отчетливо понимая, что раньше, даже после смерти мамы, он все еще не был один в этом мире, у него был брат, а теперь... теперь даже Ынхёка у него почти не осталось. Поэтому он должен, нет, просто обязан выяснить, что за сволочь могла просто взять и украсть его, и отыскать брата. Любой ценой. Но, конечно, было бы просто замечательно, если после всего они все бы остались живы и относительно здоровы, однако... кто знает, что мог сделать этот ублюдок с Ынхёком. И что он собирается сделать с ним самим. Но, наверное, Хёкджэ скоро узнает об этом. ‒ Ясно, ‒ кивнул Донхэ. Наверное, ему бы стоило принести свои соболезнования, сказать какие-то слова сожаления или сказать, что он просто понимает всю их боль, так как тоже недавно потерял отца, но почему-то в этот самый момент все эти слова казались лишними, и это «ясно» было единственным, что он смог выдавить из себя. И Хёкджэ было достаточно и этого. ‒ Так вот, ‒ сделав глубокий вдох и стараясь подобрать верные слова, продолжил Хёкджэ: ‒ Хёк стал трейни и уехал в Сеул, а мы остались с мамой вдвоем. В то время мы с ним часто общались. Я ходил в школу, помогал маме по дому и занимался магазином, а Хёк... Ты знаешь, в какой-то момент я начал завидовать ему. Всем этим рассказам о тренировках, уроках и репетициях, о том, что с ним занимаются самые крутые педагоги и наставники, что он уже иногда участвует в записи песен с настоящими айдолами. Его жизнь казалась такой необычной и насыщенной и так отличалась от той, что была здесь, что я просто… Я очень хотел попробовать что-то такое, ‒ тяжело вздохнул Хёкджэ, вспоминая, как жгуче он тогда завидовал брату, постоянно задаваясь вопросом: «Почему же все-таки он, а не я?», и насколько глупой была эта зависть. И сколько проблем она принесла. Всем им. ‒ И однажды, когда он приехал домой накануне нашего дня рождения ‒ раньше он всегда приезжал, ‒ он спросил, что мне подарить. Мы никогда не дарили друг другу материальные подарки, и я... я попросил у него один день. ‒ Один день? ‒ Да, один день его жизни. Мы и раньше менялись, и это не было так трудно. К тому же Хёк сильно боялся завалить спонсорский концерт, и мы... мы решили, что это будет идеальный план для нас обоих. Мы долго готовились к этому дню, но потом... Все пошло не так. ‒ Как и на Immortal Song, ‒ не сдержал горькую усмешку Донхэ. Внутри него все по-прежнему неприятно сжималось лишь при одном упоминании об этом дне и о его поведении с Хёкджэ тогда. А уж говорить об этом... было еще страннее и больнее. ‒ Да, ‒ закусив губу, кивнул Хёкджэ, видно, тоже вспомнив тот день во всех его самых отвратительных подробностях и еще сильнее смущая Донхэ. ‒ Скажи... ‒ немного нервно сглотнув и облизав пересохшие и внезапно ставшие как наждачная бумага губы, вдруг решился спросить Донхэ: ‒ Почему в тот день... Почему ты тогда не оттолкнул меня? ‒ Когда ‒ тогда? После концерта? Или... во второй раз? ‒ И тогда. И тогда, ‒ кивнул Донхэ, пристально глядя в какие-то уж слишком спокойные глаза сидящего напротив парня и внезапно понимая, что он хочет знать ответы на оба эти вопроса. ‒ Во второй раз это было просто бесполезно. Ты был в ярости, и если бы я сопротивлялся, то все бы стало только хуже. И… я бы просто не смог оттолкнуть тебя. Оба раза. По той же причине, почему не сделал этого сегодня ночью.... ‒ И по какой же? ‒ севшим голосом спросил Донхэ, хотя, кажется, он и так знал ответ на этот вопрос. ‒ Я понимаю, что это звучит как бред. И что это неправильно. Но потому что... ты понравился мне? И нравишься до сих пор...