***
‒ Ты пристегнулся? ‒ в который раз спросил Сонмин и, обернувшись и убедившись, что Хёкджэ и правда пристегнут, наконец-то тронулся с места, осторожно выруливая с подземной парковки. ‒ Прости, что сегодня без особых удобств: в Пусане идет фестиваль для молодежи, все машины компании заняты, поэтому пришлось на своей, ‒ снова сбивчиво начал тараторить помощник менеджера, почему-то всегда излишне переживающий из-за всяких деталей. Если бы не его слова о машине, то Хёкджэ бы никогда даже не догадался, что этот новенький темно-вишневый минивэн не собственность компании, да и, честно говоря, этот вопрос особо и не волновал его, так что... ‒ Ничего страшного. Не переживай. Все нормально, ‒ слабо улыбнулся Хёкджэ, голова которого все еще была занята словами преподавателя Ли о записи. И Хёкджэ не мог сказать, что ему понравился такой поворот событий. Вернее, совсем не понравился. Совсем. Ведь все это выглядело так, будто в компании уже и не надеются на возвращение Ынхёка, и... как он мог спокойно относиться к чему-то подобному?! Но самое главное ‒ как он мог хоть что-то изменить?! Пока никак. А значит, ему и правда придется сделать это, как бы ему ни была противна даже сама мысль о том, что ему предстоит записать в студии свою первую песню просто потому, что агентство окончательно забило на поиски его брата и решило создать ему полноценную замену. ‒ Кстати, ты не хочешь есть? Может, куда-нибудь заедем и я покормлю тебя? В принципе, у нас есть еще минут десять-пятнадцать, и мы можем успеть, ‒ от совсем невеселых размышлений Хёкджэ отвлек излишне бодрый и почти раздражающий голос Сонмина, которому, очевидно, сегодня не хотелось ехать в тишине. А жаль. ‒ Нет-нет, спасибо, я не голоден, ‒ отрицательно покачал головой Хёкджэ и собрался уже было прикрыть глаза, чтобы притвориться мертвым, ну или просто спящим, однако его взгляд зацепился за одну очень-очень странную деталь. Лепесток белой розы. Лежащий на сиденье прямо рядом с ним. Упругий. Влажный и до невозможности свежий. Если говорить о сорте, то... Хёкджэ бы сказал, что это лепесток того самого сорта роз, букеты из которого каждый вечер ждали его дома. И... Сжавший в пальцах чертов лепесток и внезапно забывший, как дышать, парень встретился глазами в зеркале заднего вида с потемневшим взглядом Сонмина, который, звонко рассмеявшись, сказал что-то про то, что он сегодня утром подрабатывал курьером для друга. Но они оба знали, что это неправда. Хёкджэ знал. И... наверное, ему стоило сейчас схватить телефон и начать звонить всем подряд: начальнику Ли, в полицию, детективу, Донхэ, но все, что он сделал, ‒ лишь улыбнулся и, притворившись, что поверил, закрыл глаза и откинул голову на спинку сиденья, так и сжимая в пальцах проклятый лепесток, внезапно очень многое расставивший по своим местам.Глава 109
15 июля 2018 г. в 00:49
‒ Просто потрясающе! Великолепно сегодня поработали! Нет, у меня правда давно не было таких замечательных уроков и талантливых учеников. Хёкджэ, твой голос и твои навыки ‒ просто изумительные, еще пара занятий ‒ и мне правда будет нечему тебя учить. Ну это же надо, кто бы знал, что у Ынхёка есть в близнецах такой талантище! ‒ в очередной раз смутил Хёкджэ своими какими-то слишком уж гипертрофированными похвалами и восторгами преподаватель по вокалу. Хотя... кажется, в Ли Хонки просто всего было в переизбытке: жестов, чувств, эмоций, слов, впечатлений и восторгов. Даже фиолетового цвета в волосах, рубашек и маек (сколько их там на нем сейчас было? три? пять? Хёкджэ уже даже не пытался задаться вопросом: зачем?) и всех этих постоянно брякающих и звенящих украшений на нем было чересчур. Но за четыре дня интенсивных занятий Хёкджэ уже почти привык к этому. А вот к тому, что кто-то в стенах агентства по-настоящему, искренне хвалит его, ‒ все еще нет.
‒ Спасибо, ‒ смущенно пробормотал он, откладывая в сторону ставший к концу занятия слишком уж тяжелым микрофон. Теперь-то Хёкджэ прекрасно понимал, зачем нужны все эти подставки и стойки, ведь его запястье, не привыкшее к таким долгим и крайне утомительным нагрузкам, после сценических репетиций по вокалу просто-таки разламывало на части. Хотя, кажется, в последние дни он просто сам разламывался на части. И физически, и морально. Благо, что со стороны пока это было не так заметно, но... интересно, как все будет, когда эта дрянь окончательно сломает его и прорвется наружу? Или он все-таки сумеет удержать все это в себе и снова склеить все эти кусочки в единого целого нормально Хёкджэ? И хватит ли у него сил на это? Ведь с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой и с каждой секундой такой жизни Хёкджэ чувствовал, что все ближе и ближе подходит к пределу. И теперь он понимал, почему его брат вел такой образ жизни. С таким-то графиком и наматыванием нервов на кулак. А ведь Ынхёк хотя бы не притворялся Хёкджэ и не спал с парнем своего брата, и ему не нужно было переживать за Хёкджэ и просыпаться по ночам в пустой квартире от каждого шороха в ожидании, когда наступит тот день, когда этот человек придет не просто посмотреть на то, как он спит, а чтобы забрать его, и Хёкджэ наконец-то сможет узнать, что же случилось с братом, жив ли он, здоров ли он и сможет ли Хёкджэ сделать хоть что-то, чтобы вытащить их обоих из того дерьма, в которое они так успешно вляпались. Ну... Ынхёк уже вляпался, а Хёкджэ еще только бодро и изо всех сил скатывался в эту субстанцию. Причем очень и очень успешно. Вот бы все остальное выходило у него так же хорошо, например разговоры с Донхэ, но... не выходит.
‒ Можно я спрошу у тебя это еще раз: ты точно нигде и никогда не занимался вокалом? ‒ подойдя к Хёкджэ слишком близко, так, что ему ударил в нос и защипал приторно-сладкий аромат одеколона преподавателя, в который раз спросил Ли Хонки, пристально глядя своему новоявленному ученику в глаза и словно надеясь на то, что Хёкджэ сейчас возьмет и признается в том, чего не было.
‒ За исключением этой недели ‒ нет, ‒ слабо улыбнулся Хёкджэ, с некоторой паникой поглядывая на часы: и где опять носит Сонмина? Он снова опаздывал почти на десять минут, а Хёкджэ не был уверен, что сможет выдержать еще хотя бы пару минут наедине рядом с этим гиперчеловеком.
‒ И все равно я тебе не верю, ‒ недовольно покачал головой преподаватель Ли и протянул Хёкджэ заранее приготовленный стакан с полезной для связок и горла после интенсивных нагрузок смесью омерзительного вкуса и столь же омерзительного вида, о составе которой Хонки предпочел не распространяться, чтобы его подопечного не вывернуло ему на новенькие ботинки: ‒ Это тебе. Пей.
‒ Да, хорошо, спасибо, ‒ Хёкджэ с поклоном принял очередной стакан больше всего похожей на разбавленные молоком и медом сопли гадости и, прикрыв глаза, залпом осушил его, стараясь проглотить эту дрянь как можно быстрее, чтобы не чувствовать ее вкуса, но она все равно отвратительной липкой пленкой размазалась по его рту и горлу, обволакивая их и, как всегда, снимая напряжение после вокальных упражнений.
‒ Вот и умничка, все бы мои ученики были такими послушными. И талантливыми, ‒ забрав стакан из холодных пальцев Хёкджэ, преподаватель Ли снова одарил его незаслуженной похвалой и вдруг, спохватившись, добавил: ‒ Кстати, я забыл тебе сказать… Сегодня была последняя репетиция здесь, завтра мы немного сменим локацию: проведем занятие в классе-студии, немного подготовим тебя к записи. Сонмин и менеджер Чхве, разумеется, в курсе, но я на всякий случай предупреждаю и тебя.
‒ К какой такой записи? ‒ внезапно севшим голосом, даже несмотря на целебное действие чудодейственной смеси, спросил Хёкджэ, уловивший из этой фразы преподавателя лишь одну мысль: будет какая-то запись. В студии. Запись, о которой его, судя по всему, «забыли» предупредить. Или, скорее всего, намеренно не предупредили. Как всегда, впрочем. Наверное, уже пора было свыкнуться с такими методами работы менеджера Чхве.
‒ Ты разве еще не в курсе? Мы решили, что в первом американском мини-альбоме должен звучать твой голос. Не переживай, там всего 4 песни, ты справишься, и мы сделаем аранжировку так, что никто даже не догадается, что эти песни поет не Ынхёк, ‒ с этой своей раздражающе широкой улыбкой поспешил успокоить внезапно побледневшего Хёкджэ совсем не верно истолковавший эту бледность Хонки. Он с удовольствием бы еще поуспокаивал или просто поболтал с Хёкджэ, который в отличие от брата был действительно милым, кротким, приятным и дико талантливым парнем, но их диалог прервал ураганом ворвавшийся в зал помощник менеджера Чхве, который после десятка поклонов и извинений и бормотания о том, что из-за этих чертовых пробок они теперь точно опоздают на съемки, буквально выволок своего подопечного из репетиционного зала, оставляя тяжело вздохнувшего Хонки в одиночестве в ожидании следующего ученика. А потом еще одного. И еще. Господи, интересно, а если посчитать, сколько прошедших через его руки мальчишек и девчонок стали айдолами? Успешными и не очень. Любыми. Сколько их будет? Тридцать? Сорок? Или уже есть полсотни? Хрен его знает. В любом случае он любил и помнил каждого своего ученика так же сильно, как свою единственную заветную мечту - тоже когда-нибудь стоять на сцене перед тысячами своих фанатов и петь. Просто петь, но... проблемы со связками из-за врожденного дефекта и невозможность петь дольше двадцати минут без боли уже давно обрубили эту мечту Хонки на корню, поэтому он тратил все свое время и все свои умения и таланты на учеников, вкладывая эту свою мечту в каждого из них и пристально следя за тем, чтобы она исполнялась хотя бы так. И поэтому он, несмотря на все свое восхищение, немного недопонимал брата Ынхёка, вернее всего лишь одной вещи: как он мог добровольной зарыть ТАКОЙ талант в землю, и собирался сделать все, чтобы вытащить его наружу и сделать так, чтобы о Ли Хёкджэ и его волшебном голосе мог узнать весь мир.