Way To A Dream

Как бы сильно они ни старались оттягивать этот момент, ссылаясь на все еще не окрепшее после похищения здоровье Ынхёка, что, разумеется, было подкреплено соответствующими документами от врачей, однако полиция все равно настояла на том, чтобы Ынхёк дал свои показания как можно скорее. Единственным послаблением, которого удалось добиться от взявшегося за столь громкое дело генерального прокурора следователю Ли и адвокатам, стала возможность провести этот допрос прямо здесь, в больнице, в присутствии адвокатов и группы поддержки, если она потребуется. И Ынхёк по полной воспользовался этим послаблением и, чтобы рассказать эту историю только один раз и больше никогда и ни за что не возвращаться к ней, собрал сегодня в своей палате абсолютно всех: Донхэ, сказавшего ему за последние сутки после того их разговора в палате Хёкджэ едва ли пару слов (но Донхэ во всем, что касалось чувств, всегда был немного тормозом, и Ынхёк знал, что и он, и Хёкджэ рано или поздно оценят тот пинок под задницу в нужном направлении, который Ынхёк вчера залепил своему самому любимому лидеру ради его же блага); усталых и бледных то ли от недосыпа, то ли от волнения ребят; Сыльги, выглядящую так, что ей можно было хоть сейчас сниматься в фильмах про зомби, прямо так, без грима; Тэмина и Сонмина, вдруг превратившегося в их менеджера, и даже Хангёна, который, поприветствовав всех присутствующих, в том числе следователя Ли, двух ее помощников, прокурора, с чего-то вдруг решившего присутствовать на даче показаний, и трех адвокатов Ынхёка, пристроился в самом дальнем углу и, вперившись взглядом в свои идеально начищенные ботинки темного цвета, за все два часа допроса ни разу не посмотрел на Ынхёка. Даже тогда, когда он рассказывал о самых мерзких вещах, которые с ним делали. Совершенно спокойно и почти безразлично. Похищение, уколы, капельницы, случай с доктором и телефоном, побои, о том, как этот псих мыл его и водил в туалет, и о том, как они два раза занимались сексом, потому что его похитителю был нужен совсем не он. Казалось бы, все это никоим образом не задевает Ынхёка. Но лишь для тех, кто плохо знал его. Однако все остальные: Донхэ, Сыльги, Кюхён, Чонун, Хичоль, Сонмин, Тэмин, Хангён ‒ прекрасно видели, скольких сил стоит Ынхёку это деланное равнодушие, поэтому в какой-то момент допроса Сыльги и Кюхён, наплевав на недовольные взгляды полицейских и адвокатов, практически одновременно уселись по обеим сторонам от сидящего на кровати Ынхёка, просто чтобы он знал, что он не один и они больше не позволят никому обидеть его, а затем к ним присоединился Хичоль, устроившийся за спиной Ынхёка и просто обнявший его в знак поддержки. Потому что так было нужно. То ли Ынхёку, то ли ему самому. За те полтора часа, что длился допрос, в гробовой тишине палаты, которую не решались нарушить никто и ничто, звучало лишь два голоса ‒ Ынхёка и следователя Ли, постоянно задающей ему уточняющие вопросы и заставляющей Ынхёка вспомнить и прочувствовать все до последней детали. Но так было нужно. Раз Хёкджэ не мог дать показания, да и просто ничего не помнил и не знал, весь груз обвинения ложился на плечи Ынхёка. И он, прекрасно понимая это, старался рассказать обо всем в мельчайших подробностях, которые, возможно, могли помочь делу, а может, и нет, но... Ынхёк чувствовал просто физическую необходимость выплеснуть из себя их. И в тот самый момент, когда он старательно описывал так сильно подведший телефон, изо всех сил пытаясь вспомнить, как выглядело это чертово устройства, его внезапно перебила... Сыльги? ‒ Стойте! ‒ вдруг подала голос сидящая рядом с Ынхёком и сжимающая его горячую, вспотевшую от волнения и тех усилий, что требовал этот разговор, ладонь своими ледяными пальцами девушка, заставляя всех присутствующих удивленно повернуть головы в свою сторону. ‒ Сыльги? ‒ Что такое? ‒ Что случилось? Практически одновременно спросили Ынхёк, Донхэ и Кюхён, впериваясь в девушку полными недоумения, а кое-кто ‒ и вовсе раздражения взглядами. ‒ Телефон... Он... Я... ‒ судорожно пытаясь собрать воедино свои воспоминания и мысли, начала Сыльги, но то день... Она была такой взволнованной и уставшей, что он почти смазался в ее памяти. И эта история с телефоном... Она бы, возможно, даже и не вспомнила про нее, если бы Ынхёк сейчас не начал подробно описывать забытый врачом смартфон, по которому он так и не смог позвонить. А она... она... она же держала его в своих собственных руках! И ничего не поняла! Идиотка... ‒ Кажется, я видела тот телефон, о котором говорит Хёк, ‒ наконец-то совладав с накатившими на нее эмоциями, тяжело вздохнула девушка, заставляя всех изумленно вскинуть брови, а следователя Ли, совсем не ожидавшей, что их беседа с пострадавшим может приобрести такой оборот, поинтересоваться: ‒ Когда и где? Вы уверены, что это был тот самый телефон? ‒ К-к-канин, ‒ чуть запнувшись, все же произнесла вслух имя, которое они так старательно игнорировали, Сыльги, ‒ он подвозил меня на своей машине до общежития. На следующий день после того, как Хёк... Хёкджэ попал в больницу с тем странным кровотечением. Я села в его машину, и там на сиденье, подо мной, был этот странный телефон ‒ такой старый, грязный и потрепанный. Я еще пошутила про то, что он принадлежит бездомному, но я правда не знала... Прости... ‒ Сыльги с большим трудом заставила себя посмотреть в глаза Ынхёку, чувствуя, как у нее начинают дрожать губы и что еще чуть-чуть ‒ и она просто возьмет и расплачется. Прямо здесь. При всех этих совершенно чужих ей людях. ‒ Тебе не за что извиняться. Ты же не знала, ‒ недовольно цокнув, отрицательно покачал головой Ынхёк, не зная, какие еще слова утешения ему стоит сказать ей и стоит ли говорить вообще. Если бы она и правда знала, то... могло бы это что-то изменить? Возможно. Но как она могла бы это узнать? Никак. И точка. ‒ Простите, госпожа... ‒ следователь Ли вопросительно посмотрела на девушку, чье полное имя все еще было для нее загадкой. Однако если раньше она находилась вне зоны интереса полиции, то теперь могла стать одним из главных свидетелей в обвинении. Если, конечно, это самое обвинение будет нужно еще хоть кому-нибудь. ‒ Кан. Кан Сыльги, ‒ поспешила назвать свое имя девушка. ‒ Вы сможете вспомнить точную дату и время этой поездки, а также описать телефон и машину? ‒ уточнила следователь. ‒ Да, думаю, что да, ‒ помедлив пару секунд, подтвердила Сыльги. Честно говоря, она не помнила точной даты, но они вполне могут посмотреть медицинскую карту Хёкджэ и освежить эту информацию в памяти. ‒ Хорошо. Думаю, что по окончанию разговора с господином Ли мы договоримся о времени вашего визита в участок, чтобы вы дали показания в соответствующей форме и, возможно, приняли участие в следственном эксперименте. ‒ Как скажете, ‒ утвердительно кивнула Сыльги, побоявшись спросить о том, какие такие эксперименты с ней собирается ставить полиция, а следователь Ли не сочла нужным давать еще какие-либо пояснения и поспешила как можно скорее завершить допрос потерпевшего, который продлился еще почти час. Зато они выяснили почти все, что хотели. Но даже с этой информацией у них не было практически никаких шансов против той версии, что выдвигали адвокаты, защищающие этого ублюдка. До скрежета в зубах простой, но от этого не менее эффективный. Признание подозреваемого невменяемым. И, к величайшей ярости следователя Ли, эта стратегия отлично работала и в этот раз. Они уже провели две психиатрические экспертизы, признавшие, что у подозреваемого серьезные проблемы с психикой и он, помимо крайней эмоциональной нестабильности, страдает провалами в памяти, которые, возможно, обусловлены посттравматическим стрессовым расстройством. И пусть следователь Ли, прокурор и все работающие над делом полицейские считали это заключение полным бредом, а подозреваемого ‒ искусным социопатом, но… если третья экспертиза подтвердит этот диагноз, а им так и не удастся найти веские доказательства тому, что во время совершения похищений и нанесения тяжких увечий братьям Ли подозреваемый находился в здравом уме и трезвой памяти (как, собственно, и сейчас), то максимальная мера наказания, которая светит этому ублюдку, ‒ принудительное пожизненное пребывание в психиатрической лечебнице закрытого типа, что по сравнению с любой тюрьмой, даже общего режима, было практически курортом и, конечно же, мечтой любого не очень-то жаждущего расплачиваться за свои грехи маньяка. И именно поэтому следователь Ли так отчаянно настаивала на допросе Ынхёка и вообще цеплялась за любую деталь этого дела, но, увы, пока успех был совсем не на их стороне. И, откровенно говоря, с каждым днем следователь Ли все меньше и меньше верила в то, что он вообще будет. Сколько бы улик и подтверждений, а теперь и свидетелей они не находили тому, что именно их подозреваемый совершил эти похищения (причем в здравом уме и трезвой памяти!), все это, все доказательства и все дело в одно мгновение ока могли перечеркнуть результаты психиатрической экспертизы. Всего одна характеристика. Невменяемый. И все. Дело закрыто. Черт бы побрал это проклятое дело и тот день, когда она взялась за него! На следователя Ли давили абсолютно все: караулящие возле участка репортеры, как мухи слетевшиеся после пресс-релиза SM на громкое дело, начальство, адвокаты, но больше всего на нее давили эти мальчишки, которым именно она, а не кто-нибудь другой, должна будет сообщить о том, что их мучитель останется безнаказанным. И, кажется, еще немного ‒ и она начнет понимать тех копов, которые просто съезжали с катушек, так и не сумев свести воедино концы запутанных дел и подвести под суд и получить справедливое наказание для тех, кто этого действительно заслуживал. Или вообще станет одним из тех мстителей за справедливость и в состоянии аффекта размозжит этому ублюдку голову, и потом уже ее адвокаты будут настаивать на судебно-психиатрической экспертизе и ее невменяемости, чтобы заменить суровое наказание на пребывание в какой-нибудь лечебнице курортного типа для психически нестабильных копов в отставке. М-да. Именно о такой карьере и о таком вкладе во всеобщее благо она и мечтала, когда шла работать сюда. Говорят, что в карьере каждого копа есть переломное дело, решающее, сможет он продолжать свою работу или нет, и, кажется, похищение братьев Ли станет ее точкой невозврата. Или точкой взлета. Кто знает. И, может, прав ее муж, практически каждый день говорящий, что пора прекращать ей носиться по городу в поисках всяких маньяков, убийц и психопатов и осесть дома, заняться семьей и их гипотетическими детьми, но, как бы сильно она ни любила Минхо... боже, пусть ее лучше пристрелит какой-нибудь малолетний дилер в подворотне, чем это!