Way To A Dream

Ынхёк всегда любил свою работу. Нет, не работу, свой стиль и образ жизни. Он наслаждался каждым мгновением, но... сегодня то, что раньше доставляло ему такое удовлетворение, казалось проверкой на прочность. Чертова пресс-конференция. Они готовились к ней с ребятами и Сонмином практически всю ночь. Заранее составляя вопросы и свои ответы на них. Продумывая и заучивая наизусть каждое слово в своих заявлениях. Идеально выверенная ложь. Последний год Ынхёка и его брата-близнеца, живущего в Мокпо, которого Ынхёк, конечно же, скрывал от публики, потому что тот предпочитал вести слишком уединенный образ жизни, преследовал таинственный сталкер. Букеты цветов, записки, странные звонки и сообщения. До определенного момента все это почти не пугало и не настораживало их. А потом, четыре месяца назад, Хёкджэ исчез. Его похищение сталкер обставил таким образом, будто бы Хёкджэ сбежал. Сам. Этот человек даже отправлял Ынхёку сообщения от имени Хёкджэ. И именно поэтому Ынхёк не обращался в полицию, а все это время пытался разыскать брата собственными силами: с помощью охраны агентства и частных детективов. Конечно же, он сильно переживал, и это просто не могло не подорвать его здоровье. Именно поэтому его поведение в последние месяцы могло показаться кому-то подозрительным, и все эти его попадания в больницу... все из-за этого. Но это еще был не конец истории, ведь три недели назад этот человек, которому очевидно надоел младший близнец Ли, решил избавиться от Хёкджэ и поменять его на Ынхёка. Прямо в общежитии группы. У всех под носом. И если бы не героические действия охраны группы, частного детектива и полиции, то, возможно, Ынхёк бы сейчас и не сидел здесь. Живой и почти здоровый. А Хёкджэ не лежал бы в больнице. Да, изуверски искалеченный этим психом, но все же живой. Это было важно. По-настоящему. Ведь Ынхёк... он просто не представлял, как можно жить в мире, где нет его лучшей половины ‒ его брата. И за весь его тщательно подготовленный для прессы и сотни фанатов, получивших приглашения на пресс-конференцию, монолог это был единственный раз, когда Ынхёк не лгал, ведь он... и правда не представлял этот мир и себя без Хёкджэ. Странно, Ынхёку казалось, что все это вранье, вся эта пресс-конференция, пристальное, почти гудящее вслух внимание этих людей дастся ему куда тяжелее, но... все это было просто. И как будто не с ним. А во сне. Или в кино. Он словно видел все происходящее со стороны. Себя, сидящего в центре стола на сцене в одном из этих залов для пресс-конференций в пафосных отелях, которые так любило арендовать их агентство. Бледных и выглядящих куда более нервными, чем сам он, Донхэ и Хичоля, сидящих по правую и по левую руку от него и готовых в любой момент прийти на помощь. Мрачного и находящегося словно не здесь, а где-то глубоко-глубоко в своих мыслях Кюхёна. Непривычно улыбчивого и оттого выглядящего еще более жутко Чонуна. Впрочем, черные линзы, полностью закрывающие белки его глаз и превращающие их в огромные черные бездонные омуты, выглядели куда более пугающе. И с чего вообще Марк, твердивший им все утро о максимальной естественности, вдруг ни с того ни с сего решил надеть их на Чонуна? Ынхёк видел их нервно комкающего в руках изумительно составленный пресс-релиз менеджера, очевидно, решившего перенервничать их всех, и спокойного, как айсберг, Чжоу Ми, пребывающего в состоянии полной боевой готовности. Ынхёк видел всех этих перепуганных до смерти и бледных девчушек, девушек и женщин ‒ их фанаток, которые испуганно перешептывались после каждого его слова и, кажется, просто не могли поверить своим ушам. Но все-таки верили. Ему. Он видел жадно вцепившихся в свои камеры, телефоны и диктофоны репортеров, некоторые из которых уже наверняка успели настрочить в Твиттер сенсационные подробности. Ведь в их стране, в одной из самых безопасных в мире, случилось ТАКОЕ. На самом деле. Действительно. Случилось. Вот она. Настоящая сенсация. И они все так легко поверили ему и в его историю, что Ынхёку было почти обидно. Столько людей ‒ и ни один человек не заметил, что это ложь. Хотя... Ынхёк и сам бы с легкостью поверил лишь одному своему голосу ‒ сухому, дрожащему и надломленному. Он и не думал, что со стороны будет звучать НАСТОЛЬКО жалко. А если прибавить к этому его облик, над которым так старательно потрудился Марк, то... Небрежно уложенные, скорее просто взъерошенные волосы с явно отросшими корнями; огромные синяки под глазами, специально подсвеченные тоннами хайлатеров, теней и консилеров; нарочито бледная, болезненная, почти землистого цвета кожа и, конечно же, сухие, как наждачка, и в кровь растрескавшиеся губы ‒ все это Марк рисовал на его лице утром почти три часа. А огромные, наверное, на пять, если не на десять размеров больше вещи ‒ простая белая футболка и висящие на нем отвратительным мешком джинсы ‒ только подчеркнули его «болезненно хрупкий образ». Да уж, кто бы подумал, что выглядеть плохо так сложно. Однако все это возымело должный эффект. Безупречно сыгранная роль, которая вполне могла бы претендовать на «Оскар». Жаль только, что она не уменьшила количество вопросов, которыми репортеры завалили Ынхёка сразу же, как только он закончил свою речь. Как вы себя чувствуете? Вы с братом однояйцевые близнецы или нет? Вы помните, что вам говорил похититель во время похищения, или нет? В насколько тяжелом состоянии ваш близнец? Продолжит ли SFS свою дальнейшую деятельность или нет? Имело ли место во время похищения насилие сексуального характера? Или только физическое? Эта шквальная волна вопросов едва не смыла Ынхёка с места, и если бы не так вовремя подключившиеся к разговору Сонмин, Донхэ, Чонун, Хичоль и Чжоу Ми, то Ынхёку вряд ли удалось бы справиться с этим потоком, но вместе им удалось выстоять. И это выглядело почти достойно. А потом слово дали пресс-атташе сеульской полиции, который должен был сделать официальное заявление относительно расследования и дальнейшей участи главного подозреваемого, вернее, нет, уже просто обвиняемого. И... его слова стали для Ынхёка ударом под дых. И если судить по недовольному рокоту зала и тому, как резко вдруг опустилась на его колено и с силой сжала его рука Донхэ, не только для Ынхёка. Что за?.. «На основании трехкратной судебно-психиатрической экспертизы признан невменяемым...» «По требованию суда будет отправлен на принудительное лечение в психиатрическую клинику закрытого типа для особо опасных преступников...» «Согласно действующему законодательству, не может быть привлечен к уголовной ответственности даже при полной доказанности вины...» Эти формальные фразы, зачитанные из пресс-релиза сухим, совершенно безэмоциональным голосом, принадлежащим худощавому абсолютно безразличному мужчине в полицейской форме, никак не желали укладываться в голове снова забывшего, как дышать, Ынхёка, которому вдруг захотелось закричать. Громко. Нет, не от отчаяния, а просто чтобы проснуться и понять, что это всего лишь очередной кошмар, но, увы, это опять был не сон. Внезапно Ынхёк понял, что представитель полиции уже закончил свою речь и в зале стоит мертвая, жуткая тишина и что все смотрят на него, явно ожидая какой-то реакции, но... что он мог сказать, если он сейчас даже дышать и думать не мог?! В его голове вертелась лишь одна-единственная мысль. Этот. Ублюдок. Останется. На. Свободе. И от нее почему-то хотелось смеяться. Сильно. В голос. А еще кричать. И плакать. Но все, что сейчас мог делать Ынхёк, ‒ лишь совершенно по-идиотски распахивать рот, из которого не вылетало ни звука, и пытаться сделать вдох. И все. Положение спас начавший что-то тараторить в микрофон Сонмин, к которому спустя пару минут, а может, секунд присоединился Чжоу Ми. Ынхёк слышал их голоса, видел их, но смысл их слов проходил совершенно мимо него. Как и оставшаяся часть всего этого действа. Если бы не Донхэ, чья тяжелая и какая-то слишком горячая рука в какой-то момент не перекочевала с его колена на талию и рывком не подняла его в нужный момент, то... наверное, Ынхёк так бы и остался в одиночестве сидеть истуканом перед стремительно пустеющим залом и думать о том, что Он. Останется. На. Свободе. Этот. Человек. Будет. Свободен. И все. Больше ему сейчас и думать было не о чем. Но, слава богу, Донхэ едва ли не силком уволок его из этого зала для пресс-конференций. И от этих замораживающих кровь и сознание мыслей. В маленькое, душное, уже кем-то прокуренное, несмотря на все запреты, и слишком шумное помещение гримерной, в котором собралось слишком много людей. Кажется, кто-то кричал. Кто-то просто возмущался. Кто-то совершенно спокойно пытался говорить по телефону и кому-то что-то объяснять. Кюхён матерился так громко и с таким смаком, что у даже слабо реагирующего на окружающую реальность Ынхёка от него сворачивались в трубочки уши. Хичоль плакал. Сонмин просто метался по гримерке, раздражая всех и вся. А Ынхёк и Донхэ... Они просто смотрели друг на друга, не зная, что говорить и что делать. Ровно до того самого момента, пока двери гримерки с грохотом не распахнулись, привлекая внимание всех присутствующих и заставляя всех, абсолютно всех в одно мгновение замолчать и испуганно уставиться на четырех красивых, очень моложавых и крайне разъяренных женщин, которых уж точно никто не ожидал увидеть здесь сегодня. И поэтому все, что их ждало вместо приветствия, ‒ лишь испуганное и выданное Донхэ, Чонуном, Кюхёном и Хичолем почти хором: ‒ Мам?.. Что ты... что ты здесь делаешь?