Way To A Dream

Чонун искренне любил свою маму. Если отца и его тяжелого, властного и всегда излишне критичного взгляда он откровенно побаивался, то вот мама... Был ли в этом мире человек для него дороже и любимее? Нет. И практически так же сильно он любил мам Донхэ, Хичоля и Кюхёна, но... их постоянное присутствие в последние дни в общежитии, откровенно говоря, начинало утомлять. И просто тупо раздражало. Ведь они в знак поддержки зачем-то решили временно поселиться у них и... лишили их последней тихой гавани и возможности на нормальный, человеческий отдых, по крайней мере в том его понимании, к которому они привыкли, уже столько лет живя здесь вместе. Без ежеминутного надзора родителей. А этот отдых сейчас был нужен им просто катастрофически. Нет, не из-за вновь возобновившегося, весьма напряженного расписания, не из-за постоянных дежурств у Хёкджэ (которые из-за отсутствия в его палате родительского надзора практически являлись таковым), не из-за этой чрезмерной родительской опеки, от которой их всех (кроме разве что Ынхёка) уже начинало подташнивать, а из-за того, что после этой проклятой пресс-конференции их буквально неотступно преследовали. Все и везде. Пресса, все эти ведущие, репортеры, корреспонденты, журналисты, блогеры ‒ как они себя только не называли, ‒ фанаты и антифанаты, сочувствующие, те, кто пытался нажиться на их горе, и просто зеваки. И если раньше Чонуну казалось, что каждый их шаг, каждый жест, каждое слово под прицелом, то сейчас... их раскладывали буквально на молекулы, не давая даже мгновение продыху. И это не могло не утомлять. Им приходилось держать себя в руках и делать вид, что все отлично, целыми сутками. И даже дома из-за мам им приходилось играть примерных сыновей. Сыновей, которые не ходят по дому в трусах и заляпанных футболках, просто потому что у них нет сил даже на то, чтобы сдать вещи в химчистку и привести свой облик в порядок без помощи стилиста; сыновей, которые, конечно же, моют посуду, делают уборку и даже опускают за собой стульчак в туалете и, конечно, убирают разбросанную грязную одежду и полотенца; сыновей, которые не пьют, не матерятся и не говорят ни о чем из того, что их волнует на самом деле; сыновей, которые не водят в дом девиц на одну ночь, не смотрят порно и не играют целыми ночами в онлайн-игры. Да, они умели быть такими для своих матерей, но они не были такими. И притворяться даже дома... Чонун не знал, сколько они сумеют продержаться, видя, что каждый из них уже давно не пределе, за исключением разве что Ынхёка, который существовал все эти дни в своем, каком-то совершенно особом пространстве и просто не обращал внимания ни на кого и ни на что (но, может, оно было и к лучшему), поэтому в тот момент, когда мамы торжественно сообщили им, что отправляются по домам, то все они, разумеется, изобразив искреннее огорчение этой новостью, с трудом сдержали вздох облегчения. И стоило только маме Чонуна, миссис Ли, миссис Чо и миссис Ким переступить порог их общежития, как Хичоль тут же бросился к телефону, чтобы заказать курочки, соджу и пива, ОЧЕНЬ много курочки, соджу и пива, даже несмотря на то, что мамы оставили им вкусный, свежеприготовленный и, главное, очень полезный ужин, но они все единодушно решили, что тот вполне может перетерпеть в холодильнике до завтра; Кюхён тут же начал строчить смс-сообщения их так же затюканному мам-советом менеджеру, который временно во избежание лишних вопросов и нотаций приютил у себя Сыльги и теперь вполне себе мог вернуть ее на место и избавить Кюхёна от этого странного чувства, что, несмотря на переполненность общежития, в нем не хватает чего-то или кого-то очень важного; Донхэ с Чонуном отправились проводить ревизию на кухне, чтобы выяснить, достаточно ли осталось пива и чипсов в их секретной антистрессовой заначке в нише под окном, а также позвонили Ынхёку, чтобы выяснить, когда тот сдаст свой пост в палате Хёкджэ Тэмину и вернется к ним для "проведения сеанса релаксации". И уже буквально спустя час все они, за исключением подменившей Ынхёка у Хёкджэ Сыльги, сидели за столом на кухне в общежитии, практически молча уничтожая запасы провизии и алкоголя и наслаждаясь свободой и тишиной. Прямо как в старые добрые времена. Еще до начала великого ПМС Ынхёка и его исчезновения. ‒ Боже, как же я скучал по курочке тетушки Чон, ‒ вцепившись зубами в жирную, истекающую соком куриную ножку, с набитым ртом довольно простонал Кюхён, выражая всеобщее мнение. ‒ Нет, я, конечно, люблю мамину стряпню, но в строго умеренных дозах... ‒ Абсолютно согласен, ‒ пробурчал себе под нос Чонун, которому пришлось приложить очень много усилий, чтобы не подавиться божественно вкусным мясом, которое становилось лишь вкуснее, если запивать его пивом и соджу. А еще лучше ‒ смесью этих двух восхитительно снимающих стресс напитков. ‒ Да ладно вам, все это продолжалось не так уж и долго... ‒ пожал плечами флегматично изучающий содержимое своей тарелки Ынхёк, с удивлением чувствуя, что даже любимое блюдо не вызывает в нем ровном счетом никакого аппетита. Как и любая еда. Ынхёк вообще чувствовал себя настолько выжатым и уставшим после этой бесконечной круговерти дней и тысячи однообразных вопросов, на которые ему приходилось из раза в раз отвечать на всех интервью и шоу, что слова и эмоции потеряли для него всякий смысл. Он уже даже почти не злился на полицию и следователя Ли за то, что она так и не смогла упечь этого ублюдка за решетку. Вернее, в тюрьму. И никакие объяснения по поводу того, что в закрытых психиатрических клиниках для особо опасных пациентов режим едва ли не строже, чем в тюрьмах, не могли убедить его в обратном. Этот. Человек. Был. Не. В. Тюрьме. Эта мысль настолько прочно засела в голове Ынхёка, что никто и ничто сейчас не могли его разубедить. Возможно, со временем... Но сейчас Ынхёку не хотелось думать и планировать на перспективу. А еще ему не хотелось бояться. Просто потому что у него уже больше не было на это сил. Ынхёк сам себе напоминал перезревший апельсин, под отшлифованной (хвала Марку и его волшебным навыкам стилиста, визажиста и парикмахера) коркой которого скрывалась отвратительно безвкусная и сухая сердцевина ‒ полная гадость, и именно таковым он себя и чувствовал в последние дни. Особенно перед Хёкджэ, когда того снова накрывал очередной болезненный приступ и ни он, ни врачи не могли ничего сделать, чтобы облегчить его боль. И кто виноват в этом? Ынхёк лучше всех знал ответ на этот вопрос. Но предпочитал эти свои мысли держать при себе, зная, что Донхэ, Сыльги и всем остальным вряд ли понравится, если он скажет что-то такое вслух. Он вообще вдруг резко стал осторожен во всех своих словах, поступках и мыслях, старательно притворяясь, что все нормально. И, судя по тому, что в последние дни на него кидали все меньше и меньше настороженных, полных тревоги и жалости взглядов, ему верили. И поэтому даже сейчас для соблюдения полной правдоподобности ему приходилось симулировать что-то вроде хорошего настроения. А еще аппетит. И желание выпить. Просто чтобы ребята не переживали хотя бы за него. Ведь он и так принес всем слишком много проблем. А кое-кому... кое-кому собирается принести еще больше. ‒ Да ладно тебе. С каких пор ты у нас стал маменькиным сынком? ‒ мучительным усилием заставив себя проглотить слишком большой кусок курицы, насмешливо поинтересовался Кюхён, собираясь было добавить еще что-то, но его прервал болезненный тычок в бок от сидящего справа от него Хичоля и недовольный оклик Донхэ: ‒ Кюхён! ‒ нахмурившийся парень наградил одногруппника крайне многообещающим взглядом, мгновенно заставляя того замолчать. Однако задумавшийся о чем-то своем Ынхёк, кажется, даже не заметил этой сцены и внезапно спросил у опешившего от такой резкой смены темы Кюхёна: ‒ Кстати, что у тебя завтра с расписанием? ‒ Что-что? ‒ изумленно хлопнув глазами, переспросил парень, ожидавший от Ынхёка совсем не таких слов. ‒ Я спрашиваю: какое у тебя завтра расписание? ‒ чуть прищурившись, совершенно спокойно переспросил Ынхёк, стараясь ничем не выдать своего волнения. ‒ Да, вообще-то, все то же самое, что и у тебя. Два интервью, съемка для журнала ‒ и по домам, ‒ фыркнул Кюхён и на всякий случай уточнил: ‒ А что? ‒ совершенно не понимая, с чего Ынхёку вдруг интересоваться его расписанием. Хочет свалить на него что-то? Опять забрать себе его дежурство у Хёкджэ? Или что?.. ‒ Я хотел тебя попросить после съемок съездить со мной в одно место... ‒ под понимающим и полным поддержки взглядом Донхэ, от которого Ынхёка продирал мороз по коже, начал было он, но его перебил полный возмущения Хичоль: ‒ А почему это с Кюхёном? Я тоже хочу! ‒ Потому что ты не в теме, детка. Мы едем по делам для взрослых мальчиков, а тебя только в зоопарк брать, да и то с биркой и айди, чтобы, не дай бог, не перепутали с каким-нибудь экспонатом, ‒ не сдержался от смешка Кюхён, тут же получая в бок очередной болезненный тычок от злобно зашипевшего одногруппника и даже не представляя, по НАСКОЛЬКО взрослым делам им с Ынхёком предстоит поездка. Делам, которые вполне способны в корне изменить чью-то жизнь. А может быть, даже сломать, если этот самый кто-кто вдруг окажется не готов к ТАКИМ взрослым делам.