Way To A Dream

За последние недели Донхэ настолько хорошо изучил дорогу до больницы и до палаты, в которой лежал Хёкджэ, что, кажется, мог преодолеть ее в любом состоянии, даже во сне. Вот и сейчас, даже после их вечерних возлияний и долгих, каких-то странных и невнятных посиделок, он шел к Хёкджэ практически на автопилоте, кивая в знак приветствия встречающимся на пути медсестрам и врачам, которых в такой час в коридорах было до приятного мало. Донхэ вообще нравилось бывать в больнице по ночам, когда здесь было тихо и малолюдно, когда никто не узнавал его, не перешептывался за спиной и не тыкал пальцами и уж особенно не подходил и не просил сделать фото и дать автограф (а таких наглецов, особенно после пресс-конференции, внезапно образовалось слишком много). Ну... насколько вообще может нравиться бывать и дежурить в больнице, когда жизнь очень близкого тебе человека едва ли не каждое мгновение находится в опасности. И сегодня, после их странного вечера, полного тяжелых взглядов Ынхёка, недовольного бухтения Кюхёна, которому все не давал покоя вопрос, куда же любимый одногруппник завтра повезет его и правда ли, что Хёк на полном серьезе собирается уступить свое место в группе брату, даже не узнав мнения остальных, слез и всхлипов внезапно разрыдавшегося после пятой рюмки Хичоля и мрачного молчания Чонуна, Донхэ был даже рад оказаться здесь. Но больше всего он был рад увидеть Хёкджэ, пусть все еще смертельно бледного, со всеми этими спицами, повязками, гипсами, c все еще не до конца зажившими ссадинами и аппаратами, измеряющими и контролирующими каждый его вдох и выдох и каждое биение его сердца, но это был Хёкджэ. И он шел на поправку. У него уже почти не было приступов боли и асфиксии, он почти не бился в припадках, его сердце и легкие работали исправно и не останавливались, и... это было подлинное счастье. А еще то, что Донхэ мог погладить его по колючей от щетины щеке и сжать своими пальцами кончики его ‒ о чудо! ‒ совершенно живых и теплых пальцев, которые и правда позволяли поверить в то, что однажды он поправится и все будет хорошо. Вот и сейчас, предвкушая это чувство тепла до покалывания в руках, он с легкой улыбкой на губах уверенно распахнул двери в освещенную лишь тусклым больничным светильником на стене палату, но, увидев, что спящий Хёкджэ не один, тут же перестал улыбаться и, так и не решившись переступить порог, почти разочарованно спросил: ‒ Сыльги? ‒ заставляя задремавшую в кресле для посетителей девушку, чья смена должна была закончиться еще двадцать минут назад, вздрогнуть и резко выпрямиться. ‒ Ты почему здесь?.. ‒ Донхэ? Который час? ‒ усилием воли сдержав зевок, сонно спросила девушка, отчаянно моргая и пытаясь согнать с себя остатки сна и усталости. Хотя последнее, кажется, уже стало для нее хроническим. ‒ Почти половина первого. Прости, я немного опоздал... ‒ Нет-нет, это ты прости, я заснула и... Тебя не было, и мне не хотелось оставлять его одного. Сегодня был тяжелый день... опять. И ему нужен кто-то рядом, ‒ тяжело вздохнула Сыльги, уже собираясь было подняться с места, но Донхэ жестом остановил ее: ‒ Тогда, если хочешь, можешь остаться на всю ночь, ‒ даже не успев подумать, ляпнул он и тут же мысленно выругался на себя за эти слова. Ведь Донхэ совершенно не хотелось бы, чтобы этой ночью с Хёкджэ была эта девчонка и чтобы она сейчас сказала «да». Честно говоря, Донхэ вообще не хотелось бы, чтобы она была рядом с Хёкджэ когда-либо, но... все, как всегда, выходило слишком сложно. Да разве у них когда-то бывает просто? ‒ Нет-нет, я поеду, ‒ к величайшему облегчению Донхэ, отрицательно замотала головой Сыльги, но он на всякий случай, исключительно для проформы, все же поинтересовался: ‒ Ты уверена? ‒ Да, я уверена, ‒ грустно улыбнувшись, девушка поднялась с кресла и повернулась к Донхэ, демонстрируя бледное лицо и огромные, почти черные и какие-то особенно жуткие в этом свете синяки под глазами. Вот уж точно кому нужны нормальный отдых и сон. Да побольше. Ну или хотя бы Марк, с легкостью умеющий даже такое приводить в сияющий ангельский вид. ‒ На сто процентов. Как и в то, что Хёкджэ сейчас очень сильно нуждается в тебе, ‒ с улыбкой добавила Сыльги и в ответ на полный недоумения и немого вопроса взгляд Донхэ с совсем не веселым смешком пояснила: ‒ Ты же не думаешь, что я совсем идиотка и ничего не знаю и не вижу? Донхэ... я... все прекрасно понимаю. И искренне желаю вам счастья. Я не из тех людей, кто будет цепляться за прошлые чувства и историю, поверь. ‒ Сыльги, я не... ‒ Не перебивай меня, ‒ немного резко осекла только-только открывшего рот Донхэ девушка. ‒ Особенно когда я благословляю тут тебя на отношения с моим парнем. Наверное, уже бывшим, так? ‒ снова смягчившись, насмешливо хмыкнула Сыльги. ‒ И я так понимаю, что Хёк тоже не против. Мы говорили с ним пару дней назад, так что... ‒ Сыльги, я... ‒ О нет-нет, не надо благодарить меня, ‒ нервно рассмеявшись, вновь перебила Донхэ девушка. ‒ То, что мы с Ынхёком благословили вас, совсем не значит, что мы не будем являться к вам каждые выходные и праздники, мозолить вам глаза и напоминать, как вы лишили нас счастья в личной жизни. И вообще, раз уж ты увел у меня Хёкджэ, то ты обязан найти мне кого-нибудь взамен. ‒ Я? ‒ окончательно опешив от этого разговора, этой девушки и ее слов, немного ошалело переспросил Донхэ, разум которого просто отказывался адекватно воспринимать все происходящее. Да и можно ли было это самое происходящее вообще воспринять адекватно. Или?.. ‒ Ну а кто еще? Так что с тебя должок, ‒ Сыльги подмигнула Донхэ. ‒ Не хочу встречать свою старость одна в окружении двадцати восьми кошек и клубков их шерсти. ‒ А как же... как же Кюхён? ‒ вдруг, неожиданно даже для самого себя, спросил Донхэ, наконец-то включаясь в этот нелепый и уже близящийся к концу диалог. ‒ О нет-нет-нет, если выбирать между ним и кошачьей шерстью, то я выберу второе, ‒ со смехом отрицательно покачала головой Сыльги и, сказав, что ей уже пора, подхватила свои вещи и поспешила покинуть палату, оставляя Донхэ наедине со все так же безмятежно спящим Хёкджэ и размышлениями о том, что это такое сейчас было и не привиделась ли ему в каком-нибудь бредовом сне вся эта сцена.

***

‒ Что ты здесь делаешь? Тебе нельзя здесь быть! ‒ невысокая, до безобразия сонная и взъерошенная девушка, которая, если верить ее внешнему виду и милейшей розовой пижаме, разрисованной маленькими радужными единорогами (Хичоль бы просто умер от зависти!), только-только выбралась из постели и сейчас возмущенно смотрела на своего звездного гостя, с большим трудом стоящего на ногах. ‒ Чонун, какого черта?! Четвертый час утра! ‒ А я вот не могу спать... ‒ с трудом ворочая языком и фокусируя взгляд, пробормотал Чонун. ‒ От боли. У меня все болит из-за тебя, проклятая стерва! ‒ внезапно зло выкрикнул парень, заставляя хозяйку квартиры вздрогнуть от неожиданности, и тут же жалостливо проскулил: ‒ Ну почему ты бросила меня? ‒ Потому что я проклятая стерва, а ты невменяемая пьянь? ‒ вздернув правую бровь, со смешком спросила девушка. ‒ И вообще, вали домой спать, нам уже давно не о чем с тобой разговаривать, ‒ хлестко припечатала бывшего она и захлопнула двери прямо перед самым его носом, мысленно молясь о том, чтобы этот идиот, не дай бог, не раскричался и снова не начал ломиться в двери. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь заснял эту безобразную сцену. Особенно после их расставания и того соглашения, которое ее заставили подписать агентство и менеджер Чхве, грозящее ей многомиллионным судебным иском, если информация об их отношениях с тем самым Йесоном из SFS всплывет в прессе или если она просто подойдет к нему ближе чем на 10 метров вне работы. А еще если, не дай бог, она расскажет ему об этом соглашении и этих условиях. Да уж. И кто там говорил, что любовь нельзя купить за деньги? Ну продать-то уж точно можно. Особенно когда против твоих чувств на кону стоит твоя карьера, твоя жизнь, жизнь и здоровье твоих близких, которые, оказывается, тоже могут стоить всего каких-то пару-тройку миллионов долларов...