Way To A Dream

Они много пили и говорили в тот вечер. И в ту ночь. Наконец-то. Обо всем на свете. Кюхён просто пил и то плакал, уткнувшись лицом в живот Ынхёку, то грозился отбить ему печень и подбить глаз. Он просто не знал, как жить с мыслью о том, что его сестры скоро не станет, и как сказать об этом родителям. Да и никто из них не знал, ведь это была полная дикость. Даже Донхэ и Ынхёк, которые уже давно знали, но все никак не могли свыкнуться с этой мыслью. Ара умрет. Даже в мыслях это звучало настолько страшно, что им всем хотелось выть. И они выли. В голос. Потому что были слишком пьяны. И потому что могли. Нализавшийся до разъезжающихся в разные стороны глаз Чонун поведал им о «вредной суке», вымотавшей ему все нервы и очевидно думающей, что они у него железные. А ведь он по-настоящему любил ее и даже впервые в жизни задумался о женитьбе ‒ и тут на тебе. Они, видите ли, не подходят друг другу и вынуждены расстаться. То есть раньше подходили, а теперь нет. Он даже, грешным делом подумав, что она изменяет ему, нанял частного детектива, чтобы проследить за ней, но она вела себя абсолютно безгрешно, скорее как бедная и несчастная, которую бросили, но ведь это она бросила его! И отказывалась принимать назад, когда он едва ли не на коленях приползал к ней, умоляя пустить обратно! Чертова стерва! Хихикающий себе под нос и по очереди отпивающий то из бутылки с соджу в правой руке, то из бутылки с водкой в левой Хичоль поведал им историю своей долгой несчастной любви к господину министру юстиции, от которой у еще не окончательно пьяного Ынхёка глаза едва не вылезли на лоб, а вот все остальные… кажется, уже давным-давно были в курсе крайне нежной привязанности Хичоля к одному из бывших любовников их вокалиста. ‒ Так тебе... тебе... нравится Хангён? ‒ потрясенно спросил Ынхёк, пытаясь сфокусировать свой ставший слегка непослушным взгляд на немного глуповато улыбающемся Хичоле, словно тот только что отвесил какую-то сальную шуточку, а не поделился с ними своей главной болью. ‒ Нравится? ‒ фыркнул Хичоль, насмешливо глядя на опешившего Ынхёка и не менее опешившего Донхэ. ‒ Он мне нааааамного больше, чем просто нравится. Скажи еще, что ты не знал. ‒ Я не... ‒ Ну конечно же, ты не знал, ‒ со смешком перебил Ынхёка Хичоль, прекрасно понимая, что он уже и так выдал достаточно информации, но заткнуть свой пьяный и, кажется, заживший отдельной, очень самостоятельной жизнью рот сейчас было куда выше его сил. ‒ Зачем тебе думать и что-то знать о других, когда тебе всегда было достаточно только самого себя? Ты такой эгоист, Ынхёкки. Всегда им был, есть и будешь, ‒ мысленно умоляя свой рот заткнуться, продолжил Хичоль. ‒ Ты всего лишь играл с ним, как с Донхэ и со всеми остальными, а у меня, между прочим, были к нему настоящие чууувства. И если бы ты не влез, то все было бы хорошо. А теперь не будет, ‒ зло усмехнулся он, заставляя Ынхёка вздрогнуть, а затем, звонко икнув, припечатал: ‒ Потому что он слепой и тупой старый козел, который не нравится никому из моих друзей, а я упрямый обиженный идиот, не желающий дожевывать твои объедки. И вообще... я что-то так хочу спать... ‒ широко зевнув, внезапно сонно пробормотал Хичоль и, так и не выпустив из рук бутылки с соджу и водкой, привалился к плечу сидящего рядом с ним и, кажется, тоже дремлющего Чонуна, после чего, сладко причмокнув губами, практически мгновенно отключился, оставляя до немоты изумленных Донхэ и Ынхёка, которые сейчас все еще были самыми трезвыми и бодрствующими в этой комнате (не считая периодически просыпающегося от собственного храпа и что-то раздраженно бормочущего, а затем снова отрубающегося Кюхёна), тет-а-тет. ‒ Ты... ты знал об этом? О Хичоле и Хангёне? ‒ Ынхёку понадобилось почти пять минут, чтобы собраться с мыслями, обернуться к сидящему рядом Донхэ и задать этот вопрос. ‒ А ты разве нет? ‒ сделав внушительный глоток из стакана, в котором плескалась жуткая смесь пива, водки и соджу, отзеркалил ошарашенный взгляд Ынхёка Донхэ и пожал плечами: ‒ По-моему, все знали. ‒ Но я не знал... ‒ Серьезно? ‒ Донхэ удивленно посмотрел на Ынхёка. Ему казалось, что о нежных чувствах Хичоля к господину министру если не знали, то догадывались абсолютно все их знакомые, начиная от Шивона (о котором, кстати, в последнее время было подозрительно мало новостей, и даже Сонмин не мог внятно ответить на их вопрос, куда агентство заткнуло их бывшего менеджера, а самое главное ‒ КАК они убедили его молчать и не доставлять группе лишних проблем, зная-то его крайне говнистый и мстительный характер) и заканчивая тетушкой, которая приходила убираться к ним в общежитие. ‒ Ты правда не знал? Это же Хичоль притащил его на ту вечеринку после выхода нашего третьего мини-альбома, проев нам всем плешь своими рассказами о том, какой замечательный друг у него появился. ‒ Так это был... Хангён? ‒ севшим голосом спросил Ынхёк, припоминая что-то такое перед той вечеринкой, где они познакомились с господином министром. Хотя... на ней было столько гостей и их знакомых, что... неудивительно, что он не понял, о ком именно шла речь. ‒ Я правда не знал... ‒ Ну конечно, ты увлеченно искал, с кем бы еще тебе переспать за моей спиной, ‒ не сдержался от колкости Донхэ и сам скривился от собственной низости. Впрочем, Ынхёк уже давно привык к таким его выпадам и почти никак не отреагировал на эти слова. ‒ Так это и правда был он... Блять, я даже подумать не мог. ‒ Именно, ‒ подтвердил Донхэ и неуверенно поднялся с места, вдруг ощутив острую потребность закурить. ‒ Я пойду, выйду на балкон, ‒ предупредил он окончательно провалившегося в свои воспоминания и мысли и, кажется, и вовсе не услышавшего его Ынхёка и нетвердым шагом отправился по знакомому маршруту на балкон, где его ждал прохладный, такой восхитительно свежий и бодрящий для его зыбкого сознания воздух. А еще тщательно заначенные ото всех за вынимающейся боковой панелью рядом с дверью зажигалка и сигареты, одной из которых Донхэ, усевшись прямо на холодный пол, с наслаждением затянулся, глядя мутными глазами на ночной город и вяло думая о том, что после сегодняшнего вечера им всем однозначно станет немного легче. Нет, хорошо все-таки, что они решили посидеть вот так вот и обо всем поговорить. Теперь он хотя бы знает, что у всех на душе, и попытается помочь. Всем им. Ведь, в конце концов, это его обязанность и как лидера, и как самого старшего здесь, и как просто хорошего друга. И почему-то именно сейчас Донхэ внезапно остро поверил в то, что все обязательно наладится. Просто должно наладиться после всего того количества дерьма, что вылилось в последнее время на их несчастные головы. ‒ А что тревожит тебя? ‒ голос Ынхёка, раздавшийся откуда-то справа, и его ловкие ледяные пальцы, без труда и стеснения утаскивающие у Донхэ сигарету, заставили его вздрогнуть и обернуться к как по волшебству образовавшемуся здесь сидящим на полу прямо рядом с ним и с удовольствием затягивающемуся его сигаретой парню. Как в старые добрые времена. Они постоянно курили одну сигарету на двоих. Сначала потому, что денег, которые давали на расходы родители, катастрофически не хватало на курево, а агентство только предоставляло им жилье и иногда еду, а потом... просто по привычке. Как давно они не делали так? У Донхэ даже мороз пошел по коже от острого ощущения то ли тоски, то ли дежавю. ‒ Что-что? ‒ хлопнув глазами, удивленно переспросил он, впрочем, прекрасно понимая, что Ынхёк имеет в виду. Ведь они слишком хорошо знают друг друга, но все равно зачем-то играют в эти игры. ‒ О чем ты думаешь? Ты почти весь вечер молчишь, ‒ вернув ему сигарету, Ынхёк пристально посмотрел в глаза Донхэ, не давая ему разорвать зрительный контакт и словно пытаясь прочесть его мысли. ‒ А ты? Ты тоже почти весь вечер молчишь, ‒ с усмешкой отзеркалил вопрос Ынхёка Донхэ, делая еще одну затяжку. ‒ Я? Если честно, то обо всем, ‒ тяжело вздохнул Ынхёк. ‒ О Хичоле и Хангёне и о том, что только полный мудак мог поступить так, как я. О том, что мне с самого начала не было места в этой группе и в этом агентстве. Это же его отобрали на прослушивании, и это его место, а он уступил его мне. И только такой мудак, как я, мог спокойно принять такой подарок. О том, что я опять подвел их с мамой. А еще о том, что я сам виноват в том, что случилось, ведь этот... он... я спровоцировал его сам. Если бы я только не поощрял его... ‒ Ынхёк рвано выдохнул, глядя в изученную до последней щербинки балконную стену. Сколько раз они вот так вот сидели здесь с Донхэ, деля одну сигарету на двоих? Кто знает? Вот только раньше все было... куда проще и куда менее гадко. ‒ Я думаю, что я все делал не так в этой жизни. Даже Ара... Если ее не станет, то что будет с Хёну? С таким-то отцом? А эта дурочка еще назначила меня его опекуном... ‒ Вообще-то, мы с ней вместе решили, что это должен быть ты, ‒ внезапно перебил Ынхёка Донхэ, голос которого звучал не слишком-то довольно. ‒ Что? ‒ Ынхёк изумленно обернулся к Донхэ, не веря своим ушам. ‒ Я? Да вы вместе там рехнулись, ага... ‒ Вообще-то, нет. Мы были оба трезвые, в здравом уме и твердой памяти. Мы с Арой знаем, что ты хороший отец и что Хёну просто обожает тебя. И с кем ему жить, если не со своими родителями? Хотя бы с кем-то из них? Этот выбор был очевиден, ‒ недовольно поджал губы Донхэ, стряхивая пепел с истлевшей уже наполовину сигареты прямо на пол. ‒ Тебе просто нужно начать немного думать головой и вместо того, чтобы ныть и предаваться самобичеванию, просто что-то делать. Место в SFS ‒ твое. И ты сам прекрасно знаешь, что Хёкджэ никогда не согласится отнять его. А Хёкджэ, если он вдруг захочет заняться музыкой, то мы... мы поможем ему. ‒ Но он не захочет, ‒ с горькой усмешкой закончил за Донхэ Ынхёк. ‒ Если он не захочет, ты мы сделаем все, чтобы помочь ему как можно быстрее восстановиться и вернуться к нормальной жизни. И я думаю, что он тоже будет рад, если ты возьмешь опеку над Хёну. А Канин... Псих ‒ он и в Африке псих. Не ты, так его спровоцировало бы что-то другое. И уж в чем, в чем, а в этом тебе себя винить точно не стоит. И вообще, Хёк, с каких пор ты стал таким нытиком? С тобой так и помереть от тоски можно, ‒ решив, что их разговор перешел в слишком уж серьезное и грустное русло, подколол Ынхёка Донхэ. ‒ С тех же самых, с которых и ты, ‒ насмешливо фыркнул в ответ Ынхёк, однако тут же посерьезнел и повторил свой самый первый вопрос: ‒ Так о чем думаешь ты? Раз уж я тебе раскрыл свою унылую душу, то теперь твоя очередь исповедаться, ‒ давая Донхэ ясно понять, что ему, как всегда, от него не отвертеться. Но Донхэ и сам не знал, о чем думал весь этот вечер. Вернее, знал. Он думал о слишком многом. О Кюхёне, Аре, Хёну, Чонуне и его девушке, об исчезновении Шивона, Сонмине, Хангёне, Хичоле, Тэмине, Канине, об Ынхёке, группе, американском туре и их будущем, но... все его мысли сводились лишь к одному человеку, зеркальной копии того парня, что сидел рядом с ним и докуривал его сигарету. И, кажется, Ынхёк прекрасно знал об этом и собирался, как всегда, заставить Донхэ вывернуться наизнанку и наконец-то помочь ему разложить все в голове по полочкам и понять, чего хочет ОН и что, вернее, кто ему нужен на самом деле. Сильнее, чем воздух. Просто смертельно.