Way To A Dream

Всего на пару мгновений замерев перед изученными вдоль и поперек дверями палаты, Донхэ прислушался, пытаясь понять, что же происходит за ними, и, так и не услышав ровным счетом ничего, легонько постучался в двери, а затем, повернув ручку, шагнул вовнутрь, чувствуя, как на лице сама собой расползается совершенно идиотская улыбка. Сейчас это ярко освещенное солнечным светом помещение напоминало что угодно, но только не больничную палату. Чего здесь только не было: прямо на полу у входа лежали целые горы писем, газет, книг, журналов и исписанных тетрадей, почерк в которых на первых листах сначала был неуверенным и неровным, почти детским, но с каждой страницей становился все уверенней и убористей и все больше похожим на тот, что был у его автора до травмы; кресла для посетителей, которых здесь уже было не одно, а целых четыре, и каждое из них было завалено бесконечным количеством каких-то вещей и одежды, причем большая часть из них принадлежала вовсе не тому, кто сейчас на постоянной основе обитал в этой комнате: кажется, Донхэ даже видел где-то розовые джинсы Хичоля и свою вывернутую наизнанку футболку, забытую здесь во время какой-то из ночевок, одни из высоких тяжелых армейских ботинок начальника Ли и даже один из кейсов с косметикой Марка, и если не задаваться вопросом, какого черта все эти вещи делают здесь, то, в принципе, они лишь придавали домашнего комфорта, как и весь остальной хлам вроде мягких игрушек, ноутбука, явно притащенной Кюхёном PlayStation. Самым уютным в палате было практически вырвиглазное лоскутное одеяло на больничной кровати и лежащая на нем расчехленная гитара, тоже заваленная горой каких-то записок и бумажек, и стоящий рядом с этой кроватью притащенный Сонмином синтезатор, хотя... Нет. Больше всего комфорта и уюта этой комнате придавал сидящий за синтезатором и сосредоточенно раз за разом проигрывающий одни и те же пять нот парень, по-домашнему одетый в джинсовые шорты и футболку. И ярко-желтые носки со Спанч Бобом, которые тоже наверняка притащил Хичоль. Парень, при виде которого сердце Донхэ неизменно пропускало пару ударов, а потом начинало биться в два раза быстрее. Исключительно от начинающего бурлить в крови, совершенно непередаваемого и основательно сносящего голову чувства восторга. И счастья. И какой-то совершенно детской и трепетной влюбленности и нежности. Особенно сейчас, когда с него уже сняли все повязки и гипсы и вытащили все эти жуткие железки, когда все синяки, ссадины и даже их следы почти сошли, тщательно выбритые врачами волосы отросли и... Хёкджэ снова стал Хёкджэ. Без всех этих крашеных под Ынхёка волос, макияжей, укладок, украшений и агрессивного стиля. Он был просто Ли Хёкджэ и тем, от кого у Донхэ и правда трепыхалось сердце и летали пресловутые бабочки в животе. Нет, Хёкджэ все еще был как две капли воды похож на Ынхёка и набитые на его теле татуировки лишь усиливали сходство, но... они все равно были слишком разными. И Донхэ все еще считал, что только клинический идиот не смог бы заметить различий между ними двумя. Особенно при личном общении. И он не понимал, как раньше не заметил, что общается совсем не с Ынхёком. Зато теперь эта разница буквально резала ему глаз. И да, несмотря на все те разногласия и всю ту дрянь, что происходила между ними в последние годы, Ынхёк все еще был очень дорог для него, когда-то Донхэ и правда любил его, именно его, но... сейчас их связывала только дружба, настолько крепкая и прочная, что иногда она больше напоминала родственные узы, связавшие их по рукам и ногам, чем добровольный выбор, и Донхэ нравилось это. И нравилось то, как в последнее время медленно, со скрипом, но верно начал изменяться Ынхёк, снова превращаясь в того трудолюбивого, добродушного, легкого и беззаботного парня, которым он когда-то был. Ну или в кого-то очень похожего на него. Ведь прошлого не вернуть, и все они прекрасно понимали это. Нет, Донхэ просто нравился тот Ынхёк, который сейчас был рядом с ним, его давно потерянный и вновь обретенный друг, которого ему и правда не хватало слишком сильно. И Донхэ искренне наслаждался каждой минутой рядом с ним. Без малейшего трепета и романтического подтекста, ведь сейчас его сердце занимал лишь один парень с самым озорным взглядом и самой солнечной улыбкой в этом мире. ‒ Ты так и будешь стоять на пороге и разглядывать меня? ‒ с улыбкой спросил Хёкджэ, не прекращая играть и даже не оборачиваясь к замершему на пороге парню. ‒ А почему бы и не да? ‒ со смешком ответил Донхэ, искренне наслаждаясь этой картиной. Такой спокойной и умиротворенной, что он с удовольствием остался бы в ней навсегда и больше никогда и никуда даже не пытался выйти отсюда. И от Хёкджэ. ‒ Хм... ‒ закончив проигрыш, все же оторвал пальцы от клавиш синтезатора Хёкджэ и обернулся к Донхэ, награждая его еще одной солнечной улыбкой: ‒ Мне кажется, я начинаю понимать, что чувствуют музейные экспонаты. Но... ‒ Хёкджэ недовольно насупился, заставляя Донхэ удивленно вскинуть брови: ‒ Что такое? ‒ Мне не нравится, ‒ недовольно буркнул Хёкджэ, еще сильнее надувая губы и даже не представляя, как очаровательно он выглядит в такие моменты. Настолько, что Донхэ было очень и очень сложно сдержать себя и не сотворить с ним ничего непристойного, хотя... кажется, его медленно, но верно подводили именно к этому. ‒ Что именно? ‒ склонив голову набок, уточнил Донхэ, уже предугадывая, какой на его вопрос последует ответ. ‒ Быть музейным экспонатом. На них обычно смотрят, а мне бы хотелось... хм... чего-нибудь другого, ‒ слегка прищурившись, Хёкджэ игриво посмотрел на Донхэ, снова заставляя сердце того пропустить удар. Или два. Хотя его собственное сердце тоже сбивалось с ритма всякий раз, когда он просто думал о Донхэ. И о том, что такой парень и правда может быть рядом с ним. И... любить его? При одной мысли о том, что его чувства взаимны, Хёкджэ хотелось умереть. От восторга. И от безграничного, какого-то нечеловеческого счастья, переполняющего его изнутри. ‒ И чего же, например? ‒ не спеша приближаться к Хёкджэ, с удовольствием включился в эту маленькую провокационную игру Донхэ. Кто бы знал, как ему нравились эти их странные игрища и когда Хёкджэ ведет себя ТАК. Игриво, раскованно и немного вызывающе. Оказывается, в этом ангельском характере была надежно спрятана целая куча маленьких озорных чертят. И как жаль, что Хёкджэ так редко позволял им выбираться наружу. Хотя... так было еще интереснее. В этом парне много граней, и Донхэ с наслаждением изучал каждую из них. ‒ Хм... ну... ‒ чуть нахмурившись и забавно сморщив нос, задумчиво протянул Хёкджэ. ‒ Я хочу... чтобы ты подошел и обнял меня? ‒ вопросительно вскинув брови, подарил еще один игривый взгляд Донхэ он. ‒ А еще поцеловал? ‒ Поцеловал? ‒ Донхэ из последних сил заставил себя остаться на месте, чтобы не броситься к этому очаровательному провокатору и не сделать с ним все, что он просит, и даже немного больше. ‒ Да, ‒ с довольной улыбкой кивнул Хёкджэ. ‒ И куда же ты хочешь, чтобы я тебе поцеловал? ‒ Может быть, сюда? ‒ продолжая улыбаться, Хёкджэ указал на свой лоб, а затем на правую щеку: ‒ Или сюда? ‒ с правой щеки его палец переместился на левую: ‒ Можно и в эту. Но лучше всего... сюда, ‒ еще шире улыбнулся он, указывая на свои губы, и уже в следующее мгновение окончательно потерявший выдержку Донхэ буквально снес довольно посмеивающегося и просто каким-то чудом успевшего отодвинуть синтезатор как можно дальше от себя и кровати Хёкджэ, бережно (помня о том, насколько Хёкджэ все еще хрупкий и насколько им нужно быть осторожными, чтобы не нарушить и не повредить ни один из только-только заживших переломов и разрывов мышц) заваливая его на постель и целуя его абсолютно всюду, куда он просил. Впрочем, туда, куда он не просил, тоже. ‒ Эй, мистер, вы опять хотите надругаться над невинным взором какой-нибудь медсестры и нервными клетками Чжоу Ми? ‒ тихонько смеясь, спросил Хёкджэ, когда губы Донхэ оторвались от его губ, легкими поцелуями спускаясь все ниже, от подбородка к шее и дальше ‒ в вырез его футболки, а его обжигающе-горячие пальцы уже давно добрались до обнаженной кожи, заставляя Хёкджэ всего, от макушки и до пяток, покрыться приятно-сладкими, немного дрожащими мурашками. ‒ У Чжоу Ми там уже просто не над чем надругиваться, мне кажется, он может склепать соглашение о неразглашении даже ночью во сне, ‒ Донхэ со смешком оторвался от своего невыносимо приятно занятия, вновь склоняясь над лицом Хёкджэ. ‒ А медсестры... Разве мы не успели перепугать всех? Они теперь даже не пытаются зайти в твою палату без стука. ‒ Ну мало ли. Вдруг у них появился кто-то новенький? ‒ нервно хихикнул Хёкджэ, прекрасно зная, что его все здесь считают самым неподобающим пациентом. А еще самым счастливым. Отхватившим себе парня, о котором мечтают миллионы девчонок во всем мире. И не только девчонок. А он тут... лежит и смеется с ним над всякой чушью. Вместо того, чтобы брать и целовать его до умопомрачения и потемнения в глазах. Пока они могут делать это. Ведь очень и очень скоро им придется расстаться, разъехаться по разным странам, и кто знает, когда у них еще будет шанс побыть вот так вот вместе и просто целовать друг друга. По-настоящему. Поэтому нужно ловить момент, и плевать на то, что их кто-нибудь может застукать. Агентство, Сонмин и Чжоу Ми разберутся. А они... они пока будут наслаждаться друг другом и этим незабываемым, но, увы, слишком скоротечным счастьем. И почему все хорошее имеет свойство заканчиваться настолько быстро?..