Way To A Dream

15 месяцев после Чуть вздрогнув от слишком громкого сигнала отходящей от станции электрички, Хёкджэ прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, искренне наслаждаясь таким до боли знакомым и до боли приятным ощущением – тем, что он наконец-то дома. В Мокпо. Сколько он не был здесь? Больше двух лет? А ведь он уезжал всего на несколько дней – и надо же, как все повернулось. Два года. Больше 700 дней. Столько всего случилось. Столько всего изменилось. А этот город... остался таким, каким и был в день его отъезда. И десять лет назад. Те же пейзажи, тот же шум, те же запахи. Те же размеренность, спокойствие и уют. Хёкджэ любил этот город. А этот город любил его. Слишком много важных и приятных воспоминаний их связывало. Именно поэтому ему сейчас так жизненно важно было вернуться сюда. Назад в прошлое. Тихое, уютное и спокойное. Чтобы кое-что понять. И окончательно разобраться в себе и в том, что происходило, происходит и будет происходить в его жизни. С трудом сдерживая так и рвущуюся наружу улыбку, Хёкджэ уверенным движением закинул на плечо рюкзак и, совсем немного опираясь на гулко стучащую по брусчатке трость, чуть прихрамывая (все врачи в голос заявляли, что хромота пройдет в течение пары лет, и Хёкджэ был склонен верить им, ведь эти люди всего за год поставили его на ноги и превратили из изломанной куклы в совершенно нормального, способного существовать и перемещаться в пространстве без чьей-либо помощи человека) отправился к автобусной остановке, которая тоже ничуть не изменилась. Как и район, в котором он прожил большую часть своей жизни. И собирался пожить еще чуть-чуть. Или подольше. Кто знает, как все сложится. Теперь, зная, как изменчива и ненормальна эта жизнь, Хёкджэ старался не строить долгих планов. А просто жил и наслаждался тем, что у него есть. Или нет. – Божечки, Хёкки, неужели это ты?! – увидев зашедшего поздороваться Хёкджэ на пороге своей лавки, изумленно всплеснул руками дядюшка Кан, кажется, за то время, что Хёкджэ его не видел, вдруг ставший еще в два раза ниже, худее и седее. – Айгу, Сыльги говорила, что ты приедешь, а я-то, старый дурак, совсем забыл! Ну иди же, дай обнять тебя, сынок, – мужчина с улыбкой распахнул объятия, крепко прижимая к себе улыбающегося Хёкджэ и обдавая его привычной смесью запахов сигарет, рамёна, кимчи и типографской краски. Хёкджэ был готов поклясться, что если бы он сейчас мог посмотреть на ладони и пальцы дядюшки, то те, как всегда, были бы черными после утреннего разбора свежих журналов и газет. – Я тоже рад видеть вас, дядюшка Кан, – смущенно пробормотал Хёкджэ, вежливо высвобождаясь из совершенно чужих для него объятий, и тут же, спеша отвлечь явно вознамерившегося затискать его если не до смерти, то точно до полусмерти мужчину, спросил: – Как ваши дела? – Да так же, как и были, Хёкки, так же, как и были. Мы здесь все уже давно как мухи в янтаре, – отступая на пару шагов назад, хохотнул мужчина, вот только голос его прозвучал как-то не слишком весело. – Ва, зато ты-то как изменился, Хёкки: похорошел и возмужал, – дядюшка Кан окинул Хёкджэ полным восхищения взглядом, еще сильнее смущая его и заставляя пожалеть о том, что он, следуя старой привычке, все же решил заглянуть сюда, а не сразу отправился домой. – Я слышал, что ты жил за границей последний год, чтобы подлечиться после всей этой жути. Это заметно. В тебе появился какой-то европейский шик... – Европейский шик? – с трудом сдержав смешок, удивленно вскинул брови Хёкджэ, но решил не развивать эту тему и не уточнять, что, вообще-то, последний год он провел в Японии. Ну да ладно. Он действительно изменился: все эти упражнения и постоянные занятия с повышенной нагрузкой оставили на его теле свой отпечаток, да и подаренное Сыльги на Рождество пальто действительно выглядело на Хёкджэ как-то... слишком по-европейски. Так что дядюшка Кан почти не ошибся. – Возможно, – широко улыбнулся он. – Вы простите меня, но я очень устал с дороги, так что я, наверное, пойду. – Да-да, конечно, Хёкки, а то я что-то тут, старик, разболтался, – тут же спохватился мужчина. – Сыльги, поди, заждалась тебя. Или, постой... Она же уехала в город еще вчера? Неужели не тебя встречать? – Нет, – отрицательно покачал головой Хёкджэ, но, опомнившись, тут же поспешил исправиться: – То есть она, конечно, встретила меня в аэропорту, но у нее просто... есть еще свои дела, она вернется через пару дней, – пожал плечами он, думая о том, что эти дела, как и всегда впрочем, подозрительно совпали с выходными Кюхёна, отношения с которым его дорогая подруга все еще категорически отрицала, тогда как сам Кюхён недавно умудрился ляпнуть в прямом эфире, что все SFS сейчас влюблены и находятся в отношениях, доведя большую часть фандома, Донхэ и Ынхёка, Сонмина и всю компанию полным составом до истерики. Это было так забавно, что Хёкджэ, вспоминая эту историю и то, как сильно возмущался ему в трубку Ынхёк – единственный, у кого в группе действительно не было пары, до сих пор с трудом сдерживал смех. Но еще забавнее была Сыльги, которая изо всех сил отрицала тот факт, что у нее появился парень, придумывая все эти нелепейшие отговорки и причины, поверить в которые мог только полный идиот. Ну или лучший друг, который просто притворялся, что действительно верит во все это, чтобы дать подруге свыкнуться с ее новым статусом и образом жизни. – Она там парня себе в городе не завела, нет? – хитро прищурился мужчина. – А то жена говорит, что она в последнее время слишком зачастила в город. Да и Минхёку дала от ворот поворот. Вы же больше не встречаетесь, нет? – Мы не... – начал было слегка огорошенный этим вопросом Хёкджэ, но еще шире и хитрее разулыбавшийся дядюшка Кан тут же перебил его: – Ну, значит, она точно нашла себе городского хахаля, – со знанием дела сделал совершенно верный вывод мужчина. Вот Кюхён обрадуется, когда узнает, как правильно называется его новый статус. Городской хахаль. А что, Хёкджэ внезапно подумалось, что это очень даже подходит ему. Надо обязательно будет сказать об этой новой кличке для Кюхёна Хичолю и брату, чтобы те застебали его до смерти в отместку за все те прозвища, что Кюхён придумал за последний год для Хёкджэ. – Но ты смотри мне, Хёкки, обязательно приглядывай за подружкой и за ее дружком. Чтобы он нормальный был и хорошо заботился о ней. А то видишь, сколько в этих городах всякой швали. И чем ей ты и Минхёк не понравились?.. – Хорошо. Конечно. Обязательно, – старательно закивал Хёкджэ, даже не зная, что ему и сказать-то на эту тираду. Но если выбирать между Кюхёном и Минхёком... то рок-звезда мирового масштаба, пусть вредная и до крайности ехидная, да и далеко не с самыми блестящими манерами, все же была куда лучше 40-летнего владельца автосервиса, который, кажется, даже не знал о существовании такого помещения, как ванная комната, и всей одежде в этом мире предпочитая растянутые на коленях треники и красные галоши. Нет, у Минхёка еще были парадные драные кеды, но он надевал их только на свадьбы и похороны. Хм, а пожалуй, Кюхён все-таки был не самым плохим вариантом парня, если посмотреть с этой стороны. – А как поживает Ынхёк? У него все хорошо? – внезапно сменил тему дядюшка Кан, кажется, вознамерившийся продержать у себя и так с трудом стоящего на ногах Хёкджэ если не до утра, то хотя бы до полуночи. – Да-да, конечно, – закивал Хёкджэ, особо не спеша распространяться о брате и его жизни, к которой пресса и все вокруг по-прежнему пытали слишком много жгучего и порой не совсем доброжелательного интереса, и, чувствуя, как начинает неприятно покалывать в утомленных за столь долгую, продлившуюся со всеми перелетами и ожиданиями почти сутки поездку и начавших затекать мышцах, робко напомнил дядюшке Кану, что ему, вообще-то, нужно домой, и, клятвенно пообещав мужчине, что он обязательно зайдет к нему в магазин за свежей газетой завтра утром и на ужин к ним с тетушкой на этой неделе, буквально пулей вылетел на улицу. Нет, все-таки заходить и здороваться со всеми своими знакомыми сразу по дороге от вокзала до дома было очень и очень плохой идеей. Особенно после такого долгого и утомительного пути, поэтому, забив на все правила вежливости и традиции маленьких городков, Хёкджэ решил сегодня больше ни к кому не заглядывать и просто отправился домой. К себе. Домой. По-настоящему. Туда, где его (исключительно благодаря Сыльги) ждали вовсе не запустение и уныние, а чистота, тепло и уют. А еще вкусный ужин вкупе с ехидной запиской-напоминанием о том, чтобы он тут не предавался меланхолии и депрессии в одиночестве. Между прочим, совершенно излишней запиской, потому что уж каким-каким, а одиноким Хёкджэ себя не чувствовал уже... последние месяцев пятнадцать? Кажется, еще никогда в жизни, даже когда была жива мама, он не чувствовал себя таким неодиноким. Ведь теперь у Хёкджэ было много (даже чуть больше, чем порою могла выдержать его психика) друзей разной степени нормальности и адекватности, еще больше знакомых, но самое главное – сейчас они были близки с Ынхёком, как никогда раньше, а еще... а еще теперь у Хёкджэ был человек, номер которого он знал наизусть и набрал даже раньше, чем номер брата, самым первым, стоило ему только-только переступить порог дома и осмотреться, просто чтобы сказать ему: «Привет. Я дома. Все хорошо» – и узнать, как у него дела, закончились ли его съемки в Швейцарии, поел ли он, выспался ли и когда он вернется домой и они смогут увидеться вживую и наконец-то хотя бы обнять друг друга, ведь с последней их встречи прошло так много времени... Хёкджэ просто скучал по нему. Невыносимо. И знал, что так же сильно где-то там, в Европе, кое-кто скучает и по нему...