Часть 21
17 сентября 2014 г. в 11:05
Soundtrack #1 — T-Bone Burnett «Dark Shadows»
#2 — Apocalyptica (feat. Brent Smith of Shinedown) «Not Strong Enough»
#3 — In This Moment «Scarlet»
Гермиона прижалась затылком к холодному камню стены. Щёки горели, тело ныло, и она была убеждена, что на запястьях совсем быстро расцветут синяки.
О Мерлин...
Она до сих пор не могла остыть после произошедшего в купе, сейчас ей вообще не верилось, что самая безумная близость в её жизни не плод фантазии, не очередной сон и даже не галлюцинация. То, что случилось между ней и Драко в поезде, было настоящим сумасшествием, уничтожившим весь здравый смысл и хоть какие-то понятия о пристойности, было одержимостью, толкнувшей на очень смелые поступки и реализацию затаённых желаний, было... Реальностью. Всего пару часов назад.
После того как Гермиона пришла в себя, осознание ситуации по-настоящему ошеломило её. Натягивая бельё, она вновь прокрутила в голове всё, что только что закончилось, и от этого с каждой секундой всё сильнее ощущала, как стыд по-хозяйски окрашивает ей щёки в ярко-розовый, а неловкость заставляет поправлять одежду слишком нервно. Не в силах взглянуть Драко в глаза, она дрожащим голосом сказала что-то в духе «мне нужно выйти», после чего вылетела из купе. Следующие полчаса она провела, пытаясь уговорить себя успокоиться. Гермиона несколько раз умылась ледяной водой, постояла в холодном тамбуре и даже неуклюже попробовала завести разговор с девушкой-подростком, которая только подозрительно на неё покосилась и продолжила жевать яблоко, безразлично отвернувшись к окну.
Ничто не помогло.
Гермиона вернулась в купе ровно за пять минут до того, как поезд должен был прибыть в Хогсмид. Драко внутри не было, и это принесло небольшое облегчение: не придётся так скоро смотреть ему в глаза. Впрочем, облегчение не продлилось долго, ведь тот пришёл всего минутой позже и угрюмо сообщил, что им пора выходить. Гермиона не успела ничего ответить, как он зашагал прочь.
Всю дорогу до Хогвартса они молчали, и она лишь однажды осмелилась заглянуть ему в лицо. Он хмуро уставился вперёд, стиснув зубы, но вдруг, словно почувствовав её взгляд, медленно повернул голову в её сторону. Снова вспыхнув, Гермиона поспешно отвела глаза и уже внутренне приготовилась, что сейчас услышит голос Драко, но этого не последовало. Напротив, он, как прежде, промолчал, а она, как прежде, не нашлась, что сказать. Только думала о нём, о его чувствах, его мыслях, которые так мучительно хотела разгадать, но которых страшилась. А ещё ощущала, как внутри постепенно увядает надежда, что всё обойдётся, что Драко образумится.
Дура. Она же правда считала, что секс что-то изменит. Или хотела так считать? В любом случае она убедилась ещё раз, как глупо было на это уповать, когда в кабинете МакГонагалл Драко холодно повторил той цель приезда и уверенно заявил, что собирается вернуть утраченные воспоминания прямо сейчас. Тогда Гермиона едва сдержала порыв броситься к нему с отчаянным всхлипом, закричать «Нет!» и умолять покинуть школу, оставив тайну прошлого нетронутой.
Она могла поклясться, что поймала сочувствующий взгляд Минервы, когда до боли закусила губы с внутренней стороны и осталась сидеть на месте, так и не сделав ничего, что могло бы остановить это неумолимое движение к их маленькой смерти.
Только по пути в Выручай-комнату ей удалось немного отсрочить этот момент. Гермиона зашла в женский туалет и пару раз умылась, безуспешно пытаясь унять жар, не покидающий её тело, а затем прислонилась к стене, снедаемая эмоциями, которые вместе выливались в огромное, всепоглощающее отчаяние.
Да, её щёки горели, тело ныло, и на запястьях совершенно точно совсем скоро расцветут синяки. Но это не имело никакого значения по сравнению с тем, что совсем скоро что-то, бьющееся в предсмертной агонии внутри неё, изо всех сил согревающее её оледеневшую душу и вынуждающее ещё хоть как-то держаться, умрёт.
Последняя мысль заставила Гермиону открыть глаза.
Хватит.
Уже нет сил и смысла прятаться.
Пора.
Они сразу увидели её — мерцающую призрачным светом чашу, покоящуюся на столе в противоположном конце комнаты, и от этого синхронно издали вздох, а спустя несколько секунд Драко сделал первый шаг.
— Нет! — следуя необдуманному порыву, схватила его за руку Гермиона, но тут же, осознав свой поступок, неспешно разжала пальцы.
Малфой, почувствовав её прикосновение, напряжённо замер, но в следующее мгновение, не оборачиваясь, твёрдо зашагал к чаше.
Гермиона смотрела на его удаляющуюся спину и теперь ясно осознавала, что это такое — умирать изнутри. И это чувство в груди — оно уже не было агонией. Оно было прощальным вздохом её бестолковой надежды.
— Тебе нужно особое приглашение? — послышался дрогнувший голос Драко, и Гермиона не без горечи отметила, что он даже не обернулся к ней.
И это стало концом всему.
Теперь она поняла, что пути назад нет. Есть только он, она и десять шагов, которые отделяют её, скорее всего, от самой большой ошибки в жизни.
Ошибки, которую она вынуждена совершить.
Видимо, он уловил изменение в её поведении, потому что наконец прямо взглянул ей в глаза, когда она подошла к нему, и в этом взгляде было столько откровенной боли, что сердце Гермионы мучительно ухнуло вниз. И прежде чем она смогла что-то сказать, Драко сделал то, чего она меньше всего от него ожидала: порывисто прижал её к себе.
— Как бы я хотел, чтобы этого с нами не произошло, — горячо прошептал он, уткнувшись ей в волосы, в то время как она уже беззвучно сотрясалась в рыданиях. Хватала ртом воздух, цепляясь на эту неожиданно подаренную близость, и догадывалась: это было прощание.
Его прощание.
— Давай сделаем это — узнаем, как всё было на самом деле. Возможно, всё не так плохо, как ты думаешь, — заставила она себя вымолвить сквозь слёзы, но сама ещё сильнее вжалась в его плечо щекой, не желая отстраняться.
Он промолчал, только крепче обняв её. Наверное, не поверил в её слова. Хотя она и сама больше не верила в них.
Прошло несколько секунд, которые Гермиона провела, изо всех сил стараясь запомнить, запечатлеть в памяти и впитать эти горькие объятия. И в этот миг она отчаянно мечтала, чтобы эти мгновения, проведённые в руках Драко, длились вечно.
— Вместе... На счёт три, — хриплым голосом, всё так же не отпуская её, в конце концов произнёс Малфой, и Гермиона несколько раз кивнула, проглотив ком в горле — пора. — Один...
Сердцебиение ускорилось.
— Два...
Дыхание участилось.
— Три.
Она словно шагнула в пропасть, когда они с Драко одновременно отстранились друг от друга, в унисон проговорили заклятие, а затем окунулись в Омут памяти.
И она вспомнила всё.
***
Гермиона знает: разговор ей не понравится. Но она не смеет отказать директору школы и поэтому послушно идёт в кабинет.
МакГонагалл выглядит усталой и постаревшей сразу на десятки лет, из её всегда безупречной причёски в этот раз выбилось несколько прядей, а мантия слегка помята. Гермиона не может винить в этом Минерву: война безжалостно изменила их всех, высосала жизнь из каждого почти до конца. Война всё ещё была в Хогвартсе, в его полуразрушенных стенах и закрытом Большом зале, который так и не был полностью восстановлен. Быть директором такой школы, пропахшей смрадом смерти, пропитанной кровью невинных людей и ужасом страданий, всё равно что вершить в аду против своей воли. И Гермиона знает, что сделает всё, о чём её попросит директор. Она не может не сделать.
— Вопрос весьма деликатный, мисс Грейнджер, — трёт пальцами веки МакГонагалл. — Но вы единственная, кому я могу его доверить.
И прежде чем она успевает что-либо спросить, профессор открывает глаза и уверенно смотрит на неё.
— Это связано с мистером Малфоем. Драко Малфоем.
Гермиона хмурится, пытаясь угадать, при чём здесь он — недавно оправданный Пожиратель Смерти, вернувшийся вместе с Блейзом Забини в Хогвартс — место, где его ожидали увидеть меньше всего.
— Его состояние вызывает опасения, мисс Грейнджер, — продолжает Минерва. — Вам известно, что перед судом мистер Малфой проходил полное медицинское обследование, в том числе и психологического характера?
Она лишь медленно кивает и, вероятно, догадывается, к чему клонит профессор. Неужели Драко признали невменяемым?
— Вы староста, мисс Грейнджер, и поэтому именно вас я прошу обратить пристальное внимание на поведение мистера Малфоя. Я хочу сказать, что, если вы вдруг заметите нечто странное...
— Простите, профессор, вы хотите, чтобы я следила за ним?
— Скорее, наблюдали, — мягко поправляет Минерва, не сводя с неё прямого взгляда. — Наблюдать — это всё, о чём я прошу. Насколько мне известно, у вас в этом плане есть определённое преимущество.
Её брови слегка вскинуты, а глаза выжидающе изучают лицо Гермионы, и она понимает, что Минерва в курсе.
— Вы имеете в виду карту? — скорее утверждает, чем спрашивает Гермиона.
— Да. Ведь именно я посоветовала мистеру Поттеру отдать её вам на всякий случай, раз уж вы возвращаетесь в Хогвартс в качестве главной старосты.
Гермиона не пытается понять, откуда МакГонагалл знает про карту Мародёров, но пытается вспомнить момент, когда Гарри отдал ей этот волшебный пергамент. Она очень быстро понимает, что этого просто не было, потому что он положил её в вещи, ничего не сказав, а Гермиона обнаружила подарок только в Хогвартсе.
— Но, профессор, Блейз Забини тоже староста, к тому же он общается с Мал... с Драко и живёт с ним в одной гостиной. Вы не считаете, что ему будет легче заметить, если... что-то пойдёт не так?
Разговор, определённо, кажется верхом абсурда. Следить за Малфоем, человеком с нестабильной психикой? А что если он окончательно свихнётся и решит расквитаться с какой-нибудь магглорождённой в стенах школы в память о своём Лорде? Разве сможет Гермиона помочь? Скорее, сама пострадает от этого психа, оказавшись рядом.
— Если бы было легче, я бы вас не просила об этой услуге, мисс Грейнджер, — поджав губы, с лёгким раздражением произносит МакГонагалл, прерывая её мрачные мысли. — Именно по той причине, что мистер Забини поддерживает дружеские отношения с мистером Малфоем, я не могу его просить об этой услуге.
— Он не согласится, — негромко говорит Гермиона скорее себе, чем профессору.
— Вы правы, не согласится, — кивает Минерва. — Но даже если бы я озвучила ему свою просьбу, он бы справедливо потребовал причины, а затем наверняка бы ответил отказом, после чего рассказал бы обо всём мистеру Малфою, которому знать про этот разговор крайне нежелательно.
МакГонагалл замолчала, и в кабинете стало непривычно тихо. Гермиона думает, что что-то здесь не сходится. Ей начинает казаться, что её собственные поспешные выводы о первопричине такой странной просьбы являются ошибкой. Но тогда в чём дело?
— Простите, профессор, но вы так и не сказали, зачем мне нужно наблюдать за Драко, — решается уточнить она, хотя в глубине души уже знает ответ, и от этого её пронизывает холод.
Минерва долго разглядывает Гермиону, а потом, тяжело вздохнув, устало отвечает:
— Я уже упоминала, что мистер Малфой проходил обследование у психиатра. Специалисты больницы Святого Мунго обнаружили у него поведенческое расстройство.
— Он может убить кого-то? — в ужасе выдыхает Гермиона.
— Да, — тяжело смотрит на неё МакГонагалл, а после небольшой паузы добавляет: — Себя.
Тишину нарушает громкий вздох Гермионы, а Минерва продолжает:
— У мистера Малфоя обнаружена склонность к суициду. Он многое пережил, пребывая в рядах Пожирателей Смерти не по своей воле, и сейчас его прежние представления о мире разрушены. Специалисты считают, что учёба в школе и общение со сверстниками постепенно смогут вывести его из острого депрессивного состояния, в котором он сейчас находится. Именно поэтому, мисс Грейнджер, я вас прошу хотя бы постараться проследить, чтобы он не наделал глупостей, пока полностью не оправится. Для этой школы достаточно смертей.
Гермиона лишь слабо кивает, пытаясь справиться с шоком. Она заметила, что Малфой ведёт себя непривычно тихо и ни с кем не общается, но явно не могла предположить, что всё настолько серьёзно.
В эту ночь она не может уснуть, долго ворочается и думает об одном: смертей действительно достаточно, но достаточно ли у неё сил, чтобы предотвратить ещё одну?
***
Слова МакГонагалл кажутся сомнительными, но Гермиона всё же изучает Драко в попытке понять, права ли директор в своих опасениях.
Гермиона наблюдает за ним на завтраках, обедах и ужинах и очень скоро замечает крайне странную вещь: Малфой молчалив. Подозрительно молчалив. За ту неделю, что Гермиона приглядывает за ним, она видела всего раз, когда он обменялся парой слов с Забини, а ещё второй, когда он негромко разговаривал в коридоре с когтевранкой с шестого курса.
И это всё.
То есть это, правда, всё: он больше не оскорбляет всех вокруг, не стремится привлечь к себе внимание и ведёт себя совершенно иначе. Он даже не говорит гадости ей, Гермионе, а проходит мимо, угрюмо глядя себе под ноги.
Он делает вид, что её не замечает. Хотя создаётся впечатление, что он на самом деле не замечает ничего вокруг, находясь мысленно где-то далеко.
Иногда Гермионе хочется просочиться в голову Малфоя, вскрыть его черепную коробку, чтобы понять, о чём он думает, и в такие моменты она смотрит на него так долго, что Джинни приходится её окликать.
Конечно, Джинни не знает, как важно для Гермионы следить за ним. Как важно ей знать, что в следующую минуту не произойдёт что-то необратимое, страшное, если она не уследит. Ведь если Гермиона поймёт, что что-то не так, если уловит хоть крошечное изменение в его настроении...
Но, к счастью, целую неделю всё идёт без изменений.
И только к началу второй в мгновение меняется всё.
Старшие курсы созывают в Большой зал для того, чтобы помочь в реставрации. С того момента как Гермиона услышала об этом, её не покидает назойливое, мерзкое чувство, что этот день будет по-настоящему тяжёлым.
Она не ошиблась. В миг, когда она с остальными учениками входит в Большой зал в сопровождении директора и нескольких профессоров, ей кажется, что пол покачнулся и кто-то переместил её во времени назад. Она смотрит на изувеченные стены, разрушенные смертоносными лучами, и видит обезображенные безумием лица Пожирателей, которые так легко убивали всех, кто попадался на пути. Она смотрит на пыльную груду камней и прочих обломков, громоздящихся по всему периметру зала, и видит бездыханные тела, лежащие рядом в неестественных позах. Она смотрит на то, что раньше было Большим залом Хогвартса, но видит призраки прошлого, наполненного кровавой борьбой, отчаянным желанием спасти и спастись, только бы выдержать, только бы выжить, пытаясь отомстить за всех, кто уже никогда не сможет сделать ни того, ни другого.
Она приходит в себя, когда мёртвую тишину, воцарившуюся на несколько минут, нарушает судорожный всхлип, а в следующую секунду Гермиона ощущает, как кто-то хватается за её предплечье.
— Джинни, — обеспокоенно произносит Гермиона, подхватив её, чтобы не дать упасть, но когда она понимает, куда та смотрит, то чувствует, что силы покидают и её.
В нескольких метрах, слева у стены, за обломками, оставшимися от гриффиндорского стола. Сейчас там ничего нет, но в воспоминаниях Гермионы был он — Фред Уизли.
Мёртвый Фред.
Тошнота подкатывает к горлу, дыхание прерывается, но Гермиона заставляет себя выдавить:
— Джинни... Джинни, прошу тебя, не смотри.
Но та смотрит, и, когда она слышит голос Гермионы, в ней словно что-то щёлкает.
— Не смотри?! Гермиона, его больше нет. Больше нет, понимаешь?! — тихо начинает та, постепенно повышая голос, который в этом траурном молчании звучит как полный боли вопль.
Все затаили дыхание.
— Я ненавижу, ненавижу их всей душой. Чёртовы Пожиратели, шавки Воландеморта! Ненавижу! — вырвавшись из рук Гермионы, шагает вперёд Джинни, сжав кулаки.
Её глаза блестят, во взгляде столько боли и отвращения, что, когда она окидывает им учеников, стоящих рядом, те невольно ёжатся.
И Гермиона знает, что последует дальше. Она бросает взгляд на Малфоя за мгновение до того, как на него яростно смотрит Джинни.
— Что, нравится смотреть, ублюдок?! Любуйся трудами своих друзей, видишь, что ты наделал, сволочь?!
Драко, который и без того был мертвецки бледным, казалось, становится ещё белее. Создаётся впечатление, что его вот-вот стошнит.
А между тем Джинни продолжает, наступая на него:
— Признайся, тебе же нравилось убивать, нравилось смотреть, как умирают те, кого ты лично знал. Ты просто наслаждался этим, верно?
— Замолчи, — еле слышно говорит Малфой, делая шаг назад, и Гермионе даже его на самую малость жаль.
— Ты наслаждался теми пытками, которые твои дружки устраивали у тебя на глазах, а потом наверняка с радостью наблюдал, как эти не повинные ни в чём люди дохли у тебя на глазах, а ты не делал ничего! — постепенно переходя на крик, горячо произносит Джинни.
— Мисс Уизли, прошу, успокойтесь! — наконец, опешив, говорит профессор МакГонагалл, на какое-то время застывшая вместе со всеми.
Но Джинни её не слушает и продолжает:
— И единственное, чего я не могу понять, — почему ты сейчас не в Азкабане со своим папашей! Почему ты стоишь сейчас с теми, кого готов был убить несколько месяцев назад, почему ты, грёбаный Пожиратель, остался жив, в то время как мой брат мёртв! Почему?!
Она переключается на рёв, от которого кровь стынет в жилах, и Гермиона видит, как Малфой едва сдерживает рвотные позывы. Очевидно, ему плохо, он пятится к выходу, пока Минерва с другими профессорами пытаются успокоить Джинни, вопящую:
— Уходишь? Правильно, убирайся, сволочь, убирайся прочь! Я ненавижу тебя, ненавижу! Лучше б ты сдох!
Драко вылетает из Большого зала, когда Джинни оседает на пол, даже не пытаясь внять речи профессоров, и в голос рыдает.
Всё происходит, как в самом кошмарном сне. Вмиг присутствующие словно оживают: начинают говорить, суетиться, пытаться чем-то помочь. Гермиона подлетает к Джинни, на ходу смахивая слёзы, но её останавливает полный отчаянной мольбы взгляд Минервы.
— Мисс Грейнджер, я вас прошу.
Гермиона застывает с ужасом в глазах. Какое-то время она просто смотрит на профессора МакГонагалл, надеясь, что ей всё-таки не придётся идти... идти за ним. Её тошнит от этой мысли.
Её тошнит от всего.
Она окидывает быстрым взглядом Большой зал ещё раз, обращает внимание на бьющуюся в истерике Джинни и понимает, что хуже уже не будет.
И она идёт за Малфоем.
Она идёт, а перед глазами война, она идёт и понимает, что, возможно, сейчас спасёт жизнь врагу — тому, кто сражался на другой стороне.
Кто мог её убить, но не убил. И, наверное, только поэтому она заставляет себя идти дальше.
Коридоры сменяют друг друга, и она почти отчаивается его найти, когда вспоминает про карту. А через минуту Гермиона уже стоит перед дверью в мужской туалет.
Прислушивается — тишина. Только бешеный, ненормальный стук её сердца и рваное, чересчур громкое дыхание.
Когда она всё же находит силы шагнуть внутрь, то видит Драко у противоположной стены. Он сидит на полу, скрючившись, поджав ноги к груди, и слегка покачивается.
— Малфой... — осторожно зовёт его Гермиона, двигаясь вперёд.
Но он будто её не замечает.
Облизнув губы, Гермиона подходит ближе.
Ближе к ней подкрадывается и страх.
— Малфой...
Снова ноль реакции.
Снова ближе.
— Дра...
Она просто не успевает договорить, потому что отсюда видит то, что лишает её дара речи: Малфой яростно, с какой-то изощрённой неистовостью раздирает ногтями себе предплечье там, где раньше была тёмная метка, а теперь — кровавое месиво. Гермиона понимает, что должна его остановить, но просто не может сдвинуться с места, в ужасе наблюдая, как кровь забивается под уже грязные ногти Драко, как он сам тяжело дышит и едва не рычит, с ненавистью уставившись на свою руку, как он покачивается, словно войдя в какой-то транс.
И лишь когда его лицо искажает гримаса боли, Гермиона приходит в себя. Она отшвыривает сумку и падает на колени рядом с ним.
— Остановись, прекрати сейчас же! — кричит она, вцепившись в руку Драко с такой силой, что даже он не способен с ней справиться.
— Отвали, Грейнджер! Какого чёрта ты явилась? — борясь с ней, обращает он на неё полные безумия глаза. — Проваливай!
— Нет! — орёт Гермиона, изо всех сил пытаясь его остановить, но всё равно он сильнее, а потому в следующую секунду ему удаётся вырваться.
— Пошла вон! — вопит Малфой, когда она опять старается помешать ему, но он тут же грубо её отталкивает.
Прежде чем она успевает прийти в себя, он вновь продолжает безжалостно раздирать кожу.
Гермиона чувствует себя бессильной и осознаёт, что плачет, когда дрожащим голосом говорит:
— Ты не виноват.
Это действует: рука Драко замирает, а сам он медленно к ней оборачивается.
— Что ты сказала? — еле слышно спрашивает он.
— Я сказала, ты не виноват. Те слова Джинни... Ты не виноват, Малфой, — храбрится Гермиона, хотя страх уже заставляет думать, как далеко лежит палочка, а ещё успеет ли она дотянуться до неё, если...
— Ты ни черта не знаешь, Грейнджер, ты не можешь знать, — недоверчиво качает он головой, с горечью глядя на неё.
— Нет, знаю. Этого бы, — Гермиона мельком смотрит на его окровавленное предплечье, — не было, если бы ты был виновен.
На самом деле она ничего не знает, в том числе и почему сказала эти слова, но, похоже, это сработало. На лице Малфоя проскальзывает изумление, а затем он не спеша переводит взгляд на руку. Какое-то время он молчит, с отвращением разглядывая уродливое месиво, молчит и Гермиона, боясь даже вздохнуть, а потом, в один момент, тело Драко будто обмякает. Теперь он сидит, вытянув ноги, руки опущены, а потерянный взгляд устремлён вперёд.
Гермиона никогда не видела его таким. Таким... сломленным.
Она по-прежнему боится, хотя понимает, что начинает чувствовать, помимо страха, ещё и жалость. Проходит не меньше пяти минут, прежде чем она осмеливается устало сесть рядом.
И Малфой её не отталкивает.
Он не делает абсолютно ничего, а Гермионе кажется — она только что пережила вторую войну. Во всяком случае, у неё, как и в первый раз, нет сил ни на что.
Она морально истощена.
Очень долго тишину нарушает только звук капель, ударяющихся о кафель.
— Я не хотел этого, Грейнджер, — внезапно произносит Малфой, будто спустя целую вечность, а, чуть позже, дожимает: — Иногда я думаю, лучше умереть, чем жить так.
Когда он уходит, Гермиона ещё долго сидит, не двигаясь. Потом замечает чёрную кожаную книжицу, которая выпала из сумки Драко. Апатично проводит пальцем по обложке, открывает её — и весь мир перестаёт существовать на целый час, а спустя этот час переворачивается и что-то ломает в Гермионе.
Драко давно ушёл, а она всё ещё содрогается в рыданиях, оплакивая всех, кого затронула война.
Оплакивая тех, о ком он написал в дневнике.
Оплакивая его — человека, которого ещё сегодня утром она тихо ненавидела и презирала, а сейчас искренне жалела.
Теперь слова МакГонагалл не казались сомнительными.
***
Дни сентября полны мраком. Ученики старших курсов по-прежнему помогают восстанавливать Большой зал.
Все, кроме Малфоя.
Гермиона подозревает, что у него есть освобождение от этой работы и почти рада такому стечению обстоятельств: Джинни всё так же не может спокойно смотреть на полуразрушенные стены, а когда заходит в Большой зал, невольно взглядом кого-то ищет.
И Гермиона знает кого.
В такие моменты ей хочется рассказать Джинни то, что теперь ей известно о Драко, но Гермиона понимает — та не поймёт.
Просто ещё не время.
Не время и в начале октября, когда Малфой всё-таки появляется в уже наполовину отреставрированном Большом зале, с вызовом глядя на Джинни, а та словно порывается что-то сказать, но всё же угрюмо молчит. Гермиона едва не издаёт вздох облегчения, когда спустя минуту Джинни нехотя отворачивается и продолжает работу.
Вероятно, даже издаёт, потому что Малфой на пару секунд задерживает взгляд на её лице, прежде чем переключить внимание на что-то другое. Гермионе становится не по себе.
На перерыве она урывает минуту, чтобы прочесть письмо от Рона, с которым у неё вроде бы завязываются отношения, и это согревает. Гермиона улыбается, скользя взглядом по строкам, но перестаёт это делать, когда понимает: она читает одну и ту же фразу уже несколько раз и не может вникнуть в смысл слов, потому что слышит... Впервые за долгое время она слышит голос Малфоя.
— Значит, договорились, — тихо говорит Драко кому-то, а в следующую секунду, прежде чем Гермиона поднимает голову, скрывается за поворотом, не давая ей возможности увидеть, с кем он вёл беседу.
Она оглядывается и замечает, что Джинни пререкается с Блейзом Забини, и это заставляет задуматься, кто же тогда был собеседником Малфоя, если не он — единственный человек, с кем Драко общается.
В эту ночь Гермиона ворочается в постели. Она чувствует неприятное волнение и снова не может заснуть. Вообще, с тех пор как она прочла дневник Драко, сон стал для неё капризным гостем, который мало когда приходит вовремя. И это даже к лучшему: во всяком случае, Гермионе не снится, как её пытают.
А ещё ей не снится, как пытают Малфоя, хотя даже днём она мысленно представляет это, вспоминая огромные куски текста, трансформирующиеся в жуткие, омерзительные картины его прошлого, которые ещё долго её будут преследовать.
И в какой-то миг, может, потому что сегодня МакГонагалл ещё раз попросила не спускать с него глаз, а может, для того чтобы отвлечься от противного чувства в груди, не дающего заснуть, Гермиона тянется за картой. Заклинание, прикосновение палочкой, нужные слова — и вот уже перед ней точки с именами, среди которых она ищет одну в гостиной Слизерина.
И когда Гермиона осознаёт, что Драко там нет, что-то невообразимое происходит с её сердцем: оно то ли останавливается, то ли ухает в пропасть, и всё внутри замирает. Глаза лихорадочно пытаются выхватить фамилию Малфоя, и очень скоро Гермиона находит нужную ей точку с именем, движущуюся по коридору в заброшенной части замка, куда редко кто забредает.
Ни секунды не задумываясь о том, что на дворе глухая ночь, Гермиона вскакивает с кровати и, наспех обувшись и накинув мантию на ночную сорочку, вылетает из спальни.
Коридоры кажутся бесконечно длинными, а она сама — до ужаса медлительной, несмотря на то, что бежит изо всех сил, отвлекшись лишь однажды на произнесение заклятия, заглушающего звук шагов. На пути ей встречается пара патрулирующих школу префектов, но Гермиона на ходу что-то бросает про «срочное поручение директора» и оставляет ошеломлённых учеников позади. На секунду она задумывается, что, должно быть, выглядит не совсем прилично в своей ночнушке, которую намеренно укоротила в одну из душных летних ночей, но эта мысль ничтожна и мимолётна по сравнению с другой: «Только бы успеть!».
Гермиона надеется, что успеет, но боится, что нет, и это заставляет двигаться на грани возможного. И вот перед ней уже безлюдный коридор, по которому шёл Драко, и она знает: там, за поворотом, тупик. Она бежит, и ей даже мерещится, что она слышит стоны боли. В голове проносится целый ворох мыслей, в голове уже рождается образ Малфоя, истекающего кровью, и поэтому, когда Гермиона подлетает к повороту, она даже забывает, как дышать. Когда она заворачивает за угол и порывисто останавливается, она всё ещё этого не помнит. Глаза широко распахиваются, а чувство такое, что кто-то ударил под дых, когда Гермиона замечает... их.
— Ты всегда мне нравился, Драко, — доносится до неё сладострастный голос когтевранки, которую, кажется, зовут Мишель. У той расстёгнута рубашка, и Малфой покрывает нетерпеливыми поцелуями её шею, крепко прижимая к стене. Он стоит спиной к Гермионе, а потому не может её видеть, а девушка, бёдра которой он сейчас сжимает, комкая юбку, настолько увлечена своими ощущениями и пряжкой ремня Драко, что вряд ли способна заметить что-то ещё.
Гермиона не в силах сдвинуться с места: шок слишком велик, а потому она так же наблюдает, как руки Малфоя скользят по телу и затем сжимают грудь Мишель, вырывая у той стон, после чего заставляют её выгнуться навстречу его рту, когда Драко подтягивает вверх лифчик и накрывает губами сосок.
— Как же хорошо... — стонет Мишель, запрокинув голову и позволяя Малфою бесстыдно ласкать её, и Гермиона замечает в тусклом свете одинокого факела, что щёки той порозовели от возбуждения, а дыхание совсем сбилось с ритма. Мишель ещё бормочет себе что-то под нос, и в какой-то момент Малфой резко отстраняется.
— Заткнись, — раздражённо бросает он и грубо приникает к её губам, в то время как его пальцы торопливо помогают Мишель расстегнуть брюки, а через секунду он резким движением подхватывает её за бёдра, заставляя обвить его талию ногами, и быстро сажает на подоконник, вмиг оказавшись вполоборота к Гермионе.
А Гермиона, осознав, что её могут в любой момент увидеть, делает испуганный шаг назад и едва сдерживает вздох, боясь выдать себя, но по-прежнему не уходит.
Она не может себя заставить даже задуматься почему, когда Драко рывком стаскивает с Мишель бельё и пальцами проникает в неё, медленно двигаясь внутри.
Не может этого сделать и в момент, когда он начинает ласкать Мишель так, что та коротко всхлипывает и выгибается навстречу его умелым — однозначно, умелым — пальцам.
И, конечно, ничего не меняется, когда Драко спускает брюки до колен вместе с бельём, обнажая возбуждённую плоть.
Не меняется ничего, разве что Гермиона ясно понимает, что дышит так же часто, как и Мишель, что её щеки уже давно пылают, а где-то внизу живота разливается тугое, болезненное возбуждение, которое ровно настолько невыносимо, насколько унизительно. Эта мысль должна была привести Гермиону в чувство, и, возможно, так бы и было, если бы она не увидела, как Драко, грубо подтянув Мишель к краю подоконника, жёстко входит в неё до конца. И, когда с губ той срывается громкий стон, Гермиона едва не стонет сама. Она невольно сжимает ноги и опирается на стену, наблюдая, как быстро и резко двигаются напряжённые бёдра Малфоя, как Мишель даже не пытается стонать тише, как они отдаются друг другу в стенах школы, где Гермиона и подумать не смела, что могут происходить по ночам такие вещи.
И сейчас, когда она становится невольным свидетелем самой откровенной сцены, которую ей когда-либо удавалось видеть, когда смотрит на содрогающееся в экстазе тело Мишель и слушает удовлетворённые вздохи, Гермионе до омерзения хочется оказаться на её месте.
Эта мысль по-настоящему ужасает и одновременно отдаётся такой мощной, новой волной возбуждения, что Гермиона уже не способна сдержать тихий стон. А в следующую секунду происходит самое жуткое: Малфой оборачивается, и они с Гермионой встречаются взглядами. Это моментально выводит ту из оцепенения, и она, сорвавшись с места, бежит прочь.
Она бежит, и стыд заставляет её тело гореть.
Она бежит и понимает, что её тело горит не только из-за стыда, и осознание этого приносит унижение.
Гермиона на ходу смахивает слёзы, ощущая себя последним ничтожеством, когда бежит и понимает: она не в силах успокоить пульсирующее чувство внизу живота, потому что не в силах забыть тёмный, обжигающий взгляд серых глаз человека, которого она должна ненавидеть, но уже не может.
Которого она не должна хотеть, но теперь хочет.
***
На первый урок она приходит невыспавшаяся и однозначно разбитая. Воспоминания об увиденном ночью по-прежнему заставляют сгорать от стыда, но, когда она видит Драко, беззаботно разговаривающего с Блейзом, ей кажется, что лицо становится цветом с зародыш мандрагоры.
— Ты чего? — толкает её в бок Джинни, и Гермиона осознаёт, что уже довольно долго стоит в дверном проёме, уставившись на Малфоя и мешая остальным ученикам пройти в кабинет.
Именно в этот момент Драко не спеша оборачивается, и их взгляды пересекаются. В его глазах мелькает тень каких-то эмоций, но прежде чем Гермиона успевает разобрать каких, она решительн отворачивается и, нахмурившись, идёт к своей парте.
На трансфигурации МакГонагалл говорит про общую работу, которую ученики должны будут выполнить парами, но у Гермионы не получается сосредоточиться и полностью вникнуть в смысл её слов. Она пытается себя успокоить размышлениями о том, что, возможно, Малфой её и не видел вовсе, ведь она стояла в темноте узкого коридора. А ещё убеждает себя, что те пугающие ощущения, которые она испытала, являются результатом глубочайшего изумления: мало ли как способно отреагировать тело в таких обстоятельствах? И даже если её в какой-то миг... взволновало увиденное, то точно не из-за того, что она захотела Малфоя. Нет, причина, определённо, в другом. Но вот в чём?
Гермиона ищет ответ на этот вопрос, когда до неё доносится весьма резкий голос Минервы:
— Мисс Грейнджер, вы меня услышали?
Встрепенувшись, Гермиона понимает, что на самом деле совершенно ничего не слышала, но признаться, что она невнимательна на уроке, выше её сил.
— Конечно, профессор, — врёт Гермиона, кажется, впервые за долгие месяцы.
— В таком случае, будьте добры, пересядьте к мистеру Малфою. Сейчас вам будет необходимо подготовиться к совместной работе, о которой я говорила в начале урока.
Минерва смотрит пристально, наверное, даже многозначительно, и Гермиона в ужасе от того, что ей действительно придётся провести в обществе Малфоя целый урок. Причём придётся это делать регулярно, если она правильно уловила условия задания.
«Пожалуйста, продолжайте присматривать за ним, мисс Грейнджер. Вскоре вам будет легче это делать», — вспоминает Гермиона слова МакГонагалл, и лишь сейчас осознаёт, что именно та имела в виду во время вчерашнего разговора: возможность «присматривать» за Малфоем, терпя его общество до Рождества. Как бы ни думала профессор, Гермионе от этого вряд ли станет «легче», если уже однозначно стало сложнее.
И поэтому какое-то время она ошеломлённо глядит на МакГонагалл, а потом, чувствуя, что пауза затянулась, отводит глаза и, собрав вещи, делает ровно девять шагов до парты, за которой сидят Малфой с Забини. Блейз уступает ей место и нехотя идёт к Джинни, и Гермиона предполагает, что сейчас услышит от Малфоя всё, что тот думает по поводу её ночных наблюдений.
Она даже внутренне сжимается и почти готова дать отпор, но взглянуть на него всё же выше её сил.
К счастью, первые десять минут Драко молчит, а Гермиона смотрит прямо на профессора МакГонагалл, упрямо заставляя себя выглядеть спокойной, хотя ощущает, как внутри неистовствуют эмоции, словно собравшись на шабаш в Хэллоуин. Но всё-таки ей удаётся сосредоточиться на словах Минервы, и несколько минут Гермиона старается даже не дышать, потому что знает, что с мельчайшим её движением момент будет разрушен и воспоминания опять задушат её.
Но всё меняется в миг, когда Минерва даёт им задание на урок и все приступают к работе.
Гермиона минуту сидит неподвижно, пока не слышит негромкий голос Драко:
— Грейнджер.
Во рту становится сухо, пальцы вот-вот готовы забить нервную чечётку по столешнице, но Гермиона собирает силу воли в кулак и медленно поворачивается.
Малфой выглядит серьёзным — на его лице нет и тени улыбки, но взгляд... Гермионе кажется, он взглядом насмехается над ней, заставляя снова вспоминать прошедшую ночь.
— Что? — выдавливает она из себя, стараясь не отводить глаз, но терпит поражение и бросает взгляд на его плечо.
«Где наверняка остались царапины», — стремительно проносится в голове мысль, которую Гермиона не успевает пресечь на корню, а потому хмурится.
— Не то чтобы меня это интересовало... — начинает Драко всё тем же негромким, даже немного скучающим тоном, и Гермиона уверена: либо у неё паранойя, либо он издевается над ней.
Наверное, всё же второе, хотя в данном случае она бы даже не отказалась от первого.
Внутри всё замирает, и она, боясь услышать продолжение фразы, которое Малфой будто намеренно затягивает, задерживает дыхание, уставившись прямо перед собой.
— ... но, думаю, нам необходимо обсудить план действий.
Гермиона вновь невольно бросает взгляд на Драко и понимает, что, о чём бы он там в этот момент ни думал, его это явно забавит.
И она решает не сдаваться, не поддаваться смущению и неловкости, а потому гордо вскидывает голову и выдвигает несколько предложений. Малфой слушает её, прищурив глаза, — Гермионе кажется, он видит её насквозь, — а когда она заканчивает говорить, просто кивает и отворачивается, сосредоточившись на учебнике.
Оставшуюся часть урока они молчат. Гермиона не смотрит Драко в глаза, но смотрит на его руки, которые сейчас покоятся на страницах, и это вмиг рождает воспоминание о том, как вчера под его пальцами извивалась та когтевранка. Думать об этом стыдно, но Гермиона не может ничего с собой поделать, а потому злится, а ещё... Ещё ощущает, как что-то тёмное разливается внизу её живота. И, когда Малфой случайно прикасается к тыльной стороне ладони, она едва заметно вздрагивает, и кажется, будто она коснулась оголённого провода.
— Сегодня ты нервная, Грейнджер. Что-то не так? — спрашивает Драко, и Гермиона улавливает лёгкую иронию в его тоне.
Она чувствует, как в очередной раз становится пунцовой, и даже не находит, что сказать. К счастью, Драко якобы теряет к ней интерес и приступает к чарам.
МакГонагалл хвалит их в конце урока и даёт тему для написания эссе, которое нужно сдать до Рождества. Скорее всего, она что-то вскользь говорит про «хорошо сработались», но Гермиона этого не слышит.
Все мысли о том, как бы поскорее убраться из класса и бежать, бежать прочь от Малфоя с его идиотским запахом, пронзительным взглядом и дурацкими руками, о которых она думала всё занятие.
И, когда звучит звонок, она с огромной скоростью начинает собирать вещи, при этом отмечая, что Драко не двигается с места.
Он прожигает её взглядом. Причём уже довольно долго.
— Что? — не выдерживает Гермиона и, резко развернувшись, видит странный взгляд Драко, такой же, каким он одарил её, когда она только зашла в класс.
Уголки губ Малфоя слегка дрогнули, и ей кажется, он вот-вот ухмыльнётся, но его лицо остаётся невозмутимым.
А в следующую секунду происходит то, чего Гермиона ожидает меньше всего: Драко кладёт ей руку на колено и говорит приглушённым, почти ласковым голосом:
— Не переживай, Грейнджер.
Она слишком ошеломлена ситуацией, кожа под его рукой горит, и Гермиона не может найти слов. И именно когда она решает отшвырнуть ладонь Малфоя, он сам решительно поднимается и уходит прочь.
***
Спустя неделю Гермиона пишет Рону и почти не врёт про то, что всё хорошо. Ведь действительно: Большой зал почти восстановлен, к Джинни постепенно возвращается способность шутить, а школьные будни настолько насыщены сложными заданиями, которые преподаватели щедро раздают на уроках, что ученики невольно постепенно начинают забывать о тяготах войны.
В конце письма Гермиона даже вставляет пару слов о том, как сильно ей порой хочется оказаться рядом с Роном, и в этот момент чувствует неловкость.
Ведь она не пишет о гораздо большем.
Не пишет, что стала похожа на параноика, выполняя просьбу директора.
Не пишет, что её перфекционизм, с которым Гермиона подошла к этому вопросу, привёл к совершенно неожиданным последствиям.
Не пишет и о том, что теперь смотрит на Малфоя иначе. Вернее, она просто не может на него смотреть, потому что каждый раз, стоит ей лишь взглянуть на него, она вспоминает... их. Увлечённых друг другом, возбуждённых и раскрепощённых. Она вспоминает, какие вещи творил с той девушкой Драко, и в такие минуты начинает саму себя презирать за то, что невольно представляет на её месте себя. И тогда Гермионе хочется кричать от безысходности, злобы и обжигающей ненависти ко всему вокруг, но она по-прежнему молчит и проклинает миг, когда прочитала дневник Малфоя, тем самым выпотрошив из головы прежние представления о нём. Тогда она открыла его для себя заново: поняла, что он обычный мальчишка с изуродованными детством и предплечьем, а в его в жизни было не меньше страданий, чем у любого из учеников, находящихся в замке.
Гермиона идёт в совятню и мысленно рассуждает, что эти три урока, которые ей пришлось провести в обществе Драко, были самыми сложными в её жизни. К счастью, он больше не пытался с ней заговорить, но его взгляд... Он говорил куда больше, чем любые слова. И Гермионе не хочется знать, о чём Малфой думал в те моменты, когда долго разглядывал её.
Ей достаточно знать, что она сама думает вовсе не о том, о чём должна бы.
Школьная сова радостно ухает, когда Гермиона привязывает письмо к её лапке, а в следующую секунду слышатся чьи-то неторопливые шаги.
Почему-то Гермиона уверена: это он.
Она замирает на какое-то время, решая не оборачиваться, а затем намеренно долго возится с письмом. Краем глаза Гермиона замечает Малфоя, который неторопливо подходит к своему филину и гладит его, и она не понимает, как быть дальше. В конце концов Гермиона даёт сове кусочек печенья и выпускает ту в окно, но, когда оборачивается, испуганно вскрикивает, потому как натыкается на Драко
— Какого чёрта ты делаешь? — спрашивает Гермиона, отшатнувшись от него.
Малфой смотрит исподлобья. Его взгляд пугает Гермиону.
— Я давно хочу задать тебе один вопрос, Грейнджер, — с лёгкой хрипотцой начинает Драко, и её бросает в холодный пот.
— К-какой? — запинаясь, выдавливает Гермиона, делая маленький шаг в сторону.
— Тебе понравилось? — не сводя с неё тяжёлого взгляда, спрашивает Малфой, уничтожая остатки её спокойствия.
Внутри Гермионы проносится настоящее цунами из эмоций. Она просто не может поверить, что сейчас, сейчас они будут говорить об...этом.
— Не понимаю, о чём ты, — храбрится Гермиона, хотя от храбрости остались жалкие ошмётки.
Драко оскаливается.
— Уверен, понимаешь.
Гермиона задерживает дыхание с широко раскрытыми глазами и чувствует, как щёки наливаются румянцем.
Драко делает шаг и оказывается так близко, что она вздрагивает.
— Ты читала дневник, Грейнджер, не отрицай, — говорит он, и Гермиона пару раз моргает.
Дневник? Так он говорил о дневнике?
— И, если ты напишешь хоть строчку о том, что узнала, своим драгоценным героям, я тебя уничтожу, — зло выплёвывает Драко и, быстро отвернувшись, идёт к двери. До неё остаётся всего пара шагов, когда он бросает через плечо.
— К слову, ты так и не ответила на мой вопрос.
Он давно уже ушёл, а Гермиона до сих пор стоит в совятне и думает, что именно имел в виду Малфой, спрашивая, понравилось ей или нет.
***
Эту новость обсуждает вся школа: Люциус Малфой приговорён к пожизненному заключению в Азкабан.
Уже конец октября, и Гермиона знает, что слушанья по делам Пожирателей Смерти в самом разгаре: Гарри писал, что ему почти ежедневно приходится посещать Визенгамот для дачи показаний.
Утром Гермиону вызывает профессор МакГонагалл и говорит, что освободила Малфоя с Забини от занятий, а ещё просит Гермиону быть особенно внимательной.
Днём, а затем и вечером наблюдать за Драко несложно: если верить карте, тот находится в гостиной в обществе Блейза.
Но ночью она видит, как крошечная точка с фамилией Малфой покидает гостиную и движется в ту самую безлюдную часть замка, где Гермиона его недавно застала.
И на этот раз она уверена: вряд ли ей предстоит увидеть Драко, развлекающимся с кем-то.
Поэтому Гермиона снова бежит и, когда оказывается в нужном месте, натыкается взглядом на Малфоя.
Он стоит к ней спиной возле окна, вцепившись в края подоконника так, что, кажется, камень под его пальцами вот-вот треснет. Его голова опущена, плечи напряжены, а рукава рубашки небрежно закатаны.
Гермиона замирает на какое-то время, глядя на неподвижную фигуру, и не знает, как поступить. У неё такое ощущение, будто — скажи она хоть слово — что-то взорвётся, разобьётся в один миг, и жуткие последствия настигнут её.
— Прекрати меня преследовать, Грейнджер, — слышит она звенящий от напряжения голос Драко.
И прежде чем она успевает хоть что-либо сделать, он резко разворачивается и впивается в неё взглядом, полным такой ненависти, что ей становится страшно.
— Ты меня услышала? Если нет, я повторю: завязывай со своими наблюдениями, грязнокровка. Меня уже тошнит от твоей вездесущности, — делает ей навстречу несколько шагов Малфой.
Гермиона замечает в его глазах безумие, а ещё чувствует лёгкий запах алкоголя.
— На часах два ночи, ты должен быть в своей гостиной, Драко, — холодно отзывается она и со страхом наблюдает, как тот подходит ещё ближе.
— Мне насрать, где я должен быть, Грейнджер. Но если уж ты подняла эту тему, хочу заметить: даже привилегия быть главной старостой не даёт тебе права шататься по ночам. Или у вас в Гриффиндоре сейчас массовые гуляния из-за того, что твой шрамированный дружок засадил отца в Азкабан? — с перекошенным от отвращения лицом говорит он, и по спине Гермионы пробегает холодок.
— У меня есть разрешение директора, Малфой, — стараясь выглядеть спокойно, отвечает она. — И Гарри не виноват в том, что твоего отца посадили.
Драко недолго смотрит на неё с презрением, а затем вновь отходит к окну.
— Ты ни черта не понимаешь, Грейнджер. Лучше убирайся отсюда, — угрюмо глядя в окно, настаивает Драко.
— Нет, я не уйду, — делает пару шагов к нему Гермиона, в то время как Малфой медленно к ней оборачивается. — Не уйду, пока ты сам не пойдёшь в гостиную.
Какое-то время они молчат, напряжённо уставившись друг на друга, потом что-то в лице Драко меняется.
— Я сказал, проваливай, Грейнджер! Поверь, сейчас не лучшее время, чтобы быть послушной собачонкой и выполнять всё, что тебе скажет директор.
Видимо, он улавливает изумление в глазах Гермионы, а потому гадко усмехается и опять не спеша идёт к ней.
— Думала, я не знаю, что МакГонагалл попросила тебя следить за мной? Я не тупой, Грейнджер. Что она тебе сказала? Что я больной, невменяемый, психически неуравновешенный?
— Ты не... — отступает назад Гермиона, в панике смотря, как Малфой приближается.
В данный момент он действительно похож на сумасшедшего.
— И, знаешь, ведь она права. Я могу сделать что угодно, Грейнджер. Теперь мне уже точно плевать, — понизив голос, говорит Драко, и Гермиона чувствует, что натыкается спиной на стену — отступать больше некуда.
— Я тебя не боюсь, Малфой, — дрогнувшим голосом отзывается она, хотя внутри всё корчится, ревёт от ужаса и ощущения опасности.
— Я могу сделать что угодно, — повторяет Малфой, остановившись почти вплотную к ней. В его глазах плещется безумие. — Я могу заставить тебя страдать, могу использовать любое из непростительных заклятий. Любое. Понимаешь?
— Я всё равно не уйду, Малфой. Я не боюсь тебя! — собрав остатки храбрости, твёрдо произносит Гермиона, и Малфой с глухим рыком отталкивается от стены и делает шаг назад.
— Убирайся! — кричит он с исказившимся от злобы лицом.
— Нет! — смело бросает Гермиона, догадываясь, что, если сейчас уйдёт, Драко действительно способен сделать что угодно.
Но только с собой.
И Малфой, громко ругнувшись, стремительно подходит, ударяет кулаком о стену совсем рядом с головой Гермионы, а в следующую секунду грубо притягивает к себе и обрушивается на её рот в поцелуе.
В первые несколько мгновений она настолько ошеломлена, что не делает ничего, чувствуя, как его пальцы впиваются в скулы, а язык проникает в рот. Но затем Гермиона начинает вырываться: бьёт его кулаками в грудь, сжимает зубы и почти плачет, но Малфой толкает её вперёд и прижимает к стене так, что она не в силах сопротивляться.
И в этот миг перед глазами встаёт предательское воспоминание о той ночи, когда она увидела Драко с Мишель, а потом происходит что-то странное и жуткое: Гермиона начинает отвечать на поцелуй. Она ощущает жар тела Малфоя, улавливает привкус алкоголя, чувствует, как его зубы впиваются ей в губу, а она в ответ лишь легонько стонет и поддаётся. Видимо, ощутив, что она больше не сопротивляется, Драко одной рукой притягивает её за талию ещё ближе к себе, а другой сжимает волосы и впечатывается в её рот ещё сильнее.
Это даже не похоже на поцелуй. Это больше похоже на попытку что-то доказать, убедить в своей правоте, подавить, уничтожить, а затем самоутвердиться. Но Гермиона не может не думать, что ни один поцелуй — настоящий, нежный поцелуй — с Роном никогда не поднимал в ней столько запретных, тёмных, желанных эмоций, которые она испытывает сейчас.
И эта мысль, прозвучавшая в голове, бьёт так сильно, что Гермиона приходит в себя.
Со всхлипом она отталкивает Малфоя и, спотыкаясь, бежит прочь. Слёзы жгут глаза, обида и стыд разъедают её бешено колотящееся сердце, и про себя Гермиона кричит: «Никогда! Никогда, никогда, никогда!»
— Больше никогда! — срывается с её губ и она, привалившись к стене недалеко от своей гостиной, оседает на пол под тяжестью осознания, что она падает на дно.
Уже довольно давно она падает, не в силах удержаться.
И причиной тому — Малфой.
***
— Ты меня слушаешь?
— Да, прости... Отвлеклась, — рассеянно откликается Гермиона.
— Я сказала: Рон спрашивал у меня, что тебе подарить на Рождество. Похоже, он готовит сюрприз, — повторяет Джинни, подмигивая.
Гермиона натянуто улыбается.
— Странно, ведь только начало ноября...
Джинни пожимает плечами, а потом переводит взгляд куда-то ей за спину.
— Чего тебе, Забини?
— Если ты забыла, Уизли, нам до Рождества нужно сдать эссе, так что, со всей очевидностью, придётся договориться о совместных внеурочных занятиях, — высокомерно говорит Блейз.
Гермиона медленно оборачивается и натыкается взглядом на Малфоя, который смотрит на неё исподлобья, но, как только сталкивается с ней взглядом, отводит глаза.
Внутри всё переворачивается.
Гермиона успешно избегала его несколько дней: старалась приходить на завтрак и обед раньше, чем он, не ужинала вовсе, а ещё позволила себе пропустить совместную трансфигурацию, сославшись на плохое самочувствие.
Она почти не врала: ей до сих пор становилось до омерзения гадко, когда она вспоминала о той ночи, в которую позволила... Когда сама поддалась и позволила Малфою себя поцеловать. При мысли об этом она чувствовала, как откуда-то со дна желудка поднимается тошнота, смешиваясь с волной острого отвращения к себе, и в такие минуты ей даже не хотелось жить.
Она не может понять, как так случилось, что, несмотря ни на что, её тело до сих покрывается мурашками, стоит лишь вспомнить, что с ней сотворил тот поцелуй Малфоя. С её телом происходит что-то совершенно невообразимое, стоит ей только впустить в сознание мысль: а что было бы, если бы они зашли дальше?
— И, так как у меня нет абсолютно никакого желания проводить с тобой вечера наедине, — вырывает Гермиону из её мыслей голос Блейза, — я предлагаю заниматься вчетвером.
— Кстати, — после недолгого неприязненного молчания, начинает Джинни и поворачивается к Гермионе, — а ведь Забини дело говорит. Что скажешь, Гермиона? Что если мы в самом деле будем заниматься вместе? Не думаю, что тебе хочется оставаться с Малфоем наедине.
Джинни иронично усмехается и не замечает, как Гермиону бросает в холодный пот, а Драко резко переводит на неё пронзительный взгляд.
— Конечно, нет, — поспешно вставляяет Гермиона, и её голос звучит чуть выше обычного. — Когда начнём?
— Предлагаю через три дня, в среду. Как раз пройдёт ещё одна пара Трансфигурации, а вечером можем встретиться, — небрежно бросает Блейз и, засунув руки в карманы, разворачивается вполоборота. — К слову, Уизли, надеюсь, к тому времени тебя кто-нибудь трахнет и ты не будешь такой истеричной, злой сукой.
Брови Гермионы взлетают.
— Заткни свой поганый рот, Забини! Иначе...
Дальше Джинни, используя весьма крепкие выражения, высказывает свои мысли по поводу того, что она готова сделать, лишь бы стереть эту высокомерную усмешку с лица Блейза, а Гермиона думает, как всё же непросто им будет вместе заниматься.
Она думает об этом до самого вечера и, чтобы отвлечься, решает написать ещё одно письмо Рону. Когда Гермиона заходит в совятню, то поспешно останавливается, видя Малфоя, стоящего к ней спиной. И, когда она решает сделать несколько шагов назад, тот внезапно говорит:
— Не утруждай себя, Грейнджер. Я уже закончил.
Она замирает, наблюдая, как Драко выпускает филина наружу и поворачивается к ней. Какое-то время они не прерываясь смотрят друг на друга, и Гермионе кажется, что в этот миг оба окунаются в воспоминания о том неправильном, жутком, абсурдном...
Встряхнув головой, Гермиона решительно отводит взгляд и идёт к школьной сипухе, держа в руке письмо. Она молится, чтобы Малфой убрался из совятни поскорее, но он, словно издеваясь, намеренно не двигается с места и следит за ней взглядом. Пристально, из-под прищуренных глаз так, будто знает, о чём она думает.
И это вновь заставляет краснеть.
— Я думаю, нам нужно кое-что обсудить Грейнджер, — наконец слышит она его низкий голос.
— Я думаю, нам нечего обсуждать, Малфой, — хмурится Гермиона, изо всех сил стараясь оставаться невозмутимой.
— А я считаю, что есть, — делает он к ней несколько широких шагов, и в этот момент она не выдерживает и резко разворачивается.
— Послушай, Малфой...
— Нет, это ты меня послушай, Грейнджер, — повышает голос Драко, и в его взгляде появляется что-то такое, что заставляет Гермиону замолчать. — Я хочу, чтобы ты знала: то, что произошло...
— Не надо, — тихо, почти жалобно выдавливает она, в то время как Малфой делает ещё один шаг и оказывается непозволительно близко.
— ... этого не должно было случиться. Никогда, — продолжает Драко, а следующую секунду едва ощутимо дотрагивается до её щеки. — Но раз уж произошло...
Он молчит, не двигаясь, и давит тяжёлым взглядом, а Гермиона дрожит и не может заставить себя убрать его руку со своей щеки.
«Падаешь, ты падаешь, Гермиона», — проносится в её голове шальная мысль, и ей почти хочется слегка повернуть голову, чтобы прижаться ещё сильнее к его пальцам.
Сумасшедшая.
— Давай уясним, Грейнджер, — хрипло говорит Драко, не сводя глаз. — Я был пьян, был не в себе, и, что бы ты там ни думала, мне этого не хотелось. Никогда не хотелось, и не хочется сейчас.
Но он не убирает руку, и Гермиона не делает ничего, чтобы прекратить это безумие, которое снова накрывает их.
Она ненавидит: себя за это, а Малфоя за то, что, похоже, его слова противоречат действиям.
— Я не мог этого хотеть, — убеждает её, а может, и себя Драко, а затем еле слышно добавляет, склонившись к лицу, — но ты провоцируешь, Грейнджер. Если бы ты знала, как сильно я тебя ненавижу за то, что ты заставляешь меня...
Гермиона сглатывает, чувствуя его горячее дыхание на своей коже, и понимает, что, если Малфой сейчас прикоснётся к её губам, она не сможет ему отказать.
Потому что опять ощущает это тёмное, густое, рискованное нечто, что заполняет всё её существо, заставляя едва заметно сжать бёдра.
И в миг, когда она уже даже почти прикрывает веки, Малфой шепчет.
— Держись от меня подальше.
А потом быстро разворачивается и уходит, в очередной раз оставляя её наедине с чувством отвращения к себе.
А ещё... с чувством вожделения к нему.
***
Гермиона ощущает себя отвратительно. Ей до ужаса не хочется идти на трансфигурацию, но было бы странно снова пропускать пару, а потому она садится рядом с Драко и, как прежде, старается не обращать на него внимания. К счастью, он тоже делает вид, что её не замечает, и поначалу всё идёт хорошо. Но потом... Потом Гермиона вздрагивает, когда он невольно прижимается к ней, потянувшись к учебнику, лежащему на углу стола.
И дальше начинается безумие.
Гермиона не знает, делает Малфой это специально или нет, но в течение урока он то и дело к ней прикасается: Гермиона чувствует его пальцы, дотронувшиеся до её ладони, ощущает их в момент, когда он, протянув руку за упавшим пером, невзначай проводит подушечками по коже от колена вверх, чуть задирая юбку, и тут Гермиона даже слегка подскакивает, опрокидывая чернильницу.
Она намеренно игнорирует взгляд Драко, но знает, что он опять смотрит на неё так, будто вот-вот готов ухмыльнуться, в то время как ей самой не до смеха.
Уже очень давно.
Вечером этого же дня они встречаются в старом классе, где раньше проводили уроки, но теперь — нечто вроде кладовой. Гермиона с Джинни оказываются пунктуальнее, а потому десять минут Гермиона слушает, какой же придурок «этот чёртов Забини».
И когда Забини появляется в классе на пару с Малфоем, проходит не более десяти минут, прежде чем Джинни начинает пререкаться с Блейзом. Гермиона, коротко договорившись с Драко о плане работы, молча терпит их перепалку, исподтишка наблюдая за Малфоем. Тот с невозмутимым выражением лица что-то быстро пишет на пергаменте, хотя то, как он сильно нажимает на перо, выдаёт его внутреннее напряжение. Гермиона переводит взгляд на его руки, и непрошеные воспоминания вновь накрывают её, принося уже привычную беспомощность вместе с желанием, которое охватывает её тело.
Чтобы хоть немного отвлечься, Гермиона старается вслушаться в слова Джинни и Блейза.
— ...поэтому, я уверяю тебя, нужно сначала отразить шестой закон в работе, а не начинать с первого! — жарко спорит Забини, склонившись к той через парту. Гермиона никогда не видела его столь взбудораженным.
— О, Мерлин, дай мне терпения! — закатывает глаза Джинни, а потом смотрит на Блейза пронзительным взглядом. — Знаешь, Забини, если тебя угораздило родиться красавчиком, это ещё не означает, что высшие силы наградили тебя мозгами!
— То есть ты хочешь сказать, что при твоей смазливой мордашке ты не обделена умом, Уизли? — окидывает её насмешливым взглядом Забини. — Очень сомневаюсь, особенно если учесть, что на прошлом занятии мы из-за твоего истеричного крика схлопотали отработку!
— Стой, ты сказал, что у меня смазливая мордашка? — хмурится Джинни и едва заметно улыбается.
— Мне не страшно было это сказать, после того как ты признала во мне красавчика, — усмехается Забини, а потом они какое-то время пристально глядят друг на друга и в один миг начинают смеяться.
Гермиона в недоумении. Она не может понять, в какой момент что-то неуловимое изменилось в отношениях Джинни и Блейза, и сейчас, когда она слышит их смех и пытается найти ответ на свой мысленный вопрос, она невольно поднимает глаза на Драко и сталкивается с его взглядом.
А потом случается нечто странное: Гермиона робко ему улыбается и видит, как уголки губ Малфоя слегка приподнимаются, а в глазах мелькает веселье.
И это словно выбивает почву из-под ног, потому что Гермиона понимает: происходит что-то жутко неправильное.
А она не может этому воспротивиться.
***
Проходит неделя, но ничего не меняется. Малфой по-прежнему изводит её своими «случайными» прикосновениями и долгими взглядами, которые Гермиона ловит на себе. Ей кажется, он играет с нею, забавляется её реакцией, а она лишь беспомощно злится, не зная, как поступить. Порой Гермиона замечает отвращение в его взгляде, иногда ненависть, но почти всегда что-то такое, от чего у неё едва ли не подкашиваются колени. Гермионе стыдно, что в последнее время она думает о Драко чаще, чем о Роне, и поэтому она мысленно оправдывает себя тем, что ей по-прежнему нужно следить за Малфоем, хотя где-то в глубине души знает, что причина совершенно в другом.
Гермиона надеется, что это... чувство? Безумие? Наваждение? Что оно пройдёт, как проходит насморк или нежданная простуда. Ведь уже после Рождества ей не придётся проводить так много времени в обществе Драко, а если они быстро закончат работу, то тогда, возможно, она избавится от этой обузы даже раньше.
И поэтому в один из дней Гермиона сама предлагает Джинни организовать ещё одно совместное занятие, хотя знает, что теперь остаться с Блейзом наедине для той не проблема: похоже, они с Забини заключили что-то вроде мирного соглашения.
— Прости, Гермиона, но не выйдет: завтра у нас общая отработка, а следующие два дня Блейз будет занят по вечерам, — разводит руками Джинни, почему-то пряча взгляд.
— И чем же он будет занят, Джинни? — скептически выгибает бровь и скрещивает руки на груди Гермиона, думая, что едва ли у Забини есть какие-то другие дела, кроме их обязанностей старост, которые они уже давно разделили и выполняли в течение учебного дня.
— Понятия не имею! Я просто говорю тебе то, что мне сказал он сам, — вскидывает голову Джинни, а затем улыбается. — Да ладно, Гермиона, это не так страшно — остаться с Малфоем наедине! Вы с ним даже не ругаетесь, так что не переживай — вы сможете сработаться.
Гермиона хмуро разглядывает Джинни, думая, как много та не знает, а в следующую секунду обречённо вздыхает и нехотя разворачивается к Драко, делая к нему пару шагов. Он как раз разговаривает с Мишель, и, когда Гермиона их видит вместе, ей хочется исчезнуть из класса: воспоминания ещё слишком ярки.
Но, к сожалению, Малфой перехватывает её взгляд и выжидающе смотрит.
— Я хотела... — подойдя ближе и прокашлявшись, начинает Гермиона, ощущая себя полной кретинкой из-за своей бестолковой способности краснеть при любой хоть немного смущающей ситуации.
— Да? — участливо обращается к ней Драко, и Мишель противно хихикает.
Гермиона зло сжимает кулаки.
— Нам необходимо доделать работу, Малфой. Как можно скорее, — сквозь зубы выдавливает она, борясь с желанием стукнуть чем-нибудь по белокурой голове Мишель. — И предлагаю это попытаться сделать уже сегодня.
Драко какое-то время смотрит на неё странным взглядом, а потом бросает:
— Я могу в девять.
— Но это же поздно... — возражает Гермиона.
— У меня намечены кое-какие дела, Грейнджер, и я смогу освободиться только в девять, — намеренно мягко произносит он и переводит взгляд на Мишель, которая кокетливо ему подмигивает.
Гермиона, ощущая острое раздражение, закатывает глаза.
— Хорошо. Тогда в девять...
— ... в том же классе, — заканчивает за неё Драко и, кажется, теряет к ней всякий интерес, наблюдая, как Мишель облизывает свои пухлые губы.
Гермиону едва не тошнит от увиденного, а потому она резко отворачивается и предпочитает не думать о том, каким бы заклятием она приложила эту развратную девицу, с которой в последнее время так часто развлекался Малфой, если судить по карте.
Вечером Гермиона нервничает гораздо больше, чем должна бы. Она ходит по комнате, решая, собрать ей волосы в хвост или распустить, и поэтому себя ненавидит: потому что какого Мерлина её вообще должна волновать причёска, раз она идёт на встречу к Малфою? И, подумав об этом, Гермиона яростно срывает резинку с волос, а потом, схватив сумку, выходит из гостиной.
Она знает, что придёт минута в минуту, и надеется, что Малфой уже там. Но в миг, когда она открывает дверь, она жалеет, что её мысль материализовалась.
Она видит: Мишель сидит на парте, а Драко стоит между её ног и прижимает её за талию к себе, жадно целуя. Гермиона замечает, что одна рука Малфоя находится под блузкой и сжимает грудь когтевранки, а ладонь Мишель просунута между их телами и массирует пах Драко. Эта сцены столь интимна, что Гермиона сначала замирает, абсолютно потрясённая увиденным, но, когда Малфой укладывает Мишель на парту и поцелуями спускается к её шее, а та начинает стонать чересчур громко, Гермиона чувствует, как злость заполняет всё её существо. Она делает несколько уверенных шагов в класс и громко захлопывает за собой дверь.
Услышав резкий звук, Мишель резко подскакивает и отталкивает от себя Драко, а ещё пытается спешно привести одежду в порядок.
— Какого чёрта? — возмущённо восклицает когтевранка, и Гермиона едва сдерживается, чтобы не закричать на неё.
Она давно не была так раздражена.
— Прошу прощения, что помешала вашей прелюдии, — звенящим от раздражения голосом начинает Гермиона, глядя той в глаза, — но у нас здесь в девять занятие, о котором мы с тобой сегодня договаривались днём, да, Малфой?
Она почти выплёвывает эти слова и переводит взгляд на Драко, который хмуро уставился, но после услышанного на его лице вдруг расцветает усмешка.
— Успокойся, Грейнджер! Я помню про занятие, да и Мишель тоже, правда, детка? — подмигивает он той. — Просто мы несколько... Увлеклись.
Гермиона ощущает острую потребность стереть эту гадкую усмешку с его лица, но не может придумать ничего лучше, чем вновь взглянуть на Мишель.
— Если вы закончили, то не могла бы ты...
Видимо, в её глазах читается такая ярость, что Мишель теряется и спрыгивает с парты. Она секунду смотрит на Драко и бросает:
— Ещё увидимся.
И после этого быстро уходит.
Когда за ней захлопывается дверь, Гермиона всё ещё дико зла. Она уставилась на Малфоя, а на языке так много слов, что ей сложно выбрать какое-то одно.
Она борется с желанием высказать ему всё, что сейчас думает, и, стараясь на него не смотреть, идёт к дальней парте, стоящей возле стены. Гермиона достаёт учебники и, пожалуй, с излишним рвением кладёт их на стол. Она настолько поглощена этим занятием и гневом, что не замечает, как Драко оказывается рядом и говорит:
— Почему ты так злишься, Грейнджер?
Гермиона нервно разворачивается и едва не врезается в него. Она смотрит ему в глаза и не видит в них и тени былой усмешки. Она видит в его взгляде тьму, опасность и снова что-то такое, от чего её тело начинает трепетать.
— Я не злюсь, Малфой, просто мне неприятно становиться свидетелем твоих любовных утех, — цепляясь за остатки раздражения отвечает Гермиона, хотя под кожу уже просачивается страх и ещё одно чувство, о котором она даже не хочет задумываться.
— Странно, а я думал, тебе нравится наблюдать, — ухмыляется Малфой и делает ещё один шаг к ней.
Гермиона забывает, как дышать. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами и понимает, что на этот раз ей точно придётся ответить за своё любопытство.
— О чём ты? — дрогнувшим голосом спрашивает она.
— О том разе, когда ты с таким упоением наблюдала, как я трахаюсь, — почти зло поясняет Драко, и на его лице появляется невесёлая усмешка, а глаза, кажется, ещё больше наполняются тьмой. — Тебе же понравилось, Грейнджер? Ты мне так и не ответила на вопрос.
Гермиона старается что-то сказать, но лишь беспомощно глотает воздух, а Драко делает ещё шаг, заставляя её отступать.
— Понравилось или нет? Смотреть на то, что я делал с этой когтевранской сучкой? — почти шепчет он, и его слова обволакивают Гермиону, вынуждая чувствовать, как опять внизу живота разливается предательское возбуждение.
— Нет, — качает головой Гермиона.
— Врёшь! — рявкает Драко и толкает её к парте, опираясь на столешницу руками по обе стороны от Гермионы. — Я видел твой взгляд: ты хотела, Грейнджер, признай...
— Нет, Малфой, пожалуйста... — заикается Гермиона, не в силах воспротивиться ощущениям, которые её так пугали, но которых она втайне жаждала.
— Ты хотела быть на её месте. Ты хотела, чтобы я так же прикасался к тебе, чтобы я...
— Нет, — жалобно выдавливает Гермиона,
— ... трогал тебя, заставляя умолять о продолжении.
— Замолчи. Заткнись сейчас же! — чувствуя, как слёзы застилают глаза, кричит Гермиона.
— И я знаю, что даже сейчас ты хочешь этого, Грейнджер, — продолжает Драко. — Невзирая на свою внешнюю чопорность, ты хочешь, чтобы я тебя трахнул.
Эти слова скручивают низ живота, и Гермиона, в попытке удержаться, почти кричит:
— Я никогда тебя не хотела, ублюдок! Никогда...
— Нет, Грейнджер, хотела, — кивает Малфой, глядя на неё полубезумным взглядом, а потом добавляет, склонившись к её лицу: — И хочешь сейчас.
— Ложь! — пытается оттолкнуть его Гермиона, но Малфой перехватывает её руки.
Он раздражён. Возможно, даже сильнее, чем Гермиона.
— Ложь — это твои слова, Грейнджер, твоё поведение! Не отрицай, иначе...
— Иначе что? — с вызовом бросает Гермиона. — Что ты мне сделаешь, ублюдок? Разберёшься со мной? Искалечишь, как делал это с другими невинными людьми совсем недавно?
Она понимает, что перешла черту в миг, когда что-то в лице Драко меняется, и он снова грубо толкает Гермиону на парту так, что на этот раз она едва удерживается, чтобы не упасть.
— Что ж, ты сама напросилась, грязнокровная сука, — рычит Малфой, а затем подтягивает её за талию к себе и грубо сминает её губы. На этот раз он целует её ещё неистовее, чем в прошлый, его язык исследует её рот, зубы терзают губы, а Гермиона... плачет, даже пытается вырваться, но отвечает на поцелуй. Все ощущения, которые тугим узлом пульсировали в ней, где-то внизу живота все эти дни, моментально словно вырвались наружу, сделав её совершенно умалишённой. Гермиона чувствует, как крепко прижимается к ней Драко возбуждённой плотью, как его рука смело сжимает её грудь, а следом движется вниз и опускается на колено.
— Нет! — увернувшись, выдыхает Гермиона, но Драко затыкает её рот поцелуем, и она, всхлипывая, в очередной раз позволяет ему всё.
А тем временем его ладонь уже движется по внутренней стороне бедра, и от этого прикосновения кожа почти заходится огнём. И в момент, когда его пальцы наконец касаются белья, Гермиона уже не может скрыть громкий стон. Она с силой прикусывает Драко губу, когда он, резко отодвинув трусики, погружает в неё один палец.
— Вот видишь, Грейнджер, ты уже вся мокрая. Ты хочешь меня, — рычит он ей в губы, в то время как она судорожно выдыхает.
— Нет...
— Да, — толкается он ещё раз внутрь, а потом Гермиона ощущает, как его большой палец накрывает клитор, и всё вокруг в одно мгновение будто перестаёт существовать.
Гермиона судорожно глотает ртом воздух, цепляется за стол, за рубашку Малфоя и, стараясь не потерять остатки самообладания, выкрикивает:
— Нет, я не хочу!
Но они оба знают, что она хочет. Движения Малфоя такие умелые, что она просто не может не извиваться под его пальцами, не может не стонать. Она настолько погружена в эти ощущения, которые испытывает впервые в жизни, что не замечает, как жарко Малфой дышит ей в шею, а потом, проведя языком вверх, шепчет на ухо:
— Хочешь. Ты хочешь этого, Грейнджер, и я... Чёрт бы тебя побрал, грязнокровка.
А она чувствует, как он добавляет ещё один палец, и сейчас, в миг, когда он надавливает, ласкает ещё настойчивее, когда погружается немного быстрее и глубже, Гермиона понимает, что ещё немного и...
Но в один момент всё заканчивается. Она приходит в себя, слышит, как внизу живота ноет из-за несостоявшейся разрядки, и не может сдержать стон разочарования. Гермиона открывает глаза и непонимающе фокусирует взгляд на Малфое, который стоит возле противоположной парты и смотрит так, словно готов на неё наброситься в любую секунду.
— Я доказал тебе, Грейнджер, — выдавливает он, тяжело дыша, а она моргает, не понимая, что происходит. Смысл слов будто ускользает, оставляя лишь недоумение.
— Я смог доказать, что ты хочешь, — встаёт Драко, и, когда он разворачивается, намереваясь уйти, Гермиона резко осознаёт всё. От обиды слёзы сами текут по её лицу, внизу живота пульсирует неостывшее возбуждение, требующее разрядки, а в душе поднимается такая злоба, что она вскакивает с парты и хватает его за руку.
— И ты вот так просто собираешься уйти?! — спрашивает она, не узнавая свой голос. — Ты же хочешь этого не меньше, Малфой, признай!
Он быстро разворачивается к ней и смотрит так, что Гермиона уверена: он сейчас притянет её к себе и опять закроет её рот поцелуем. Но вместо этого он, словно борясь с собой, дёргается и отступает:
— Я не хочу тебя, Грейнджер. Я не могу тебя хотеть.
— Лжец, — выплёвывает Гермиона, ощущая, как слёзы душат её. — Просто жалкий лжец.
И в эту секунду что-то в нём ломается, и он бросается к Гермионе, толкая на парту, а его пальцы вновь касаются её, и уже через несколько секунд Гермиона понимает, что она, плача, падает.
У неё ощущение, будто она летит с бешеной скоростью и ударяется о дно, при этом чувствуя такое наслаждение, какое и не мечтала испытать. И от этого судороги никак не хотят отпускать её тело, а всхлипы, смешанные со стонами, непроизвольно срываются с губ.
Гермиона не знает, сколько проходит времени, прежде чем она приходит в себя, но, когда это происходит, понимает, что находится в классе одна.
***
Для Драко всё это игра. С того момента, как он замечает, что Грейнджер следит за ним, ему на самом деле становится интересней жить. Его забавляли её попытки остаться незамеченной, но, с другой стороны, они и немало раздражали. Потому что он и подумать не мог, что Грейнджер удастся увидеть его в момент оглушающей слабости, а позже — и в момент настоящей близости.
Ведь когда он трахал ту, похоже, до безумия в него влюблённую девицу с Когтеврана, раздражающую своей привычкой болтать во время секса, Драко был ошеломлён, заметив Грейнджер, наблюдающую за ними.
Он почувствовал её пристальный взгляд, но обернулся гораздо позже, растягивая какое-то особенное удовольствие от того, что грязнокровка смотрит на них и наверняка пребывает в ужасе от увиденного. Конечно, в её чопорные мозги никак не могла прийти мысль, что со своей привычкой подглядывать она может наткнуться на нечто, абсолютно для неё неприемлемое! Но Драко и подумать не мог, как удивится сам, наконец прямо посмотрев на неё.
Во-первых, вместо привычной школьной робы та была одета в какой-то ничтожно маленький клочок ткани, почти полностью обнажающий её ноги. И из этого следовало во-вторых: Драко не мог представить, что Грейнджер окажется так хорошо сложена. Да, он неохотно признавал, что внешне она далеко не дурна, но понятия не имел, что за чопорной одеждой может скрываться такая фигура. В-третьих, Драко совершенно не ожидал, что она будет так долго пялиться: он полагал, что уже после первой секунды Грейнджер либо станет плохо, и она уберётся восвояси, либо она просто сразу же убежит в гостиную, обуреваемая чёрт знает какими ещё эмоциями. И из того, что она осталось, вытекало уже в-четвёртых: Драко был по-настоящему ошеломлён, заметив, каким взглядом смотрит на них Грейнджер. Её бёдра были плотно сжаты, лицо раскраснелось, а сама она тяжело дышала и наблюдала за ними так, словно готова была в любой момент присоединиться. Ей абсолютно точно нравилось увиденное, а Драко просто не мог поверить, что такая занудная, набивающая оскомину одним своим видом, как Грейнджер, может хотеть чего-то запретного.
И вопреки здравому смыслу, всем его убеждениям и предрассудкам, в тот раз, когда он трахал Мишель на окне, думая при этом о Грейнджер, он кончил с мыслью о её глазах.
И это стало началом его наваждения.
В некотором роде это стало спасением от пустоты и чем-то, что смогло вызвать его интерес и разбудить любопытство. Драко нечего было делать, и поэтому он начал изучать Грейнджер.
МакГонагалл поставила их в пару, и у него была возможность проверить: на самом ли деле Грейнджер так чувственна, как ему показалось, или нет. Естественно, он по-прежнему её презирал и знал, что вряд ли отец одобрил бы его так называемый эксперимент, но Драко было плевать.
Он слишком многое потерял, а потому знал, что ниже, чем был, упасть он уже не сможет.
Будучи в рядах Пожирателей Смерти, он постоянно слышал, что грязнокровок надо уничтожить, что они — зло, позор в истории волшебного мира, и однажды он увидел то, что навсегда заставило его забыть свои прежние представления.
Это была небольшая маггловская деревушка, наполненная обыкновенными людьми, отмечающими какой-то праздник. Тогда Тёмный Лорд пребывал в состоянии гнева из-за очередного промаха своих соратников, а потому решил организовать массовый погост. Драко видел, как пытали несчастных, невинных людей, даже не знающих о том, что существует мир волшебников. Он слышал их крики, видел, как летят смертоносные лучи в маленьких детей, а ещё... делал вид, что сам убивает людей, которые, по сути, были виновны лишь в том, что родились с грязной кровью.
Этой ночи, полной крови и беспомощных криков, Драко хватило, чтобы окончательно возненавидеть Воландеморта и его маниакальное стремление истребить всех магглорожденных волшебного мира.
И поэтому спустя месяцы, в момент, когда он решил ввязаться в ту игру с Грейнджер, он испытывал какое-то извращённое удовольствие от факта, что идёт наперекор вбитым в его голову принципам.
Грейнджер его не разочаровала. Драко с удивлением обнаружил, что она откликается на каждое его прикосновение, что она реагирует на его слова и призрачные намёки на ту ночь сумасшедшей смесью невинного смущения и откровенной похоти, плескавшейся в её глазах. И в какой-то момент, когда он снова увидел взгляд Грейнджер, совершенно не вязавшийся с её репутацией хорошей девочки, говорящий, что эта самая хорошая девочка думает о совершенно плохих вещах, он сорвался и позволил себе её поцеловать, а она позволила ему сделать это. В сущности, она его спровоцировала, и в то мгновение Драко её по-настоящему возненавидел, с новой силой.
Он был пьян, расстроен вестью о том, что отца посадили, но её губы и жаркое тело, о котором он невольно фантазировал в моменты секса с Мишель, смогли заставить его забыть обо всём.
Драко возненавидел её, потому что начал понимать, что всё заходит слишком далеко, но не он может остановиться. Он по-прежнему провоцировал Грейнджер и даже специально стал водить Мишель на то место, где она в прошлый раз их застукала, лишь бы вновь лицезреть желанную реакцию.
Но Грейнджер так и не соизволила прийти. Ни разу. Она словно намеренно игнорировала его завязавшуюся интрижку и отворачивалась каждый раз, когда натыкалась взглядом на них с Мишель.
И в какой-то момент Драко, движимый ненавистью и желанием что-то доказать, решил пойти на отчаянные меры. В день, когда они договорились о совместном занятии, он заманил Мишель в класс, зная, что Грейнджер точно всё увидит. Его заводила одна мысль о том, что, наконец, он сможет вывести Гермиону на чистую воду, сможет окончательно убедиться, что та лишь притворяется правильной занудой, а на самом деле — не более, чем обычная шлюха.
Но всё пошло не так.
Он не думал, что Грейнджер разозлится, но она разозлилась. Он не думал, что сделает это сам, но пришёл в гнев от того, что на этот раз в её взгляде не прочитал привычного вожделения.
Он не думал, что начнёт сам её провоцировать, пытаясь пробудить её инстинкты, и не ожидал, что, помимо прочего, это вызовет агрессивную реакцию. Грейнджер умела ударить словами, что и сделала, больно задев, и тогда Драко решил не оставаться в долгу и отыграться своим, хорошо ему известным способом.
План был такой: унизить её, доказав, что она захотела его — бывшего врага и Пожирателя Смерти. По плану Драко должен был довести её до такого состояния, что чуть-чуть — и она готова будет умолять её трахнуть, и в этот момент бросить, тем самым наказав.
Но всё это полетело к чертям, когда Драко осознал, что сам хочет её настолько сильно, что просто не может уйти.
Он почти справился, но сплоховал в последние мгновения. Он просто не смог воспротивиться умоляющему, отчаянному, похотливому взгляду Грейнджер, весь вид которой кричал, чтобы он закончил начатое.
Возможно, он бы даже смог её трахнуть, но тогда это означало бы, что он добровольно вышел из игры. К тому же, как бы он ни пытался бороться с предрассудками, они по-прежнему сжирали его изнутри, напоминая, как низко он пал, раз захотел грязнокровку.
Только поэтому Драко, собрав всю силу воли, ушёл из класса — злой, раздосадованный и ненавидящий всё вокруг.
В особенности Грейнджер, мысль о которой заставила его постыдно кончить, когда он зашёл в ближайший туалет и запустил руку себе в штаны.
***
Драко понимает — это нужно прекратить. Его любопытство завело его слишком далеко, раз он уже несколько дней не может спокойно смотреть на Грейнджер, вспоминая, как она извивалась под его пальцами. И поэтому он старается делать вид, что ничего не произошло, что всё как прежде.
Он старается ей доказать, какой самонадеянной дурой она была, полагая, что он может её хотеть.
Но он снова терпит поражение, когда они приходят на общую пару трансфигурации. Драко был уверен: Грейнджер будет избегать его взгляда, будет краснеть и сгорать от стыда, невольно вспоминая о крахе своей безупречной репутации. И он никак не ожидал, что она будет смело смотреть ему в глаза, вести разговор и вообще всем видом показывать, что её нисколько не волнует произошедшее.
Во всяком случае, Грейнджер мастерски удаётся изображать равнодушие, и это злит, выводит из себя.
Уже в который раз всё идёт совершенно не по плану.
Особенно остро Драко это осознаёт, когда ощущает, что Грейнджер сегодня сидит гораздо ближе, чем обычно: так, что её бедро тесно прижато к его собственному. Грейнджер слегка подаётся вперёд, и её колено скользит вдоль ноги Драко, заставив того чувствовать напряжение в паху. А потом она и вовсе решается на грязные приёмы: потягивается, прогибаясь так, что Драко заставляет себя не смотреть, но смотрит, как натягивается ткань на её груди; невзначай прикасается к нему, как раньше делал с ней он, а добивает тем, что, когда они выходят из класса, роняет перо и, не сгибая колен, наклоняется за ним. Конечно, её юбка не настолько коротка, чтобы позволить Драко увидеть всё, что он хотел бы, но она задирается достаточно, чтобы его и без того взбудораженная фантазия дорисовала остальное.
И поэтому, когда Драко в этот же день снова наталкивается на неё в совятне — определённо, самое популярное место их встреч, — он, почти не думая, хватает её за плечи и прижимает к стене, распугивая вмиг встрепенувшихся птиц.
— Какого чёрта ты делаешь? — рычит он, пытливо смотря на Гермиону.
Она пару раз моргает, справляясь с шоком, а затем её лицо приобретает злое выражение.
— Отпусти меня, Малфой. Сейчас же, — хмурится Грейнджер.
— Я ещё раз спрашиваю: какого чёрта ты делаешь? — встряхивает он её и наконец видит проблеск понимания во взгляде, в котором читается ещё что-то, похожее не торжество. Впрочем, Драко не удаётся в этом убедиться, потому что лицо Грейнджер вновь приобретает знакомое выражение безразличия с той лишь разницей, что её глаза блестят больше обычного.
А ещё Грейнджер молчит. Просто изучающе смотрит на него и молчит, выжидая, а Драко чувствует себя идиотом.
— К чему эти ужимки, Грейнджер?
— Думаю, тебе лучше спросить у Мишель, раз она жить без них не может, — откликается Гермиона, и Драко удовлетворённо замечает, что её голос слегка звенит от раздражения.
— Не строй из себя дуру, — насупившись, качает он головой.
А Грейнджер, будто расхрабрившись, шагает навстречу. Похоже, она зла. Очень зла.
— Неужели? Тогда почему ты всё занятие пялился на меня?
Драко понимает, к чему она ведёт. И ему это не нравится.
— Ты намекаешь, что я захотел тебя? — недобро ухмыляется он и демонстративно скользит взглядом снизу вверх по фигуре Грейнджер. — Поверь, из всех девушек Хогвартса ты бы стала последней, с кем я...
— Вот как? — вспыхивает Гермиона, резко оборвав его на полуслове. — Мне так не показалось, когда ты прижимался ко мне всем телом в ту ночь, Малфой.
Когда эти слова произнесены вслух, они оба ошеломлённо замирают. Грейнджер выглядит так, словно сказала что-то, давно вертящееся на языке, но до сей поры старательно сдерживаемое. А Драко просто смотрит на неё и понимает, что терпит поражение.
Снова.
— Это не так, — сквозь зубы говорит он, пытаясь скрыть гнев от того, что Грейнджер раскусила его.
Вместо ответа она странно, почти горько усмехается и делает шаг к нему, оказываясь непозволительно, невыносимо близко. И Драко знает, что ему нужно отскочить от неё, как от прокажённой, знает, что нужно унизить и наказать словами за то, что она посмела просто подумать...
Но лихорадочный ход мыслей оборвался в один миг, когда Грейнджер, очевидно осмелев, кладёт одну ладонь ему на грудь, а другую на щёку. Их тела соприкасаются, и Драко чувствует предательское напряжение внизу живота, а ещё не может оторвать взгляд от её губ, которые с каждой секундой всё ближе к его собственным.
Он готов почти застонать, когда Гермиона бедром прижимается к его паху и опаляет горячим дыханием кожу. И он практически закрывает глаза, готовясь к необратимому, но такому желанному, в то время как Грейнджер тихо выдыхает:
— Вот видишь, Малфой, я доказала. Доказала, что ты меня хочешь.
И, прежде чем смысл сказанного доходит до него, она делает волевой шаг назад и, развернувшись, быстро идёт к двери.
Драко настигает её, когда она берётся за дверную ручку, грубо хватает за руку и разворачивает к себе.
Он видит тень страха в глазах Грейнджер, но ему плевать, потому что единственное, о чём он может сейчас думать, это её губы, которые он снова целует, пока взбесившиеся птицы кружат над их головами, будто напоминая, как пугающе, абсурдно всё это выглядит со стороны.
Но это происходит опять, словно в отместку за то, что Драко так отчаянно пытался врать себе и не признавать тот факт, что хочет Грейнджер. И сейчас, вероятно, в наказание, она возбуждала его ещё больше, чем в прошлый раз.
Как только он думает об этом, то чувствует — Грейнджер отталкивает его.
Она тяжело дышит и качает головой. В её взгляде по-прежнему читается вожделение, но в глазах стоят слёзы, а выражение лица решительное, как никогда.
— Нет, Малфой, хватит. Я думаю, мы всё уже друг другу доказали. Это не должно повториться.
Они долго смотрят друг на друга, и Драко почти уверен, что Грейнджер, как и он, изо всех сил борется с желанием продолжить то, что сама же недавно прервала.
И, когда ему кажется: она вот-вот бросится навстречу, Гермиона неожиданно угловато разворачивается и вылетает из совятни.
«Это не должно повториться», — мысленно убеждает себя Драко весь оставшийся вечер, а добрую часть ночи ворочается, не в силах заснуть.
А всё потому, что понимает: да, это не должно повториться.
Но, скорее всего, повториться вновь.
***
Прошло всего два дня, когда он убеждается в том, что был прав.
До Рождества остаётся ничтожно мало времени, и МакГонагалл настоятельно советует всем ученикам поторопиться со сдачей работ, и потому Забини, который в последнее время пребывает в прекрасном настроении, предлагает в очередной раз организовать совместное занятие, на которое в итоге не приходит вместе с Уизли, сославшись на то, что им двоим «срочно нужно найти материал для эссе в библиотеке». Драко не верит ни единому слову: он уверен — Блейз всерьёз увлёкся Уизилеттой, а та, если судить по долгим взглядам, которыми она его одаривает, отвечает взаимностью, так что эти двое, по всей видимости, просто решили уединиться.
Поэтому им с Грейннджер приходится заниматься вдвоём. Драко мужественно держится целый час, после чего случайно дотрагивается до её колена, и они оба срываются.
На этот раз он заходит ещё дальше и разрешает себе оголить её грудь, не позволяя Грейнджер инстинктивно закрыться руками. Гермиона всё время твердит, что им нужно остановиться, но сама не может этого сделать, и поддаётся, снова ему поддаётся.
А Драко становится плевать, что он продувает в игре, которую сам же и затеял. Он чувствует робкое прикосновение пальцев Грейнджер к своему паху и нетерпеливо помогает той расстегнуть ширинку, а в миг, когда она обхватывает его плоть ладонью, едва сдерживается, чтобы тут же не развести её ноги и не закончить, наконец, эту пытку.
И когда он всё же пытается это сделать, происходит что-то неправильное: он улавливает тень страха и паники в глазах Грейнджер. Ему это не нравится, очень не нравится, и он пытается игнорировать её взгляд, когда притягивает за бёдра ближе, но внезапно она почти выкрикивает:
— Малфой, нет!
И Драко понимает. Конечно, он мог бы догадаться, но просто не хотел думать о том, что...
— Ты девственница? — скорее утверждает, чем спрашивает он, а Грейнджер, заливаясь стыдливым румянцем, отводит глаза и запахивает расстёгнутую блузку.
Драко смотрит на Гермиону, словно впервые. В его душе так много эмоций, которые отрезвляют, бьют наотмашь, что он просто не может найти слов, а лишь делает шаг назад, наблюдая, как та поправляет одежду.
— Пожалуйста, не надо больше, — почти умоляющим тоном просит Грейнджер, всё так же не в силах поднять на него глаза, а затем хватает вещи и быстро уходит, чуть ссутулившись.
Драко чувствует её стыд — стыд за то, что она невинна, и думает, какая же она дура.
Просто в это мгновение Драко понимает, что невольно начинает уважать Грейнджер немного больше. Он знает, что должен отказаться от неё, должен покончить со своим желанием, но вместе с тем осознаёт, что теперь где-то в глубине души хочет... Хочет быть её первым.
И поэтому он подстерегает её после уроков, затаскивая в безлюдные ниши, он ищет с ней встреч и толкает внутрь пустых классов, чтобы вновь насладиться ею, а она всегда, абсолютно всегда борется, вырывается, проклинает его, но всё равно поддаётся. И Драко понимает, что эти дни, наполненные своеобразной игрой, невольно возвращают его к жизни, заставляют забывать об ужасах, из-за которых ещё совсем недавно ему не хотелось жить. Но при этом что-то в душе по-прежнему невольно корчится от осознания, что если они с Грейнджер таки зайдут за запретную — пока что запретную — черту, то всё изменится, и не факт, что какая-то часть Драко, всё ещё слишком зависимая от мнения отца, сможет дать ему спокойно жить с мыслью, что он спутался с грязнокровкой.
Так что Драко хочет, честно, хочет прекратить это безумие, но не может, как бы ни старался. Он повторяет, что ненавидит Грейнджер, а сам целует её шею, говорит, как она омерзительна, в то время как его пальцы скользят по её бедру, он убеждает, что этот раз — последний, но снова врёт, совершенно точно зная, что будет ещё.
И ему кажется, что выхода нет.
Иногда, в моменты отчаяния, он разбивает кулаки в кровь, с силой сжимает голову и кричит, сходя с ума от беспомощности, но не перестаёт её хотеть.
По этой причине за несколько дней до Рождества, когда Драко снова оказывается с Грейнджер наедине, он делает всё, чтобы в конце концов совершить то, к чему они оба так долго шли.
Он хочет её, слишком сильно хочет, но контролирует себя, стараясь её расслабить, а ещё делает то, чего не делал никогда прежде, ни с одной девушкой: спускается поцелуями ниже и дотрагивается до неё языком. Раньше он только читал об этом, а потому не знает, правильны ли его движения, но судя по тому, как начинает стонать и извиваться Грейнджер, ей нравится. И это заводит ещё больше, и он уже не может сдерживаться, когда с рыком притягивает её к себе и даже касается её плотью, но чувствует руку, упёршуюся ему в грудь.
— Подожди, — тяжело дыша, произносит Гермиона, и Драко едва не издаёт вздох разочарования.
— В чём проблема, Грейнджер? Ты же этого хочешь не меньше, посмотри на нас! — с отчаяньем говорит он и видит, как от осознания, что они практически голые, её щёки окрашивает румянец.
— Я просто... Я же даже не люблю тебя, — тихо отзывается Гермиона, пока её глаза наполняются слезами.
Слышать это почему-то неприятно, и Драко обхватывает её лицо ладонями, а потом, склонившись, шепчет:
— Ты мне даже не нравишься, Грейнджер. О какой... «любви» может идти речь, когда здесь дело совершенно в другом? Мы просто оба одержимы. У нас нет другого выхода.
— Выход есть, — довольно резко отвечает Гермиона. — Мы можем забыть.
— Забыть?! И как ты себе это представляешь? — раздражаясь, что вместо того, чтобы заниматься сексом, они всё ещё разговаривают, интрересуется Драко.
— Есть заклинание, — не сводя с него блестящих глаз, начинает Грейнджер, — благодаря которому мы сможем забыть всё, что между нами происходило. Мы произнесём его, а затем все воспоминания, начиная с выбранного момента, будут стёрты, и я никогда не узнаю...
Она осеклась, но Драко и так всё понял.
— Значит, ни ты, ни я не вспомним о том, что было?
— Да, — кивает Грейджер, а потом отводит взгляд. — Меня уничтожает всё это, Малфой. Я не хочу помнить, что ввязалась в эти... отношения с тобой.
Её слова словно пощёчина.
— Ты мне противна, Грейнджер. Поверь, я бы тоже хотел забыть, что когда-то позволил себе ввязаться в это дерьмо, — выплёвывает он, и видит проблеск боли в глазах Гермионы.
— В таком случае, — отталкивает она его и слезает с парты. — Предлагаю прямо сейчас покончить с этим!
Они зло сверлят друг друга взглядами, тяжело дыша, а затем Драко делает то, что ожидает от себя меньше всего: он крепко прижимает её к себе и утыкается носом ей в волосы. Они стоят так какое-то время, не веря, что это происходит.
Но это происходит, и от безысходности Драко хочется кричать.
— После Рождества. Ты вернёшься с каникул, и тогда мы... попробуем прекратить, — горячо, почти зло шепчет он, ощущая, как каждое слово отдаётся болью.
— А если мы не сможем? — откликается Грейнджер, вцепившись в его рубашку.
Драко долго думает, прежде чем ответить. Он понимает, что, скорее всего, их желание никуда не денется, как понимает и то, что всё равно рано или поздно это придётся прекратить.
— Расскажи подробнее про заклинание, — наконец предлагает он, отступая назад, и видит тень благодарной улыбки на её губах.
***
Каникулы тянутся до ужаса медленно. У Драко нет абсолютно никакого желания возвращаться домой, а потому он проводит все дни в замке, в котором, кроме профессоров, практически никого не осталось.
Сейчас, когда ничто не отвлекает его от мрачных мыслей, те снова заполоняют голову, и лишь одно помогает не сойти с ума — воспоминания о Грейнджер.
Драко держится за эти образы, всплывающие в сознании, как за спасительный плот, и остро чувствует, как ему не хватает поцелуев, ласк — всего того, что он совсем недавно получал от неё. И поэтому в день, когда — он знает — Грейнджер вернётся в школу, он просыпается в шесть утра и не может заснуть, предвкушая миг, когда увидит её.
Конечно, он страшится, что она решила всё прекратить: ведь за эти дни, проведённые в заточении собственных мыслей, он понял, что сам, однозначно, не хочет от неё отказываться, как бы неправильно это ни было. Но, с другой стороны, он надеется, что тот Омут памяти, который они вместе создали, придаст ей смелости, поможет отпустить себя: ведь они в любой момент смогут всё забыть, стоит лишь направить палочки друг на друга и сказать нужные слова.
Драко приходит на завтрак первым, борясь с внутренним беспокойством, и каждый раз, когда кто-то входит в зал, цепляясь за лица учеников, всматриваясь в них, в надежде уловить знакомые черты.
Но всё тщетно.
Грейнджер не спускается на завтрак, не посещает обед и не появляется даже на ужине, хотя почти все школьники, вернувшиеся с каникул, сидят уже за обеденными столами. Драко уверен — Грейнджер в замке, она же должна была вернуться вместе с Уизли, а та уже вовсю воркует с Забини, стоя возле дверей Большого зала.
В какой-то шальной момент Драко даже хочется спросить у неё, где же Гермиона, но он вовремя себя останавливает, со злостью вылетает в коридор и едва не сталкивается с...
— Грейнджер, — выдыхает он, ошеломлённо уставившись на неё, ведь ещё никогда она не казалась ему столь красивой, как сейчас. Её волосы слегка припорошены снегом, на щеках играет лёгкий румянец, а губы чуть приоткрыты. По всей видимости, она только с улицы.
— Малфой, — наконец тихо произносит та, и в её глазах мелькает тень каких-то эмоций, едва не заставляющая Драко в этот же миг впиться в её рот в поцелуе на глазах у любопытствующих малолеток.
И поэтому он, не осознавая, что делает, крепко хватает её за запястье и тащит за собой, заставляя завернуть за угол. А когда они оказываются в безлюдном коридоре, уже не может сдерживаться и позволяет себе жадно приникнуть к её губам.
В эту секунду ему всё равно, что их могут увидеть, он просто не может насытиться этим поцелуем, а Грейнджер, которая с такой охотой отвечает на его безумный порыв, похоже, сама не горит желанием прекратить происходящее.
Драко не помнит, как они оказались в пустом классе, и не уверен, что им хватило сил прерваться, чтобы наложить заклятие на дверь, хотя Грейнджер вроде всё же использовала какие-то чары. Он чувствует, что у него дрожат руки, когда расстёгивает её зимнюю мантию, а затем и форменную блузку, покрывая поцелуями шею. Та часто дышит и стонет, откликаясь на его прикосновения к обнажённой груди, в то время как его рука уже движется по внутренней стороне бедра. Драко накрывает губами сосок и одновременно, стянув с Грейнджер колготки вместе с бельём, погружает в неё один палец. Кажется, с их губ срывается синхронный вздох, когда они понимают, насколько возбуждены происходящим.
Когда они понимают, что оба полностью готовы.
Драко слышит, как Грейнджер нетерпеливо расстёгивает его брюки, а следом уверенно обхватывает его плоть ладонью и слегка сжимает, вырывая у него хриплый стон. И в этот миг он, наверное, становится совершенно безумным, потому что резко опрокидывает Гермиону на парту и прижимает её руки к столешнице.
— Ты уверена? — рычит он, зная, что, если сейчас не остановится, уже не сможет остановиться: дни, проведённые без неё, почти довели его до ручки.
Грейнджер тяжело дышит и смотрит на него широко раскрытыми глазами, и Драко не может противиться желанию её поцеловать, потому что снова видит тот чёртов взгляд. Она отвечает на поцелуй, и едва заметно подаётся к нему бёдрами, и стонет в губы, чем заводит ещё больше, хотя Драко не думал, что это вообще возможно.
— Ответь сейчас же, пока не поздно! — почти кричит он, оторвавшись от неё.
— Да... уверена, — через несколько секунд отчаянно выдыхает Грейнджер, и он отпускает себя.
Драко смещается ниже и проводит языком вверх по внутренней поверхности бедра Гермионы, вырывая у той всхлип, а затем касается её губами. Он ласкает её то еле ощутимо, то усиливая движения и, похоже, находит правильный ритм, потому что у Грейнджер начинает прерываться дыхание и она стонет так, что Драко надеется — на класс наложено, помимо прочих, заклятие звукоизоляции. Его возбуждает её реакция, её запах и вкус, и, когда она в последний раз коротко вскрикивает, выгибаясь в спине, он почти стонет сам, чувствуя, как судороги сотрясают тело Грейнджер. Он ловит себя на мысли, что ещё никогда ни одна девушка не возбуждала его больше, чем та, что сейчас лежит перед ним, и тот факт, что она — Гермиона Грейнджер, грязнокровка, сосредоточение вбитых в его голову запретов, и пугает, и странно волнует его.
Драко не спеша поднимается, наблюдая, как Гермиона понемногу приходит в себя, и мягко притягивает ту за бёдра к краю стола. Он подходит к ней почти вплотную и замечает, как глаза Грейнджер слегка округляются и в них мелькает страх.
— Это немного больно... — неуверенно говорит Драко, вспоминая тот первый раз, когда он лишал девственности Пэнси несколько лет назад.
— Давай, — уверенно откликается Гермиона, и он делает небольшой толчок бёдрами, медленно продвигаясь вперёд и заглушая её вскрик поцелуем. Драко чувствует острую боль, когда входит почти до конца, ведь он ощущает, как Грейнджер наверняка до крови прокусывает его губу.
Он замирает в сомнении, глядя в искажённое болью лицо, но она еле заметно кивает, и он слегка подаётся назад, чтобы войти ещё раз, только ещё немного глубже. Драко начинает не торопясь двигаться, в то время как Гермиона тяжело дышит и впивается ногтями ему в спину, и от этого он едва сдерживается, чтобы не кончить. Он просто не может поверить своим глазам: то, о чём он так долго думал, представляя, тайно мечтая и ругая себя за это, происходит на самом деле. Вот она, Грейнджер — лежит под ним практически обнажённая, широко раскинув ноги, а он внутри, и это так восхитительно, охренительно, прекрасно, что на какой-то миг Драко забывает обо всём, отдаваясь ощущениям. Его приводит в чувство лишь её всхлип, и он, открыв глаза, понимает, что Грейнджер по-прежнему некомфортно. Тогда Драко, пристально смотря на неё, скользит пальцами к низу её живота и касается её так, что с губ Гермионы срывается стон. Он тут же чуть ускоряет движения бёдер, одновременно лаская Грейнджер, и с удовлетворением видит, как разглаживается напряжённая морщинка на её лбу, а к щекам приливает румянец.
Проходит совсем немного времени, и Грейнджер начинает стонать так, что Драко приходится проявлять недюжинную выдержку, чтобы не излиться в неё, и он терпит, крепко сжав зубы, усилием воли заставляя себя немного сбавить темп. Но когда он это делает, Грейнджер внезапно открывает глаза и сама подаётся бёдрами ему навстречу, тем самым окончательно сводя его с ума.
— Блять, что же ты делаешь... — рычит он, ускоряя темп, и грубо впивается в её губы, прикусывая, и в это самое мгновение ощущает, как она начинает извиваться под ним, достигая высшей точки.
И в это самое мгновение кажется, что всё вокруг взрывается, озаряется, а затем исчезает, оглушая Драко, когда он следует за ней.
***
Гермиона не может поверить, что сделала это.
Когда она уезжала на каникулы в Нору, то была уверена, что после возвращения в школу всё будет кончено. Она думала, что, встретив Рона, сможет забыть о Драко и о тех пугающих, неправильных вещах, которые она ему позволяла с собой делать. Она надеялась, что её отношение к нему станет прежним, и она больше не будет его хотеть.
Но она ошибалась.
Всё пошло совершенно не так. Когда Гермиона увидела Рона и ощутила его робкий поцелуй, она не почувствовала ничего. И это по-настоящему шокировало, ведь она ожидала испытать хотя бы что-то отдалённо похожее на те чувства, которые у неё вызывали поцелуи Драко, а потому сделала всё, чтобы остаться с Роном наедине, когда сама проявила инициативу и притянула того к себе, желая проверить снова. Рон удивился её внезапному порыву, но ответил на поцелуй, а ещё крепче обнял Гермиону, в то время как она сама отчаянно пыталась вызвать в себе хоть крупицу былого желания, но вместо этого ощущала лишь досаду и злость. Видимо, переживаемые ею эмоции выплеснулись в ещё более настойчивые движения губ, что Рону, очевидно, не понравилось, и, когда он сам её вскоре отстранил, она готова была расплакаться от отчаяния.
— Гермиона, я думаю, нам стоит остановиться, — сказал он, глядя на неё со смесью настороженности и сожаления. — Понимаешь, я не хочу морочить тебе голову. Я знаю, как для тебя важны отношения, и поэтому не хочу тебя разочаровать, ведь я... Я пока не готов, Гермиона. Прошло слишком мало времени.
У неё по лицу текли слёзы, и, наверное, Рон принял их за слёзы обиды, но на самом деле Гермиона плакала совершенно из-за другого: она просто понимала, что вся её влюблённость, которую она бережно хранила в сердце несколько лет, куда-то улетучилась, растворилась вместе с войной, отобравшей детство. Гермиона знала, что сейчас всем было не до отношений, в особенности Рону, который ещё не до конца оправился от смерти Фреда, и она принимала это. Но горечь ситуации заключалась в том, что ей самой, оставшейся без опеки родителей, которым она до сих не решилась вернуть память, без поддержки друзей, которые всё время были далеко, — ей, как никогда, хотелось ощущать, что она кому-то нужна. И странным образом Малфою удавалось удовлетворять эту её бешеную потребность, пусть и в особенной, извращённой манере, а ещё рядом с ним Гермиона вспоминала, что способна испытывать что-то, помимо боли, страданий и сожаления. Она чувствовала себя живой, хотя платила за это тем, что предавала свои же внутренние принципы, предавала друзей и близких людей, находя неожиданное утешение в объятиях бывшего Пожирателя Смерти, бывшего врага и человека, который ещё несколько месяцев назад стоял на стороне тех, кто убивал таких, как она.
Гермиона думала об этом все дни, проведённые в Норе, и ей казалось, она ходит по девяти кругам ада. Она видела потухшие лица всех членов семьи Уизли, впитывала в себя их боль и осознавала, что она беспомощна перед силой памяти, которая, словно прокравшись в углы, шептала, постоянно напоминала о Фреде. И хотя все искренне пытались вернуть в дом былую атмосферу веселья, всё же каждый ощущал: как раньше уже не будет, и, поскольку пока что смириться с этим не мог никто, все терпели поражение в борьбе за то, чтобы праздничные дни прошли, как подобает.
К концу каникул Гермиона чувствовала себя настолько подавленной, лишённой жизни, что возвращалась в школу в надежде убежать от ужасов прошлого, которые она будто заново пережила, глядя на постаревшее за несколько месяцев лицо Молли, на застывшую печаль в глазах Гарри и на внутренне сломленного Джорджа, который за все каникулы заговорил лишь дважды, но так ни разу и не улыбнулся.
Всю дорогу в Хогвартс Гермиона плакала, чувствуя себя полнейшим ничтожеством, потому что знала: она ничем не может помочь людям, которых любит всем сердцем. И она жаждала одного: чтобы у неё вышло помочь хотя бы самой себе.
Поэтому в миг, когда Гермиона увидела Малфоя, она едва не рассмеялась от горького осознания: он единственный, в ком она сейчас по-настоящему нуждается.
Он единственный, кто может заставить её забыть.
И она сделала это. Сделала без капли сожаления, окончательно убивая где-то внутри свои несбыточные девичьи мечты о том, как всё должно быть, с каждым жёстким поцелуем и грубой лаской разрушая наивные надежды на то, что в этот момент она будет испытывать нежность и любовь.
Она сделала это, потому что с отвращением признала: война уничтожила романтика в её душе. Испепелила былые желания и грёзы, исказила принципы и изрешетила представления обо всём.
Гермиона уже была другой, но так отчаянно хотела стать прежней, что готова была пойти на любые методы, лишь бы вновь ощущать себя живой.
Вот почему она сделала это — отдалась Драко Малфою на жёстком столе одного из многочисленных кабинетов Хогвартса, даже не стыдясь, что в двадцати метрах от двери находится Большой зал, полный ничего не подозревающих учеников и преподавателей.
Сейчас, стоя у окна, окунувшись в воспоминания и разглядывая освещённый тусклыми фонарями двор Хогвартса, она грустно улыбается, наблюдая за парой подростков, резвящихся на улице. Гермиона чувствует в душе тепло, смешанное с тоской, и не чувствует сожаления, что она сама вряд ли когда-нибудь сможет так же беззаботно смеяться и дурачиться с человеком, которому несколько часов назад отдала свою невинность. Нет, она не жалеет: просто не может об этом не думать, смотря как девушка убегает от парня, а тот хватает ещё за шарф гриффиндорской расцветки, вынуждая остановиться, а затем валит в снег.
А дальше происходит сразу несколько вещей: парень накрывает её губы своими, Гермиона узнаёт в нём Блейза Забини и видит разметавшиеся на снегу ярко-рыжие волосы.
У неё внутри всё замирает, когда она осознаёт: та девушка — Джинни Уизли.
***
Гермиона решает ничего не говорить. Конечно, сначала она хочет высказать всё, но слова застревают где-то в гортани, когда она видит на пороге гостиной Джинни — живую, светящуюся, счастливую. Гермиона настолько ошеломлена переменой, произошедшей с той, что поначалу не знает, что сказать, а потом понимает — она не смеет говорить хоть что-то.
Она не смеет судить Джинни после того, что сделала сама несколько часов назад.
Она... понимает. Ведь Гермиона слышала, как каждую ночь, проведённую на каникулах в Норе, Джинни горько плакала, закрывшись в комнате. И никто не мог ей помочь, даже Гарри, который замкнулся глубоко в себе и вообще редко разговаривал, отдаляясь от Джинни всё больше и больше. И если Блейз сумел сделать то, чего не смог Гарри, если ему удалось рассмешить её и каким-то образом заставить забыть о заботах, то Гермиона будет делать всё, чтобы не спугнуть шаткое счастье Джинни своими нравоучениями.
Идут дни, и она сама убегает от реальности, растворяясь в близости совершенно неподходящего ей человека. Она не замечает, как их встречи становятся регулярными, а то, чем они занимаются, по-настоящему приятным. Они почти не разговаривают, но им и не нужны слова. Драко изучает её, она — его удобным для них двоих способом, и вскоре Гермиона уже знаёт, как нужно к нему прикасаться, чтобы ему понравилось ещё больше.
Сперва она, следуя своему особому ритуалу, всегда говорит, что они «должны прекратить этим заниматься», но быстро перестаёт это делать, утешая себя тем, что в любой момент может забыть. И она поддаётся его рукам, губам, языку, которые не слишком с ней церемонятся, даря откровенные, жёсткие ласки, что только заставляет кончать сильнее. Гермиону устраивает в этих, основанных только на сексе, отношениях всё: отсутствие какой-либо романтики, нежности и заботы, отсутствие нормальной кровати или чего-то более мягкого, более подходящего для подобных занятий и присутствие авантюры, приправленной опасностью.
Ей нравится чувствовать, как Драко ловит её за руку прямо посередине учебного дня и затаскивает в какую-нибудь безлюдную нишу иногда просто для того, чтобы довести до такого состояния, когда Гермиона уже сама начинает мечтать о встрече, назначенной на вечер.
Её будоражит элемент игры, который присутствует в их отношениях: незаметно ото всех, они дразнят друг друга, сводят с ума долгими взглядами или двусмысленными прикосновениями, увидев которые, обычный ученик не догадается ни о чём, зато догадаются они и найдут возможность подтвердить свои догадки в одном из пустующих классов этой огромной школы в тот же вечер.
Гермиона наслаждается той животной страстью, которая охватывает их с Малфоем, стоит им лишь оказаться наедине. Она никогда не думала, что может испытывать это чувство — тёмное, тягучее, запретное и оттого ещё более желанное, но она испытывает.
Она... чувствует. И это заставляет её познавать новый, чувственный мир вместе с Драко, даёт возможность попробовать разные варианты и выбрать те, которые доставляют наибольшее удовольствие.
И она не хочет это заканчивать. Пока что, однозначно, не хочет.
Проходит чуть больше месяца, когда Драко неожиданно говорит, застёгивая рубашку:
— Кстати, зря ты отпустила того второкурсника, не назначив наказание. Этот идиот давно любит шататься по ночам, и я не уверен насчёт чистоты его намерений.
Гермиона медленно оборачивается, не в силах поверить своим ушам. Что? Малфой действительно завёл с ней разговор? Она поражённо наблюдает, как тот ловко справляется с пуговицами, склонив голову, и не знает, что сказать. Драко поднимает на неё вопросительный взгляд и смотрит несколько секунд, прежде чем она, вспыхнув, наконец быстро выдаёт первое, что приходит в голову:
— С чего ты взял, что мне следовало принять большие меры, чем снятие очков с Пуффендуя? Насколько я помню, слизеринцы тоже не любители спать по ночам в своих кроватях.
Последняя фраза звучит двусмысленно,что заставляет её ещё больше покраснеть и смутиться: создаётся впечатление — Малфой вот-вот готов улыбнуться. Гермионе кажется, она плавится под его насмешливым взглядом, но она не отводит глаз, хотя, пожалуй, застёгивает мантию чересчур нервно.
— Слизеринцы, во всяком случае, обладают мозгами, чтобы не использовать Люмос и не попадаться старостам, — растягивая слова, говорит Драко, и от его низкого голоса кожа Гермионы покрывается приятными мурашками.
— Я думаю, — настойчиво отзывается она, скрестив руки на груди, — предупреждения и снятия баллов было достаточно, чтобы отбить у того мальчика желание ходить по тёмным коридорам ночью.
Драко вскидывает бровь и подходит к Гермионе.
— Спорим?— протягивает он руку, на которую она уставилась с недоверием.
— Что? — настороженно переспрашивает Гермиона.
— Спорим, что уже в ближайшие дни ты убедишься: я прав?
Гермиона колеблется несколько секунд, не зная, верить словам Драко или нет. Всё слишком, слишком странно.
— Послушай, Малфой, я не собираюсь... — нервно улыбнувшись, делает она шаг назад.
— Струсила, значит, — он снисходительно смотрит на неё, закинув мантию на плечо.
Гермиона так возмущена его словами и так задета, что в ней вмиг поднимается злость. Она не знает наверняка, провоцирует ли её Малфой, но поддаётся его словам так же, как и ласкам часом ранее.
— На что спорим?
Губы Драко растягиваются в довольной, хищной улыбке, когда он озвучивает своё условие, которое заставляет Гермиону вспыхнуть и мысленно проклинать момент, когда она согласилась ввязаться в спор с Малфоем.
Она проигрывает. Окончательно и бесповоротно проигрывает, когда уже в следующую ночь пуффендуйца ловит сама МакГонагалл. Мальчик, видимо, решил произвести впечатление на друзей и нарисовал на стене одного из коридоров не слишком приличную картинку волшебными красками, которые, краснея, смывал под дружный гогот других учеников и возмущённые речи профессоров днём на глазах у всей школы. Наблюдая за ним, Гермиона мечтает, чтобы вместе с рисунком, иллюстрирующим то, что она и так видела в последнее время довольно часто, исчезла и она сама: её берёт ужас оттого, что предстоит сделать уже завтра, выполняя свою часть уговора.
К счастью, в этот день всего две пары, да и то назначенные на вечер. Гермиона поплотнее запахивает мантию, стараясь натянуть её до самого горла, и это срабатывает на завтраке: кажется, никто ничего не замечает. На обед она не идёт вовсе, и лишь на уроке зельеварения понимает, что крупно влипла, услышав насмешливый голос Забини:
— Эй, Грейнджер, а ты, оказывается, перешла в нашу сборную? Или наконец признала, что зелёный куда сексуальнее красного?
К счастью, в классе всего несколько человек, но ей достаточно присутствия Малфоя, который не сводит с неё полуприщуренных глаз, а теперь и вовсе довольно ухмыляется, беззвучно смеясь и наблюдая, как лицо Гермионы приобретает особый оттенок: то ли упомянутый красный — от стыда, то ли зелёный — от злости.
— Гермиона, что это? — подходит к ней Джинни, разглядывая её шею.
— Я проиграла спор, — сквозь зубы выдавливает Гермиона, а затем добавляет: — Малфою.
В течение следующих трёх часов ей приходится это объяснить ещё десяти ученикам и двум преподавателям, которые лишь удивлённо качают головами и отпускают пару шутливых замечаний, заставляя Драко ещё более самодовольно ухмыляться и, как прежде, не сводить с неё пристального, необычного взгляда. К концу дня Гермиона уверена: она убьёт Малфоя, расквитавшись с ним так жестоко, как он и представить себе не может, за то, что заставил её целый день носить слизеринский галстук.
Она настроена претворить свои планы в жизнь после ужина, а потому сама наблюдает за Малфоем исподлобья, пока тот о чём-то говорит с Забини, смеётся и периодически встречает её взгляд со странной усмешкой. Но когда она выходит из Большого зала, выждав тридцать секунд после того, как за дверью скрывается Драко, и идёт по коридору в направлении его гостиной, то неожиданно чувствует, как кто-то закрывает её рот ладонью, а потом, схватив за талию, затаскивает в безлюдный класс.
— Какого чёрта... — начинает Гермиона, но ощущает, как чьи-то руки её резко разворачивают, после чего видит Драко, а секундой позже — чувствует его жадный поцелуй.
Их могут увидеть — они оба это понимают, но не хотят останавливаться. Гермиона в ужасе, что они всерьёз вот-вот займутся сексом в самое неподходящее для этого время, но не может противиться ласкам Драко и его тёмным, грязным словам, заставляющим её желать его ещё сильнее. И поэтому она сама нетерпеливо стаскивает с него одежду, помогает ему расстегнуть свою блузку, но в миг, когда её рука тянется к галстуку, Драко неожиданно говорит хриплым голосом:
— Оставь.
И она подчиняется.
В этот раз он груб, но в то же время нежен: он резко заводит ей руки за спину, но сжимает их так, что синяков наверняка не останется; он прикусывает её шею и немного втягивает губами кожу, но вовремя отпускает, даже не причиняя боль. И это настолько ново, необычно и поразительно, что Гермиона уже заведена до предела, когда Драко одним резким движением входит в неё сзади и почти рычит:
— Ты сейчас так похожа на шлюху, Грейнджер. Но ты только моя.
Он говорит последнее слово вместе со вторым мощным толчком, и она понимает, что, кажется, впервые в жизни испытывает настоящий оргазм.
***
С той ночи всё начинает неуловимо меняться. Гермиона старается сдерживать дурацкую улыбку каждый раз, когда видит Малфоя, в то время как он сам зачастую даже не трудится это делать. Она понимает, что что-то идёт не так, но предпочитает не задумываться об этом дольше, чем на пару секунд: не хочет ничего усложнять. Гермиона просто старается принять как данность тот факт, что теперь они даже перекидываются парой фраз во время учебного дня, а ночью, когда встречаются в темноте очередного пустого класса, и вовсе позволяют себе короткий разговор.
Гермиона не осознаёт, как, должно быть, всё выглядит со стороны до того момента, пока не ловит на себе пристальный взгляд Мишель во время одного из уроков. Малфой как раз передал ей записку с простым вопросом: «В двенадцать?», а Гермиона не смогла сдержать улыбки от предвкушения головокружительной ночи.
И Мишель это замечает.
Она подходит к Гермионе на перемене и просит на пару слов, и уже по одному её взгляду ясно: это будет не самый приятный разговор.
— Что у тебя с Драко, Гермиона? — хмуро спрашивает та, словно сканируя цепким взглядом её лицо.
— С чего ты решила, что между нами что-то есть? — стараясь скрыть испуг, произносит Гермиона, надеясь, что Мишель поверит её удивлённому взгляду и почти искреннему изумлению.
Но нет — та не верит. Однозначно, не верит. Она долго разглядывает Гермиону, а затем молча уходит, оставляя за собой шлейф недосказанности.
— Что у тебя с Мишель, Малфой? — той же ночью, застёгивая блузку, задаёт Гермиона почти такой же вопрос.
В отличие от неё самой Драко искренне удивлён. Проходит пара секунд, прежде чем он просто отвечает:
— Уже ничего.
Отвечает и смотрит на Гермиону таким взглядом, что ей почему-то становится неловко.
— Но вы... встречались же или...
Она совершенно теряется под прицелом его теперь уже насмешливых глаз.
— Послушай, Грейнджер, мы трахались пару раз, в твоём понимании это означает, что мы с ней «встречались»?
— И как давно вы уже не... — нервно продолжает Гермиона, не в силах договорить фразу и боясь быть осмеянной, но Малфой неожиданно жёстко произносит то, что заставляет её поражённо вскинуть голову.
— Уже больше двух месяцев я ни с кем не сплю, кроме тебя, Грейнджер. И давай оставим разговоры об этой дуре. Я не виноват, что она всё восприняла всерьёз, — шагает к ней Малфой, а затем тихо добавляет: — И, кстати, раз уж мы заговорили об... отношениях. Что у тебя с Уизли?
Гермиона настолько ошеломлена этим вопросом и вмиг затопившим её чувством вины, что просто не находит слов, наблюдая, как лицо Драко мрачнеет и он, нервно схватив свою мантию, выходит из класса.
— Уже ничего, — с опозданием шепотом отвечает Гермиона, слыша, как хлопает дверь.
***
В феврале объявляют о походе в Хогсмид, назначенном на конец месяца, и Гермионе кажется — ещё никогда школа не была столь оживлённой, как в этот день. Первую за весь год вылазку ждут абсолютно все ученики, а потому и она, и Джинни поддаются всеобщему ажиотажу и буквально считают дни до долгожданного события. В конце месяца, в оговорённый день, Гермиона вместе с Блейзом задерживаются, проверяя желающих посетить волшебную деревню по спискам, а потому идут туда позже всех. На улице стоит прекрасная погода, снег весело скрипит под ногами, а солнце слепит глаза, и Гермиона по пути несколько раз останавливается и со счастливой улыбкой подставляет лицо лучам, наслаждаясь уже почти мартовским теплом. Но когда она в очередной раз просит Джинни её подождать, чтобы вдохнуть полной грудью свежесть морозного дня, то слышит вскрик той, а потом чувствует, как ей в плечо что-то ударяется, заставляя пошатнуться от неожиданности. Открыв глаза, Гермиона с негодованием смотрит на Забини, который смеётся и что-то иронично говорит Малфою, в то время как тот, очевидно, еле сдерживается, чтобы не захохотать в открытую.
— Находишь это забавным, Забини? — слышит она громкий голос Джинни и видит, как та, сформировав снежок, кидает его в Блейза, попадая тому прямо в грудь.
— Эй, ты нарываешься, Уизли! — зачерпывая снег, откликается Забини, а уже в следующее мгновение Гермиона чувствует, что снаряд проходится ей по руке.
— Ой, — только и говорит Блейз, а потом на пару с Малфоем начинает хохотать, согнувшись пополам, и Гермиона ощущает такую злость, что уже буквально через секунду прицеливается в голову Малфоя, а через две — чувствует колоссальное удовлетворение от того, что попадает прямо в точку.
Улыбка моментально слетает с лица Драко, а хохот Забини лишь усиливается, и Гермиона, глядя на его ошеломлённое бледное лицо, сама просто не может сдержаться — и заливисто смеётся.
— Ну что, Грейнджер, ты сама напросилась... — делает наступает на неё Драко, зачерпнув снег, а она, взвизгнув, бежит прочь.
Гермиона не замечает, как начинается самая настоящая игра в снежки, уже порядком ею забытая, но осознаёт, что так много, как сейчас, она не смеялась уже несколько лет. В попытке увернуться от Драко она бежит всё дальше, прячась за стволы деревьев, и иногда ей у неё удачно получается кинуть в того снежок, при этом оставаясь в укрытии. Где-то вдалеке Гермиона видит рыжую макушку Джинни, а затем понимает, что они с Малфоем остались одни.
Спрятавшись за огромный камень, Гермиона еле сдерживается, чтобы не засмеяться, наблюдая, как Драко, быстро озираясь по сторонам, ищет, но не может её найти. Он выглядит настолько забавно, что с её губ невольно слетает смешок, а уже в следующий миг Малфой видит её и бежит прямо к ней. Громко взвизгнув, Гермиона срывается с места, но через пару секунд чувствует, как его руки обхватывают её поперёк талии, и они вместе валятся на снег.
Гермиона лежит на спине, придавленная телом Драко, и, хохоча, пытается вырваться, но тот перехватывает её руки и прижимает их к земле. Смех постепенно стихает, дыхание приходит в норму, и Гермиона замечает, что лицо Малфоя, тронутое морозным румянцем, находится слишком близко от её собственного.
Гермиона перестаёт улыбаться, когда она замечает ещё и пристальный взгляд Драко, от которого её тело покрывается мурашками, а в душе просыпаются какие-то новые, абсолютно чуждые ей эмоции. Кажется, их двоих обволакивает тишина, нарушаемая лишь шёпотом ветра и звуком их дыхания, пока они смотрят друг на друга так, будто видят впервые. А мгновением позже Гермиона чувствует, как Драко целует её.
И она понимает, что это их первый настоящий поцелуй, продиктованный не страстью, а чем-то таким, что сильно пугает, но заставляет сердце стучать чаще.
Губы Драко нежны, его движения неторопливы, и Гермиона мечтает, чтобы этот момент никогда не заканчивался. И она настолько ошеломлена, взбудоражена, воодушевлена произошедшим, что, когда он всё-таки отстраняется, она неожиданно спрашивает:
— Погуляешь со мной?
Внутри всё замирает в ожидании ответа, и она уже жалеет, что спросила об этом, но успокаивается, когда его взгляд смягчается, и Драко отвечает:
— Да.
Они даже не доходят до деревни, предпочитая бродить по лесным тропинкам, и поначалу молчат. Гермиона чувствует себя неловко и невольно смущается, шагая рядом с Драко, в то время как он выглядит невозмутимым. Она мысленно пытается ответить на вопрос — что происходит, но в то же время страшится ответа. Ей просто кажется, что каждый шаг, который она делает сейчас вместе с Драко, ведёт их к чему-то неизведанному и совершенно точно неподходящему для них двоих, но от этого не менее манящему.
Они выходят на небольшую лесную полянку, когда незаметно завязывается разговор, не прерывающийся несколько часов. Она с удивлением слушает Драко, осознавая, что взгляды на многие вещи у них совпадают, а ещё исподтишка любуется им: ещё никогда она не видела его столь живым и увлечённым беседой.
Гермиона смеётся над его шутками и пару раз хватается за его плечо и лишь по тому, как невольно напрягается Драко, вспоминает — они не друзья. В такие моменты она смущается и отводит глаза, чувствуя на себе пристальный взгляд серых глаз, а ещё задумывается: если они уже не враги, но ещё не друзья, то кто?
Сумерки сгущаются и появляются первые звёзды, когда Гермиона понимает, что уже все ученики наверняка вернулись в замок к ужину, а сама она жутко замёрзла. Она ёжится от холодного порыва ветра и произносит:
— Нам пора возвращаться.
— Замерзла? — интересуется Драко, глядя на неё тем же странным взглядом, который почему-то заставляет Гермиону смущаться ещё сильнее.
— Да, — искренне отвечает она, не сводя с него глаз.
— Пойдём ко мне, — просто предлагает Драко, и Гермиона поражённо смотрит на него.
Сначала она думает, что он шутит, но его взгляд убеждает её, что нет, а потому она, охваченная смесью каких-то безумных эмоций, неожиданно выдаёт:
— Нет, лучше ты... ко мне.
Брови Драко удивлённо ползут вверх, а она зачем-то добавляет:
— У меня отдельная комната, я же староста.
Он слегка улыбается, а потом говорит:
— Хорошо.
Эту ночь они впервые проводят в мягкой кровати и на этот раз отдаются друг другу, как никогда раньше. Гермиона не помнит, чтобы Драко прикасался к ней трепетнее, чем в этот раз, она не помнит, чтобы его руки были так нежны, а поцелуи так чувственны. И в какой-то момент она сама настолько переполнена эмоциями, названия которых не смеет озвучить вслух, что, заставив его лечь на спину, начинает спускаться робкими поцелуями ниже. Малфой смотрит на неё с восхищением и удивлением, смешанным с предвкушением, а когда она впервые в жизни прикасается к его плоти языком, то шумно, рвано вдыхает, вцепившись руками в простыни. Гермиона замирает, не зная, правильно ли она всё делает, но Драко обращает на неё взгляд, полный мольбы, а потому она уже смелее обхватывает его губами и скользит вниз. Видимо, у неё получается, потому что Малфой откликается на её ласки учащённым дыханием, низкими стонами, а иногда и вовсе грязными словами, срывающимися с губ. Он не сводит с неё тёмного взгляда, а Гермиона, заворожённая моментом, сама не может оторвать от него глаз, чувствуя какую-то странную власть над ним. И в миг, когда она ускоряет движения, ощущая вместе с тем новый прилив возбуждения, Драко неожиданно отстраняет её, но только для того, чтобы перевернуть на спину, подмяв под себя, и одним движением заполнить до конца.
Позже, когда они, уже выдохшиеся, уставшие и согревшиеся, лежат лицами друг к другу и просто безмолвно смотрят в глаза, Гермиона неожиданно осознаёт, что так хорошо, как сейчас, ей не было никогда.
И она не жалеет о том, что сегодня совершила столько безрассудных поступков, в том числе и рассказав про мантию-невидимку, благодаря которой Драко смог прийти в её комнату незамеченным.
Она жалеет лишь о том, что, несмотря ни на что, они всё ещё остаются Драко Малфоем и Гермионой Грейнджер — людьми, которые никогда не смогут быть вместе, а потому то, что они зашли так далеко, является огромной ошибкой.
Самой приятной ошибкой, которую Гермионе когда-либо приходилось совершать.
Она едва себя сдерживает, чтобы не совершить вторую, когда спустя час Драко одевается и молча уходит, унося с собой так и не сорвавшееся с её губ «Останься».
* * *
На следующий день Гермиона видит, что Драко задумчив и хмур. Она обеспокоенно наблюдает за ним, и поначалу он делает вид, что не замечает её взгляда, хотя за обедом всё же быстро на неё смотрит и отводит глаза. Гермиона не знает, в чём причина, но почти уверена, что он ощущает то же, что и она — неловкость. Вчера, следуя какому-то странному порыву, они вели себя совершенно иначе, позволив себе лишнее, и тогда происходящее не казалось чем-то странным. Но с наступлением утра пришло и понимание, как всё-таки неправильно и опрометчиво они поступили, позволив себе такие поступки, будто они... Встречаются?
Гермиону передёргивает от одного этого слова, всплывшего в голове.
Их должен связывать только секс, не более. Вот только то, чем они занимались прошлой ночью, вряд ли можно назвать таким сухим и безэмоциональным словом. Гермиона, кажется, знает, какое бы определение подошло, но боится об этом даже думать.
Она по-настоящему напугана.
— Кстати, Рон постоянно спрашивает про тебя, Гермиона. Он говорит, ты стала реже писать ему, — отвлекает её голос Джинни.
Гермиона отводит взгляд от Драко и, стараясь выкинуть из головы ненужные мысли, рассеянно интересуется:
— Спрашивает? О чём?
— Волнуется, что с тобой. Он думает, ты снова с головой погрузилась в учёбу, а ещё... — она на миг задумывается, словно припоминая что-то, — говорит что-то про обиду. Ты же на него не в обиде, правда?
Джинни вопросительно смотрит на неё, а Гермиона ощущает, как стыд затапливает всё её существо: она ведь на самом деле уже забыла, когда в последний раз писала Рону. Возможно, он действительно переживает, что она могла расстроиться из-за произошедшего в Норе.
— Нет, что ты! Просто... Эти обязанности, уроки... Не бери в голову, — отмахивается Гермиона и ловит на себе пристальный взгляд Джинни.
— С тобой всё в порядке? Ты какая-то странная в последнее время.
Гермиона чувствует: щёки предательски краснеют, и понимает, что просто не в состоянии смотреть в глаза подруге: сейчас она не может нагло врать.
— Да, всё хорошо! — поднимаясь с места, отвечает Гермиона неестественным голосом. — Ладно, мне нужно прийти в класс немного раньше: хотела кое-что уточнить у преподавателя. Увидимся там!
Гермиона не дожидается ответа Джинни, а быстро идёт к дверям, думая, что всё уже становится не просто неправильным, но ещё и опасным.
Как и следовало ожидать, она приходит в класс первая и едва успевает выложить на парту учебники, как слышит за спиной голос:
— Что происходит, Грейнджер?
Гермиона вздрагивает, но продолжает раскладывать книги, не оборачиваясь.
— Не понимаю, о чём ты.
— Врёшь.
Она на миг зажмуривается и замирает, пытаясь справиться с бьющимся в груди волнением, а в следующую секунду медленно оборачивается и смотрит прямо в напряжённое лицо Драко.
Гермиона не знает, что сказать — она чувствует себя абсолютно беспомощной.
— Что происходит с нами? — уже тише спрашивает Драко голосом, полным горчеи, и она догадывается, что он напуган не меньше.
— Нет никаких «нас», Малфой. Мы просто... трахаемся, — зло выплёвывает Гермиона, стараясь совладать с подступающими к глазам слезами.
Услышав её слова, Драко морщится, а затем делает несколько шагов к ней.
— Это ложь.
— Нет, это...
— Это ложь, твою мать! Как ты не понимаешь? — кричит Малфой, и в этот момент выглядит настолько раздавленным, что Гермиона осознаёт: он тоже чувствует... это.
— Мы справимся. Мы сможем забыть в любой момент, — убеждает его, а заодно и себя Гермиона, в то время как Драко уже подходит вплотную и обхватывает ладонями её лицо.
— Сможем ли, Грейнджер? — тихо озвучивает он тот вопрос, который разъедает её изнутри уже несколько дней, потому что ответ ещё никогда не был столь близок.
И она сама подаётся навстречу его губам, целуя так, словно уже никогда не сможет этого сделать вновь, а Драко с готовностью отвечает, неистово исследуя её рот.
И всё становится неважным. Гермиона не думает, что они находятся в классе, в который вот-вот может зайти кто угодно. Не думает, что вопреки своему заключению о неправильности происходящего, сама опять добровольно падает, на огромной скорости летит в ещё большую пропасть.
Она вспоминает об этом лишь вмиг, когда слышит громкий вскрик и грохот от упавшей сумки.
Гермиона резко отстраняется, оборачивается и замирает, чувствуя, как холод пробирает её до самых костей.
На пороге стоит Джинни.
* * *
Гермиона догоняет Джинни, когда та уже добежала практически до картины с Полной Дамой.
— Прошу тебя, остановись! — отчаянно кричит она, запыхавшись.
Услышав её слова, Джинни наконец останавливается и резко оборачивается.
— И давно это происходит, Гермиона? Вообще, какого чёрта это происходит?! — с искажённым от смеси самых разных эмоций лицом с жаром начинает Джинни.
Гермиона чувствует, что не может врать. Она так устала это делать. И ей нужно, необходимо сказать, даже разрушив тем самым свою поганую жизнь окончательно.
— Несколько месяцев, — обречённо произносит она. — То, что ты видела, — это происходит на протяжении нескольких месяцев.
— То, что я видела?! — с горькой усмешкой переспрашивает Джинни. — То есть в тот момент, когда мы сидели за общим столом в Норе и я тебя спрашивала про отношения с Роном, ты уже трахалась с Малфоем?!
Гермиона чувствует, будто отчаяние её бьёт по щёкам, а в носу щиплет.
— Нет... Тогда ещё нет, — предельно честно отвечает она, и Джинни поражённо вздыхает.
Какое-то время она смотрит на Гермиону, словно не веря своим ушам, а затем в её взгляде медленно мелькает понимание.
— Значит, всё началось ещё раньше, — тихо резюмирует она, качая головой.
Гермиона молчит и смахивает выступившие слёзы. Она чувствует себя голой, стоящей на площади пред глазами сотен волшебников, и ей безумно стыдно. Просто Джинни для неё и есть олицетворение той, другой стороны мира, полной утраты, страданий, ужаса. Гермиона смотрит в глаза Джинни, но видит взгляд Рона или Гарри, а может, Молли, если бы они узнали то, что сейчас узнала она.
И от этого ей хочется осесть на пол и кричать от безысходности, стонать от боли и стыда за то, что её угораздило... угораздило начать что-то чувствовать к человеку, являющемуся средоточием всего, что каждый из них люто ненавидит.
— Мы договорились забыть, — упавшим голосом произносит Гермиона, — в любой момент мы сможем забыть то, что между нами было. Всё будет, как прежде, я обещаю.
Что-то во взгляде Джинни меняется, и она неторопливо подходит к Гермионе.
— О чём ты думала, Гермиона? Как ты могла так поступить? Ты понимаешь, что если кто-то узнает, если Гарри, или, не дай Мерлин, Рон, узнают, то... — с горечью интересуется она негромким голосом.
— А что будет, если они узнают про твои отношения с Блейзом, Джинни? — чуть громче обычного откликается Гермиона, глядя прямо на неё.
Глаза Джинни ошеломлённо распахиваются, и она делает большой шаг назад.
— Откуда ты...
— Откуда я знаю? — зло вытирая слёзы, спрашивает Гермиона. — В отличие от нас с Драко вы не слишком-то скрываете свои отношения. Ты понимаешь, что это убьёт Гарри, если он узнает?
— Он ничего не узнает. Мы с Забини друзья, — словно перед собой оправдывается Джинни, и Гермиона с мрачным удовлетворением отмечает, что теперь очередь той краснеть.
— Друзья не спят вместе, Джинни, — качает головой Гермиона.
Некоторое время они просто смотрят друг на друга, и на языке вертится так много слов, но никто не решается сказать хоть что-то.
— Он возвращает меня к жизни. Вот и всё, — наконец признаётся Джинни, печально усмехнувшись. — Но я не собираюсь с ним строить будущее. Я люблю Гарри. Поэтому после окончания школы... Всё будет кончено. Мы оба это знаем.
Гермиона вглядывается в глаза Джинни и видит, что, кажется, та верит самой себе.
Вот только не верит Гермиона.
— Тогда ты не смеешь меня судить. Потому что то, что происходит между мной и Малфоем, останется в стенах этой школы, — она делает маленький шаг навстречу. — И я прошу тебя: когда мы всё забудем, постарайся и ты забыть то, что узнала. Это должно оставаться тайной всегда.
Джинни выглядит ошеломлённой.
— Неужели вы на самом деле договорились это сделать, Гермиона? — еле слышно спрашивает она.
От её вопроса внутри начинает что-то корчиться, биться в агонии.
— Да, — отвечает Гермиона и отводит взгляд. — И мы... сделаем это.
— Я надеюсь, — шепчет Джинни и уходит, скрываясь за портретом Полной Дамы.
А Гермионе чудится, будто кто-то бьёт её под колени, заставляя осесть на пол.
И она больше не сдерживает слёз, окружённая сжимающим её пониманием, что её слова уже совершенно точно не правда.
И Гермиона цепляется за последнюю надежду, что они всё ещё не ложь.
* * *
Март мучителен. Первые дни у Гермионы ощущение, будто они с Драко вернулись на самый начальный этап их отношений, когда она пытается вырваться из его объятий, а он делает всё, чтобы дать понять: она для него ничего не значит. Но эти попытки убежать от правды столь жалки, они настолько пропитаны фальшью, что однажды, в середине месяца, Гермиона говорит:
— Хватит.
И Драко соглашается. Ей кажется, он чувствует облегчение.
В тот вечер они снова идут гулять и долго стоят возле тёмного озера, скрывшись от глаз любопытных школьников. Гермиона вздрагивает, когда Драко, хоть и несмело, всё же обнимает её за плечи. Она не видит его лица, но уверена: он сомневается и готов в любой момент убрать руки. Поэтому Гермиона сама чуть подаётся назад, прижимаясь к его телу сильнее, и накрывает холодными пальцами его ладони.
Они стоят так довольно продолжительное время, молча наблюдая за водной гладью, и оба словно стараются не дышать, заворожённые моментом.
— Джинни знает обо всём, — неожиданно говорит Гермиона, наблюдая, как одинокий листок, сорвавшийся с дерева, дрейфует на поверхности воды, подгоняемый холодным ветром.
Драко молчит, но Гермиона чувствует, что он немного напрягается.
— Я рассказала ей о том, что мы забудем. Что мы сможем забыть, — дрожащим голосом продолжает она.
— Я не хочу забывать.
Слова Драко будто разрезают их неумело сотканный саван лжи, давая жизнь чему-то, что оба так старательно хотели похоронить где-то внутри себя.
Гермиона задерживает дыхание, закрывает глаза и чувствует, как эмоции заполняют её. Ей требуется несколько секунд, чтобы заставить себя хоть немного успокоиться, и она медленно поворачивается.
— Ты же понимаешь — это закончится. У нас в запасе всего несколько месяцев...
— У нас в запасе целая весна, Грейнджер, — прямо смотрит на неё Драко таким взглядом, что у Гермионы подкашиваются колени, а в душе что-то трепещет. — Только одна весна.
Она смотрит на него, но не может сказать и слова: его чувства, которые она сейчас видит в глазах, совершенно обезоруживают, и Гермиона, следуя внезапному порыву, крепко прижимается к его груди, вцепившись в мантию. Ей страшно, что Драко оттолкнёт её или, что хуже, не сделает ничего, но проходит несколько мгновений, и он мягко кладёт ладони ей на спину, слегка притягивая к себе.
Ветер кружит вокруг них, принося с собой свежий запах зарождающейся весны, деревья будто шепчутся о том, чему стали свидетелями, а плавно скрывающееся за горизонтом солнце ласково гладит их лица последними лучами, словно успокаивая.
— Когда это закончится, — спустя какое-то время начинает Драко, — я хочу помнить. Я не хочу...
Он замирает в нерешительности, но Гермиона заканчивает предложение за него:
— ...забывать.
Кажется, он кивает, а у неё внутри всё кричит, желая вырваться наружу, и Гермиона не сдерживается.
— А знаешь, что? — порывисто отстраняется она и смело поднимает глаза на Драко.
— Что? — без тени усмешки спрашивает он, будто чувствуя, что может ненароком спугнуть её отчаянный, неправильный, но необходимый порыв.
— Я тоже, — наконец тихо произносит Гермиона. — Я хочу, чтобы это осталось со мной. Даже если это закончится.
Последние слова слетают с губ помимо её воли, и Гермиона понимает, что своим «если» даёт надежду тому, чего никак нельзя допустить. И Драко, ошеломлённый пониманием, несколько секунд смотрит на неё так, как никогда раньше, а затем накрывает её губы своими.
И Гермиона плачет, потому что это так прекрасно и откровенно.
Потому что в этом горьком, отчаянном, но таком нежном поцелуе выражено всё, что они не решаются сказать друг другу.
В эту ночь он снова приходит к ней, и они больше не «занимаются сексом», не «трахаются» и не «спят».
В перерывах между «этим» они вместе принимают душ и медленно ласкают тела друг друга, нежно растирая пену по коже, и в них в который раз пробуждается такое желание, которому оба не в силах противиться.
И уже с наступлением рассвета, когда Гермиона даже не просит, но Драко остаётся, ей в конце концов хватает смелости тихо признаться самой себе, проглотив ком в горле, что то, чем они занимаются, зовётся «любовью».
* * *
В апреле Гермиона уже честна с собой, хотя ей всё ещё не хватает сил быть честной с Драко до конца и быть честной с Джинни вообще, а та периодически кидает на неё многозначительные взгляды и с сожалением качает головой, поймав Гермиону на том, как та смотрит на Малфоя.
И она не знает, что делать. Она молчит о том, что они с Драко решили не применять заклятие, хотя не решили, что будет дальше, и от этого её съедает чувство вины. Гермиона смотрит на Джинни и вспоминает Рона, Гарри, всех тех, кто вряд ли ожидает от неё отношений с бывшим Пожирателем Смерти.
Кто никогда не сможет ей простить, если узнает, как непозволительно счастлива Гермиона бывает рядом с Драко.
И сейчас, когда их отношения уже настолько близки, что он иногда просто так её целует прямо посреди школьного коридора или шепчет что-то вроде: «На улице холодно — оденься теплее», она, помимо прочего, осознаёт, что с каждым днём мысль о расставании причиняет всё больше боли. И в глубине души Гермиона ищет выход, пытается найти равновесие, чтобы удержать вместе две важнейшие составляющие её жалкой жизни, пропитанной ложью, но пока не находит.
В конце апреля к ней неожиданно подлетает Мишель:
— Так вот на кого он меня променял.
Она смотрит на Гермиону с обидой и злостью, а та не знает, что сказать.
— Я видела вас двоих перед уроком. Не думала, что ты способна на такое, Грейнджер, — выплёвывает Мишель, и Гермиона осознаёт: та видела, как Драко целовал её в кабинете перед началом предыдущей пары.
— Послушай, всё не так...
— Он бросил меня, — перебив её, продолжает Мишель с блестящими от слёз глазами, — сказал какой-то бред о том, что мы друг другу не подходим. Конечно, я догадывалась, что он трахает кого-то, но и подумать не могла, что это ты!
Она делает шаг навстречу и с исказившимся от боли лицом осматривает Гермиону.
— И что он нашёл в тебе? Ты же даже не красива. Да ты просто уродина! — кричит Мишель, и внутри Гермионы всё замирает от шока и вмиг проснувшейся злости.
— Заткнись, — слышит она холодный голос Драко и медленно оборачивается. Он смотрит сквозь неё и выглядит очень, очень злым.
— Что? — словно не веря своим ушам, переспрашивает Мишель.
— Я сказал, заткнись и проваливай! — рычит Малфой и делает несколько шагов, испепеляя ту взглядом. — И если я хотя бы раз ещё услышу любое из тех гнусных слов, что ты сказала...
Гермиона не верит своим ушам, видя, как Драко наступает на Мишель, а та испуганно пятится.
— Но Драко, я же... Я просто любила тебя! А ты... Как ты мог позариться на... неё? Она же...
— Заткнись немедленно, твою мать! — кричит Драко и молниеносно выхватывает палочку, направив её прямо в лицо Мишель.
Он выглядит разъярённым.
Гермиона не осознаёт, как её рот слегка приоткрывается, а брови ползут вверх от изумления, но видит точно такое же выражение на лице Мишель.
— Ох, так значит... вы вместе, — опасно мягким тоном начинает Мишель, метнув в Гермиону полный отвращения взгляд. — Значит, вот кто тебе подходит, да, Драко? Ещё скажи, что ты любишь её!
Холодный смех разносится по пустому коридору, и Гермиона чувствует, как внутри всё сжимается в ужасе от осознания: Драко молчит.
Видимо, это замечает и Мишель, потому что её смех стихает, а в глазах расцветает искреннее изумление.
Ещё никогда тишина не была столь невыносимой, как в этот миг.
— Что? Значит это пра...
— Пошла вон! — срывается Драко и бросается к Мишель, но та, взвизгнув, разворачивается и бежит прочь. Она останавливается, лишь когда понимает: Малфой больше не преследует её.
Он выглядит абсолютно сломленным.
— Я отомщу тебе, Драко. Клянусь, я отомщу вам обоим! Чтоб вы подавились своей лю...
Последнее слово заглушает вопль Драко, и жёлтый луч врезается в стену, где только что стояла Мишель, скрывшаяся за поворотом.
Гермиона наблюдает, как Малфой прерывисто дышит, опустив плечи и голову, и она боится даже пошевелиться. В её голове просто не укладывается то, что произошло, то, что она услышала.
Это что-то настолько огромное, всеобъемлющее, кричащее, от чего она моментально чувствует себя беспомощной и такой ранимой, что кажется — любое слово, любой неправильный взгляд или жест окончательно уничтожит её.
И всё потому, потому что это...
— Это правда? — тихо спрашивает Гермиона, сглатывая ком в горле.
Она делает несколько шагов, всё ближе к пропасти. Драко молчит и не двигается, и Гермиона понимает — он стоит на самом краю.
— Драко, ответь мне, — с мольбой говорит она, подходя почти вплотную к нему. Её рука поднимается и нерешительно замирает в сантиметре от его плеча, когда он угловато разворачивается и тяжело смотрит на неё.
— Ты уверена, что хочешь знать ответ? — хриплым голосом интересуется он, и Гермиона шумно вздыхает, замечая, как блестят глаза Малфоя.
Она смотрит на него, как заворожённая, понимая, что своим ответом способна бесповоротно разрушить что-то.
Она понимает, что, скорее всего, делает ошибку, отвечая:
— Да, я хочу знать.
Драко горько усмехается и качает головой.
— Ты же и так уже знаешь. Зачем тебе это слышать, Гермиона?
Он впервые называет её по имени, и с её телом происходит что-то невероятное: его охватывает то ли трепет, то ли ужас, и Гермиона осознаёт: сейчас тот миг, когда они с Драко оба обнажены друг перед другом, когда их чувства, запрятанные глубоко внутри, вывернуты на поверхность, выброшены на берег отчаяния, и лишь от них двоих зависит, будут ли они жить.
— Скажи, — еле слышно просит она, занося ногу над пропастью, впервые не боясь упасть.
И Драко долго смотрит на неё, будучи совершенно уязвимым, прежде чем беспомощно выдыхает:
— Я люблю тебя.
И тогда они вместе падают, понимая, что теперь уже абсолютно точно не за что держаться.
Им уже не спастись, потому что Гермиона молчит, но всем сердцем вкладывает в поцелуй своё «Я тоже».
* * *
Она так и не решается сказать ему, а он и не требует. После того случая всё становится сложнее, ведь уже наступил май и прошли выпускные экзамены, а Гермиона до сих пор не знает, как быть. Она просто отчаянно старается провести с Драко как можно больше времени и ровно настолько наслаждается этими тайными встречами, насколько медленно умирает, понимая, что каждая из них должна стать последней. Словно в насмешку она почти каждый день получает письма от Рона и Гарри, которые пишут, как сильно хотят увидеть её, и в такие моменты Гермиона, как никогда, осознаёт, что в той реальности, где есть её дружба, взращённая годами, нет места отношениям с Драко, и уж тем более их взаимным чувствам.
Гермиона на распутье, и она, согреваясь в объятиях Драко, утыкаясь ему в шею, почти каждую ночь безмолвно молится, чтобы получить хоть какой-то намёк, ответ на вопрос, что делать дальше.
И она получает, вот только совершенно не то, что ожидает.
До выпускного вечера остаётся всего несколько дней, и она как раз задумчиво выбирает, что ей надеть, чтобы понравиться Драко, когда в окно стучится чёрная, как смоль, сова.
Уже один её вид не сулит ничего хорошего, но Гермиона убеждает себя, что ошибается. Её руки дрожат, когда она разворачивает письмо и начинает читать:
«Уважаемая мисс Грейнджер! До меня дошли слухи, что мой сын имел неосторожность завязать с вами отношения, оскверняющие репутацию нашей семьи. Думаю, нет смысла напоминать Вам, что испокон веков род Малфоев славился чистотой крови, а потому поведение Драко абсолютно неприемлемо. Однако я могу понять его, как мужчину: если женщина хитра и делает всё, чтобы соблазнить — легко поддаться, особенно в такой сложный период. Я могу предположить, что Драко вряд ли прислушается к моим словам, а потому решил написать сразу Вам в надежде, что Вы примете верное решение и прекратите портить жизнь моему сыну, как, впрочем, и себе самой. В противном случае, мне придётся поставить в известность о сложившейся ситуации мистера Поттера, а лучше — кого-то из членов семьи Уизли. Вы же наверняка утаили от них свой маленький грязный секрет?
Думаю, самым лучшим выходом будет Обливиэйт. Не хочется, чтобы Драко помнил об этой позорной связи, как не хочется, и чтобы кто-то из моих друзей, представляющих интересы нашей семьи, провёл с ним воспитательную беседу. Страшно подумать, чем это может закончиться.
Надеюсь на Ваше благоразумие, мисс Грейнджер.
С наилучшими пожеланиями,
Люциус Малфой».
Пергамент летит на пол, а Гермиона, закрыв рот колотящейся рукой, громко всхлипывает и в ужасе делает пару шагов назад.
Нет.
Нет. Нет. Нет!
Она не сможет, не сможет это сделать!
Но факты, слова, всё ещё звучащие в голове, говорят о том, что она должна.
И Гермиона плачет, зло смахивая на пол вещи, разбивая, круша, ломая, а затем беспомощно оседает на пол и кричит так отчаянно, как будто кто-то на живую отрывает часть её сердца, не заботясь об обезболивании.
Она слышит стук и обеспокоенный голос Джинни за дверью, но решается открыть только спустя пять минут.
— Что случилось? — испуганно спрашивает та, вваливаясь в комнату, а Гермиона, всхлипывая, просто дает прочитать письмо.
Джинни хмурится, а затем изумлённо качает головой. На её лице застывает искренний ужас, когда она смотрит на Гермиону.
— Откуда он знает?
— Мишель, та девушка с Когтеврана. Она знает, и она... Она рассказала, — еле выдавливает из себя Гермиона.
— Тогда нужно сделать так, как он сказал, — тихо начинает Джинни, настороженно смотря на Гермиону. — Вы же и так собирались это сделать, разве нет?
Гермиона долго смотрит на Джинни, безмолвно плача, и та понимает. Она громко вздыхает и зажимает рот ладонями.
— Нет. Нет, Гермиона!
Джинни качает головой, в то время как та начинает говорить.
— Сначала это был просто секс, ничего более...
— Нет, — шепчет Джинни, но Гермиона не останавливается.
— Только секс, но потом... Всё начало меняться. Мы стали меняться, и наши отношения...
— Гермиона, это страсть, поверь, я знаю! — делает к ней шаг Джинни, отчаянно пытаясь убедить.
— ... они стали другими. Мне хорошо с ним, Джинни! Ты не представляешь, как мне с ним хорошо, — чувствуя, как текут слёзы, с грустной улыбкой говорит Гермиона.
Джинни порывисто вздыхает и обхватывает её лицо ладонями.
— Нет, Гермиона, всё не так. Ты заблуждаешься, путая страсть с... — приглушённым голосом говорит она, и в её глазах блестят слёзы.
— Нет, я знаю! — вырывается из её рук Гермиона и, вскинув подбородок, смело озвучивает то, что так ни разу до этого и не сказала вслух: — Я люблю его, Джинни. Я люблю, понимаешь?!
Последние слова она кричит, а затем уже не может сдерживаться и даёт волю рыданиям.
Какое-то время она не слышит, не чувствует ничего, и лишь спустя минуты до неё доносится:
— Гермиона, пожалуйста...
Она открывает глаза и замечает, что Джинни сидит рядом и выглядит абсолютно подавленной.
— Просто подумай, что будет с Гарри, если он узнает? Он никогда тебе этого не простит. Что будет с Роном? Думаешь, он сможет принять тот факт, что девушка, которую он искренне любит, предпочла ему Пожирателя Смерти?! Это убьёт его, Гермиона, как же ты не понимаешь?
Но Гермиона понимает и сейчас, испытывая невыносимую боль, задыхаясь от безысходности, чувствует, что пока что не в силах принять решение.
Вечером она видится с Драко и, прежде чем успевает произнести хоть что-то, тот неожиданно говорит:
— Давай вместе уедем.
— Что? — ошеломлённо спрашивает Гермиона.
— После школы. Давай уедем вместе! Куда угодно: Франция, Италия, Германия — в любое место!
Она настолько ошеломлена, что не может найти слов. Гермиона думает — это шутка, а потому нервно смеётся, но, замечая серьёзный взгляд Драко, в ужасе произносит:
— Уедем? Ты предлагаешь... уехать?
— Ты хочешь быть со мной? — вместо ответа спрашивает Драко, глядя ей прямо в глаза.
Гермиона старается сдержать рвущиеся наружу слёзы.
— Да, — искренне отвечает она. — Но...
— Именно из-за этого «но» я предлагаю уехать. Никто не будет знать, Гермиона! Никто не будет...
— Я не смогу, Драко! — отчаянно перебивает его Гермиона. — Я не могу просто всё бросить и...
Она неопределённо проводит рукой в воздухе, ощущая, как с каждой секундой дышать становится всё труднее.
— Даже если я уеду с тобой, как это будет выглядеть? Мы же даже не встречаемся.
Драко замирает, а затем медленно подходит к ней, пристально смотря ей в глаза.
— Тогда выходи за меня.
Проходит несколько секунд, прежде чем первый шок отпускает Гермиону, и она переспрашивает:
— Что?
— Выходи за меня, Грейнджер.
Она безмолвно хватает губами воздух, но не может найти подходящих слов. Сердце стучит, как сумасшедшее, оно переполнено эмоциями, от которых Гермиону бросает в дрожь.
— Гермиона, выходи за меня, — уже тихо повторяет Драко и касается её щеки пальцами, и его слова звучат настолько отчаянно, неправильно, но ещё более желанно, что она всхлипывает и бросается к нему в объятия.
Гермиона плачет, понимая, что не смеет сказать «да», но хочет этого больше всего на свете, а потому выдавливает:
— Дай мне время до завтра.
И Драко соглашается.
Спустя несколько часов, измученная, обесточенная, обескровленная, Гермиона возвращается в гостиную и говорит ей, одиноко сидящей, склонившейся над книгой:
— Сделай это для меня, Джинни.
Джинни вздрагивает и поднимает на неё поражённый взгляд.
— Что случилось?
— Он сделал мне предложение. Он предложил мне уехать. И я знаю, что не смогу сказать «нет», если не забуду обо всём. Я не смогу его отпустить, Джинни, и поэтому... Сделай это для меня, пожалуйста. Заставь забыть.
Гермиона не замечает, с какой жалостью на неё смотрит та, когда соглашается, поклявшись сохранить секрет втайне.
На следующий день Гермиона идёт по тёмному коридору, как на закланье. Она уверена, что так будет лучше для них двоих, ведь она даже боится предположить, на что способен Люциус, пусть и в заточении, и совершенно точно знает, что будет с её близкими, если они узнают обо всём.
Увидев Драко, Гермиона едва сдерживает рыдания, зная, что с секунды на секунду она забудет, каким он может быть рядом с ней, а потому сгорает изнутри, умирает, едва не бьётся в агонии, прикасаясь к нему в последний раз. И, когда помещение озаряется вспышкой, она сама кидается под луч, но не успевает, а потому сидит рядом с потерявшим сознание Драко и плачет, крича:
— Нет! Нет, Джинни, нет! Не надо! Я найду выход, я смогу найти! Только не надо, прошу тебя...
Она крепко прижимает голову Драко к груди и с мольбой смотрит на Джинни, которая на какую-то секунду замирает в нерешительности, а затем вскидывает палочку:
— Прости, Гермиона, но так на самом деле будет лучше...
— Я люблю его! Люблю, люблю, люблю... — сквозь рыдания говорит Гермиона, и в лице Джинни что-то меняется.
— Нет, это не любовь, Гермиона! Ты не можешь его любить, — обречённо говорит она, в то время как по её лицу текут слёзы. — Прости.
С последним криком Гермионы пространство озаряет зелёная вспышка, и она чувствует, что падает с ускользающей мыслью — она только что совершила свою самую чудовищную ошибку.
Перед тем как закрыть глаза, Гермиона в последний раз смотрит на безмятежное лицо Драко и шепчет:
— Я люблю тебя.
А затем проваливается в пустоту и забывает, что когда-то на самом деле любила его.
***
Гермиона очнулась на полу. Голова дико раскалывалась, и ей потребовалось несколько минут, чтобы справиться с шоком и прийти в себя. Очень аккуратно она поднялась, оттолкнувшись руками от пола и села, оглядевшись по сторонам. Когда её взгляд наткнулся на Драко, Гермиона замерла, боясь пошевелиться.
Он стоял у стены, закрыв одной рукой лицо, и выглядел таким напряжённым, что, казалось, скажи она хоть слово, произойдёт что-то необратимое.
Стараясь не шуметь, Гермиона не спеша поднялась на ноги, и в этот миг восстановленные воспоминания дали о себе знать, заставив её взгляд увлажниться, а сердце бешено заколотиться от отчаяния. Словно почувствовав, что на него смотрят, Драко медленно отнял руку от лица и взглянул на Гермиону так, что лучше бы он закричал, сказал хоть что-нибудь, даже ударил, но не стоял молча, разъедая взглядом её лицо, вливая в неё новую порция боли, уровень которой и так зашкаливал.
— Драко... — повинуясь отчаянному порыву, сделала шаг к нему Гермиона, и в эту секунду тот резко сорвался с места и пошёл к выходу.
Прежде чем она смогла прийти в себя, он уже хлопнул дверью. И в миг, когда оглушающая тишина окутала Гермиону, она сама бросилась за ним.
Он почти бежал, и она едва успевала держать его в поле зрения, прося, умоляя остановиться, но Драко только всё стремительнее уходил прочь. Он с силой распахнул главные двери и выбежал на улицу, распугав столпившуюся у входа детвору. Не задумываясь, что она оставила своё пальто в Выручай-комнате, Гермиона выскочила вслед за ним и попала под ледяной ливень. Она бежала, что есть сил, не смотря себе под ноги, и в этот момент ей было плевать, что на улице дико холодно и она уже почти промокла насквозь. В голове стучала лишь одна отчаянная мысль: «Не дай ему уйти!», которая подгоняла её, давала силы и веру, что, может быть, ещё не всё потеряно.
— Драко, умоляю, остановись! — отчаянно прокричала ему Гермиона, почти догнав его, и услышала в ответ резкое:
— Нам больше не о чем разговаривать, Грейнджер.
— Нет, я должна объяснить... — не сбавляя темп, проговорила Гермиона.
Но Драко будто не слышал её, продолжая стремительно идти в сторону Хогсмида. Его кулаки были крепко сжаты, тело напряжено, и Гермиона всхлипнула, внезапно осознав, что, возможно, больше никогда не увидит его, что если он сейчас уйдёт, то уже никогда не вернётся.
И в последней отчаянной попытке его остановить она прокричала, собрав все чувства из глубины сердца, сосредоточив все эмоции в одной фразе, слетевшей с губ:
— Я люблю тебя!
Как только слова вырвались наружу, в небе прогремел гром и сверкнула молния, словно в ответ на её полный безумия порыв, и Драко замер.
Очень медленно он обернулся и с исказившимся лицом тихо переспросил:
— Что ты сказала?
Гермиона, вдохнув полной грудью, сделала два смелых шага к нему и повторила:
— Я люблю тебя, Драко! Ты единственный, кого я когда-либо любила.
Но он уже отрицательно качал головой, а в его глазах плескалась боль:
— Нет, Грейнджер, ты никогда не любила меня.
— Я любила, Драко! И люблю до сих пор! — упрямо топнула ногой Гермиона, злясь на саму себя, на свою глупость.
— Тогда зачем ты это сделала, Грейнджер? — с жестокой, горькой усмешкой произнёс Драко, делая к ней шаг. — Зачем лишила нас памяти, зачем... Зачем, Гермиона?
В его глазах было так много боли, разочарования и презрения, что она всхлипнула, стараясь сдержать слёзы.
— Я хотела её остановить. Я поняла, что не смогу это сделать, и хотела всё исправить...
Её неловкие слова прервал его злой смех, от которого всё внутри похолодело.
— Давай-ка я тебе кое-что объясню, Грейнджер, — вмиг перестав смеяться начал Драко ледяным тоном. — Я отказался от всего. Наплевал на семью, послал к чёрту свои прежние представления и готов был забыть про всё, что было раньше, начав новую жизнь с тобой. Я готов был пожертвовать всем, всем, понимаешь? Только чтобы ты была рядом. Поэтому...
Он сделал ещё один шаг и скривил губы в горькой усмешке, в то время как ледяной порыв ветра больно хлестнул Гермиону по щеке.
— Ты ни черта не знаешь про любовь, Грейнджер. Ты и понятия не имеешь, что это такое, если смогла так просто отказаться от всего.
Сказав эти слова, он резко развернулся и пошёл прочь.
— Нет, Драко, прошу тебя! — бросилась к нему Гермиона и вцепилась в его руку, которую он тут же раздражённо отбросил.
— Не смей прикасаться ко мне! Не смей даже подходить ко мне, Грейнджер, — яростно выплюнул Драко.
Гермиона замерла, чувствуя, как медленно погибает под его взглядом, а потому произнесла первое, что пришло ей в голову:
— Но ты же любишь меня, Драко! Мы сможем преодолеть, это же правда, что...
— Хочешь услышать правду, Грейнджер? — жёстко произнёс он, и его глаза опасно сверкнули. — Тогда слушай. Я проклинаю тот день, когда позволил себе ввязаться в это дерьмо, а ещё...
Он сделал один неторопливый шаг в её сторону.
-... я презираю себя за то, что когда-то смог полюбить тебя.
Каждое его слово сочилось такой болью и презрением, что Гермиона почувствовала, как задыхается.
— Поэтому всё кончено, Грейнджер. Забудь обо мне. В конце концов, тебе это уже удавалось сделать.
У Гермионы не было сил пытаться остановить его вновь, потому что она понимала — теперь это действительно конец. Она смотрела на его стремительно удаляющуюся спину и захлёбывалась в рыданиях. Слёзы смешались с дождём, а гром заглушил её отчаянный крик, когда она рухнула коленями в грязь, чувствуя, как что-то в ней сломалось.
И виновата в случившемся была только она одна.