Лето с привкусом мелодии флейты

~~~       Кацуки может с полной уверенностью сказать, что он не помешался и он не пытается изображать из себя сталкера. Он просто все еще пытается понять, что с Изуку не так, и зачем тот притворяется.       И присутствие этого вопроса имеет определенный смысл.       Да, Кацуки наблюдает за ним. В перерывах между репетициями группы в их с парнями домике он прогуливается по лесу, иногда играет в волейбол в спортивной зоне, иногда заглядывает на кухню, перехватывает чего-нибудь вкусненького… И все же каждый раз он так или иначе забредает на территорию духовых. Проходится меж учебными домиками, здоровается с друзьями и знакомыми, иногда поддерживает легкую беседу. Единственное, что его интересует — домик номер шесть. Деревянный, двухэтажный, покрашенный в костяной цвет флейты и с темной крышей цвета кларнета.       Внутри него каждый день с десяти до одиннадцати и с трех до четырех занимается чертов дружелюбный, вечно улыбчивый дудочник. С того дня как Кацуки усаживается за свой новый личный стол — за которым так неожиданно/случайно сидит этот самый дудочник со своими прихвостнями — он просиживает по два часа в день под приоткрытыми окнами музыкального класса духовых. Чаще всего он слышит очень и очень много лишнего: узнает, что мальчишка немного сдружился с двумордым, а еще с щекастой, но при этом он тихоня, хотя и слишком уж дружелюбный, а его смех… Кацуки слышит смех дудочника на третий день с того момента, как выбирает себе новый стол. Занятие только-только заканчивается, учитель покидает класс, оставляя ребят собирать свои инструменты. Все привычно начинают болтать, а затем кто-то из этих придурков отпускает не слишком пошлую, только если совсем немного, шутку.       Многие начинают смеяться, кто-то даже довольно громко, но поднимающийся с покрова еловых иголок Кацуки неожиданно различает лишь негромкий, сдержанный смех своего дудочника. Сердце самую малость заходится в суматошном беге, его сердце падает и, кажется, даже разбивается… Кацуки вжимается в стену под самым окном и пытается спокойно дышать. Даже звук, который издает этот придурковатый дудочник, оказывается просто до дрожи в коленях милым.       И к слову о звуках… Вся суть не только в том, что Кацуки хочет разоблачить его, показать всем, что дудочник не такой уж хороший. Нет. На самом деле он просто хочет услышать на что тот способен.       И в один из таких погожих, теплых дней, мягко пожевывая еловую иголку и сидя под окнами музыкального класса, Кацуки, наконец, слышит именно то, чего так жаждал. Он слышит, как дудочник, наконец, подхватывает своими нежными тонкими пальчиками свою дуду, а затем подносит ее к своим прелестным, мягким губам.       Нет ни второго, ни третьего фона. Нет ничего, что могло бы испортить эту прекрасную чарующую мелодию. Нет ничего, что помешало бы дудочнику вновь украсть его сердце своей медленной, успокаивающей мелодией, похожей больше на сладкий, молочный коктейль, чем на музыку или что-то подобное.       И Кацуки чуть сглатывает. Вздыхает. Он очень и очень любит молочный коктейль. Особенно шоколадный. А мелодия дудочника такая… Прохладная и сладкая.       Дело не в том, что она ко всему прочему еще и милая. Черт побери, в последние дни все, что так или иначе связано с этим дурацким дудочником, по определению становится милым, так что… Кацуки сплевывает горьковатую иголочку, а затем запрокидывает голову, не имея сил перестать прислушиваться, только бы уловить каждую неимоверно красивую ноту. Затылок ощутимо встречается со стеной, но ему до этого и дела нет. Вытянув руки вперед и уложив локти на согнутые колени, Кацуки смотрит вверх.       Небо прекрасное и чистое. Внутри разливается сладкая гармония, такой странный покой, чем-то похожий на тот, который возникает в те редкие моменты, когда они с мамой обнимаются. На самом деле характер всеми любимой Мицуки намного более несносен, чем многие думают, но это не важно.       Ничего не важно.       И Кацуки смотрит вверх. Сосны тоже тянутся вверх. Они врезаются острыми верхушками в небо, держат его, даже не прогибаясь. С секунды на секунду ему кажется, что одно из облаков вот-вот зацепится за одну из сосенок, и тогда ведь кому-то придется лезть высоко-высоко, снимать ее… В его голове становится не пусто, но и не полно. Такой прекрасный, вкусный баланс, что на губах появляется легкая, невесомая улыбка.       А мелодия этого милого дудочника все льется и льется из приоткрытых окон… Кацуки понимает, что, если посмотрит со всех сторон — как и хотел — то скорее всего он так никогда и не сможет забрать свою душу назад. Только вот плохо ли это?..       Он не знает. Дудочник выглядит ответственным, но при этом хлипким. Выглядит храбрым — судя по тому, как раз за разом заговаривает с ним, да еще и сам — но при этом немного жалким.       Кацуки не уверен будет ли его душа в сохранности, если он отдаст ее вот так просто. Так-то у него нет никаких предубеждений и чего-то подобного, у него нет объективной ненависти и злобы к этому дудочнику, но все же… Достоин ли он, чтобы вот так просто заполучить себе его, Кацуки, сердце?.. Его сильное, храброе и достойное намного большего сердце?       Этого Кацуки не знает. Он так и не дослушивает ту мелодию, а на следующее утро берет в столовой еще одну булочку без изюма. За прошедшие дни Эйдж начинает жаловаться, что он выглядит слишком уж задумчивым, и парень посылает его нахрен. И снова, и снова, и снова. До бесконечности.       Очень часто он смотрит на дудочника, пока тот не видит. Еще чаще замечает, что во время их редких разговоров, тот даже глаз на него никогда не поднимает. Нет, правда. Ни единого разу не поднимает.       Это тоже заставляет его задуматься. Все, что происходит, заставляет думать снова, и снова, и снова.       Вокруг уже начинают расходиться шепотки. Кто-то даже пытается делать ставки, как скоро Бакугоу Кацуки изобьет свою новую жертву, но стоит ему в один из вечеров подловить зачинщика у его домика, как все разговоры тут же прекращаются. Просто в один момент.       Иногда Кацуки вспоминает о том, что большинство ребят — даже те, кто уже не в первый раз оказывается с ним в одной смене — считают его тупоголовым гением с неразвитым контролем гнева, и это крайне выбешивает. Особенно в моменты присутствия первоначального раздражения. В то же время обычно это больше смешит его, чем действительно беспокоит: каждый раз все эти идиоты понимают, что были не правы, когда видят не ту его реакцию, которую предсказывали в своих сценариях.       Однако, вся эта шумиха, разрастающаяся вокруг его «дружбы» с дудочником становится чем-то просто невероятным. Половина лагеря считает, что к концу смены готовится просто масштабнейшая шутка для бедного мальчишки, другая же половина тихо похихикивает с его, Кацу, немного «кривой» ориентации. Кацуки узнает об этом довольно быстро и именно поэтому также быстро находит белобрысого Югу, который как раз-таки и оказывается зачинщиком всех сплетен, и парой хорошеньких слов, да тройкой ударов убеждает его завалиться к чертям.       Слухи не исчезают, но все прекрасно осознают, что могут пострадать, если будут шептаться настолько явно. Этого ему, Кацуки, становится достаточно.       Он прекрасно понимает, что будет в центре внимания всегда, но все же никто не имеет права забывать о гребанном уважении в его присутствии. К тому же дудочник выглядит таким ломким… Иногда его лицо вспыхивает так, будто вот-вот и правда загорится. Много позже таких моментов Кацуки думает, как мальчишка среагировал, если бы узнал обо всех тех слухах/сплетнях, что полнятся день ото дня.       И результат ему не нравится. Дудочник, который начнет избегать его, не нравится ему тоже. Так же, как и дудочник, который лишится всех этих своих друзей из-за подпорченной репутации.       Однако он все же оказывается не единственным, кто наблюдает за дудочником. Точнее, даже не так… Он просто находит себе союзницу. Хотя, Джиро скорее сама приходит к нему в тот же вечер, когда дудочник получает свою вкусную булочку. Приходит, усаживается на его постели, пока Кацуки чуть поднастраивает гитару, а затем говорит, что его могут посадить. Он определенно точно каменеет, молча радуется, что парней в домике нет, а после поднимает на подругу недоверчивый взгляд.       — Боже, твое лицо… — Джиро смеется, качает головой и только после уточняет: — Но на самом деле я не знаю. Просто мальчишке твоему шестнадцать только в прошлом месяце исполнилось, так что… Да к тому же это его первый раз. Тут, я имею в виду. — собственная игра слов заставляет ее рассмеяться громче.       Кацуки все еще медлит, а затем закатывает глаза. Вспоминает, как дудочник с легким волнением на лице говорил ему о том, что совсем скоро ему исполниться семнадцать и что он уже почти взрослый, и парню становится смешно. Почти до колик.       Но все же он не стремится начинать разборки, выяснять правду… Пока что он лишь наблюдает, разведывает территорию. И неторопливо возвращается в привычный для себя ритм. Ритм развлечений. ~~~       Кацуки приносит ему булочку.       У Изуку еще не было отношений, но даже он понимает, что этот жест довольно…приятный. Очень приятный и очень вкусный.       В то утро он удушливо краснеет, бормочет благодарность и понимает, что, возможно, Кацуки не хочет его убить. Ведь если бы он хотел его убить, он бы не стал ждать, да к тому же не стал кормить его сладостями.       Внутри его головы это даже выглядит логично, но по сути… Проходит всего пару дней спокойствия — теперь Кацуки приносит ему сладости не только на завтрак, но иногда и на ужин — а затем Кацуки все же приходит за ним.       Утро выходит привычно теплым. Он тянет длинные рукава тонкой кофты на костяшки, все еще чуток комплексуя из-за шрамов, которых никто даже и не замечает, и выходит из здания столовой. Ииды и Минеты рядом нет, потому что они уже разошлись по своим делам, а Очако как раз прощается с ним… Стоит ей отвернуться, как его запястье перехватывает сильная, теплая ладонь. Изуку чисто рефлекторно дергается в другую сторону — не столько от неожиданности, сколько из-за того, что кто-то схватил его за руку, хоть и поверх ткани кофты — и только после оборачивается.       — Передвигай ходулями быстрее. Дело есть.       Оказывается, что это Кацуки, и он утягивает Изуку вначале за угол столового корпуса, а после все дальше и дальше. Мальчишка не упирается просто потому, что даже подумать о таком не может. Он послушно быстро-быстро идет следом, но все же хотя бы пытается узнать, куда его так тянут:       — Ч-что… Что за дело?.. Эй… П-подожди! — понимая, что Кацуки тянет его все ближе и ближе к территории духовых, Изуку неожиданно начинает упираться и даже дергает рукой, пытаясь вырвать запястье из сильной хватки. Хорошо еще, что парень тянет его не по основным тропинкам, а просто сквозь хвойный лес, и ребят тут почти нет.       Ведь по лагерю ходят слухи. Изуку знает о них, потому что среди его друзей есть Минета, который буквально сам является сосредоточием всех-всех сплетен и, конечно же, только услышав об их с Кацуки «интрижке», тут же рассказывает о ней самому Мидории. Внутренне крича, мальчишка реагирует спокойно, все отрицает. Но на самом деле даже не знает, что и думать.       Слухи и чужие шепотки его не волнуют. Слишком уж много лет Изуку провел тет-а-тет со своими шрамами, чтобы задумываться о том, что судачат ребята вокруг, однако, их отношения с Кацуки ведь не спрячешь под рукавами длинной кофты. Отношения?.. Сомнительно. Очень сомнительно. Возможно, зачатки дружбы, но уж точно не отношения в их романтическом плане.       Точно ведь?.. Мальчишка не знает.       Так вот он дергает рукой и неожиданно вырывает ее. По инерции отшатывается назад, отскакивает на несколько шагов, пытаясь устоять на ногах. Его не волнуют шепотки за спиной, но все же появляться в секторе духовых почти рука об руку с Кацуки… Это будет слишком неловко и слишком смущающе.       — Какого хрена блять?! Я же сказал, быстрее!.. — Кацуки раздраженно оборачивается, сжимает зубы, начиная злиться, что этот тупой дудочник не следует за ним слепо и послушно. Он осматривает его с головы до ног, а после вновь возвращается к глазам. Сжимает руки в жесткие/однозначно взбешенные кулаки.       — Я никуда с тобой не…п-пойду. — Изуку дергает головой в отрицательном жесте. То, как Кацуки неожиданно начинает прессовать его, немного пугает, но мальчишка старается не тушеваться. Тоже сжимает ладошки в кулачки, шумно выдыхает, насупливается. — Если бы… Если бы тебя вот так дернули и повели…неизвестно куда…ты бы тоже вскинулся.       Его голос дрожит. Да, Изуку боится боли, но не боится признаться в этом. Он все еще, даже пять лет спустя, иногда опасливо косится на собственные руки, так что уж говорить об обычной драке? Говорить тут нечего.       И все же говоря, мальчишка пытается воззвать если не к разуму, то по крайней мере к логике парня напротив. Услышав его слова, тот и правда замирает. Чуть задумчиво хмурится, чуть поводит носом, а затем хмыкает.       Протягивает Изуку раскрытую ладонь, говоря:       — Хочу устроить шутку. Пошли со мной, дудочник, тебе понравится.       Оскал его губ превращается в более спокойную усмешку. Изуку косится на определенно мягкую и теплую ладонь, сжимает пальцами длинный рукав своей кофты. Этот шаг очень и очень сложен для него, но сообщать об этом Кацуки не хочется, и поэтому, потянувшись вперед, мальчишка невероятно осторожно берет его за руку.       Ладонь парня действительно оказывается теплой и мягкой. Кончики, да и подушечки пальцев, правда, шершавые, но это даже немного приятно.       — Только чур никого не бить. И не…не обижать. — Изуку делает шаг, затем еще один. Кацуки уже разворачивается и тянет его дальше, но мальчишка поспевает за ним. Хотя на самом деле именно парень подстраивает под него свой темп, но это… Это не так уж и важно. Это совсем пустяк.       — Ох, ну раз сам дудочник этого попросил… Как же мне ему отказать?.. — Кацуки смотрит на Изуку с надменной иронией, но его слова не звучат обидно. То, что он даже и не собирается следовать последней просьбе Изуку — очевидно, но все же до странного мягко/весело. Мальчишка и сам понимает это, давит добрый смешок, так и не произнося его вслух. ~~~       Его опасения оказываются пустыми и ошибочными. До занятий в домиках на территории духовых остается около десяти минут, но все ребята еще сидят по домикам после завтрака. Никто не видит, как они тайком пробираются между деревьев, держатся за руки и просто… Они просто делают это вместе.       Если вначале Изуку еще чувствует себя более-менее нормально — если не считать того, что его сердце бьется быстро и сильно — то через пару минут его ладонь начинает судорожно потеть. Она становится немного склизкой и влажной, мальчишка нервничает от этого лишь сильнее, с секунды на секунду ждет, что сейчас Кацуки отшвырнет его руку прочь/как можно дальше, но этого не происходит. Ни через минуту, ни через пять.       Кацуки просто продолжает крепко/спокойно/уверенно держать его ладошку в своей.       Домик номер три встречает их тишиной. Главная дверь пока что закрыта, а внутри пусто, но Кацуки тянет его за угол, а затем, наконец, останавливается. Прямо над ними не до конца закрытое окно.       — Заберешься сам или тебя подсадить? — он, наконец, отпускает его руку, без комментариев/выражения отвращения на лице вытирает ладонь о ткань джинсов и смотрит на Изуку. Бровь вопросительно вскидывает.       — Я… Я не…       — Ой, да ладно тебе, дудочник! Возможно, это самое интересное приключение в твоей скучной жизни, черт побери. — Кацуки сводит брови немного саркастично, а затем сплетает ладони, словно делая подставку. И кивает на невысокий карниз. Шаг, два… Забраться в окно намного легче, чем можно подумать, особенно если домик одноэтажный.       — Я… Прости, я… — Изуку хмурится и сам, немного скорбно/немного жалостливо. Он действительно боится, что они попадутся. Он действительно боится, что в самый его первый раз в лагере его выгонят еще даже до конца самой первой недели, ведь это будет до ужаса обидно. Мама в нем разочаруется.       Но Кацуки не желает принимать отказ. Похоже, такого слова, как «отказ», просто нет в его лексиконе. И его челюсти почти слышно скрипят, желваки переходят под кожей, а в глазах появляется раздражение. Однако…       Когда он приоткрывает губы и шепчет, шепот его звучит мягко/осторожно/поддерживающе:       — Малюсенькая шалость, дудочник. Тебе понравится, обещаю.       Изуку смотрит все еще с сомнением, уже хочет качнуть головой, развернуться и вовсе сбежать, но затем заглядывает парню в глаза. Во взгляде Кацуки нет этого вязкого/мешающе-песочного чувства, словно он терпит Изуку из последних сил и только и ждет, когда же сможет избавиться от него.       Звука скрипящего на зубах песка в воздухе нет тоже.       Кацуки словно нравится его общество. Ему нравится просто быть рядом и… Неужели все так просто?       Изуку теряется, но его голова не делает отрицательного кивка, а наоборот кивает положительно. И он делает шаг навстречу. Губы парня напротив растягиваются в невероятно обворожительной ухмылке, а он сам опускает колено на еловые иголки и подставляет руки.       — Один шаг ко мне на руки, второй на карниз, а затем схватишься руками за подоконник. И я тебя подсажу. Все понял, музыкантишка?       — Я — флейтист. — Изуку немного гордо вскидывает голову, а затем невероятно осторожно ставит ногу, обутую в ярко-красный высокий кед, на сплетенные руки парня. И тут же делает шаг, тут же протягивает руки к окну. Кацуки лишь смеется за его спиной, отвечая:       — Да-да, дудочник, я знаю, что ты любишь свою дуду.       Борясь с немного несвойственным ему желанием закатить глаза, Изуку фыркает, а после в край неловко/неаккуратно/словно неповоротливый бычок забирается в класс. Точнее вваливается в него, немного пропрыгивает по полу, стараясь удержать равновесие. Но к собственной радости, когда Кацуки с хищной грациозностью забирается внутрь, мальчишка уже осматривается, поправив и одежду, и ориентацию в пространстве.       — Так и…что ты хотел сделать? — мальчишка оборачивается, с интересом следит за тем, как Кацуки вытаскивает из карманов пару упаковок бумажных салфеток, а еще коробок спичек. Он подходит ближе.       — Если трусишь, можешь не пихать салфетки в инструменты. Червяков я тебе сам не дам, но. Ты можешь немного расстроить инструменты. Договорились, дудочник? — Кацуки отвлекается от всех своих богатств, поднимает на него глаза, ожидая определенно положительного ответа.       Мальчишка больше не робеет так уж сильно, но все же медлит прежде чем ответить. Медлит, и медлит, и медлит. Переступает с ноги на ногу.       — Ты… Ты собираешься насыпать червячков в…в трубы? Я… Я не уверен, что это правильно, и… — он не выражает прямого и явного согласия стать сообщником, но немного напряженно отступает к близлежащему саксофону. Удовлетворенный этим Кацуки кивает, затем вновь прячет салфетки и берется за коробок.       — Только лишь в одну трубу. В свою защиту скажу, что этот чувак очень и очень мерзкий и злобный. Ужас просто. Местный гроза елок, да булочек с изюмом, хах… — Кацуки разворачивается и направляется к трубе в самом первом ряду. Переходящий уже ко второму инструменту Изуку только тянется к клапанам, но замирает. Чуть кашлянув прежде, уточняет:       — Ты… Ты ведь подошел к трубе Шото, ты знаешь?.. — даже не глядя, Изуку совсем чуть-чуть расстраивает пару клапанов и уже делает шаг дальше. А Кацуки вдруг разражается смехом.       — Вот и я о чем говорю! Ужасный это человек, дудочник!.. — его глаза блестят шкодливым весельем, а на губах переливается усмешка. Приоткрыв коробок, Кацуки выкидывает все его живое содержимое в раструб. Довольно хмыкает.       Изуку больше ничего не говорит. Он пока что не понимает, что тут такого уж веселого, и старается не слишком портить инструменты. Однако Кацуки следует за ним почти что по пятам, то проверяя расстроенные клапаны, то пихая салфетку в очередной раструб.       Он выглядит очень и очень довольным. Слишком довольным.       Они управляются за десять минут. Секунда в секунду перед приходом преподавателя с первыми учениками. И именно это становится их главной проблемой, ведь когда раздается оглушительный звук поворота ключа в замочной скважине, Кацуки с Изуку находятся слишком далеко от окна, через которое пришли. Они переглядываются синхронно, но у бывалого, привыкшего к собственным проделкам парня все же реакция срабатывает быстрее. Одно движение, второе, и он уже утягивает Изуку в кладовку. Закрывает за ними дверь в тот же момент, когда открывается дверь входная.       У Изуку сердце вновь бьется где-то в горле, а адреналин разбегается по телу вместе с кровью. Он пятится к окну, оступившись о какой-то старый, поломанный стул, чуть не падает.       Кладовка узкая. По стенам висят пыльные, посеревшие полки, на полу, чем ближе к окну, тем больше коробок/поломанного хлама. Кацуки оборачивается от двери, осматривается, а затем невероятно тихо подхватывает с пола почти целый стул. Развернувшись, он подпирает им дверь и, наконец, отряхивает руки таким жестом, словно невероятно доволен всей своей работой.       Он то доволен, а вот сам Изуку…       — Мы… Что мы будем делать? Я не… Я не могу вылететь отсюда, я не… — мальчишка мотает головой, сглатывает, но парень лишь палец к губам прикладывает, одним взглядом заставляя заткнуться.       За дверью ребята начинает рассаживаться за инструменты и постепенно начинают замечать, что что-то не так. Кацуки делает всего пару шагов в сторону Изуку, а заодно и окна, когда какая-то слишком внимательная девчонка неожиданно визжит «Червяк!».       И тут начинается хаос.       Конечно, бояться им нечего, ведь вряд ли кто-то решит зайти в кладовую, где один лишь хлам, да мусор, но все же… Кацуки проходит мимо Изуку, переступает через коробки/стулья/поломанные инструменты и оказывается у окна. Пытается дернуть защелку, но… Та не поддается.       Изуку охватывает все больший ужас. Он не мог бы назвать себя таким уж большим трусом, но все же он мог бы назвать себя довольно умным. Довольно реалистичным. И оказавшись в западне, а до этого хорошенько нашкодив, мальчишка довольно реалистично видит свое будущее. То есть видит вылет из лагеря.       Кацуки тихо раздраженно рычит, оборачивается. Язычок защелки слишком маленький, чтобы можно было ухватиться за него пальцами или хорошенько подтолкнуть, ведь он определенно застрял, и парень пытается найти хоть что-нибудь себе в помощь. Шепчет:       — Мне нужно что-нибудь крепкое и небольшое, дудочник. Собери мозги в кучу, черт побери, я не позволю им выпереть тебя, но этого и не потребуется, если ты поможешь нам освободиться прямо, блять, сейчас. — в его голосе слышно напряжение, но оно все же далеко от злости. Изуку не знает супер ли это способность, но настроения Кацуки он чувствует необычайно точно. Тут же начинает крутиться, осматривать полки.       За дверью шум не прекращается. Судя по крикам черви оказываются слишком быстрыми, разбегаются по полу, и ни у кого не находится желания ловить их голыми руками. К тому же девчонки все еще визжат от отвращения и страха.       Мальчишка замечает отломанную половинку прочного гобоя, как раз в тот момент, когда преподавательница, наконец, повышает голос до крика и успокаивает всех, а после дает кому-то задание: сходить в кладовку за тряпкой.       Изуку осторожно переступает через коробки на полу, продвигаясь ближе к нужной полке и окну, и старается не задеть их. Он не знает, что именно внутри, но оно выглядит мутно-блестящим и определенно слишком громким. Слышит фразу учительницы мальчишка именно в тот момент, когда привстает на носочки, лишь бы дотянуться до нужной полки.       Он и сам не до конца понимает, что за дрожь проносится по телу, но нога его дергается, Изуку оступается и — уже сжав в пальцах этот чрезвычайно нужный кусочек гобоя — начинает так глупо лететь лицом прямо на полку с какими-то острыми сменными частями для инструментов. По пути он еще и задевает одну из коробок.       За миг до того, как зажмуриться, Изуку думает лишь о том, что Кацуки захочется очень сильно его поколотить за весь этот оглушительный шум. Точно захочется.       Однако, ни о чем больше мальчишка подумать не успевает. Даже испугаться по-настоящему того, что вот-вот лишиться глаз, если еще не жизни, не успевает.       Поперек груди его перехватывает сильная рука и дергает назад. Раздается еще больше шума, но теперь уже из-под ног дернувшемуся наперерез падению Кацуки.       — Надо же, какой улов: целый дудочник. Теперь ты мне должен одну игру на своей дырявой дудке. — парень замирает позади, прижимает его к себе, выпрямляя, и пару раз хлопает по боку, будто бы говоря, что все обошлось/бояться больше нечего. Свободной рукой, он вытягивает из пальцев Изуку кусок гобоя, тут же отстраняется.       Все еще пытаясь проморгаться/отдышаться, Изуку оборачивается ему вслед. Он все еще не чувствует такого сильного удовольствия от происходящего, но сердце его бьется так отчаянно… Так страстно… В груди все разрывается от облегчения, от ощущения, что обошлось, что все почти вышло. Хоть это и далеко не шалость, а целая гадость… Какая разница?.. На самом деле они не испортили ни единого инструмента. И на самом деле это воспоминание позже действительно станет одним из самых веселых.       Изуку только-только усмехается на самый уголок губ, как ручка двери тут же вздрагивает. Его глаза вновь напряженно расширяются. Обернувшись, мальчишка видит, что Кацуки дверь подпер прочно/мастерски, и открыть ее будет не так-то просто снаружи. Но если приложить силы…       Парень у окна прикладывает их и рывком сбивает щеколду прочь. Раздается перезвон, но он много тише того, что разносился пару секунд назад от коробок. Дернув окно вверх, Кацуки поднимает его до упора, а затем быстро перелезает через подоконник.       — Эй! Там кто-то есть?! Откройте дверь! — в дверь стучит тяжелый кулак, а голос Шото звучит обозленно/гневно. Изуку нервно сглатывает, вновь оборачивается к окну.       Именно в этот момент Кацуки спрыгивает.       — Откройте дверь, я сказал! — Шото даже не собирается униматься. Похоже, он понял, что негодяи спрятались в кладовке. Пока Изуку медленно пятится — осторожно прощупывая путь, чтобы не оступиться вновь — парень уже подается на дверь всем телом, явно желая попросту выбить ее.       Из окна, снаружи, доносится нетерпеливый голос Кацуки:       — Дудочник, черт бы тебя побрал, ну-ка давай выходи! Я не собираюсь тебя тут век ждать, живее!..       — Кацуки, если это ты!.. — Шото вновь наваливается на дверь плечом, и стул жалобно стонет. Его ножки скользят по пыльному полу на несколько сантиметров.       Изуку замирает уже у самого окна, присаживается на него, все еще не имея сил оторвать взгляда от двери. Та будто бы приковывает к себе внимание, сама не отпускает его. А затем в бок прилетает шишка.       Она, обычная и довольно болезненная при встрече с его мягкой плотью, просто разбивает все оцепенение вдребезги. Мальчишка стряхивает этот странный транс, начинает двигаться быстрее, перекидывая вначале одну, после вторую ногу через подоконник.       Кацуки уже давно внизу, и он тянет к нему свои сильные руки. Машет/подзывает.       — Давай же, дудочник! Если он нас заметит, начнется настоящая война. Давай же… — Кацуки подходит ближе, определенно собираясь ловить непутевого трусишку. А Изуку лишь напряженно впивается пальцами в дерево подоконника. Под этим окном небольшой скос и высота много выше, чем под тем, в которое они забирались в начале.       Изуку охватывает волнительный трепет.       Он делает малюсенькое движение, сползает чуть-чуть дальше, но тут в дверь раздается самый громоподобный удар. И его вновь охватывает это глупое/неуместное каменное чувство. Мальчишка уже хочет мотнуть головой, отказаться, выбрать для себя кару — что кажется ему много предпочтительнее, чем падение — но Кацуки лишь напряженно поджимает губы и рычит:       — Я тебя не уроню, блять, слышишь?! Поймаю и не отпущу. Давай! — его голос внушает уверенность с такой же оглушительной силой, с какой внушал трепет на самом первом концерте.       Подавшись вперед рывком, Изуку просто прыгает. Зажмуривается.       И Кацуки, конечно же, ловит его. По-другому и быть не может. Кацуки ловит его, тут же ставит на землю, а затем хватает за руку движением, в котором проглядывает нечто более привычное, чем должно быть во время второго объятия ладоней. Это самое, привычное, окончательно пробуждает Изуку.       — Кацуки!       Из кладовой выносится оглушительный грохот, а затем и крик. Это кричит Шото, в раструб чьей трубы Кацуки насыпал червей.       Последняя мелькнувшая мысль кажется Изуку смешной. По телу разбегается легкий, электрический ток от удовольствия освобождения/от легкости спасения. Кацуки рывком тянет его за собой, за угол, и тут же срывается на бег.       Изуку не слишком умеет бегать, но когда его руку держит рука Кацуки, все кажется таким податливым и простым/возможным. Изуку бежит. И по-настоящему счастливо смеется.       Шото так и не удается заметить их на месте преступления. ~~~