Наверное, это ужасная идея

На подходе к своей каюте он видит стоящего в коридоре Спока. — Я могу тебе чем-то помочь? — осторожно спрашивает Кирк, избегая прямо смотреть Споку в глаза — он не хочет вспоминать о той игре, что так долго вел, только не сейчас. — Мне нужно поговорить с вами. Кирк кивает, и его сердце вовсе не пропускает удар, нет, это было бы нелепо и неуместно. Спок выпрямляется даже сильнее, чем обычно, и говорит: — Полагаю, я должен принести вам свои извинения. — Тебе не нужно извиняться передо мной, — отвечает Кирк чуть быстрее, чем нужно. — Я вынужден настаивать. Сегодня я был неправ, говоря вам о необходимости сохранять тишину и спокойствие во время нашего пленения, а также, если бы вы прислушались к моей рекомендации вернуться на «Энтерпрайз», когда это было возможно, мы могли бы никогда не найти «Победу»… Кирк прерывает его. Он знает, что того требовала логика ситуации, но даже слышать об этом спокойно не может, пусть даже у Спока и благие намерения. — Мы не можем так рассуждать, Спок. Важно то, что в конце концов никакого дополнительного вреда нанесено не было. — Но, капитан… — Джим. Зови меня Джим. — Джим, — с запинкой произносит Спок, и Кирк чувствует странное удовольствие, — я хотел бы извиниться за свое отношение к вам, а не за итог высадки. — А, — говорит Кирк, — тогда продолжай. Но Спок медлит. Он опускает взгляд на свои сапоги и расцепляет сжатые за спиной руки. — Я стремлюсь во всем почитать мое вулканское наследие. Я всегда к этому стремился, но с момента уничтожения Вулкана мое стремление к логике, возможно, стало… чрезмерным, — Кирк шевельнулся в попытке прервать его, но Спок поднимает руку, призывая к молчанию. — Вы — капитан, и в будущем я постараюсь запомнить, что ваши полномочия позволяют вам действовать путем, который я могу счесть нелогичным, и мой долг, как вашего первого офицера, подчиняться. — Спок, — говорит Кирк. — Я не возражаю, правда, — Спок все еще держит руку поднятой, будто физически блокирует кирков голос. — Ты должен не соглашаться со мной, когда я веду себя как идиот. Это… это то, что заставляет это работать, — он проводит рукой между ними. — Ну, знаешь, ты и я. Баланс. — Капитан… — Джим. — Да, Джим, я… я должен признать, что нахожу ваш стиль командования поразительным. Он в наивысшей степени непредсказуем, и … — Спок замолкает. Кирк поднимает взгляд, смотря, как Спок концентрируется на своей руке не в силах закончить предложение. Долгий миг они оба стоят и смотрят на поднятую между ними руку Спока, а не друг на друга. Кирк рассматривает его пальцы. Они длинные, бледные и сильные, и хотя он никогда их не касался, Кирк их знает. Знает очень близко. Он знает, как они ощущаются, когда скользят по его бедру и накрывают поясницу. Он знает, как они ощущаются, когда оборачиваются вокруг его члена, как они ощущаются глубоко внутри него, изгибаясь и подрагивая. Кирка охватывает желание почувствовать их, хотя бы раз, чтобы действительно убедиться, что воспоминания его не обманывают. Он протягивает Споку два пальца, и тот, завидев это, начинает отодвигать руку, но недостаточно быстро, и кончики пальцев Кирка касаются его ладони. Кирк ожидает, что Спок продолжит движение назад, но тот застывает, едва почувствовав касание. У Кирка есть меньше секунды, чтобы это отметить, прежде чем его покидают все мысли кроме одной — мысли о том, что он касается кожи Спока. Это прикосновение едва ощутимо — кончики пальцев Кирка прижаты к центру ладони Спока — оно деликатное, легкое как перышко, хрупкое. Кожа Спока теплая, почти невыносимо горячая, и Кирк просто не может отодвинуться. Спок резко вдыхает, его пальцы раздвигаются, ладонь толкается в изгиб кирковых пальцев, словно бы она пытается одновременно толкнуться вперед и отдернуться. Кирк остро чувствует каждый мускул его кисти, чувствует, как они напрягаются в готовности сжаться. А затем, со змеиной быстротой — и если бы Кирк не знал о вулканцах достаточно, чтоб знать, что это невозможно, то он поклялся бы, что Спок сделал это невольно — Спок разворачивает кисть и сжимает руку Кирка, ладонь к ладони, переплетая пальцы. Волна света ударяет в Кирка, вызывая головокружение, и теперь он уже чувствует не просто мускулы в кисти Спока — он чувствует руку целиком, все его тело, напряженное, собранное. Кирк поднимает вторую руку, зажимая ладонь Спока между своими. Свет в его разуме так ярок, что Кирк инстинктивно закрывает глаза, но даже и не думает прекратить это, волна света вздымается в нем, пронизывает насквозь, и внезапно Кирк понимает, что у него стоит. Спок, задыхаясь, отшатывается. Кирк открывает глаза. Окружающее их пространство коридора кажется ему слишком блеклым и тусклым. Он видит, что глаза Спока все еще закрыты. — Ты как? — спрашивает он. Спок открывает глаза, моргает ошеломленно, наконец, сосредотачивает взгляд на Кирке. Его зрачки расширены и глаза кажутся почти черными. — Спок? — говорит Кирк. Замерев, Спок лишь вновь моргает, раз, другой. — Спок, что это было? Глаза Спока проясняются, он хмурит брови. — Вы… не… Кирк встряхивает головой. — Что сейчас произошло? Спок награждает его тем самым взглядом, что и всегда, когда Кирк выказывает уровень своего невежества. Он глядит на свою руку и скрипит зубами, и внезапно Кирк думает, что, возможно, Спок собирается снова его придушить. — Это, — говорит Спок, и Кирка внезапно отбрасывает к стене, и пальцы Спока, его тонкие, поразительно сильные пальцы сгребают рубашку Кирка в кулаки, и губы Спока на его собственных, горячие и мягкие. Кирк не может вдохнуть, да он и не хочет. Его колени слабеют, и он думает, что без крепкой хватки Спока свалился бы на пол. Спок все еще целует его, жарко… и влажно, потому что его рот широко раскрыт — Спок с широко раскрытым ртом, господи, — его язык настойчиво скользит по зубам Кирка. Кирк прислоняется к стене и впускает его. Его разум распахивается. До сих пор Кирк на самом деле не осознавал, что значит этот пульсирующий свет, но теперь, чувствуя переполняющий его поток ощущений, он, хоть убей, не может понять, как он мог не знать этого раньше — это путь, и теперь он свободен, широко раскрытый, текучий. Кирку на миг кажется, что он в двух местах одновременно — прижат спиной к стене с запрокинутой головой и приглашающе раскрытыми губами, и тут же с урчанием, настойчиво сжимает пальцами желтую ткань рубашки, вылизывая чужой рот. Спок рычит, или это Кирк, затем их поцелуй разрывается, и Спок вжимается ртом в шею Кирка, и тот говорит: «Это было…», а Спок говорит: «Руки», а Кирк: «Я не…», и Спок говорит: «Джим, руки», хватает руки Кирка и вжимает их в стену у его головы, а затем ослабляет свою хватку на его запястьях и скользит пальцами вверх, гладко и жарко, пока их руки не оказываются тесно прижаты друг к другу по всей длине. Тогда Кирк вспоминает, что вулканцы — контактные телепаты и целуются при помощи рук. — Ох, — говорит он. — Да, — отзывается Спок, и вновь накрывает его рот своим, пожирая его. Яркий поток света и цвета, обнажая, заполняет разум. Кирк толкается бедрами вперед, чувствуя ответную твердость, и Спок рычит. Джим. И прежде, чем Кирк может соображать, прежде, чем он вообще понимает, что Спок говорит ему, когда его язык все еще глубоко погружен в рот Кирка, он отвечает ему на языке, которого не знает. T’hy’la. Спок застывает, отстраняется, все еще удерживая его руки. Свет в мозгу Кирка усиливается, фокусируется, но теперь это не солнечный свет, не теплое излучение, он жесткий, холодный, чужой, будто прожектор или лазер. Голова Кирка наполняется звоном и ощущением вторжения. Он закрывает глаза и трясет головой, пытаясь избавиться от дискомфорта. А затем все исчезает. Кирк не чувствует облегчения, лишь пустоту и холод воздуха, и он понимает, что Спок отпустил его. Его колени подгибаются, и он сползает по стене, лишь теперь открывая глаза, тянется вперед в поисках того самого тепла и света. Но коридор пуст. Кирк даже не слышал шагов.