Наверное, это ужасная идея

Кирк знает, что ему не стоит пить. Ему не стоит пить, особенно сейчас, особенно в компании Маккоя, но, черт побери, он нарушает все данные обещания, и, похоже, единственное обещание, что он может нарушить, не просрав при этом все на свете, — это обещание, данное самому себе (и он знает, что это лишь еще одно доказательство того, что из него выйдет дерьмовый капитан, и это заставляет его пить еще больше). Так что он пьет и заставляет Маккоя слушать его речи о Споке, и Маккой слушает, потому что он лучший друг в мире. — Я просто не понимаю. Он такая сука. Он сучится неделями, — Кирк валяется на кровати Маккоя со стаканом в руке. Маккой сидит на полу вместе с бутылкой. — Джим, он не сучится, он вулканец. И, рискуя показаться банальным, скажу: он просто не влюблен в тебя. — Это невозможно, друг мой, — Кирк садится на кровати, и его определенно не шатает! — Нет, серьезно, ты посмотри на меня. В меня влюблены все. — Исключая присутствующих. — Все. Я видел, как ты смотрел на меня на прошлой неделе в деконтаминационной камере. — Я на это даже отвечать не собираюсь, — Маккой наклоняется к Кирку, вновь наполняя его стакан. — Боунс, в мире не найдется достаточно выпивки, чтобы исправить все то дерьмо, что я натворил, — Кирк поднимает стакан, салютуя той катастрофе, в которую превратилась его жизнь, затем пьет. — Любовь тебя поимела, друг, — Маккой поднимает бутылку в ответном жесте, но замирает, так и не выпив. — Джим, я должен спросить… и я реально не хочу выслушивать детали, но я все еще не понимаю, зачем ты вообще это делаешь? Кирк вздыхает. Он так часто думал о том, чтобы рассказать обо всем Маккою, но не знал, как начать. Даже с проблематичным Споком ему было сложно говорить об этом. — Просто поверь мне, ладно? Маккой издает звук, выражающий его полное и безоговорочное неодобрение. Кирка бы это обеспокоило, если бы этот уже привычный ему звук не сопровождался рукой, крепко сжавшей его плечо, и неохотной улыбкой. — Что ж, — говорит Маккой, — ты мог бы просто честно все ему рассказать. Кирк хрюкает, чтоб показать Маккою, насколько он одобряет подобный план. — Правда, Джим, это все уже давно тянется. Что такого может произойти, чтобы все стало еще хуже? Кирк вспоминает случившееся в коридоре после миссии «Победа» и сникает: — Много чего, Боунс. — Хуже, чем это? — Маккой обводит их рукой. Слова Маккоя имеют смысл, черт его побери, и только поэтому на исходе ночи Кирк обнаруживает себя стоящим перед дверью Спока. Он стучит. Дверь открывается. — Привет, — говорит он. Спок, к его чести, не выглядит слишком пораженным, хотя Кирк и знает, что он поражен. — Можно войти? — Вы пили, — замечает Спок. — Да, — говорит Кирк, — и мне нужно с тобой поговорить. Впусти меня. Спок несколько мгновений разглядывает его, и позднее Кирк поймет, что это был показатель того, насколько Спок был выбит из колеи, но он делает шаг в сторону, пропуская Кирка внутрь. Дверь за ним закрывается. — А сейчас, — говорит Кирк, — я собираюсь сказать тебе все и хочу, чтобы ты меня выслушал, хорошо? — Прошу, присаживайтесь. Кирк рассматривает подушки на полу, стул у письменного стола и кушетку из стандартного флотского набора мебели. — Нет, спасибо, я постою. — Хорошо, — говорит Спок и также остается на ногах. — Я… — Кирк смотрит на него, смотрит Споку в глаза. Они прекрасны настолько, что причиняют ему боль. У Кирка был план, что именно он собирался сказать, но сейчас он не может вспомнить ни единой детали. — Боже, ты просто великолепен, ты знаешь об этом? Спок молчит. — Да, ты именно такой. И я не могу больше. Просто… не могу. Знаю, я безбашенный, знаю, что, наверное, просрал все, что мог, но, прошу, мне нужно, чтобы ты понял. Я не планировал, чтобы все это произошло, ну, не совсем, но… — Кирк смотрит вниз на свои ноги, потому что если он будет смотреть на Спока, то не сможет концентрироваться на том, что говорит. — Это все началось потому, что другой ты, он… он залез в мой мозг, а потом тот случай в коридоре, я знаю, это было странно, но в то же время и приятно, так? Я не знал тогда, и сейчас тоже не знаю… — Все идет как-то не так. Кирк замолкает и делает глубокий вдох. — Окей, я начну сначала. Помнишь, как ты закинул меня на ледяную планету? — Он смотрит на Спока, тот кратко кивает. Он слушает. Кирк сказал ему слушать, и он слушает. Понимание этого приносит Кирку облегчение и дает ему силы продолжать. — Что ж, там был Спок, и он, — Кирк кладет руку себе на лицо, повторяя тот жест, что делал проблематичный Спок, — и я узнал все те вещи и… — он вновь смотрит на Спока. Тот выглядит… заинтересованным. Нет, он выглядит смущенным. Почему? — Ты… знал? — Кирк ждет объяснений, но затем вспоминает, что велел Споку слушать. — Хорошо, теперь твоя очередь говорить, потому что я официально заявляю, что понятия не имею, что вообще происходит. Спок выдыхает. — Прошу, Джим, сядь, — что ж, Кирк садится прямо там где стоял, на пол. Спок располагается в стороне от него, прислонившись спиной к кушетке. — Я осведомлен о том, что моя альтернативная версия вступала с тобой в мелд. Я понял, что что-то… не в порядке после нашего столкновения в день миссии «Победа», — Кирк кивает. — Я полагаю, что должен был уведомить тебя раньше, когда заметил и другие признаки, но мои собственные телепатические способности были несколько непредсказуемы с момента уничтожения Вулкана и столь большой потери, — Кирк кивает вновь. — В любом случае, теперь я знаю, что ты носитель чужих воспоминаний, и эти воспоминания весьма глубокой и романтической природы. И также я знаю, хотя не уверен, осознаешь ли ты это сам, что после контакта с моей альтернативной версией ты получил способность к очень легкой форме телепатической связи. По крайней мере, со мной. Кирк хмурится. — Он сказал, что это как-то связано с тем, что я не похож на другого Джима, хм, я вроде более открытый, или что? Спок кивает. — Мой собственный опыт и опыт других вулканцев после разрушения нашей родной планеты показывает, что травма и внезапное разлучение способствует проявлению телепатических и эмпатических способностей, — Спок глядит на него. — Я глубоко сожалею о всех тех страданиях, что тебе пришлось пережить в связи с этим. — Нет, — быстро говорит Кирк, — не то чтобы это были прямо страдания. Я… хм… в тот раз это было даже приятно. Спок рассматривает его. — Но ты страдаешь, не так ли? — Да, — говорит Кирк, — но это потому, что я люблю тебя, идиот, а не потому, что внутри меня воспоминания других людей, и не из-за этого странного света, который я ощущаю, когда смотрю на тебя, и не из-за того, что ты можешь говорить со мной в моей голове. Я страдаю потому, что я люблю тебя, я поцеловал тебя, а ты сбежал. — Понимаю, — говорит Спок. — Понимаешь? — Да, — говорит Спок, наклонив голову, — что еще ты хочешь услышать? — Что-нибудь, — Кирк вновь чувствует поднимающуюся ярость. — Что угодно. Тебе вообще нечего сказать мне в ответ? — Лицо Спока по-прежнему непроницаемо. — Почему ты сбежал от меня? Почему не сказал, что все знаешь? Это вообще имеет для тебя значение? Спок все еще молчит, и Кирк все смотрит на него, и, должно быть, алкоголь окончательно выветривается, потому что он вдруг замечает, что Спок скверно выглядит. Его одежда помята, а вокруг глаз темные круги. В его позе абсолютная жестокость, а рот сжат в мрачную, непреклонную линию. — Ну? — Говорит Кирк, но уже более мягким тоном. — Я нахожу, что я… неспособен на рациональную реакцию, — отвечает Спок, и Кирк чувствует, что его пульс невольно ускоряется. — Я… побежден. Тобой. Я был в уединении, пытался разобраться в ситуации. И обнаружил, что не способен сделать это… в одиночку, — последнее слово скорее походит на шепот. Кирк тянется к нему. — Знаешь, ты не один. Не в этом. Ни в чем. Никогда. Глаза Спока закрываются, он протягивает Кирку руку, медленно, неуверенно. Кирк теперь знает, что это означает, и проводит двумя пальцами по споковым, по его спине пробегает волна приятной дрожи, мягкий белый свет пульсирует в его голове, такой знакомый и упоительно-сладостный. Он повторяет движение пальцев и чувствует ответную дрожь Спока, тянется поцеловать его, и Спок позволяет это, его губы теплые, мягкие и сочные. А затем Спок открывается под ним, впуская, и Кирк толкает его на кушетку, наваливаясь сверху, — его руки неистовы, а рот широко раскрыт, язык скользит по языку, вылизывает зубы, и ох, как же он хотел этого, как же долго, но он даже не позволял себе представить, что это может повториться. — Дай я, — просит Кирк, когда руки Спока касаются подола его рубашки, задирая и нашаривая застежку на штанах. Он скидывает обувь и стягивает рубаху через голову. — Я хочу… — но не может договорить, вместо этого вновь склоняясь и накрывая рот Спока своим, вытягивается, вжимая всем телом в кушетку. Руки Спока скользят по его спине и замирают у основания позвоночника. Кирк чуть отстраняется, соприкасаясь со Споком лбами, глядя вниз на их тела и на увеличивающуюся выпуклость в штанах Спока. Его голова идет кругом, он чувствует отчаянную бесшабашность и в то же время боится, что Спок в любую секунду передумает, так что он просто рвется вперед. — Хочу потрогать тебя, — говорит Кирк, — думаю, ты должен мне это позволить, — Спок не отвечает, но Кирк чувствует, как ускоряется пульсация света в его мозгу, и потому продолжает: — По мнению авторитетных источников, у меня лучший минет по крайней мере в трех звездных системах. И абсолютным позором будет тебе его не попробовать, — он наклоняется, вновь целуя Спока, скользя языком меж его губ и вновь чувствуя эту пульсацию света. Спок выдыхает, уступая ему, и откидывается на кушетку, толкаясь бедрами вверх. Кирк вжимается в него, придавливает, желая, чтобы Спок лежал неподвижно. Он отрывается от рта Спока — о господи, этот споков рот! — и давит на плечи, заставляя его буквально распластаться по кушетке. А затем Кирк встает на колени, раздвигая шире ноги Спока, и скользит ниже, гладко, легко, пока не чувствует, как твердый член Спока, натягивая ширинку, упирается ему в живот. Кирк на миг замирает так, прижавшись к Споку, смакуя ощущения. — Ты скрывал это от меня, — говорит Кирк. — Я не знаю, о чем ты. — Ах, не знаешь? — Кирк втирается бедрами в кушетку, его собственный член, твердый и текущий, вжат в подушки, а в пупок упирается ощутимая выпуклость в штанах Спока. — У меня не слишком много опыта в этой области, вопреки тем слухам, что ты, может быть, слышал, но я думаю, что кто-нибудь должен был мне рассказать, что вулканцы так хорошо оборудованы. — О да, — отвечает Спок, — есть некоторые особенности, которые ты можешь счесть… интересными. — Интересными, да? — говорит Кирк. — За кого ты меня принимаешь? — он вновь склоняется ближе, держа руки по бокам от бедер Спока, а затем скользит вниз на коленях, пока не накрывает член Спока ртом прямо через штаны. А затем — невероятно, но Кирк чувствует какое-то движение. Прежде чем он открывает рот, чтобы спросить, движение повторяется. — Очень трудно добиться полной эрекции под давлением, — говорит Спок, — но я полагаю, это вскоре произойдет. И вот тогда Кирк теряет контроль над ситуацией, осознает, что, возможно, не контролировал ничего с самого начала. Он вздрагивает, пытаясь уложить в голове мысль, что член Спока может стать еще больше, и что он, Кирк, сможет взять ситуацию в свои руки, и что именно происходит с вулканской анатомией?, но, прежде чем он успевает смириться с этой мыслью, Спок рычит, рычит, а затем Кирк чувствует, как мир переворачивается вверх тормашками, пол стремительно приближается, врезаясь в его спину и выбивая дыхание из легких. Спок наваливается сверху, вжимаясь ртом в рот Кирка, его язык груб и настойчив, руки скользят по волосам, плечам, тянут застежку его штанов. Кирк смеется, сжимая ногами талию Спока, прижимаясь к нему бедрами, и господи, вот он, член Спока, и он невероятно огромен. — Одежду. Долой. СЕЙЧАС, — говорит Джим. Спок подчиняется, стаскивая свою рубашку и их штаны и белье, а затем прижимается членом к члену Кирка. Кирк тянется вниз, чтобы обхватить рукой обоих, но реально не может — длины его пальцев не хватает. Спок трется об его член, бедро, паховую складку, и Кирк не знает, как он сможет выдержать еще хоть чуть-чуть, но он обещал Споку минет и, черт возьми, намерен выполнить обещание. Спок, должно быть, думает о том же самом, потому что он позволяет Кирку толкать себя через дверной проем в спальню, а затем на кровать. Кирку едва хватает времени, чтобы заметить кровать, куда он толкнул Спока, прежде чем упасть на колени и накрыть ртом головку его члена. Он скользит обеими руками по всей его длине, и Спок под ним взбрыкивает бедрами. Кирк обжигает его взглядом, прижимая обратно к постели — он хочет сделать все как следует. Он расслабляет челюсть, и Спок скользит глубже и скулит, когда язык Кирка проходится по венам на его стволе. Руки Спока тянутся к его волосам, и Кирк придвигается теснее, давая ему доступ. Он хочет этого больше, чем способен вытерпеть, — он любит, когда его трахают в рот, тянут за волосы, заставляют взять глубже, давиться, натирая глотку. Но руки Спока движутся быстро, неуверенно блуждая, и Кирк понимает, что Спок стремится не схватить его за волосы, а коснуться лица. Кирк отстраняется с громким, непристойным чпоком и прижимается лицом к руке Спока. — Сделай это, — говорит он. Спок колеблется. — Нет, — говорит Кирк, — прекрати думать и сделай это. Пальцы Спока находят пси-точки. Путь между ними открывается, невероятно расширяется, его границы стираются, и Кирк тонет в желании. Его собственный член так тверд, что может просто взорваться, и он толкается вперед, чувствуя нежно обхватывающий его рот. Он задыхается от нахлынувших ощущений, почти теряя сознание от удушья. Глаза закрываются, но он все еще видит свою собственную голову, видит покрасневшие губы, растянутые вокруг твердого, оливкового цвета ствола, и потемневшие от желания синие глаза, и, черт подери, как же хорошо, что он столь нарциссичен, иначе ему было бы страшно вот так смотреть на себя со стороны. Слюна и предсемя капают с его подбородка, руки смыкаются вокруг основания спокова члена, влажно скользят, и он чувствует, как выгибается под ним Спок, чувствует словно это изгибается он сам, так что он расслабляет глотку и помогает себе руками, и Спок въезжает в него на всю длину. — Ох, Джим, — стонет Спок. Джим сжимает руками его ягодицы, побуждая двигаться. Спок скользит вперед, позволяя ему устойчивее встать на полу, затем медленно вытягивает член из его рта и вновь толкается вперед. Ощущения просто невероятные — напряженная челюсть, туго сжимающаяся глотка, бедра Спока, касающиеся его щек, издаваемые им звуки — непристойное, отрывистое поскуливание и обрывки слов, и Кирк знает и помнит за того Спока, что никто и никогда не вытворял с ним подобного. Никто во всей вселенной не вставал перед ним на колени, не брал его в рот до упора и не умолял трахнуть себя в глотку. Кирк почти ухмыляется, не прерываясь, продолжая поглаживать руками бедра Спока. Кирк смотрит вверх, в лицо, пока тот продолжает скользить в его горло, и знает, что Спок видит его глаза, и знает, что он совершенно открыт. «Пожалуйста, — думает он, — возьми меня». И что-то в Споке ломается. Он хватает голову Кирка и тянет ее вниз, принимаясь неистово трахать рот Джима, с силой толкаясь бедрами вверх, и это все горячо, влажно, туго и слишком, слишком много. Кирк чувствует жар глубоко внутри себя, его ноги тесно сжимаются, ему сейчас уже не до искусности, и он просто старается держать рот раскрытым, приглашающе-мягким и полностью готовым. В основании позвоночника нарастает давление, челюсть ломит почти невыносимо, зрение заволакивает белизной, и о, боже, он уже не в силах остановиться. Содрогаясь, он кончает влажной, обильной струей, и он вымотан до предела. Кирк сглатывает, его сознание едва успевает понять три вещи — он обкончал всего себя, ему все равно, и эти мелдинговые штучки во время секса просто охренительны. Затем он падает на кровать, переплетаясь со Споком руками, и засыпает.