elliott smith — miss misery
Тодд смотрит в окно. За мутным, запыленным стеклом наступает рассвет — кровавое зарево снова навевает мысли о преисподней. Вот он, новый день их новой жизни. За одну только ночь рушатся, как карточный домик, все мечты и надежды, все планы на лучшее будущее. Что привело их к этому — череда ошибок, злая задумка Вселенной? Если это наказание — то за что? Где-то они просчитались, и Тодд никогда не узнает, где именно. В его жизни слишком много всякой непонятной ерунды, разбирать ее и пытаться анализировать — все равно что копаться в мусорке: бесполезно и противно к тому же. Единственное, в чем он точно уверен — ничего уже не будет как раньше. Забавно — в день, когда они проникают на секретную базу Черного Крыла, каждый находит то, что искал; в то же время, все они чего-то лишаются. Тодд теряет последнюю возможность вернуть все на свои места; он находит Дирка живым и почти целым, а потом теряет его; находит прощение Аманды, но лишается остатков совести и веры. Из-за него погибли люди. Из-за него все, черт побери, разрушено, и пускай это делалось ради благородной цели, пусть это и называлось спасательной операцией, Тодд чувствует себя вовсе не героем — он чувствует себя убийцей, хоть его руки и не запачканы кровью в буквальном смысле. Интересно, как же тогда чувствует себя Барт? Страшно подумать, скольких она перебила в тех коридорах. Вот уж кто действительно никогда не сможет смыть с себя всю кровь… хотя она, кажется, говорила, что хочет исправиться. Впрочем, у нее есть Кен — он поможет, он ведь… хотя бы помнит ее. Все в разы проще. Тодд без понятия, что делать в его ситуации. До этого ему казалось, что стоит только вытащить Дирка из этой передряги — и все вернется на круги своя. Они наконец-то откроют агентство. Наконец-то смогут упорядочить эти события в жизни, что до этого хаотически валились на головы в совершенно неподходящие моменты. Теперь, когда они возвращаются домой, Тодд ощущает, что они снова вляпались в дерьмо по уши — еще больше, чем в самом начале пути. — Это потому, что мы искали слишком долго, — тихо говорит он Фаре, просто констатируя факт — без злости и без обиды, хотя все это он чувствует в себе прямо сейчас. — Мы бы успели, если бы… — Если бы что? — сердито отзывается она, буравя тяжелым взглядом его спину. Ей сдержать себя сложнее. Клокочущий внутри гнев парализует, обжигает, хотя злиться не на кого — только на вселенскую несправедливость, на ЦРУ и на себя, пожалуй. — Если бы прибежали на день раньше? Если бы старались лучше? Чушь, Тодд. Ты даже не знаешь, когда они сделали это с ним. Вчера, позавчера, в первый месяц после похищения… Сейчас уже без разницы — твои «если бы» ничего не изменят, так что не загоняйся и не вини себя лишний раз. Просто смирись и подумай, как нам это все исправить. «Если это вообще можно исправить…» — думает Тодд и закрывает глаза, прислоняясь лбом к холодному стеклу. Его особенно беспокоит одна мысль, которой он не сможет поделиться ни с Фарой, ни с Амандой. Он так и не успел извиниться перед Дирком за те слова, в гневе брошенные в лицо на пристани, вопящие: лжец, лжец, ты чудовище, Дирк, и у тебя больше нет друга. Он сказал, что видеть его не хочет после того, как дело будет раскрыто. А потом все закрутилось, завертелось, Тодд давным-давно остыл, простил и забыл бы, но он так и не успел обсудить тот разговор с Дирком, а сейчас… Сейчас это, вроде как, уже неактуально. Тодд чувствует себя обманутым; поезд ушел, а он остался и теперь смотрит вслед с тающей надеждой в глазах. Ему не нужно извиняться просто потому, что Дирк ничего из этого не помнит, но почему-то так только хуже, в сто раз хуже. Тодд с печалью думает: пожалуй, эта вина мертвым грузом будет висеть на его плечах, и ничего уже не исправить — он опоздал. Дирк молчит весь оставшийся путь, уставившись вперед невидящим взглядом. Непонятно, трясет его от пережитого ужаса или из-за неровной дороги, но Тодд боится даже приблизиться — слишком уж бледным и испуганным выглядит детектив. Вскоре он засыпает, его подрагивающие плечи расслабляются и опускаются. Только тогда Тодд находит в себе смелость присесть рядом — только чтобы убедиться в том, что Дирк никуда не пропадет и не исчезнет вновь. За столько месяцев поисков ему слишком часто снились сны, в которых они наконец находят Дирка, и сейчас Тодд снова боится проснуться с ноющей болью потери. Проснуться — и не обнаружить никого рядом.***
Дирку снится сон, в котором он умирает. Опять. Он все еще лежит на своей кровати в камере, на этой жутко неудобной кровати с жестким матрасом; глаза слепит яркий свет ламп, и он слышит только возню вокруг него, слышит приглушенные голоса исследователей, шелест медицинских перчаток. Внутри все холодеет от страха. Беспомощный. Жалкий. Парализованный собственной паникой, не смеющий двинуться с места, а сейчас будет чертовски больно. Соленая капелька этой боли стекает по виску и щекочет ухо, а Дирк пытается одной настойчивой мыслью отправить себя в бессознание, чтобы не чувствовать всего этого. Увы, покой только снится — во всех смыслах. Дирк сдерживается, чтобы не заскулить жалобно, и закусывает губу до боли, хотя слезы по-прежнему оставляют мокрые дорожки на висках. Он вдруг различает в общей суматохе тихое детское хныканье. Усилием воли Дирк чуть поворачивает голову — взгляд сначала натыкается на край белого халата, который тут же уплывает в сторону, открывая обзор на ту часть комнаты, которая скрыта в полумраке. Там в углу сидит мальчик, невероятно похожий на Дирка. Он закрывает ладонями красное, опухшее от слез лицо. Наверное, ему тоже очень плохо. Дирку хочется пожалеть его, успокоить, но они, впрочем, всего лишь две части одного общего сознания, истерзанного болью и страхом, страхом и болью, одновременно, постоянно. «Помогите ему, кто-нибудь.» — отрешенно думает Дирк, и его снова выбрасывает в реальность. Или в очередной сон?.. Помогите ему.***
Дирк просыпается с тихим всхлипом — Тодд рядом едва не подпрыгивает от неожиданности и легкого испуга. Они неловко молчат, каждый о своем: Дирк ищет хоть какую-то зацепку, хоть что-нибудь, что помогло бы вспомнить этого человека; он силится отыскать в усталом лице частичку чего-то знакомого, угадать, кто этот Тодд Бротцман — друг? враг? стоит ли ему доверять? Тодд же тщетно пытается высмотреть во взгляде Дирка отголосок понимания; вдруг короткая амнезия — всего лишь острая реакция на пережитый стресс, или это вообще последствия взрыва. Тогда Дирк вспомнит, обязательно все вспомнит, причем в ближайшее время. — Вспомнил что-нибудь? — оставив попытки, напрямую спрашивает Тодд. Он старается сказать это как можно более нейтральным тоном, чтобы не прозвучало резко, слишком эмоционально, испуганно, и тем более — умоляюще. — Ну, я работаю над этим, — Дирк неловко растягивает губы в улыбке, пропитанной непониманием насквозь. Как себя вести и что говорить, когда все вокруг знают тебя, а ты — никого из них не помнишь? Уголки губ опускаются. — Я правда стараюсь. Пока ничего. Он помнит, как его зовут. Помнит, как его зовут на самом деле. Помнит все, что было в Черном Крыле, потом — смутные воспоминания о свободе, о коротком периоде жизни, когда его жизнь была полностью в его руках, потом — густой белый туман. Помнит давящее чувство ожидания, невыносимую и бесполезную надежду и взрыв: на базе и в его голове. А его спасители — кто они на самом деле? Этого он никак не вспомнит. Сначала он почувствовал невыразимую благодарность за их помощь, он ощущал острую потребность жить, двигаться и двигать с этой базы как можно скорее, но сейчас им начинает овладевать неприятное беспокойство: насколько опасны они, взорвавшие секретную базу освободившие его незнакомцы, назвавшиеся друзьями? И неужели все это они сделали только для того, чтобы вытащить его? У Дирка никогда не было друзей, это он точно помнит. Дирк Джентли просто не способен иметь друзей. Так что от этих подозрительных знакомых незнакомцев ничего хорошего ожидать наверняка нельзя — скорее всего ими движет какая-то другая цель, а вовсе не его спасение из лап Черного Крыла. — Приехали, — громко объявляет с водительского сидения Мартин. Аманда подскакивает к Тодду, чтобы все объяснить: — Фара сказала мне, что вас разыскивают, и я подумала… Ну, вы можете пока перебраться ко мне, раз уж вернуться домой пока не получится. — Думаешь, безопаснее отсидеться в твоем доме? — А у тебя есть варианты получше? И Тодд не мог ничего возразить в ответ. Эти бесконечные изматывающие переезды, дешевые мотели и беспокойный сон на заднем сидении машины… Пора им отдохнуть от этого. — Так ты все-таки уедешь с ними? — бесцветным голосом спрашивает Тодд, заранее зная, что она скажет. — Ну, знаешь, мое место — тут, я не могу их бросить. Свидимся еще. Тодд кивает понимающе — ему совсем не хочется оборвать тонкую ниточку их с Амандой перемирия. Поэтому уже через пять минут он, Дирк и Фара стоят на пороге пустого дома, который станет их прибежищем на ближайшие пару недель — может, даже месяцев, если не найдется никакой альтернативы. Пока Фара помогает Дирку дойти до дивана, Тодд не может сделать ни шага вперед — замерев на пороге, он только осматривается, даже не пытаясь отогнать ностальгические мысли. Эта ностальгия имеет две стороны, одна из которых причиняет душевную боль: здесь все напоминает об Аманде — и все является напоминанием о его лжи. Что ж, они здесь надолго застряли, так что с комплексом бесконечной вины придется как-то справляться ради общего дела. «Окей, это будет тяжеловато, » — думает Тодд и наконец переступает порог.