cyberbully mom club — nightmares
* * *
Тодд снова просыпается в полночь от крика в соседней комнате. Привычно подрывается с кровати, в голове — белый шум и быстро перекатывающийся клубок панических мыслей: они добрались до нас, и теперь нам конец! Надо хватать Дирка и бежать, бежать, бежать — Дверь в спальню открыта, и Тодд вспоминает — все нормально. Просто кошмары. Просто каждую ночь один глубоко несчастный человек не может спать и не просыпаться от страха. Тодд медленно заходит в комнату, где его снова настигает укол паники: на кровати никого нет. Взгляд обшаривает углы комнаты и довольно быстро натыкается на ворох одеял. Вот он. — Дирк! — Тодд мгновенно оказывается рядом. В темноте ни черта не видно, но чужая рука ухватывается за его запястье и сжимает сильно, почти до боли. Тодд замирает на месте, едва не натолкнувшись на Дирка, взъерошенного и паникующего. В темноте блестят напуганные глаза. — Где я?! Почему так темно? Что тут происх… Тодд! Несмотря на напряженность ситуации и встревоженность, Тодд не может не заметить этой мелочи: Дирк в панике назвал его имя. Контакт практически налажен — прогресс, пусть и небольшой. — Все нормально. Ты в безопасности. — Чтобы поверил, нужно повторить несколько раз. Главное — не паниковать самому. — Ты в безопасности… Дирк отпускает его руку и с тихим стоном сползает обратно, в гнездо из пледов и подушек. Кажется, он собрал все одеяла, которые были в доме, чтобы создать свой маленький островок безопасности — поближе к двери. Ближе к выходу. — Они опять это сделали? — с осторожностью спрашивает Тодд. Сейчас он осторожен до крайности, приходится контролировать это постоянно: он знает, что стоит ему оступиться в этом вопросе, случайно ранить (пусть даже словами), вызвать подозрение или испугать — и он окончательно потеряет Дирка. Дирк кивает; он снова прячется в свой импровизированный кокон тепла и защищенности, но поздно, ощущение спокойствия уже улетучилось — теперь не уснуть. Каждый раз, едва закрыв глаза, Дирк просыпается по ту сторону — в своей клетке, и там начинается заново привычный круг ада. Где сон, а где реальность — как определить, если даже кошмары обрастают пугающе реалистичными подробностями и мелкими деталями? В нос ударяет резкий запах крови. Оглянувшись, Дирк видит раскинувшиеся тела в лаборатории, снова. Моргает — и вот он уже под слепящим светом ламп, лежит на жестком матрасе. Ему больно, страшно и в какой-то степени обидно — снова. Потом в сон врывается Тодд черт знает из какой реальности, и Дирк хватает его за руку, чтобы убедиться, что уже не спит. «Ты настоящий? Ты точно настоящий?» — Прости, я просто не могу привыкнуть к этому…ко всему. И иногда путаюсь, — говорит Дирк, лежа на спине и глядя в потолок. — Понимаешь, это как сон во сне, в еще одном сне, который мне снится и… определить, в каком именно сне я нахожусь, в каком из многослойных снов, существующих одновременно в один отрезок времени — это очень сложно, Тодд. Тодд медленно кивает в ответ. Сверхэмоциональность и бесконечный поток слов — это обычная реакция Дирка на стресс, и к этому он уже успел привыкнуть. — Я так устал, Тодд, — тихо говорит Дирк, его тон меняется — в голосе проскальзывают невыносимые нотки тоски, от которых сердце сжимается. — Я знаю. «Я знаю, но что мне сделать? Как я могу помочь?» Он помогает всеми силами, как может. Каждую ночь, например, приносит стакан воды и таблетки: снотворное и успокоительное, по одной. Тодду приходится делиться своими запасами — Дирку все-таки нужнее сейчас, хотя сам он тоже успевает наедаться таблетками от собственного бессилия и чувства беспомощности, съедающего живьем. Он бесполезен и ничего не может исправить. Дирк, переживший пять месяцев в новом Черном Крыле, сломан, непоправимо поврежден — его раны не физические, с ними еще можно было бы справиться (хотя сейчас в памяти всплывают те чудовищные синяки, мельком замеченные Тоддом — от осознания всей той боли, выпавшей Дирку на базе, становится нехорошо), но нет. Эти раны — кое-что другое. Кажется, в Дирке мелкими трещинками расползается неизлечимая меланхолия. От прежней живости и энергичности не осталось ни следа, и почти нет надежды на то, что его солнечный оптимизм вообще когда-нибудь вернется. Сейчас Дирк — потерянный, испуганный ребенок без детства, без прошлого и без будущего. Как хрупкий хрусталь; и каждый день в нем снова что-то разбивается, разлетается на кусочки, как стакан, неловко выпущенный из дрожащих рук прямо сейчас. Тодд провожает его взглядом, даже не предпринимая попытки подхватить. Он слушает звонкий треск, поднимает глаза и ловит ответный взгляд. Тодд неуклюже вываливает оправдания «сейчас уберу, погоди» и сбегает на кухню, чтобы там замереть на пару секунд, оперевшись обеими руками на край раковины. Наверное, не стоило Фаре оставлять их одних надолго — все стало только хуже. Когда она однажды сказала ему, что ей нужно уехать на пару дней («…или пару недель, или больше — сценарий может поменяться в любой момент»), чтобы разобраться с некоторыми оставшимися делами, Тодд воспринял это спокойно…и впал в панику в ту же ночь, услышав крик из соседней комнаты. Дирк захлебывался кошмарами, и Тодду приходилось помогать ему справиться с этим, как бы тяжело это не было для него самого. Перед отъездом Фара сказала: «Присмотри за ним. Он сейчас нуждается в тебе больше, чем обычно, и он твой друг. Пусть и не помнит об этом.» Тодд понимающе кивнул. Что ж, он тоже нуждался в Дирке, в прежнем Дирке Джентли. Нуждался больше, чем когда-либо. В какой-то момент он решил, что вернет его — и план все еще в силе, хоть сценарий и значительно изменился, а прежние попытки с треском провалились.* * *
— Тодд… как давно мы знакомы? Ну, до того, как вы нашли меня. — спрашивает однажды Дирк. Они сидят на кухне ранним утром и завтракают, за окном — сине-сизое небо с намеком на дождливый пасмурный день. Тодд неловко закашливается, поперхнувшись горячим чаем от неожиданности. Что ж, стоило ожидать подобный вопрос. — Ну, это прозвучит странно… — тянет он, раздумывая, как бы так сформулировать, чтобы ответ не казался и вовсе безумным в подобных обстоятельствах. — Неделю. Осознание этого факта удивляет и его самого в первую очередь. Недели — одной чертовой недели — хватило, чтобы в итоге Тодд сорвался на поиски, продлившиеся почти полгода, и никакие разумные доводы его не остановили. За одну лишь неделю Дирк Джентли умудрился перевернуть жизнь Бротцмана так, что мысль о возвращении к прошлым привычкам показалась абсурдной. — Ох, — деликатно удивляется ответу Дирк, с интересом рассматривая дно своей кружки с чаем. Ему тоже неловко. Он тщетно пытается встормошить свою память и вытащить оттуда хоть какой-нибудь момент, связанный с Тоддом, но вместо этого сознание подкидывает совсем иные мысли, которые он со временем решается озвучить. — Тогда почему вы пришли за мной? Почему вы спасли меня? — интересуется он, опустив кружку на стол и направив на Тодда недоверчивый взгляд. — Потому что мы твои друзья, — вот так просто и, вроде как, честно. По-крайней мере, удивление, промелькнувшее в глазах Тодда, подтверждает искренность этих слов. «Какая еще может быть причина?» Но Дирк знает: другая причина может быть. Он знает, но старается закинуть эту догадку в самый дальний уголок сознания, потому что других причин бояться у него и так хватает. Если бы у этих людей были какие-то другие, совсем не дружелюбные планы на него, что-то бы уже произошло, а пока, за эти две недели, они прикладывали свои усилия только чтобы ему помочь. Может быть, стоит унять паранойю и меньше об этом тревожиться. — То есть, я нашел целую компанию друзей за одну неделю, — хмыкнул Дирк, и недоверие в его взгляде вроде как погасло. Тодд вздохнул и начал долгий рассказ: — Знаешь, на самом деле, та неделька была довольно насыщенной. И началось все с того, что ты влез в мою квартиру через окно…* * *
— Как вы там? Держитесь? Неожиданный звонок Фары через пару дней застает врасплох. — Нормально. Пока что все идет как надо, — отвечает Тодд, потом понимая, что это очень сомнительные выводы. — Ну, то есть… Хуже не становится, а значит, пока все отлично. — Дирку лучше? Что-нибудь вспомнил? Фара снова загоняет в тупик своим вопросом. Тодд устало щурится и в безысходности опирается плечом о дверной косяк. Он не замечает Дирка в коридоре, а тот, замерев на месте и ни капельки не смущаясь, слушает разговор с неподдельным интересом. — Нет, — Тодд улавливает, как на том конце трубки Фара тихо вздыхает куда-то в сторону. — Пока нет. Но я рассказал ему о прошлом деле, может, это как-то поможет. Молчание длится секунд десять: они оба не знают, что еще сказать, но вскоре Тодд спохватывается: — Ты скоро вернешься? И что у тебя за странные срочные «дела», может, расскажешь наконец? — Тодд, это… — голос Фары тонет в помехах, слышно какую-то шумную возню на заднем плане и чьи-то неразборчивые выкрики. — Тебе пока лучше не знать об этом — я приеду и все объясню. — Что у тебя там происходит? Я, кажется, слышал голос Кена. Ты что, поехала с ними?! Зачем? — Позже, Тодд. Это насчет Черного Крыла. — Что?! — Тодд задыхается от возмущения — и это та самая Фара Блэк, которая отговаривала его лезть в это дело и впутываться в историю со спецслужбами? Которая всегда ратует за соблюдение законов? На том конце трубки слышен выстрел, шуршание и снова крики — «Барт! В конце-то концов, хватит!», потом снова шумный вздох Фары: — Да, я знаю, что ты на это скажешь. Но Кен нашел интересные данные в их системе, некоторые файлы… напрямую касаются Дирка, между прочим, тут даже есть… — Вы что, взломали сервера сверхсекретной базы? — эмоции возмущения уже закончились, и теперь Тодд только закатывает глаза. — Сервера сверхсекретной базы, которую мы недавно сожгли дотла, ага, ясно, просто замечательно. — Их взломал Кен, — уточняет Фара, будто бы это может поменять смысл сказанного или как-то оправдать ее собственные действия. — Но да, так оно и есть. Ладно, Тодд, мне пора, перезвоню… в следующий раз. И вот Тодд с досадой сжимает в руках трубку, в которой раздаются короткие гудки. Но в какой-то мере он даже благодарен, что эта проблема сейчас практически не задевает ни его, ни Дирка. Меньше всего сейчас хотелось вляпаться в следующий мозговыносящий кошмар с погонями и расследованиями, так что, если Фаре так хочется с этим разбираться — ее дело. Каждый справляется со стрессом как может, а Тодд не мазохист, чтобы окунаться в это дерьмо снова. Он со вздохом (сколько раз он так обреченно вздыхал за время их разговора?) кладет трубку на стол и прикрывает глаза на секундочку. Дирк, все это время внимательно следивший за его действиями, не решается подойти ближе. Он с трудом может предположить, что может значить весь этот непонятный разговор и почему Тодд так раздражен, но лезть к нему с расспросами не хочется, даже настроения на это нет. Он уже поворачивается, чтобы тихо уйти обратно в комнату, когда за его спиной Тодд странно закашливается. То, что должно было произойти, случается; Тодд заходится кашлем и сползает на пол, хватаясь за горло. Как назло, таблеток поблизости нет — он даже не уверен, что они вообще у него остались, но, может быть, где-нибудь в ванной у Аманды еще есть пачка. Нет времени думать об этом, когда чувствуешь, как легкие буквально горят от попавшей в них воды. Тодд не видит ничего, кроме синей толщи океана, и он захлебывается, тонет, идет ко дну, пока Дирк подбегает к нему, трясет за плечи, «что с тобой, Тодд! Тодд!». Он не знает, что происходит и что нужно сделать, чтобы это прекратилось. Это первый приступ парарибулита у Тодда, свидетелем которого становится Дирк.