***
Итак, бассейн — это просто великолепно. Потому что жарко, а тут прохладная вода. И плавание прекрасно развивает мускулатуру. Плечевого пояса, например, если плавать кролем. А если брасом, то ромбовидную, трапециевидную и широчайшую мышцы. Ну, вообще почти все мышцы развивает плавание, да. Но вот эти, эти особенно. И, чёрт возьми, Изуку прямо сейчас может наблюдать за примером великолепно развитой мускулатуры на теле своего лучшего друга, который вылезает из бассейна, подтягиваясь на его краю, и яркое пекущее солнце бликует золотыми искрами на каплях и ручейках, стекающих по крепкому торсу, и ох-х, этот парень откидывает со лба мокрые двухцветные пряди, на несколько божественных секунд приобретая сходство с античной статуей, и какого хрена Мидория всё ещё бессовестно пялится на него, что, блять, с ним не так?! Изуку резко уходит под воду, найдя в этом единственный способ перестать смотреть и начать уже, блять, думать той головой, которая у него растёт на плечах, а не той, которая сейчас позорно оттопыривает плавки. Почему-то ругающийся на него голос в голове похож на голос Кач-чана, хотя тот, конечно, в реальном своём воплощении подбавил бы неприличных характеристик. Боги, как же унизительно. И стыдно. Мидория наблюдает за тем, как в воде на уровне его глаз висят ноги одноклассников, и выпускает пузырь воздуха, погружаясь ещё глубже и доставая ступнями до дна. Отсюда он может видеть, как с поверхности сквозь полупрозрачную толщу пробиваются лучи света, преломляясь и танцуя с тенями от бултыхающихся человечков. Он расслабляет руки, позволяя чувству невесомости подхватить своё тело и начать тянуть его обратно вверх, и на эти несколько секунд, пока он воспаряет в своём одиноком подводном полёте, его голова абсолютно пуста. Когда его макушка выныривает обратно в мир солнца и воздуха, а потяжелевшие потемневшие волосы застилают лицо, он делает жадный вдох и трясёт головой, словно мокрая псина, посылая вокруг себя ворох брызг. Кто-то из оказавшихся неподалеку девочек визжит и смеётся, и Изуку под властью момента смеётся тоже, уже совсем придя в себя после предательской выходки собственного тела. Он не видит того, как стоящая у края бассейна фигура, неотрывно наблюдавшая за его погружением с того самого момента, как ей удалось на секунду уловить его странную заинтересованность на себе, отводит взгляд и неприметным движением прикрывает полотенцем пах.***
Он не искал никаких отговорок. Он до сих пор никак не напомнил Тодороки-куну об их старой договоренности не потому, что избегал личной встречи с ним, а просто… Ну, просто Изуку не очень удобно было сейчас звать к себе в гости вообще кого-либо. По ряду причин. Ему даже необязательно их озвучивать для самого себя, они очевидны. Да. А то, что к нему заходит почему-то очень красная Урарака-чан (обгорела на солнце, может?), так это её личная инициатива. К тому же, она просто хочет утащить его с собой, Иидой, Асуи и её младшей сестрёнкой в недавно открывшуюся кондитерскую, и не стала бы заходить на чай, но Инко, бросив сыну многозначительный задорный взгляд, буквально втаскивает девушку в дом, усадив за стол и начав радостно порхать вокруг, с каждой минутой зачем-то выкладывая перед красной — теперь уже совершенно точно от смущения — Очако всё больше сладостей. Сбитый с толку Мидория даже не успевает воспротивиться, когда возобладавшая внезапной недюжей физической силой мама буквально впечатывает его в стул напротив подруги и, прощебетав что-то о срочной необходимости отправиться за покупками, выскальзывает из дома, напоследок очень громко и чётко сообщив, что вернётся она не раньше, чем через час. — Э-э-эм… — скрипит Изуку, деревянными движениями принимаясь размешивать чай, в который он даже не положил сахар. Просто ему было очень нужно занять руки хоть чем-то. — У тебя очень милая мама, — пищит Урарака, и он видит, что им примерно одинаково неловко сейчас сидеть напротив друг друга. У него дома. Наедине. Мама, блин. — Э-э-эм, — ещё больше тупит Мидория, растеряв весь свой словарный запас. — Она… Эм, да. Она такая, да. Кхм. — П-прости, что я вот так заявилась. Без предупреждения. Я хотела просто позвать тебя с нами, — тихо произносит Очако, смотря не на него, а на свои упёртые в колени руки. — Тсу-тян забирает сестрёнку с курсов, а Иида-кун пока гуляет с братом, поэтому я решила зайти за тобой, чтобы как-то скоротать время. — Всё в порядке, — поспешно заверяет её Изуку, и она, наконец, поднимает на него взгляд. — Это ты прости, что моя мама тебя сюда затащила. Иногда она бывает очень, кхм… — Он трёт затылок, пытаясь подобрать подходящее слово. — Непреклонной. — Вы с ней в этом похожи, — с улыбкой замечает Урарака, и они оба слегка расслабляются. — Так это, кхм… — Мидория судорожно ищет тему для беседы, всё же добавляя сахар в чай и пододвигая сахарницу к подруге. — К-куда ты там хотела сегодня пойти..? — О, это отличное место! — мигом оживляется Урарака, доставая из крошечной наплечной сумочки сложенный вчетверо пёстрый флаер. — Мама как-то принесла нам с отцом оттуда пару вкусняшек, и мне жуть как хотелось попробовать их снова, — тараторит она, пока Изуку рассматривает рекламку с изображением забавных глазастых пироженок. — Правда, там немного дороговато, поэтому я не стала просить маму купить ещё… — Она сконфуженно пожимает плечами, но Изуку совершенно не видит поводов стесняться материального положения её семьи и ободряюще улыбается ей. В конце концов, они с мамой и сами живут в обычной квартире самого простого спального района и достаток их небольшой семьи трудно назвать нескромным. Урарака-чан всё понимает по его глазам и отвечает благодарной полуулыбкой. — Так вот, пару дней назад я проходила мимо той кондитерской, и знаешь что? — Она выуживает из той же сумки пачку скреплённых резинкой жёлтых бумажек. — Там раздавали купоны на одно бесплатное пирожное! — радостно светясь, Очако машет купонами и убирает их обратно, принимаясь насыпать себе в чай одну за другой ложки сахара. — Правда, за раз можно воспользоваться только одним купоном одному человеку, поэтому я решила позвать с собой всех вас, чтобы вы тоже смогли попробовать эти чудесные вкусняшки! Когда количество ложек сахара равняется четырём, а весело болтающая закинутой на другую ногу ногой Урарака хватает со стола эклер и счастливо впивается в него зубами, довольно присёрбывая суперсладкий чай из кружки, Мидория не может удержаться от вопроса. — Эм, Урарака-чан… — Мм? — она ловит кончиком пальца едва не упорхнувший с края эклера крем и слизывает его. — Ты, эм. Тебе не слишком… сладко? И, ну, мы же сейчас отправимся в кондитерскую… — Ась? — она замирает с поднесённым ко рту вторым эклером и внезапно становится пунцовой. — Ах, прости, Деку-кун! — Она поспешно роняет эклер обратно на тарелку и закрывает пылающее лицо ладонями. — Я совершенно забыла о всяком приличии! — Ох, нет, всё в порядке, ты что! — поспешно принимается успокаивать её Изуку. — Ешь, сколько хочешь, я вовсе не об этом! — Она смотрит на него сквозь приоткрывшуюся щёлку между пальцев и он улыбается. — Просто я раньше не видел, чтобы кто-то добавлял в чай столько сахара, а потом ещё заедал это всё чем-то сладким. — Ах… — Очако открывает лицо, всё ещё смущённая, но уже не такая красная. — Извини, я просто действительно очень люблю сладости. — Она обхватывает лицо ладонями. — Папа вечно говорит, что если я продолжу есть их в таком количестве, у меня вырастут огромные пухлые щёчки. Мидория смеётся. — Да ведь это же совсем неплохо, — заверяет он, пододвигая к ней тарелку с эклером. — Твои щёчки от этого станут только милее. Они оба замирают, осознав, что он только что ляпнул. — Э. Я-я-я, — начинает паниковать Изуку, теперь уже и сам становясь таким же пунцовым, как Урарака-чан минуту назад. — Я в-вовсе не то и-имел в виду, Ур-рарака-чан, я… — Спасибо, — неожиданно отвечает Очако, сверкая румянцем, и берёт пирожное. — В следующий раз, если отец начнет опять надо мной подшучивать, скажу ему, что моему другу мои щёчки понравятся и такими. Мидория пару секунд смотрит на неё, не моргая, и ловит себя на мысли, что теперь понимает, почему они так сдружились с Ураракой-чан: она очень напоминала ему его маму. Такая же добрая и понимающая, и он просто не мог не чувствовать себя счастливым от того, что она появилась в его жизни. — Да… — улыбнувшись и склонив голову набок, говорит он. — Так и говори. Позабыв о прежней неловкости, они ещё пьют чай и болтают обо всяких мелочах, а когда мама Изуку возвращается домой (без единой покупки, что, почему-то, совершенно не удивляет Мидорию), прибрав за собой со стола и попрощавшись с ней, они отправляются за другими ребятами.***
Вернувшись домой после прогулки с друзьями Изуку садится ужинать с мамой, и та, почти не притрагиваясь к еде, мнёт под столом край своей кофты, выжидательно наблюдая, как Изуку ест. Когда он отправляет в рот последний кусок, она, наконец, не выдерживает. — Ну, как всё прошло? Мидория знал, что так будет. Он напряжённо сглатывает и зачем-то уточняет, хотя ему это не нужно: — Ч-что прошло? — Ваши посиделки! — выпаливает мама и краснеет. Интересно, от чего, когда краснеть впору самому Изуку, что он, кстати, и делает. — Ну, здесь, у нас дома… С этой чудесной девочкой, Ураракой-чан? Стараясь как можно больше оттянуть момент мучительного признания, Мидория пьёт воду, жалея, что вообще не отправился сразу спать, пропустив ужин. Тогда утром, сразу после тренировки, он смог бы незаметно ускользнуть из дома и отправиться, скажем, опять гулять с друзьями, а потом вечером снова прийти попозже и… Эх, да кого он обманывает. Он не смог бы скрываться вечно. Этот разговор важен. С трудом пропустив сквозь сжавшееся горло последний глоток воды, Мидория ставит стакан на стол — чуть резче и громче, чем собирался — и решительно смотрит в глаза матери. — Мы с Ураракой-чан просто друзья. — Ах, я понимаю, милый, но ты смог сделать что-нибудь, чтобы она..? — Мам, — мягко перебивает её Изуку и тянет руки через стол, чтобы она дала ему свои нервно шебуршащиеся под столом пальцы. — Мы с ней посидели, попили чай, она съела все твои эклеры и мы мило поболтали. Обо всём том, о чём болтаем и на переменах в Академии, — поспешно поясняет он, видя готовящийся слететь с маминых уст новый вопрос. — Просто беседа двух друзей. Ничего больше. Мама сжимает его пальцы и уголки её губ расстроенно опускаются. — Ох, милый, мне так жаль, я думала, если уйду, то вы сможете… — Урарака-чан не тот человек, который мне нравится, — отведя взгляд, сообщает Изуку, решив больше не юлить и не подбрасывать маме новых ложных догадок. — Ну, то есть, она очень классная и, конечно же, мне нравится, но… только как человек. Как подруга. Он наконец позволяет себе посмотреть на мать и её нескрываемую растерянность. — Но я думала… — Я знаю. Прости. — Изуку стыдливо морщится. — Я не сразу понял, что ты подумала на неё, а когда понял… — Он вздыхает. — В общем, я не знал, как сказать тебе, что это не она. — Изуку, ты вовсе не должен передо мной извиняться! — горячо заверяет его мама. — Это я сама полезла, куда не просили… Прости свою бестолковую мать. — Она качает головой. — Я хотела сделать, как лучше. — Я знаю, мам, — тихо говорит Мидория. — Ты вовсе не бестолковая. Спасибо, что так стараешься помочь мне. Они смотрят друг на друга и оба неуверенно улыбаются. — Скажи мне просто замолчать, если я опять лезу, куда не следует, но… — начинает говорить мама, и Изуку заранее плохеет от неприятного предчувствия, — кто же тогда? Эта девочка ведь из Академии, верно? — Это не- «Не девочка», хочет сказать сознание Мидории. —…непросто, — говорит его рот. — Ох… — выдыхает мама, кажется, по-своему интерпретировав такое ёмкое слово. — Я понимаю… — Мам, я… — Нет-нет, Изуку, — решительным жестом останавливает его женщина, — я действительно понимаю. Первая любовь. — Изуку скручивает внутренности от этого слова, но он молчит. — Первые шаги друг к другу, первые неловкие разговоры с родителями на взрослые темы. — А вот теперь его ещё и подташнивает. — Я всё это тоже когда-то проходила, мой милый. — Она поднимается из-за стола и сгребает сына в объятия. — Я больше не посмею давить на тебя с подобными вопросами. Ты только знай, что мне ты можешь рассказать что угодно, и я всегда постараюсь тебе помочь. — Спасибо, — невнятно бормочет Изуку, прижатый лицом к её мягкому животу. Она отлепляет его от себя и, нежно потрепав по макушке, отправляет его к себе, принимаясь за уборку со стола. Немного подсобив ей с этим, Мидория покидает комнату, но уже в дверях оборачивается на моющую посуду и напевающую себе что-то под нос маму и негромко говорит: — Я обязательно расскажу тебе всё… когда сам во всём разберусь… — Мм? Ты что-то сказал, Изуку? — оборачивается на него мама, сделав воду из крана потише. — Ах, н-нет, просто пожелал тебе спокойной ночи, — отмахивается Мидория и трёт затылок. — Добрых снов, мам. Она ласково улыбается ему. — Добрых снов, милый. Лёжа на кровати в своей комнате и подкидывая к потолку небольшой мячик, Изуку вспоминает уходящий день и размышляет, смог бы он вот так же просто, как сегодня с Ураракой-чан, сидеть за чашкой чая с Тодороки-куном и не испытывать при этом неловкости? Ему хочется верить, что такое возможно, но какая-то тёмная часть его души подсказывает, что окажись он с ним наедине у себя дома, его желания поползли бы далеко в сторону от простого мирного чаепития. И Изуку должен признать, что это та самая — единственная, но очень веская — причина, по которой он не может решиться использовать своё старое приглашение. Чем больше времени проходит, тем больше происходит… всякого, и тем меньше решительности и больше неловкости остается в Мидории. Он не хочет испортить свои отношения с Тодороки-куном, он наоборот хочет укрепить их, ну, и, возможно, перевести на некий новый уровень, но разве можно подступаться к своему другу с предложением увидеться, в то время как вероломное сознание радостно подсовывает тебе картинки его полуобнаженной фигуры, выныривающей из бассейна в-который-тебе-точно-никогда-не-стоило-соглашаться-пойти?! А его сверкающие глаза, отражающие лёд и пламя во время битвы? И его голос, когда он жарко выдыхает твоё имя, как тогда, в библиотеке… Так, стоп. Изуку замирает, забыв поймать подкинутый мяч, и тот ударяет его прямо в лоб, отскакивая куда-то в центр комнаты и, судя по звуку, укатываясь под компьютерный стол. С мучительным стоном Мидория переворачивается на живот, закусывая губу. Ладно, он подросток, и вовсю буйствующие половые гормоны ещё можно понять. Но что ему делать с этим?! Он пока что морально не готов к тем самым «неловким разговорам с родителями», но он ведь и не совсем дурак, и у него есть доступ к интернету, в конце концов. Он осведомлён о том, что его тело вступило в пубертатный период, и это приводит к соответствующим изменениям в нём, и от этого никуда не деться. Он даже читал о том, что в этот период в некотором роде нормально наблюдать у себя влечение к представителям своего же пола и, как правило, подобные желания не выливаются потом во что-то серьёзное, ограничиваясь лишь максимум экспериментами, но… Он чувствует, что это не то, чего он на самом деле хочет. Это трудно объяснить даже самому себе, но это чувство просто живёт в нём, наперекор здравому смыслу, собственным убеждениям и даже страхам. Это не желание «взять» что-то от Тодороки-куна, не желание просто «узнать, каково это», не что-то… плотское. Всё это тоже есть, и ему стыдно и немного гадко от этого, но всё же это не то, чего он на самом деле хочет. И поэтому он не прикасается к себе, оставаясь лежать в том же положении, стараясь думать о чём-то нейтральном и ожидая, пока кровь отхлынет от низа живота. Проходит немало времени, но Изуку всё же перебарывает себя, переворачивается обратно на спину и чувствует огромное облегчение от этой маленькой победы. Он запутан, но видит границы и не переходит их. Во всём остальном он разберётся. Это то, чего он хочет.