Carpe mori

      — Я знал, что он охотится за тобой, — тонкие пальцы забинтованной руки обвели кромку стакана с виски. — Только за тобой.       Ацуши вздохнул, оправляя на плечах белый плащ, кутаясь в него и ежась от прохлады — отчего-то в Цитадели Мертвеца, даже в самых искусно обставленных спальнях всегда стоял нестерпимый могильный холод. Они с Дазаем сидели в главном зале за круглым столом, стояла безлунная ночь, кромешную тьму разбавлял лишь свет свечей, плачущих восковыми слезами — капли медленно стекали вниз, облепляя канделябр, и зрелище это отчего-то вызывало смутную печаль и бесконечную скуку. Спелые яблоки в глубокой чаше отражали блеск танцующего пламени, как и стаканы с алкоголем — Накаджима к своему еще не притронулся. Из четырех резных стульев, окружающих стол, два были не заняты, однако в таком густом полумраке казалось, что на них восседали черные расплывчатые тени.       — Конечно вы знали, — вздохнул Ацуши. Звенькнули кубики льда — Осаму отпил свой виски. — И про то, что его душа нуждается в успокоении, и про... — Парень замолчал, не в силах произнести это вслух. Смерть Шибусавы. Грех самого Накаджимы, его первое убийство — подумать только, а ведь он считал себя невинным и даже неспособным на такое. Впрочем, это же была самозащита. Да? — И про приют? — спросил Ацуши, поднимая свой стакан и с сомнением осматривая его содержимое. А потом все-таки отпивая с недовольной миной — он не привык к вкусу алкоголя.       — Ацуши-кун, когда я только увидел тебя, я уже знал, как вы с Акутагавой будете сражаться против общего врага плечом к плечу. — Тонкая улыбка коснулась губ мужчины. Накаджима старался не смотреть ему в глаза — боялся потерять себя в этих глубоких омутах, полных чертей. — Что уж говорить о том, как я дорвался до информации о Тацухико. И о тебе.       Голоса пары эхом отскакивали от стен, возможно, даже проносились в коридорах. При большом желании их можно было бы подслушать, но сейчас они в общем-то не говорили ни о чем секретном или хоть сколько-нибудь важном — только об очевидном. Но нуждающемся в обсуждении.       — Я был нужен Фицджеральду, как проводник к Книге, — хмыкнул Ацуши, подпирая щеку кулаком. В груди приятно потеплело от выпитого виски. — Наверняка за этим же понадоблюсь Достоевскому. Хорошая тигриная приманка, да, Дазай-сан?       Осаму не ответил — только улыбнулся шире, но так же мягко и добродушно, как всегда улыбался своему подчиненному.       — Вы знаете, как именно я могу найти эту загадочную Книгу? — поинтересовался Накаджима, продолжая пить — хотелось немного отвлечься от этого пробирающего до костей холода, царящего в неприветливом замке.       — Я не знаю... как именно, — сказал Дазай заговорщически. — Но подозреваю, что дело в твоей способности.       Ацуши тяжело вздохнул, опуская взгляд.       — Конечно. В способности, которую так хотел заполучить Шибусава-сан, — произнес Накаджима. — Это даже немного обидно, что всех во мне привлекает только Зверь Лунного Света. Даже вас.       Ацуши сложил руки на столе и все-таки посмотрел Осаму в глаза, склонив голову набок. Мужчина хитро щурился, даже не смея отрицать, но его темный взгляд сквозил пониманием и даже как будто бы сочувствием, на которое он вряд ли был способен. Почему-то Накаджима вдруг почувствовал себя спокойнее. Один он бы не справился, не выдержал бы и давно бы сорвался; Ацуши всегда доверял планам Дазая, и даже такой, просто немыслимый — присоединиться к врагу, разделить с ним ложе, а потом ликвидировать его — казался единственно правильным. Это все ради спасения Йокогамы. Всегда ради ее спасения.       — Все могло бы быть по-другому, — предположил Накаджима. — Мы с Акутагавой снова объединились бы против общего врага, как-нибудь одолели бы Шибусаву-сана...       — М-м, все лучше, чем раздвигать ноги перед тем, кто пытался убить тебя, чтобы забрать твоего Зверя, да? — усмехнулся Осаму, пытаясь смутить Ацуши, но тот уже достаточно опьянел, чтобы не поддаваться на эти провокации.       — Не знаю, — пожал плечами Накаджима.       — Так меньше потерь, — бросил Дазай, опустошая свой стакан — на дне остался лишь тающий лед. На дно опустились они, сидя под охраной скучающего дракона в самой высокой башне самого печального замка. — Ты замерз?       Осаму поднялся со своего стула и подошел к Ацуши, укладывая руку на его плечи. Парень прижался к теплу, к родному запаху, лениво смыкая болящие веки, но вскоре встал и медленно скользнул ладонями по чужой груди, обнял Дазая за шею, не без удовольствия выгибаясь ему навстречу.       — Да. Замерз. — Осаму огладил его талию через ткань костюма, что предоставил Накаджиме Тацухико, и мурашки разбежались по телу, но в этот раз не от холода. — Виски не спасает, — пожаловался Ацуши, больше не боясь откровенно и прямо смотреть Дазаю в лицо.       — Как мне согреть тебя, когда сердце мое холодно, как лед? — ухмыльнулся мужчина, целуя Накаджиму в макушку, но тот прижимался щекой к его груди, тот слышал: сердце Осаму билось и было теплым, разве что очень своенравным — такой прерывистый неровный пульс сбивал с толку.       — М-м... Согрейте меня ревностью, — Ацуши поднял на Дазая глаза, и тот надул губы.       — Эй.       — Ваш уговор с Шибусавой-саном тоже был частью вашего плана? — ухмыльнулся парень чертовски развязно — кажется, алкоголь окончательно ударил в его светлую голову. — Чтобы я раздвигал ноги не только перед ним? Может, вас привлекает не только моя способность?       — Ты себе льстишь, — ответил Дазай мягко, ведя ладонями по спине парня под плащом. — Хотя... Твое сердце доброе, храброе, жаждущее жизни. Оно нежнее лепестков лотоса и горячее самого солнца, — проворковал он, глядя на Накаджиму с несвойственной ему нежностью.       — Теперь вы мне льстите, — заулыбался Ацуши, вжимаясь в Осаму плотнее, ластясь и почти что урча.       Он обнимал его. Подумать только, человек, не терпящий прикосновений к себе, сам принимал его в своих объятиях, слишком трепетных, слишком ласковых, даже кажущихся настоящими. Наверняка на то были причины — Дазай никогда ничего не делал просто так, он всегда преследовал свои цели, сокрытые ото всех за толстой непробиваемой стеной его сердца; поэтому никто не мог понять, что было у него на уме. Накаджима тоже не понимал. Он доверял всего себя темной неизвестности чужой измученной души, и жалеть ему об этом еще никогда не приходилось. И вряд ли придется. Ацуши даже в мыслях представить себе не мог, что Осаму его разочарует — это казалось противоестественным, нереальным, несбыточным... Парень только боялся, что сам станет причиной чужого разочарования.       — Какими бы разными мы ни были, мы в одной лодке, — произнес Дазай, цепляя кончиками пальцев острый подбородок Накаджимы и заглядывая ему в глаза. — И нам придется греть друг друга, чтобы не потеряться в этом бесконечном ледяном океане скорби.       Осаму приблизился, касаясь губами нежных мягких губ Ацуши, и парень улыбнулся в поцелуй, отвечая. Без языков. Тепло и сухо.       — Вы вроде бы выпили не больше меня, — шепнул Накаджима, зарываясь пальцами в волосы Дазая, перебирая пряди будто бы машинально, по привычке, которую он в себе никогда не замечал. — А так разговорились, будто в одиночку выхлебали бутылку сакэ.       — Я уже который год чувствую, что умираю, — сказал Осаму тихо, будто делился своим самым большим секретом, хотя, очевидно, он шутил и преувеличивал. — А умирать нужно красиво.       — Скажите об этом Шибусаве-сану, — ухмыльнулся Ацуши, скользнув кончиками пальцев по щеке мужчины, и вздрогнул от неожиданного:       — Что мне сказать?       Тацухико вышел из тени, укладывая ладонь на стоящую рядом колонну. Кто знает, долго ли он там был и много ли успел услышать, но это значения не имело — даже разговоры, затрагивающие их план, не должны были пошатнуть доверие Шибусавы; мужчина ждал предательства, поэтому подобным его было не впечатлить. И все же он тонко улыбнулся, приближаясь, взял в свою руку худую ладонь Накаджимы и коснулся фаланг губами — Ацуши впечатлял. Нежный, красивый, сияющий жизнью, отчего-то он собирал вокруг себя самых отчаявшихся, самых испорченных людей (возможно, потому что сам был таким же в глубине своей светлой истерзанной души). Дазай сощурился, с неудовольствием переводя взгляд на Тацухико.       А Накаджима почувствовал трепетное тепло, внезапно ударившее в грудь.       — Сказать, что смерть была бы тебе к лицу, Шибусава, — Осаму широко улыбнулся и поцеловал Ацуши в уголок губ: «Мой». Это его желание. Это его право, вопреки всем договорам, больше ничье.       — Правда? — Тацухико состроил удивление, растягивая губы в лживой ухмылке, и посмотрел Накаджиме в лицо. — А ты как думаешь?       — Я думаю... — Ацуши замолчал, пытаясь привести в порядок свой захмелевший разум, но выходило откровенно паршиво — в голову лезли несвязные мысли. — Я думаю, вам к лицу была бы жизнь.       Дазай подавил смешок, наслаждаясь про себя этой невольно всплывшей иронией — Шибусава ведь буквально был ни жив, ни мертв, только одна из этих крайностей могла стать единой определенностью. К счастью или к сожалению, Осаму даже знал, какая.       — Пойдем в спальню? — Тацухико выпустил из пальцев ладонь Накаджимы и ласково почесал его за ушком. — Нам всем нужно немного расслабиться.       — Конечно, — выдохнул Ацуши, даже не задумавшись. — Пойдемте, Дазай-сан.       И Осаму пошел, крепко сжав его руку в своей.       Место соприкосновения их ладоней горело огнем.