В которой это не ваш лучший друг
***
Здесь нет ничего. Нет света, нет звука. Нет даже пригодного для дыхания воздуха. Беспощадно холодный, пустой вакуум проникает в лёгкие, грозя разорвать их на куски и высосать жизнь из крохотного тельца. И всё же что-то удерживает в живых дитя, несмотря на то, что оно находится в смертельной хватке бога. Будь то его воля, либо же решимость самого ребёнка выжить. Упрямый человек и злой монстр в который раз встречаются лицом к лицу. Подобное противостояние между ними уже происходило, однако, пусть даже монстр обладает всё той же силой, он не намерен повторять старое представление в этом театре одного зрителя. — Ты же не думаешь, что я забыл, где находились души? — произносит монстр со спокойной улыбкой. — Ха-ха… Разумеется, я не забыл… Ведь тебе даже в голову не пришло стереть мои воспоминания! — он резко переходит на крик, оскалив белые клыки в угрожающей гримасе. — Я разрушил барьер, оставил всех в покое и не хотел повторять всё это снова! Однако тебе, видимо, понравилось вновь и вновь испытывать моё терпение, и я просто не в силах больше это выдерживать. Принц дёргано парит взад-вперёд, словно разгневанный летающий лев в бесконечной клетке. — Я всерьёз думал, что ты лучше, чем Чара… Но, похоже, я ошибался, — он бросает разочарованный взгляд на неподвижного ребёнка. — Ты поступаешь эгоистично. Прямо как и я. Сбрасываешь всё к началу. Раз за разом. Просто чтобы ещё немножко поиграть со всеми. Я предвидел, что всё так и обернётся, однако я просто взял и поверил тебе. Глупец. Каким же за невероятным глупцом я был, думая, что всё будет хорошо, если предоставить тебе и остальным свободу. Чтобы монстры счастливо жили на поверхности, а всякие выродки остались бы здесь, забытыми под землёй… В то время как Азриэль чуть ослабляет свою хватку, Фриск удаётся вернуть контроль над своим ртом и произнести: — Мы пытались спасти тебя. — Очень смешно… И кто же это сказал тебе, что я ХОЧУ, чтобы меня спасали?! — огрызается он. — ЭГОИСТИЧНО предполагать такое, даже и не попытавшись спросить! Разве не так должны поступать друзья? Прислушиваться к тому, что один хочет сказать другому? Я думал, что ты мне друг… но нет. У меня нет друзей. У нас был уговор, но тебе взбрело в голову, что ты выше собственных обещаний. Я никому не могу верить. Так что я завершу всё сам, — он закрывает глаза и провозглашает: — монстры будут свободны, и ты не в силах остановить меня, — его слова звучат не как угроза, но как клятва. Красная вспышка на краткий миг окрашивает пустоту. Собрав всю свою волю в кулак, Фриск разрывает не позволяющие пошевелиться оковы. И теперь дитя уверенно стоит пред Азриэлем с неизменно непоколебимым выражением на лице и парящей на уровне груди душой. — И всё же… Ты стоишь у меня на пути, — в его голосе сквозит откровенная усталость и печаль. — Уйди с моей дороги, Фриск. Дважды повторять не буду. Ребёнок даже не думает шелохнуться. — Хм. Ну хорошо, — всё так же не открывая глаз, он фыркает и щёлкает пальцами. — И не говори, что я не предупреждал тебя. С леденящим душу воем из пустоты вырываются непроглядно-чёрные силуэты, зловещие и, вне всяческих сомнений, опасные, направляясь прямиком в сторону Фриск. Дитя изо всех сил старается избегать соприкосновения с зарядами тёмной энергии, но те оказываются слишком быстрыми. Один из них срезает прядь волос и оставляет порез на бледной щеке. Хоть царапина и совсем невелика, но брызнувшая струйка крови заставляет Фриск одной рукой схватиться за ранку, ещё крепче сжав свободной рукой направленную на монстра палочку. По лицу ребёнка видно, что с места он двигаться не собирается. Быстро выходя из себя, Азриэль выкрикивает: — УХОДИ! ПРОВАЛИВАЙ! Или хочешь, чтобы я вернулся к старому доброму «убей или будешь убит»?! Фриск удаётся выдержать ещё пару атак, перед тем как упасть. Малыш ничего не может противопоставить столь могучей силе. Его единственное оружие совершенно бесполезно, у него нет еды, чтобы восстановить энергию, и ему некуда отступать. От жгучей боли и кровопотери у него уже кружится голова. Последним отчаянным усилием дитя пытается позвать на помощь. — Кричи, кричи сколько вздумается. Они тебя не услышат. Я способен сдержать их, я могу сдержать все их эмоции… — бормочет жестокое божество себе под нос. Не слушая его, Фриск вновь и вновь молит. Пока некто не откликается на зов. Некто неожиданный. Время словно бы замедляется до черепашьего темпа. Азриэль всё так же парит где-то на заднем плане, но его фигура размыта, словно он находится под водой. Затем кто-то ещё привлекает детское внимание, кто-то, кто каким-то образом уже стоит прямо на виду. Другой ребёнок, очень похожий на Фриск, но не слишком. Каштановые волосы, карие глаза и широкая улыбка на румяном лице. — Ну привет, партнёр. Даже несмотря на отсутствие сил, Фриск умудряется отшатнуться прочь. — Что такое? Неожиданно видеть тут меня? Но ведь всё это время мы были вместе, тупица, — практически напевает ребёнок с игривой улыбкой на лице. — Как ты думаешь, кто разговаривал с тобой? Давал полезные советы? Всячески тебя забавлял? Зубная фея? Ха-ха. Мечтай, — в прищуренном взгляде, обращённом на Фриск, так и плещется самодовольство. — И что-то мне подсказывает, что сейчас ты мечтаешь о чьей-нибудь помощи. Фриск как может решительно мотает головой. — Сраная упёртость. Могу понять. Однако на сей раз тебе от неё пользы не будет. Тебе придётся позволить мне пройти через это вместо тебя. Малыш заметно вздрагивает. Последний раз, когда он позволил Чаре вести себя, навечно врезался в его память. Но если уж на то пошло, стоило признать – этот жуткий ребёнок в самом деле довольно сильно ему помог. Слова Фриск о том, что Чары больше нет, были ложью. Этот ребёнок не ушёл окончательно, просто совершенно затих, и поначалу даже казалось, что исчез. Однако в тот раз, когда Азгор победил и собирался нанести последний удар, он показал своё присутствие и дал указания, как с ним справиться. После этого он продолжал то и дело появляться, предупреждая, давая советы, делясь шутками и историями. Он бессчётное количество раз спасал жизнь Фриск и едва ли показывал хоть толику былой враждебности. После ритуала очищения Ториэль он больше не предпринимал попыток захватить контроль. До этого момента. — Ха… Я знаю, что ты не доверяешь мне. И, стоит признать, не без причины. Это… разумно, — чуть замявшись, признаёт Чара. — У меня тоже не было бы к себе доверия. Но проблема в том, что… У тебя и выбора-то особого нет, не так ли? Умереть здесь, позволить Азриэлю пойти творить всё, что вздумается, дать ему порушить твои праведные планы. Или… — улыбка на румяном лице становится шире. — Разрешить мне помочь, — бледная ладонь тянется в знакомом жесте. — На этот раз взаправду. Фриск смотрит на руку, затем опускает взгляд на кровь, по капле покидающую израненное тело, словно песчинки из разбитых песочных часов. И время, и варианты выбора крайне ограничены. — Всё ещё можешь стоять? — толика обеспокоенности закрадывается в высокомерный голос высокого козло-монстра. — Довольно! Не вынуждай меня причинять тебе ещё больше боли. В этот самый момент вдоль его позвоночника пробегает внезапный холодок. Нахмурившись, Азриэль всматривается в ребёнка, явно обескураженный и уже не столь уверенный. Что-то изменилось в позе маленького оппонента. И тут его противник открывает свои обычно закрытые глаза, которые почему-то заполнены насыщенным красным цветом, а на его лице медленно расцветает жутковатая улыбка. У Азриэля отвисает челюсть. Он никогда не видел, чтобы прежде это дитя открывало глаза, а эта гримаса… — В чём дело? — взъерошенная голова игриво наклоняется, уставившись двумя сияющими рубинами на монстра, который внезапно стал казаться куда меньше и намного робче, чем прежде. — Ты ведь узнаешь меня? Или уже забыл обо мне? Что ж. Позволь мне освежить твою память. Кровь на израненной коже словно вскипает, источая едкий дым, в котором мгновенно скрывается вся человеческая фигура. Когда серая завеса рассеивается, стоящий ребёнок кажется полностью исцелившимся. — Это я. Палочка вспыхивает в детских руках. Обычная коричневая древесина медленно превращается в красное дерево с ярко-алыми кругами, необъяснимо вихрящимися по её поверхности. Веточки начинают шевелиться, оживать, расти, утолщаться, сплетаться в нечто непостижимое и каким-то образом острое. Нечто, на что больно смотреть. — Твой лучший друг. Улыбка на детском личике становится настолько широкой, что чуть ли не буквально достигает внешних уголков глаз. — Чара Дримурр. Алая аура быстро расползается вокруг тела ребёнка, разбавляя тёмное пространство, словно густая кровь водную гладь. Она движется хищными рывками, превращая маленького ребёнка в нечто прямиком из кошмаров. Внутри своего собственного тела Фриск ощущает растущий страх и тревогу. Малыш начинает думать, что, вероятно, он просто вновь повторяет одну и ту же ошибку. Самопровозглашённый бог отшатывается от кровавых щупалец. — Я… — его голос срывается, становясь похожим на писк котёнка, но он быстро берёт себя в руки. — Я больше тебя не боюсь! — Ой ли? — насмешливо вопрошает Чара. — Я поглотил тысячи душ, в то время как у тебя есть лишь одна! Дитя запрокидывает голову, оглашая пустоту громким, жутким смехом. — Ч-что смешного?! — Хе-хе-хе… Ничего, — произносит Чара, медленно качая головой. — Кое-что никогда не меняется. Так или иначе. Не имеет значения, как много у тебя душ. На сей раз… — пальцы на вихрящейся палочке сжимаются крепче. — Всё будет по-моему. Не позволяя своему новообретённому оппоненту нанести первый удар, Азриэль единым движением материализует обе свои сабли и бросается вперёд. Его атака быстро парируется, но его план работает. Под натиском стремительных ударов Чара не может контратаковать, однако, похоже, ребёнка это не сильно расстраивает. Он ликующе смеётся, уворачиваясь от взмахов мечей, каждый из которых почти равен ему по росту. Постепенно настороженность и неуверенность во взгляде Азриэля сменяются восторгом. На морде монстра появляется улыбка, и она становится всё шире, пока не начинает соперничать с улыбкой на позаимствованном лице его приёмного родственника. — Ура-ха-ха, — с этим смехом голова пушистого принца делает оборот на триста шестьдесят градусов. В его глазах вспыхивает искорка, проблеск углей, медленно разгорающихся в пламя. Это тот самый тёплый и дерзкий огонь, что потух давным-давно. Капли пота от этого жара стекают по его лбу, оставляя на мехе мокрые дорожки, заставляя шерсть повиснуть слипнувшимися космами. Его дыхание становится громким и прерывистым, движения слабеют и уже не выглядят такими же отточенными, как до этого. В то же время Чара не показывает никаких признаков усталости. — НУ ЖЕ! — с нездоровым пылом выкрикивает Азриэль. — НА СЕЙ РАЗ ПОБЕДА БУДЕТ ЗА МНОЙ! Музыка, начавшаяся с нескольких отдалённых беспорядочных нот, становится громче, её ритм ускоряется до предела. Пульсируя в такт ритму, яркие краски вспыхивают сначала слева, потом справа, а после и вовсе окружают две фигуры, прогоняя царящую вокруг тьму. И пусть даже это сражение, вспышки не полнятся агрессией, они веселы, словно фейерверки на фоне северного сияния, словно отблески новогодней гирлянды на разноцветных коробках с подарками. Участники этой боевой дискотеки, словно соревнуясь за корону танцевальной дуэли, кружат друг напротив друга, просчитывая каждое движение соперника. Затем, как только кто-то из них выбирает момент для удара, они оба подскакивают в воздух, исполняя безумные, невозможные пируэты. Сверкающие белые клинки скрещиваются с сияющей красной веткой, высекая целые снопы похожих на звёзды искорок. Словно жгучие злые пчёлы они отлетают в обоих оппонентов, жаля их и опаляя одежду и волосы. В следующее мгновение бойцы отпрыгивают друг от друга для краткой передышки, однако у Азриэля ещё не закончились козыри в рукаве. Мановением руки принц призывает откуда-то сверху огромную мультяшную звезду. Даже не глядя вверх, Чара перехватывает ветку обеими руками, словно биту и, размахнувшись, одним ударом отправляет звезду прямиком в лицо Азриэлю, где та и взрывается, ослепляя монстра, заставляя его в недоумении по-собачьи затрясти головой. — Пха-ха-хах! Спасибочки твоим ярким атакам! Пылающая звезда, верно? — Чара перекрикивает музыку и звук взрывающихся звёзд. — Помнишь, как ты называл её «пылаюссяя сфеста», когда у тебя выпали все передние зубы? Умора! Вскинув руку для следующей атаки, пушистое божество рычит: — Они выпали, потому-что из-за тебя я упал лицом на пол и… — внезапно он резко замирает. Оглушающая музыка также прерывается, взвизгнув напоследок, словно диджей поставил трек на паузу. — Погоди. Ты… Ты всё это помнишь?.. — Конечно, — отвечает Чара, лениво опираясь на своё оружие. — Я помню всё. Наши приключения, планы, твои идеи для атак. Я знаю, что ты взращивал их ещё до того, как мы повстречались. Все эти рисунки в ящиках стола… И, знаешь, тогда мне было смешно, но… — ребёнок опускает взгляд, анализируя брата от кончиков рогов до вытянутой морды, ниспадающей чёрно-белой робы, сверкающих мечей, пока не останавливается на босых когтистых ступнях формы мечты Азриэля и хмыкает. — Ты и правда круто выглядишь в этом облике. Даже несмотря на плотный мягкий мех на его щеках ясно видно, что Азриэль покраснел. — А как мама учила тебя отвечать на комплименты, ммм? — Спасибо… Спасибо, Чара. Дерзкий ребёнок одобрительно кивает. — Итак, что скажешь, Аз. Не устал ещё драться? Я так точно да, — говорит он, с любопытством глядя на взопревшего бога, в то время как сам остаётся свежим, словно весенний листочек. Глаза Азриэля в этот момент занимают чуть ли не половину его лица. — Но!.. Но я думал!.. Я думал, что ты меня ненавидишь. Что ты хочешь сражаться. — Я? Пффф! Ну, в смысле… Похоже, ты поставил себе чёткую цель. Но вот твой план? — покачав головой, Чара кратко заявляет: — Идиотский. Ты просто собираешься умереть от руки этих… Угхх… Что за друг бы из меня был, позволь я тебе снова совершить ту же самую ошибку, что и раньше. — Но что тогда всё это сейчас было?! — Ты похвастался своими классными способностями. Очевидно же, что мне захотелось поучаствовать. — Ох… Окей, справедливо, — серьёзно кивает он, однако выражение на его лице быстро становится задумчивым и печальным. — Но в тот раз… Ты… — где-то на заднем плане начинают мелькать образы: чудовищный обнажённый зверь с гигантскими копытами, когтями, рогами и длинным хвостом явно колеблется, прежде чем поднять обмякшее детское тельце, столь крохотное в сравнении с ним. — И я… Я… — образы растут, вспыхивая тьмой – будто лесной пожар в ночи – и показывают, как десятки людей, вооружённых вилами, факелами и охотничьими ружьями, приближаются, пока вся картина не блекнет, вновь оставляя после себя прежнюю тёмную пустоту. — Хах. Вероятно, с меня причитается объяснение. Ты ведь так и не узнал историю моего падения внутрь горы… Так… Хочешь услышать её? Азриэль поспешно кивает. Чара наклоняет голову, приближаясь к нему, а после останавливается, довольно долгое время продолжая смотреть в пол. Затем ребёнок хмыкает и криво улыбается. — Уфф. Это будет неловко, но… поехали. Маленькая ладошка стремительно хватает большую лапу Азриэля. Монстр вздрагивает, но прежде, чем он успевает ещё хоть как-то отреагировать, его взгляд стекленеет, в то время как образы, звуки и запахи заполоняют его разум. Внутренние коридоры крепости длинные и тёмные, особенно в закатный час, пока прислуга ещё не зажгла свечи. Самое время для того, чтобы немного подшутить над беспечным дурачьём. Потайная дверь, оставшаяся после прадедушки Чары, по чьему проекту и была возведена эта крепость, известна только избранной группе людей. Чара входит в эту группу, но, будучи довольно «великодушным» ребёнком, не может не поделиться этим секретом по крайней мере ещё с одним человеком. В этот день один очень важный гость должен прибыть на встречу с родителями Чары. Первосвященник Вильгельм и одна из дворцовых служанок, Миллана завернули за угол как раз до того, как маленькому злоумышленнику наскучило бы ждать настолько, чтобы уйти. Разумеется, они даже не смотрели, куда ступают, слишком занятые разговором друг с другом тихими, игривыми голосами. Пол исчез под их ногами, а затем сомкнулся обратно со звуком схлопывающихся челюстей. Ах, эта, шутка вышла на редкость удачной, заставив Чару от души посмеяться! Вопль Вильгельма оказался даже смешнее, чем можно было представить. Естественно гость не явился вовремя, и несколько часов отец бегал по залам в сопровождении прислуги, в то время как матушка обзванивала весь город. До тех пор, пока священника всё-таки не отыскали и не выпустили. Именно тогда обнаружился странный факт. Священника-то нашли, но не нашли служанку. Они шли вместе, если, конечно, глаза не обманывали Чару, чья засада располагалась за занавесью в нескольких шагах от чересчур удачной ловушки, однако он утверждал, что на прелую солому приземлился один. В течение дней и недель их жилище обследовали вдоль и поперёк, как полиция, так и Чара самолично, но женщина как сквозь землю провалилась, словно бы поглощённая самим замком. В конечном итоге ребёнка застукали шныряющим по всем закуткам. Детские отпечатки пальцев обнаружили как на потайной двери, так и на открывающем её рычаге. Вильгельм был в ярости. Это был не первый раз, когда он служил целью розыгрыша Чары, да и никто другой от подобного не был застрахован, но это был первый раз, когда последствия оказались настолько серьёзными. И всё же, в силу юного возраста на Чару нельзя было возложить ответственность. Так что ему пришлось разбираться с родителями. Их вызвали на импровизированный церковный суд. Который был совершенно показушным и «добровольным», однако они всё равно решили на него явиться. Прежде чем выдвинуться, они оба практически синхронно сказали: — Мы не верим, что наше солнышко могло сделать что-то плохое. Больше Чаре не довелось увидеть своих родителей. Следующим, что дитя заметило со своего любимого наблюдательного пункта на вершине заброшенной башни мага, был живой ковёр, движущийся по направлению к крепости. Даже за несколько километров от него разило разгневанной толпой. Умный и находчивый ребёнок быстро собрался и побежал в противоположную от города сторону. К жуткой горе, куда до этого никто не наведывался, опасаясь всех связанных с ней историй. Даже Чаре редко приходило в голову шнырять поблизости. Забираясь всё выше и выше, ребёнок не мог отделаться от ощущения, что даже погода насмехается над ним, освещая тёплыми лучами вечернего солнца, обдувая нежным ветерком вспотевшую кожу, взъерошивая слипшиеся пряди волос и донося аромат его любимых золотых цветов. Голос священника, усиленный десятками сотовых телефонов, разносился над толпой, напоминая некую анафему. Даже на таком расстоянии от них, поскальзываясь на шатких камнях, цепляясь за режущую пальцы осоку, дитя узнавало некоторые из слов. Осознав, что именно он скандирует, ребёнок остановился и залился смехом. Он смеялся и смеялся, пока у него совсем не сбилось дыхание. Затем его лицо стало спокойным настолько же резко, насколько до этого начался смех. Он собирался забраться на вершину горы, а уж что будет дальше, когда он туда доберётся, в данный момент не имело значения, но толпа его не получит, и нет ничего в этом мире, что смогло бы его остановить. Моргнув, Азриэль обнаружил, что Чара пристально смотрит на него, ожидая чего-то, вот только он не в силах подобрать слов. Очевидно, будучи не в лучшем расположении духа от необходимости дать волю воспоминаниям, Чара начинает бурчать: — Ну что, не самый хороший из меня человек, верно? Верно. И никогда не был. Ты сам это видел. Да, на моём счету много плохих вещей, однако для меня всегда существовали пределы. Если можно так сказать… Но некоторые люди! Ну, опять же, ты сам видел. Тот священник… Клянусь богом, в которого он так верит, ему бы в монастырь, нервишки полечить! А то в волоске и то стойкости больше! — для большей показательности Чара выдёргивает один волосок из шевелюры Фриск и демонстрирует его Азриэлю. — И… и… — Дитя силится сдержать приступ безумного смеха. — Следующее, что я помню, это то, как разъярённая толпа фанатиков преследует меня на горе! ФАНАТИКИ! В грёбанном двадцатом веке! С мобильниками вместо факелов, но всё с тем же тупым фанатичным мышлением! Обвиняя меня в убийстве и… и оккультизме! ОККУЛЬТИЗМЕ! Это настолько тупо, что я не могу…не могу прекратить смеяться… И знаешь, что самое смешное? В чём вся соль шутки? Тот священник, что вёл за собой это стадо овец, недаром и сам он был бараном… ОН ПРОКЛЯЛ МЕНЯ. Азриэль согласно кивает. — Те слова, что они скандировали… Я узнал их. Они под строжайшим запретом… Не… Не спрашивай, откуда мне они известны… — Да знаю я! Я знаю, что ему не следовало использовать те слова! Однако мне и в голову не могло прийти, как и на что они вообще могут повлиять. До тех пор, пока мама не сказала, что на Фриск лежит очень старое проклятие. Только тогда мне стало ясно, что этот «СВЯТОША» проклял меня! И чтобы ты знал, проклятия запрещены как законом, так и церковью! — не в силах сдержать негодование, Чара выругивается во весь голос: — СРАНЬ ГОСПОДНЯ! Видишь, почему мне не хотелось тебе рассказывать? Это просто грёбанный АНЕКДОТ! Моя жизнь, мой побег, моя смерть… Всё это просто сраная шутка… Но… Да. Тот человек, которого ты знаешь… Ты знал не меня. Может, только первые несколько месяцев, а затем… Затем проклятие медленно взялось за своё. В здравом рассудке мне бы никогда в голову не пришло заставлять тебя идти на такой риск. Выйти наружу… — Чара качает головой. — Ну, право, освободить монстров только для того, чтобы отправить их на бойню? Это ТАК тупо! Здесь же около горсточки монстров по сравнению с миллиардами людей! И у них там натренированные солдаты, а не просто какие-то жалкие гвардейцы! И ТАНКИ! Ни один монстр не сможет совладать с танком! Остались бы одни лишь останки! Ха-хах… — Чара, я… — Тихо ты! Дай… дай мне закончить, лады? Хорошо… — согласно кивает себе Чара. — Ты… Ты тогда сделал правильный выбор, когда не послушал меня… Это со мной всё было не так. Со мной и моим паршивым проклятием. Однако сейчас проклятие развеяно благодаря маме и Фриск. Конечно, я по-прежнему ненавижу человечество, но… Фриск – это другое дело и… тот другой человек тоже. Они оба едва ли знали нас. Для них мы всего лишь две потерянные души, совершавшие ужасные поступки по тем или иным причинам. И всё же они чертовски жаждут нам помочь, — Чара щиплет Азриэля за руку достаточно сильно, чтобы тот дёрнулся от боли. — Ты и я, мы по-крупному облажались, дружище, но если можно судить по этим двоим, то все те бесхребетные мягкотелики простят нас. Я точно это знаю. В отличие от нас, они хорошие. И… вместе… Вместе мы, быть может, когда-нибудь станем как они. Так… Что скажешь, лопоухий? Чара предлагает ему руку. Азриэль не сводит взгляда с крохотной протянутой ладошки, по его лицу неконтролируемо текут слёзы, всё быстрее и быстрее. Больше не устрашающий Бог Гиперсмерти. Всего-навсего запутавшийся козлёнок, не верящий в то, что он только-что услышал. — Эй! Долго мне так стоять? В яркой вспышке белого света на месте гигантского рогатого божества появляется маленький пушистый ребёнок. — Чаааараааааа! — отчаянное блеянье в клочья разрывает тишину беспространства. Двое детей, человек и монстр, прижимаются друг к другу впервые за целую вечность. Вцепившись друг в друга так, словно ни за что не хотят отпускать снова. Едва слышный шёпот: — Аззи… — Я т-т-т-ик-так по тебе скучаааал, Ч-Чара! — Азриэль пытается хоть что-то сказать, но его слова тонут в громкой икоте и всхлипываниях. — Я… Мне тоже тебя не хватало… А т-теперь прекращай быть плаксой и отрасти уже пару шаров, — Чара кривит лицо и робко отталкивает брата от себя. — Чарааа! Мне жаль… Мне так жаль, что я в тебе сомневался. — Ты ведь уже слышал, что я, и вправду, не самый приятный в мире человек. Так что давай забудем об этом и вернёмся уже домой. — Я… Я не могу… Я не могу этого сделать… — взлохмаченная голова поникает. — Я даже в глаза им посмотреть не смогу после всего, что случилось. Я так сильно изменился, Чара… Я уже не тот, что прежде… Я п-п-п-ик-просто освобожу все души и снова стану цветком… — Ха. Ха-ха-ха-ха! — под недоумевающим взглядом печальных глаз Азриэля Чара смеётся, словно полный псих. — Я помню тебя, словно это было вчера, и ты ни капельки не изменился! — Ну, может, для тебя прошло не так много времени, но для меня это были годы… Годы и годы бесконечных сбросов… Он… Я… Случилось много ужасных вещей, Чара. Вещей, о которых я хотел бы забыть, прямо как все остальные. — Ну хорошо. Если ты такой плохой, как заявляешь… То докажи это. — Чего? — Давай, скажи мне что-то грубое, что-то действительно плохое. Скажи, иди ты нахер, Чара! Я ненавижу тебя! Ненавижу Фриск! Ненавижу своих родителей! Я не хочу счастливо жить на поверхности! Я хочу погрязнуть в мерзкой жалости к себе, в слезах и соплях на всю оставшуюся вечность! — с усмешкой подначивает его Чара. — Скажи это, и тогда я, возможно, поверю тебе и позволю тебе так поступить, — на задворках своей собственной головы Фриск впадает в панику. Нельзя допустить, чтобы это произошло. Нельзя просто позволить Азриэлю снова стать бездушным цветком, но Чара малодушно игнорирует все протесты. — Ну же, я слушаю. Грустный монстрёнок кивает с серьёзным выражением на мордочке, с шумом втягивает воздух и открывает рот. — Иди н... — но запинается на первой же ругательной букве. — Я нееее!.. он давится, словно слова физически отказываются покидать его рот. — Я не!.. Я н!.. Я… — снова и снова повторяет он, всё меньше и меньше преуспевая в том, чтобы составить цельное предложение, пока наконец не сдаётся окончательно. Побеждённый, Азриэль отчаянно шмыгает носом и всхлипывает, пряча лицо в своих пушистых ушах. — Я… ик… Я не могу… Я не могу это сказать! Не со всеми этими тёплыми чувствами, что бушуют внутри меня! Я так тебя люблю… и маму с папой, и Фриск тоже! — он сметает уши с мордашки, показывая глаза, сейчас наполненные решимостью. — Вы все заслуживаете любви, а не ненависти! Фриск испытывает некоторое смущение и невероятное облегчение. Похоже, Чара и вправду знает, что делает. — Вот виииидишь, — подмечает Чара с самодовольной улыбкой. — Ты всё та же пушистая киска, которой всегда был. Тот же любящий обнимать деревья плакса, которого я помню. И, как мной уже и было сказано ранее, они точно такие же сердобольные нюни, что всегда будут прощать нас, несмотря на то, насколько сильно бы мы не налажали. Ну, по крайней мере, если мы пообещаем не делать ничего подобного снова. А лично я ничего такого повторять не собираюсь, так что… Давай уже выбираться отсюда! — Но… как? В смысле… Я не могу удерживать эти души… это просто неправильно… Я не могу… — Цыц, — Чара затыкает Азриэля, приложив палец к его губам и заставив брата на мгновение окосеть. — Кое-кто из друзей Фриск, чьи души ты с таким аппетитищем поглотил, как раз над этим работали. Они придумали способ как-то вернуть наши души. Не знаю, как они это провернут, но почему бы не ухватиться за такую возножность? — пихнув Азриэля локтем, ребёнок поигрывает бровями. — Всё лучше, чем быть мёртвым или бездушным, правда же? Азриэль прерывисто выдыхает и кивает. — Если я правильно помню, чтобы этот план сработал, тебе нужно оставаться собой, а не тупым цветком. Ты можешь освободить души, но не все разом? Например, все души монстров, но хотя бы на время удержать человеческие? — Думаю… Думаю, я могу попробовать. — Ну так давай. У нас в запасе нет целой вечности! Или, погоди-ка, всё же есть… Но тут становится как-то слишком скучно, так что шевели своей пушистой жепой! — Ты всё ещё грубишь, Чара… — Да ну, серьёзно? Хах… — Но я всё равно тебя люблю! — Азриэль пытается снова обнять своего названого родственника, но Чара отлепляет себя от брата с брезгливым выражением на лице. — Ай! Хорош уже с козлячьими нежностями! И так меня целиком соплями измазал! УХ! Мерзость! Ты такой мерзкий!! — Простиииии… — ноет Азриэль, заходясь свежей волной слёз, текущих по его лицу. — Какой же жалкий плакса… — ворчит Чара. — И зачем только мне было тебя спасать? — ребёнок постукивает себя по подбородку, изображая глубокую задумчивость над своим выбором. — А. Помню, — он поднимает руку и, после краткого момента сомнения, взъерошивает хохолок шерсти на макушке Азриэля. — Потому что я тоже люблю тебя, глупый. Мир медленно заволакивает белизна.