All shall fade

      За столом Мэри разбалтывала хмурую Эйлин, изредка что-то уточняла у задумчивой Тайры, а меня оставила на растерзание маленькой любопытной Никки. Девочка беспрестанно дергала меня за рукав, сыпала вопросами, будто начинающий интервьюер, хвастала своими многочисленными рисунками и поделками, и чтобы стать для ребенка идеальным собеседником, мне оставалось только кивать, улыбаться и с восхищением говорить, какая она молодец. Мэри изредка бросала на сестру косые взгляды и болезненно морщилась каждый раз, стоило Никки ляпнуть про родителей или Томми. В какой-то момент мне показалось, что Мэри вовсе не рада присутствию младшей сестры, что она ее раздражает, но это конечно не могло быть правдой. Просто все очень сильно устали. Эван не спустился ни к обеду, ни к ужину.       После ужина мы снова расположились в гостиной. В этот раз на мягком диване спала Вимент. Стоило ее голове коснуться подушки, как она тут же забылась крепким сном, а Тайра будто этого и ждала.       — Когда Тейм перезвонит, ты ведь не пойдешь с нами в тот дом. Я права? — шепотом спросила она.       — Не знаю, — призналась я. — Не думаю, что смогу сейчас взять и бросить работу, но Мэри сказала, в той семье было двое мальчишек… И он все стоит у меня перед глазами, этот мальчик и… и я не смогу повторить такое.       — Я понимаю, но ты хорошенько все обдумай, прежде чем принимать окончательное решение. Мы ведь можем что-нибудь придумать.       Мне вдруг захотелось рассмеяться над собственной глупостью. В круговороте бесконечного самобичевания я вообразила, что терять мне уже нечего, как оказалось, что дружба — совсем не то, от чего так просто отмахнуться и легко отпустить. Тайра, Эйлин и я, мы знали друг друга еще с пеленок, вместе учились, росли и теперь вместе работали. Были моменты, когда наши собственные тропинки расходились, но рано или поздно они неумолимо сходились в один общий путь, чтобы каждая могла набраться сил перед новой развилкой. Сейчас я могла пойти своей дорогой, не боясь, что Тайра и Эйлин отвернутся от меня. Такие узы не исчезают по щелчку пальцев. Это не могло не вселять надежду на светлое завтра, в котором я так часто сомневалась раньше.       — Мы обязательно что-нибудь придумаем, слышишь? — повторила Тайра.       — Да, я знаю. Спасибо, Тай.       Убедившись, что ее слова услышаны, подруга довольно пробубнила «Спокойной ночи», и через пару минут до моих ушей долетело ее тихое размеренное дыхание — она уснула. В доме воцарилась тишина. Время шло. Сон не шел. Как и этим утром, каминные часы раздражали своими педантично вымеренными щелчками секундной стрелки. Я уже собиралась накрыть голову подушкой, когда в коридоре взвизгнула половица — было бы странно, если бы после всего случившегося Фейдеры не мучились бессонницей. В дверном проеме мелькнула светлая макушка, щелкнул замок, жалобно скрипнула дверь и снова тишина. Не желая оставаться наедине с воспоминаниями и мрачными мыслями, я выскользнула из спального мешка и на носочках прокралась в коридор.       Снаружи не на шутку разбушевался ветер. Он просился в дом, стучался в окна и двери, пронизывая коридор тоскливыми завываниями, но оказаться в его колючих объятиях мне по-прежнему не хотелось. Еще не поблекли воспоминания о доме, о землях, где Борей был полноправным хозяином и мог принести как мрачные грузные тучи, так и волшебство первого и такого непостоянного снега; в воздухе витал аромат хвои и смолы, а молчаливый черный ворон, умудренный местными легендами и сказаниями, срывался в хмурое небо, всякий раз предвещая беду скрипучим «Краа».       Будучи совсем маленькой, я не любила этих птиц и кидалась в них галькой, пытаясь прогнать с участка. За одним из таких обстрелов дед поймал меня с поличным и до слез отлупил по рукам. Он ругался на своем древнем хрипучем языке, качал головой и размахивал трубкой, пока не выдохся, устало не свалился в кресло и закурил. Он похлопал по коленке, подзывая меня, и я, понуро опустив голову, послушно уселась к нему на колени в ожидании очередной словесной трепки, но ее не последовало. Попыхивая трубкой, он сердито спросил: «Если ты, Шават-хиц, распугаешь всех воронов в округе, кто меня домой поведет?» Я растерялась, не понимая, как глупая птица может отвести домой деда, прожившего здесь всю жизнь: «Но дедушка, ты знаешь весь город и даже лес, ты не заблудишься». Дед хрипло рассмеялся. Он прокашлялся, забил трубку и начал свою очередную индейскую байку. Что-что, а рассказчиком он был замечательным. Я сидела и завороженно слушала его, пялясь на кольца дыма. Дед рассказывал, что каждый воронов крик мы слышим не просто так — он обращен к нам; а индейские имена такие «каркающие» не случайно, ведь после смерти ворон поведет нас через непроглядный туман, будет звать нас по имени, и если следовать за его голосом, в конце пути обязательно обретешь дом и покой. Сейчас эта легенда кажется слишком жуткой, чтобы рассказывать ее ребенку, но тогда я плохо понимала, что значит смерть, а страх, что дед действительно может заблудиться, отбил у меня всякое желание шугать птиц. Выбегая из дома и замечая на дереве ворона, я махала ему рукой, кричала «Кар-р-р, мистер Блэк!» и радовалась, если он отвечал мне своим гортанным «Краа!», эхом разносящимся по округе. Удивительно умные глаза ворона блестели черными бусинами и смотрели на меня с любопытством. Может, эти птицы действительно не так просты и галькой в них кидаться не стоило… Я тряхнула головой, смахивая наваждение — мои воспоминания зашли не туда. Я все еще стояла перед дверью, ветер за ней все еще выл и скулил.       От одной только мысли о холоде руки и ноги покрылись гусиной кожей, но одеться теплее я не могла. Без фонарика даже носков не найти, какая уж тут может быть одежда? Я махнула рукой — хрен с ней, с одеждой, буду довольствоваться футболкой и шортами. Никто не мешает вернутся в дом, если станет слишком холодно. В конце концов, меня может убить Фейдер, но никак не пять минут на свежем воздухе. С этой мыслью я перешагнула порог.       Забыв, почему, собственно, решила выйти, я будто снова пережила вчерашнюю ночь — Эван опять сидел на ступеньках, сгорбившись под невидимым грузом горя и утраты. Отсутствие родителей и брата было слишком болезненным, чтобы думать о чужом присутствии. Будь вместо меня мертвец, Эван бы даже не шелохнулся. Он сидел, вперившись в темноту, где осталась его семья, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Шквальный ветер едва не задул меня обратно. Едкий дым ударил в нос, раздражая легкие, и кашель не заставил себя ждать.       — Будешь? — парень протянул сигарету, даже не взглянув в мою сторону. Я было удивилась, как в его голову пришла мысль, что с таким кашлем я на это соглашусь, но тут же напомнила себе, что это последнее, о чем он стал бы сейчас беспокоиться.       Мне снова вспомнился дед со своей вечно дымящей трубкой. Тогда, сидя у него на коленях, мне казалось, что только он мог спокойно курить такую гадость, и я искренне верила, что курит он, чтобы показать свою мужественность, а не потому что ему просто нравится курить. Ведь как может нравиться подобная дрянь? Горький запах табака воспринимался мной, как неотъемлемая часть суровых северных мужиков с заветренным лицами. Тех, что порвут на груди рубаху и остановят местного гризли одним ударом между глаз. Как-то не вязалось это с женским образом, хотя дед и заверял, что «бабка дымила еще пуще, пока сама в своем дыму не потеряется». В любом случае, до них мне было далеко, и я сипло выдавила:       — Нет, спасибо, не курю.       — Я тоже, — хмыкнул парень и похлопал рядом с собой, приглашая сесть. Уговаривать меня не пришлось. Я недолго потопталась и опустилась на ледяную ступеньку.       — Но сейчас куришь, — скрипучий от кашля голос приписывал мне несколько тюремных сроков, и я недовольно поморщилась, уставившись в черноту дубовой аллеи. Наверное, до эпидемии она не казалась такой зловещей, но теперь ее сказочно-мистический ореол спал, оставив насущные мысли о мертвецах и совсем не романтичной смерти.       — Это сигареты отца, лежали на его столе, — пожал плечами парень. — Думал, в спальне родителей будет проще уснуть, но как-то не вышло.       — Почему должно быть проще?       — Потому что до вас я ночевал в гостиной, а вчера пришлось спать в комнате Томми. Там как-то не задалось.       — И что с комнатами не так? — ляпнула я. Мне казалось, спать на кровати гораздо удобнее, чем на диване в гостиной, но Фейдер посмотрел на меня как на сумасшедшую:       — Они пустые.       Щеки запылали от стыда. Пребывая в постоянном бродяжничестве, я уже позабыла, что такое дом, и какие чувства вызывает его пустота. Только сны и воспоминания были свидетелями того, что когда-то у меня тоже была семья.       — Извини, я… Я такая идиотка.       — Проехали, — отмахнулся он, — некогда обмениваться любезностями, дел навалом, а ночь не резиновая.       Наспех потушив сигарету в жестяной банке, он поднялся и, вопреки моим ожиданиям, не зашел в дом, а зашагал прочь. Дела у него, видите ли… Какие еще дела могут быть ночью? А если он пошел за своими дружками, чтобы они перебили нас, пока мы спим? Не дожидаясь, когда Фейдер свернет за угол, я вскочила и окликнула его:       — Эй, ты куда?       Эван остановился, но ответа не последовало. Переминаясь с ноги на ногу, я терпеливо ждала, а он будто назло выжидал достаточно долгую паузу, чтобы любой почувствовал себя идиотом, и наконец ответил:       — Утром крадешься как мышь, а ночью решаешь разбудить весь Морден?       Голос звучал тихо, но только глухой не расслышал бы в нем насмешку, приправленную раздражением. Он подсказывал, что лучше мне заткнуться, и я уставилась на Фейдера, не проронив ни слова.       — В дом не собираешься? — не выдержал он.       Ага, снова потолок, спальный мешок на полу, сопящая Вимент и долбаные часы. Я покачала головой — нет, не собираюсь.       — Ясно, — протянул парень. — Прогуляться не хочешь? —Заметив мое замешательство, он добавил: — Надо найти родителей и Томми, и ты знаешь, где они.       Имя мальчика кольнуло в груди. Одно дело — читать безликие имена мертвецов в отчетных бумагах, и совершенно другое — слышать их от людей, которые все еще их любят. Уж если я была не готова увидеть то, что стало с семьей Эвана, то он и подавно.       — Но мы же их… — непроизнесенные слова костью застряли в горле. — Ты уверен, что сможешь это…       Злое шипение оборвало мой лепет, и чужие пальцы вцепились в предплечье.       — А теперь внимательно слушай и запоминай. Первое: я уже говорил насчет жалости — можешь вместе с ней катиться нахер. Второе: то, что вы сожгли мою семью, не значит, что их надо бросить и забыть. Моя семья — не мусор, чтобы гнить на обочине. И третье: если Мэри захочет их найти, а она захочет, то такими она их видеть не должна. Если решила меня жалеть или учить — лучше проваливай.       Ну конечно. Конечно ему даром не сдалось мое сочувствие — неуместно и только выбешивает. Но откуда мне знать, что сейчас уместно? Если посмотреть правде в глаза, то не то, что сочувствие, а сама наша шайка-лейка здесь не уместна. И все же «катиться нахер» мне не хотелось. Совесть требовала успокоения, вынуждая хоть чем-нибудь помочь семье Фейдеров, иначе она еще долго не даст мне спать.       — Поняла, жду здесь, — буркнула я себе под нос и вырвала руку из цепких пальцев, когда что-то щелкнуло, и вспышка фонаря резанула глаза. — Какого..?       На секунду мной овладела паника, вырисовывая типичную сцену из детектива, где следователь давит на подозреваемого и слепит его резким светом лампы. Я шарахнулась в сторону, закрыв лицо руками.       — Серьезно? — раздался удивленный голос. — Собираешься идти босиком и с голой жопой? С головой нормально все?       У меня был к Фейдеру тот же вопрос, но я решила его не озвучивать. Снова щелчок — и фонарь погас, оставляя только темноту и бледный свет луны. Из темноты долетело нетерпеливое: — Ну?       — Ничего я не с голой жопой! — вспыхнула я, — И вообще, если бы у меня была возможность одеться теплее, никого не разбудив, я бы эт...       — Слишком много слов, — прервал меня парень. — В коридоре слева висит кофта, за штанами я подниматься не буду, но с обувью что-нибудь придумаю. Как соберешься — жди на крыльце, — сказал он и, развернувшись, снова направился вдоль дома.       Я дождалась, пока его фигура исчезнет за углом, и прошмыгнула внутрь. Отыскать в полумраке коридора кофту не составило труда. Она оказалась огромной, но зато закрывала бедра. В ней было гораздо теплее, особенно после улицы, и я закуталась плотнее, вдыхая запах елового леса, прямо как в Ситхе… но я не в Ситхе, и сейчас не время для воспоминаний.       Девочки все так же крепко спали в гостиной, а пальцы уже нащупали ручку двери, когда мое внимание привлек тусклый блеск катаны. Правая рука рефлекторно потянулась к боку. Профессиональные привычки приучили не разгуливать без оружия, тем более когда на улице стояла глубокая ночь — излюбленное время мертвецов, пик их физической активности. Наверняка парень об этом не знал, а если и знал, то его это мало заботило. Решив подстраховаться, я на носочках прокралась к клинку. Кто бы что ни говорил, а с оружием было гораздо спокойнее.       Топтаться на крыльце, ждать, когда объявится Фейдер, я не собиралась — сразу направилась вдоль стены в надежде, что его еще не съели. Хотя, если он ушел за местными головорезами, чтобы расправиться с нами, то лучше бы мои надеждам не оправдаться. Только я об этом подумала, и Фейдер не заставил себя ждать. Вынырнув из-за угла, он схватил меня за шиворот и отшвырнул к стене. Последним, что я увидела, была приближающаяся к лицу лопата.       — Только не по голове, — пискнула я, вжимаясь в стену, и крепко зажмурилась в ожидании, когда мне прилетит.       — Твою ж… — судорожный выдох. — У вас в зачистку уже с умственной отсталостью берут? Я же ясно сказал: ждать на крыльце.       Я открыла глаза и увидела перепуганного парня. Его грудь тяжело вздымалась, но лихорадочный блеск в глазах быстро сменился спокойствием.       — Тебя долго не было, вот я и подумала… — посыпались оправдания, лишь бы не признаваться, что я ему просто не доверяю.       — Надевай и пойдем, — перебил Эван, поставив на крыльцо пару резиновых сапог. — Других нет, — ответил он на мой удивленный взгляд, не догадываясь, что дело здесь было не в желании помодничать. Да, с голыми ногами, в огромной кофте и резиновых сапогах я была еще тем пугалом, но смущало меня совсем другое:       — Я же в них утону. В один сапог две ноги влезет.       — Не выдумывай. Внутри две пары носков. Или хочешь босиком идти?       Не хотела. Я уселась на ступеньки, отложила катану и нырнула рукой в бездонный сапог.       — Зачем оно тебе? — Фейдер кивнул в сторону клинка. — Тебе же противно людей рубить, и выглядишь ты с этой шпагой нелепо.       — Противно, зато спокойнее. И можно подумать, будто в этих сапогах я буду выглядеть лучше, — буркнула я себе под нос, натягивая вторую пару огромных носков.       — Думаешь, лопатой можно только копать? Говорю тебе, оставь железку, она не пригодится, — самоуверенность парня сочилась из каждого его слова. Я подняла голову и вложила в свой взгляд все раздражение, что накопилось с самого утра:       — Думаю, ты никогда не убивал, и железку я не оставлю.       — Ладно-ладно, дело твое, — пожал он плечами.       Развернувшись к дороге, Эван закинул лопату на плечо и уверенно направился вперед. Столько пустого пафоса. Наверняка вообразил себя шерифом из какого-нибудь заезженного голливудского вестерна. Еще бы шляпу и лошадь ему... Но эта картина скоро развеялась, когда силуэт Фейдера почти растворился в темноте аллеи. Я схватила катану и кинулась вслед за ним.       Сквозь кроны деревьев не виднелось ни луны, ни даже самой маленькой звездочки. Мы шли будто в глухом туннеле, а Эван даже не подумал включить фонарь. Лопатой он собрался драться, садовод недоделанный… Смешно. Если вдруг нападут, он будет только мешать. Страшно идти с человеком, который не имел дела с мертвецами, зато излишней самоуверенности у него хоть отбавляй. Я обогнала его на пару шагов, всматриваясь в сумрак и пытаясь вычислить малейшее движение, когда тяжелая рука опустилась на плечо, заставив вздрогнуть и схватиться за катану.       — Тебе лучше держаться позади, — сказал Эван. — Я знаю, о чем говорю. Твой аргумент про шпагу меня не убедит.       Ничего он не знает. Он понятия не имеет, как опасно бродить по ночам, и что впереди лучше идти опытному человеку с оружием. Если бы я не пошла с ним и не захватила катану, вряд ли бы он продержался до утра на одной самоуверенности.       — Ты же не думала, что я буду прятаться за спиной девчонки только потому, что у нее острая железка?       — Вообще-то именно так я и думала, — возразила я. — Всюду мертвецы… Это ведь не шутки! И это не железка и не шпага, а катана.       — А, да? Здорово, что есть такие умники, как ты, а то никто бы об этом не узнал, — съязвил парень. — Что толку от названия оружия, если ты не умеешь им пользоваться?       Спасибо Вимент — к подобным выпадам я привыкла. И с чего он вообще взял, что я не умею пользоваться оружием, пусть даже это правда? Его ничем не подкрепленная уверенность бесила, но я уступила и поплелась чуть позади, по-прежнему сжимая рукоять катаны. Дальнейший путь мы прошли в молчании. Над головой угрюмо качались ветви деревьев, напоминая об утреннем кошмаре. Лес, мертвецы, погоня. По спине пробежали мурашки. Я не могла вспомнить, кто и что мне снилось. Или не хотела вспоминать? Воспоминания о жизни «до» и «после» до сих пор отзывались в груди тяжелым ноющим чувством. Если бы можно было все исправить, если бы я не была тогда так наивна… Столько этих «если бы», дающих болезненную надежду на то, что уже невозможно. Я никогда это не исправлю. Ничего не верну. И отец, он...       — Далеко еще? — голос Фейдера вырвал меня из замкнутого круга сожалений. Я не заметила, как мы подошли к старому мощеному мосту.       — После моста — налево по правую сторону от дороги.       Вынырнув из темной аллеи на освещенный луной мост, я не испытала облегчения. В ушах загудело, сердце тревожно отсчитывало удары. Я привела парня туда, где мы встретили его семью. Свет фонаря осветил на булыжниках бурые, почти черные пятна крови. Перед глазами снова ожили три силуэта и маленький мальчик, протягивающий руки. Я зажмурилась, прогоняя видение. Ноги сами понесли меня прочь, когда пальцы вцепились в плечо.       — Эй, ты чего? — буркнул Эван. — Я же просил не лезть вперед.       — Да, я просто… это все…       Я захлебывалась в словах, которые не могла произнести. Мне было страшно. Страшно от прошлого, настоящего и будущего. Страх был повсюду, и, кажется, я уже устала бояться, но это не помогало отделаться от мерзкого липкого чувства внутри. От него было не сбежать, даже оставив позади злополучный мост — от себя не убежишь.       — Значит, вы встретили их здесь. Что дальше? Что с ними было? Кто-то еще был?       Эван спрашивал без осуждения, не обвинял и не казался злым. Словно детектив, оказавшийся на месте преступления, чтобы собрать информацию и восстановить картину случившегося, он сохранял спокойствие и сосредоточенность. Я была уверена — парень не упустит ни единого моего слова. Вопрос был лишь в том: в его допросе мне досталась роль свидетеля или убийцы?       — Ты ответишь, или мне самому строить теории на этот счет?       Чем дольше длилось мое молчание, тем тяжелее было его прервать. Наверное, Эван еще не до конца осознал, что все мертвы, иначе не острил и не смотрел бы на меня так спокойно. Вздохнув, я закрыла глаза, собралась с духом и на одном дыхании выложила все: как мы крались к мертвецам, как Вимент выбежала и ударила мужчину в голову, как Тайра пришла ей на помощь, как я… Когда подошла очередь признаваться в собственных убийствах, у меня не хватило ни воздуха в легких, ни смелости. Только невнятное бормотание себе под нос:       — А я… сначала женщина, а потом… п-потом…       — Я понял. Сначала мама, потом Томми, — прервал Эван и, закурив сигарету, облокотился на каменное ограждение. Он смотрел вниз на лениво струящийся ручей.       — Я думала, что он живой, — тихо продолжила я и тут же замолкла, сдерживая всхлип.       На глазах едва не выступили слезы, но рядом со сдержанным Эваном мои переживания казались мне ничтожными. В конце концов, он имел право знать, как погибла его семья. Это лучше, чем строить догадки. Губы дрожали. Запинаясь, заикаясь, подбирая каждое слово, я рассказала все, что он хотел знать. Мне действительно было жаль, но уже не мертвецов, а Эвана, который стоял и выслушивал мои невнятные оправдания, слушал, как расправились с его семьей, но ничего не мог изменить, никого не мог вернуть. Когда мое «прости» все-таки сорвалось с языка, парень нервно повел плечами и рявкнул:       — Прекрати! — его ботинок опустился на тлеющий огонек сигареты и размазал ее по земле, словно букашку. — Я же не идиот, понимаю, что им нельзя было помочь. Мэри расспросила ту, что у вас поспокойнее, и рассказала мне, как все было. Я был уверен, что из тебя слова не вытащить, но ты рассказала гораздо больше, чем знает Мэри, и я очень надеюсь, что так оно и останется. Мне нужно похоронить родителей и Томми прежде, чем она пойдет их искать.       Я понимающе кивнула. От собственного признания и того, как парень его принял, на душе немного полегчало. В обоюдном молчании мы продолжили поиски. Как только под ногами зашуршал асфальт, до меня тут же донесся тошнотворный запах паленых волос и обугленной плоти. Я зажала нос, стараясь не дышать.       — Можно было не брать тебя с собой — я их вижу, — Фейдер, тоже зажимая нос, указал на чернеющую в темноте груду тел. Издали она больше напоминала земляную насыпь, но трупная вонь живо дорисовывала в воображении торчащие из кучи руки и ноги.       — Зачем вы унесли их так далеко?       — Мы не ждем, когда тела догорят, а там, видимо, что-то рыли, песок остался... Мы его раскидали, чтобы огонь не перекинулся на лес, и вот…       — Ясно, заметаете следы, — подытожил парень, надевая на лицо респиратор. — Тебе не взял. Не рассчитывал, что пойдет кто-то еще, так что жди.       Я только пожала плечами, радуясь, что мне не придется подходить к тлеющим останкам, и запоздало удивилась, откуда у Фейдера респираторы. Они были в дефиците с начала эпидемии.       Эван направился осматривать то, что осталось от тел. Щелкнул фонарь, и белый луч света заскользил по обочине к пепелищу. Я забыла как дышать, ожидая, что вот-вот фонарь выхватит из темноты изуродованные трупы. Едва осветив маленькую руку, луч, вздрогнул, рухнул в ноги Эвана и замер. Замерло и время. Удушающее чувство вины медленно расползалось колючим тернием. Смотреть на дело своих рук стало невыносимо. Не легко было оставить его позади, но еще тяжелее — увидеть снова. Боясь шелохнуться, я вглядывалась в черную поникшую фигуру. Прошла целая вечность прежде, чем Эван снова поднял фонарь. Он медленно обошел пепелище, крикнул мне, что работы здесь с лихвой хватит до утра, и я предложила свою помощь. Для этого пришлось бы возвращаться за второй лопатой, но зато справились бы мы гораздо быстрее. Фейдер настойчиво посоветовал мне «не страдать херней», так как моей задачей было только показать дорогу.       Оглянувшись по сторонам, он стянул маску и направился обратно к мосту. Я ждала, когда Фейдер поравняется со мной и скажет хоть что-нибудь, но он молча прошел мимо и, вопреки моему ожиданию, не свернул на мост, а прошагал дальше. Я поплелась вслед за ним. Чуть позже он свернул налево, спускаясь в поле.       Туман расползался, заволакивал низину белесой дымкой. Ветер стих. Из темноты доносился только шелест травы под ногами. Не отводя взгляда от луча света, рассеивающегося в густом тумане серебряной паутиной, я осторожно следовала за ним. Мокрая трава доставала до бедер, холодя кожу, и я мысленно поблагодарила парня за резиновые сапоги, иначе, будь я в своих кроссовках, те бы уже насквозь промокли. Бредя за Фейдером и скачущей от него полосой света, мне чудилось, будто он — маяк в море, а шелест травы — шум набегающих волн. Я все плыву и плыву к свету, но никак не могу до него добраться. Сквозь накатившую дремоту я не сразу заметила, что парень остановился у старого раскидистого дуба. Он воткнул лопату в землю и нехотя заговорил:       — Не знаю, что делать со стариком Фолтом. Он был хорошим человеком, но хоронить его рядом с семьей не хочу, а копать ему отдельную могилу — тем более.       — Оставлять его там тебе тоже не особо хочется? — уточнила я. Фейдер пожал плечами. — Можно скинуть его в канаву, пока что-нибудь не придумаешь... если вообще будешь над этим думать.       — Ты либо очень простая, либо жестокая. Но вариант неплохой, — хмыкнул парень и протянул мне фонарь. — Подержишь?       Я кивнула и послушно направила свет туда, куда указал Фейдер. Скинув рюкзак на землю, он натянул садовые перчатки и принялся копать. Монотонный стук лопаты, отрезающей черную землю слой за слоем, убаюкивал. Глаза слипались, а ноги от долгого стояния стали затекать. Рюкзак под деревом молчаливо приглашал присесть и немного подремать, и я сдалась, сползла вниз, откладывая катану и усаживаясь поудобнее. Фейдер заметил мои попытки прикорнуть и предложил проводить меня до дома прежде, чем я усну на улице. Я видела, что он устал — не хотелось добавлять ему лишней работы. Парень не настаивал, лишь стянул с себя ветровку и протянул ее мне.       Поле зашелестело, зашлось черной волной, подгоняемой легким порывом прохладного ветра. Воздух стоял совсем не весенний. Вместо приятной свежести в нем витала тоскливая осенняя меланхолия. В стылой темноте все меньше верилось, что лето все-таки наступит. Я поежилась и плотнее укуталась в кофту, прижимая колени к груди. Веки тяжелели. Звон лопаты постепенно отдалялся, уходил на задний план. Так спокойно и тихо. Я не заметила, как забылась глубоким сном. Сном, который внезапно прервался. Жесткие руки вцепились в сапоги, и я не успела пискнуть, как осталась без обуви. Черная фигура — это все, что я разглядела прежде, чем меня снова схватили за щиколотки и утащили в темноту. Резкий удар по спине выбил из легких весь воздух. Грудь пробило острой болью, и я вскрикнула. Звон в ушах заглушил собственный крик и сменился тишиной. Я отключилась.       А когда очнулась, то с ужасом осознала, что не могу дышать. Разучилась. Хотелось кричать, звать на помощь, но, словно выброшенная на берег рыба, я лишь открывала и закрывала рот. Сделать хотя бы один самый маленький глоток спасительного воздуха. Ну же! Хотя бы имя выкрикнуть. Ведь где-то рядом должен быть Эван. Сквозь звон в ушах все отчетливее различался его вымученный хрип, но самого парня рядом не было. Был только разверзшийся надо мной, огромный сапфировый прямоугольник неба, напоминающий холст в черной массивной раме. Я попыталась ухватиться за ее черноту и почувствовала между пальцев что-то влажное, неприятное, забивающееся под ногти, рассыпающееся комками. Пахло сырой землей. Но этого не может быть… Я в могиле, а жуткий хрип — мой.       В панике я попыталась подняться, цеплялась за земляные стенки, ломая ногти, но нехватка воздуха лишала последних сил. Бесполезно. Усталость и боль накрепко пригвоздили меня к земле, не выбраться. Я не хотела плакать, но слезы потекли по щекам, размазывая звездное небо, превращая его в глубокие синие волны. Я не хотела умирать, но, раскинув руки, молча наблюдала, как небо неумолимо сливается с чернотой ямы, которая станет моим новым домом, могилой и колыбелью. Тьма обволакивала. Что ж, если она — это последнее, что мне суждено увидеть, то оно все же лучше, чем толпа мертвецов... Но даже это не умаляло желания жить. Если бы я только знала, к чему приведет моя работа, с чем столкнусь, и что сдохну в могиле, предназначенной для тех, кого сама же убила, или она изначально была моей…       Всхлип сорвался с губ. Я шмыгнула носом, судорожно вздохнула и застонала — легкие обожгло поступившим кислородом. Горло запершило, и я сдавленно закашлялась, вытирая рукавом выступившие слезы. Кашель смешался с истеричным смехом, раздирал пересохшее горло, а грудь болела так, будто Смерть станцевала на ней чечетку. Хорошо, что костлявая обошлась одним танцем. Я прикрыла глаза, концентрируясь на собственном дыхании, постепенно приходящем в норму. Влажная земля успокаивающе холодила кожу.       Когда шум в голове стих, до меня долетел лязг железа, треск дробящихся костей и мерзкое чавканье. Мерзость этих звуков вызвала приступ тошноты, и я перевернулась на живот, о чем сразу пожалела — внутренности скрутило, будто они прошли через мясорубку. Невыносимо. Согнувшись пополам, я завалилась на бок. Если я сломала ребра, то лучше мне вообще не шевелиться. Наощупь они казались целыми, но когда каждое движение отдается нестерпимой болью, — это слабое утешение.       Я попыталась вспомнить, как очутилась в могиле, но все, что всплывало в памяти, это черный силуэт и цепкие руки, сбросившие меня вниз. Кто из них был Эваном? А если это Мэри меня скинула? Что если у них изначально был план — убить нас поодиночке? Позвать на помощь я не могла, мой хриплый шепот вряд ли бы кто-нибудь услышал.       Ничего не оставалось, как собраться с силами и подняться, но легко это оказалось только в мыслях. Сделав глубокий вдох, я сосчитала до трех и, цепляясь за стенки, вскочила, едва удерживаясь за траву на краю ямы. Если бы я могла, то уже вопила бы от боли, но вышло лишь болезненное мычание, от которого внутри саднило только сильнее.       Я выкарабкалась по пояс и уткнулась лицом в сырую траву. Один переворот на спину стоил немало усилий, и теперь в награду надо мной раскинулось необъятное звездное небо. Можно залюбоваться, если бы не тупая ноющая боль и все те же мерзкие звуки ломающихся костей и распоротой плоти. Я, наконец, увидела Эвана, но секундная радость сменилась желанием убраться обратно в могилу. Брошенный в траве фонарь освещал то, что уже едва напоминало человека. Но это был не Эван. Эван был тем, кто с ужасающим, животным упоением кромсал лопатой тело мертвеца. Я сипло окликнула парня, но из-за непрекращающихся ударов и порывистого ветра он ничего не слышал. Взмахи руками тоже остались незамеченными. Чертыхнувшись, я полностью выбралась из ямы и встала на четвереньки, надеясь, что от перенапряжения не выблюю парочку органов.       Эван не заметил моего приближения. Он вообще ничего вокруг не видел, кроме распластанного перед ним мертвеца. От головы последнего уже ничего не осталось, лишь гниль, куски грязной кожи со спутанными волосами, серое нечто, напоминающее мозг, и запекшаяся кровь с обломками костей. Ни целого черепа, ни, уж тем более, лица там не было. От такого зрелища замутило еще сильнее, и я, крепко зажмурившись, вцепилась в штанину парня, чтобы не свалиться ему в ноги. Господи, только бы он прекратил это безумие, только бы прекратил...       И он прекратил — откинул меня в сторону так, что я снова ударилась спиной и вскрикнула, жалея, что не сдохла в яме. Эван замахнулся на меня лопатой второй раз за ночь. Ее лезвие приближалось к моему лицу, и я в ужасе попыталась отползти назад. Пальцы цеплялись за траву. Грязь забивалась под те ногти, что еще остались целы. Безумный взгляд темных глаз заставлял убираться прочь. Эван не узнал меня. Я не смогла подняться, сдалась, снова скрючившись от боли, надеясь, что весь этот абсурд, этот ужас прекратится сам собой. Парень что-то зло шипел, возвышался надо мной, словно палач над приговоренным, и, ожидая свой приговор, я снова начала задыхаться, но уже не от боли, а от ужаса и подступающих слез. Зачем я вообще высунулась из ямы? Зачем я поперлась сюда? И как можно достучаться до здравого рассудка человека, когда он его лишился?       — Ненавижу! — выкрикнул Эван и снова замахнулся лопатой. Я закрыла лицо руками, понимая, что это конец.       Бам! Лезвие врезалось в землю совсем рядом с моей головой. Я не сразу поняла: щелчок раздался у меня в голове или это звякнула лопата, но в этот момент страх молниеносно сменился чувством самосохранения — я не могу так просто умереть. Как же Тайра и Эйлин? Неужели семейка Фейдеров действительно перебьет нас по одному, а эта яма изначально предназначалась нам? И если сейчас расправиться со мной, то убить спящих Тайру и Эйлин Фейдерам не составит труда.       Теперь, когда парень промазал, у меня появилось время, и я могла помешать ему, пока он безоружен. Но как? Катаны рядом нет, нож остался в доме. У меня есть только я сама — и больше ничего, но и этого могло оказаться достаточно. Резко вытянув ногу вперед, я сделала подсечку и рывком свалила Фейдера на землю. Отдача не заставила себя ждать — внутренности сдавила огромная невидимая рука. Я забыла, как дышать, отчаянно цепляясь за траву. Я должна была предупредить подруг, должна! Но боль стала настолько невыносимой, что даже пара слов далась с большим трудом.       — Кто-нибудь… — прохрипела я.       — Какого хера ты творишь? — поднимаясь на колени прорычал Эван и подтащил меня за ногу. Спину снова прострелило, и я взвыла:       — Пожалуйста, не надо! Я больше не могу…       — Что ты там скулишь? Ты не можешь? Ты?! — разнесся над полем жуткий смех. Меня затрясло от ужаса, настолько он был злораден и безумен. — Бедняжка Доул! Да что такая соплячка, как ты, может, кроме извинений и щенячьих глаз?       Ничего. Уже ничего. И я сожалела об этом. Сожалела о том, как прожила каждый день, начиная с первого дня пандемии и заканчивая этой ночью. За все это время я не приняла ни одного решения, о котором бы не жалела.       — Мне правда жаль, что все так…       — Заткнись! — Фейдер с силой дернул меня за ногу, и я заскулила, как побитая собака. Наверное, в его глазах я была именно ей.       — П-прошу, Эван, я не… — грудь разрывали боль и сдерживаемые рыдания. Слова сами сорвались с дрожащих губ, — Я не хочу умирать.       Гордая Вимент бы не опустилась до унизительных мольб и уговоров, но мне не было стыдно. Я слишком сильно хотела жить. Жаль только, что осознание пришло с опозданием.       — Моя семья тоже не хотела, Доул… Никто не хочет. И не будь дурой, я не собираюсь тебя убивать. Жизнь ведь так прекрасна, разве нет?       Эван осел на траву и умолк. Я выдохнула, прикрыла глаза, не зная, что ответить, но это было и не нужно. Вцепившись в волосы, парень закричал, завыл раненым зверем. Он раскачивался взад-вперед, словно умалишенный, стараясь унять то, что нестерпимо ныло и мучило его. Нам обоим было больно, только болело совсем по-разному. Если мои сегодняшние раны заживут, то его будут затягиваться всю жизнь и исчезнут только вместе с ним.       Лежа на спине и рассеяно скользя взглядом по небу, я опустила ладонь на колено Эвана, ожидая, что он ее скинет. Но он схватил ее, словно утопающий, и сжал обеими руками с такой силой, что я едва подавила крик. Ничего, нужно потерпеть, если это хоть как-то ему поможет. Дома он не мог выплеснуть чувства. Тайра говорила: «Когда ты остался за старшего, ты больше не имеешь права на слабость». Постепенно его хватка ослабла, а рваное, тяжелое дыхание успокоилось, пока не стало размеренно тихим.       — Ну, Доул, так чего ты не можешь? — глухо спросил Эван, все еще держа мою ладонь.       — Дышать больно, — прохрипела я и криво усмехнулась. — Кажется, что-то сломала.       — Почему сразу не сказала? — Я уже хотела напомнить, что, в общем-то, момент был неподходящий, когда парень поднял с земли фонарь и присел рядом. — Как голова? Болит? Кружится?       — В порядке. Ушибла, но не сильно.       — Руки, ноги? Шевелить можешь, раз как-то выбралась из ямы.       — Да, все нормально. Только спина и внутри все… — поморщилась я, пытаясь приподняться.       — Лежи, — отрезал парень, укладывая меня обратно и задирая мою футболку. Я рефлекторно дернулась, ощутив на животе холод рук, и тут же об этом пожалела. Малейшее напряжение отдавалось ощущением, будто меня пинают ногами под дых.       — Что ты де… — смутилась я и тут же охнула — цепкие пальцы уверенно ощупывали ребра. — Не надо, я уже проверила.       — Ты разве врач? — раздраженно спросил Эван.       — Нет, но…       — Тогда заткнись и не мешай, — ответил он и, предугадывая встречный вопрос, добавил: — Я закончил мед и кое-что смыслю в оказании первой помощи. Мне нужно осмотреть спину. Хватайся.       Эван склонился ко мне, раскинув руки в стороны. Пересилив боль, я схватилась за плечи и только пискнуть успела, как уже сидела на земле, снова изучаемая чужими руками и холодным светом фонаря.       — Кажется, все в порядке, — заключил парень. — Скорее всего, просто сильный ушиб, но рентген не помешает.       — За ночь не пройдет? — сказала я больше себе, чем спрашивая парня.       — Недели не хватит, — пожал он плечами. — И уже почти утро.       Я растерянно оглянулась вокруг: и правда светало. Ветер все так же шелестел кроной дуба, волновал изумрудное поле, усыпанное серебристой росой — подарком исчезающей ночи. Будто ничего не было. Приснилось. И я, скуля, не умоляла сохранить мне жизнь, и Эван не кромсал мертвеца, не кричал, обезумев от горя, и не лежали на обочине обгорелые трупы. Ничего этого не было. Были только рассвет, поле, дуб и два смертельно уставших человека.       — Подождешь, пока я закончу? — вопрос вырвал меня из мира грез.       Я кивнула, и Эван зашагал в сторону дороги, оставляя меня наедине с изуродованным трупом. Теперь я была слишком измотанной, чтобы ужаснуться увиденному, и стоило мне снова прикорнуть под деревом — усталость от пережитого навалилась с утроенной силой. Я отключилась и не заметила, как парень, одно за другим, перетаскал обугленные тела в могилу; как он засыпал их землей; как воткнул в насыпь наспех сколоченный крест.       Утро пропело о своем наступлении звонким голосом птиц, разбуженных первыми лучами солнца. Ветер стих, будто нарочно уступая место их жизнерадостному щебету. Утренняя безмятежность заставила меня усомниться в реальности прошедшей ночи, и я бы с радостью поверила, что это был дурной сон, но внезапно возникшее передо мной лицо развеяло эту иллюзию.       — Нужно возвращаться домой. Идти сможешь?       Я пожала плечами и попыталась подняться, но после отдыха тело не слушалось. Страх перед болью сковывал раньше, чем сама боль.       — Так, ясно, нихрена ты не можешь. Расслабься, сейчас подниму, — сказал Эван и, склонившись, схватил меня под мышки. Я послушно обмякла — и тут же оказалась на ногах. Пробубнив «спасибо», я заковыляла в сторону дороги. Каждый шаг бил под дых, поэтому моя скорость равнялась скорости улитки. Тихо-тихо ползи, улитка, по склону Фудзи.       — Серьезно рассчитываешь добраться до дома хотя бы за неделю? — передо мной выросла уже знакомая фигура.       — Ну, извини. Я не могу идти быстрее, — буркнула я. На что он рассчитывает? Что после всего я запросто одолею марафон?       — Сможешь схватиться за плечи и залезть мне на спину? Я присяду.       — Что? Зачем?       — Все-таки еще сотрясение мозга. Я говорю, залезай на спину, понесу, — сказал парень, закидывая рюкзак спереди. — Давай быстрее! — шикнул он, поворачиваясь спиной и чуть присев.       — Но ты устал и…       — Ладно, понял, — Эван выпрямился и, не оборачиваясь, зашагал вперед. — Счастливо оставаться.       Шелест травы под его ногами заставил меня растерянно опустить голову и растеряться еще больше — я стояла в одних носках, без чертовых сапог! И вот тут я почувствовала, как же сильно промокли ноги. К носкам прилипли комья грязи, коленки измазаны в черной земле. Где-то еще ждала катана, про которую я тоже благополучно забыла. Профессионал своего дела. Что тут еще сказать?       Злость на саму себя, на свою несобранность, злость на Эвана, который бросил меня одну в этом чертовом поле — гори оно огнем! — придала мне сил с отдачей в виде неконтролируемых судорог в теле и тянущей болью в груди.       Решительно развернувшись, я не менее решительно направилась обратно к старому дубу, чтобы забрать вещи. Закусив губу, я сдерживалась, чтобы не завыть и не растерять последние крупицы самообладания. Катана быстро нашлась около дерева, а вот где искать сапоги — я не имела ни малейшего понятия. Голова кружилась как на карусели. Восстанавливая дыхание, я облокотилась спиной на широкий ствол дерева, нервно цепляясь пальцами за шершавую кору в поисках опоры.       — Совсем хреново? — раздался рядом уставший голос.       — Сейчас весь ливер выблюю.       — А ты знаешь толк в женственности, — фыркнул Эван. — Зря геройствовала — меня этим не впечатлить, и себе только хуже сделала.       Он шутил, и я не могла понять, ему действительно стало легче или это очередная маска? Зачем он вообще приперся обратно? Катился бы домой, как и хотел.       — Ох, я еле сдерживаю слезы, — страдальчески закатила я глаза, чувствуя, как ужин подкатывает к горлу.       Разговор не клеился, но я бы дальше стояла с невозмутимым видом, если бы переутомление не дало о себе знать. Я едва успела подставить руки, прежде чем свалиться на землю и опорожнить содержимое желудка. Горло и пищевод жгло от желчи. Почему второй день подряд заканчивается для меня совершенно одинаково? Как же хотелось унять приступ тошноты, оказаться дома и забыться крепким сном...       — Это все? — вздохнул Фейдер. — Или от ужина еще что-то осталось?       Руки и ноги тряслись от изнеможения. Сил на препирательства не осталось, и в ответ я успела только коротко мотнуть головой прежде чем мешком свалиться на землю.