Обмен

Расписание пар зельеварения на ближайшую неделю было распределено так, чтобы Гуро мог ассистировать ему хотя бы первое время на случай, если иностранному преподавателю понадобится помощь в языковом вопросе или чем-то другом. Вопреки своей внешней неуверенности, общей привычке запинаться и мямлить в общении с людьми, аудитории Гоголь не боялся. Он умел приковать к себе внимание, увлечь излагаемой темой — у него даже голос менялся, отчего его сухой английский уже не звучал так грубо. Он рассказал первому курсу о мавках, второму — о болотниках, четвертому — о горевестницах. О всем том, чего они никогда не увидят здесь, но могут встретить, если поедут на восток и север. О вурдалаках, близких родственниках привычных местным оборотней, природа чьего превращения кроется в магическом проклятии, а не укусе. Они не так зависимы от фаз Луны, но в превращенном состоянии куда опаснее. О домовых и алэлэ, нет не о домовых эльфах, но о существах, крайне похожих на них. От эльфов обычные домовые отличаются наличием непомерного гонора и чувства собственного достоинства — обидеть их очень легко, а завоевать расположение — сложно, но если уж хозяину это удастся, то это будет большая удача. Домовой стоит трех домовых эльфов, и для волшебника еще один повод похвастаться, если таковой живет в его доме. О совсем уж жутких тварях, живущих в самых темных лесах, таких как Яг Морт — Боровой человек, имя которого взяла себе одна из известнейших русских ведьм — Баба Яга, о которой вы, конечно же, знаете. На месте её дома сейчас установлен мемориальный камень в назидание будущим поколениям и как напоминание о всех, кто погиб по её вине — кто был съеден и кто пал в бою при попытке её задержания. Это было давно, почти тридцать лет назад, но о том, что последний выживший аврор бил одним за другим заклинаниями по её уже мертвому телу, а потом и вовсе сошел с ума, не справившись с увиденным и смертью товарищей, вспоминали до сих пор. Гоголь рассказывал — ему не нужны были бумаги и заготовки лекций. Когда он, субтильный четверокурсник с едва пробивающимися над верхней губой первыми усами, сунул руку в ледяную воду и вытащил оттуда один-единственный — кленовый — лист, то сперва подумал, что «бочка» ошиблась. Как оказалось потом, нет. Темные искусства были интересны. Методы борьбы с ними — еще интереснее. Ученики слушали. Он не заставлял их записывать, этого всего не было в местной программе. Половины этого не было и в учебной программе Колдовстворца. Гоголь рассказывал о том, что видел сам, пока скитался по стране в поисках занятия по душе, и нашел его там, откуда начал путь — в школе. Он краем глаза взглянул на сидящего в стороне в наколдованном из воздуха кресле Гуро и понял, что тот тоже слушает. Действительно слушает, увлеченный целиком и полностью. Что ему — о боги — интересна его болтовня о чучунах и хапунах. В пятницу завхоз, румяный полный мужчина с усами, которым позавидовал бы и морж, сказал ему, что для занятий с третьим курсом есть в наличии сундук с «штатным» боггартом, которого студенты гоняли каждый год. — Кто скажет мне, какие еще есть названия у боггарта? — спросил Гоголь. Несколько учеников подняли руки. — Вы, — Николай указал на огненно-рыжего мальчишку. — Бугимен. — Верно. Еще? — Богл? — Правильно. — Десять очков Гриффиндору. — Гуро черкнул что-то на пергаменте, скрипнув пером. — Это все — название одного и того же существа в разных странах. Существа настолько распространенного, что о нем известно даже магглам. Боггарт, бугимен, богл, бука, бабай и так далее, так далее. Боггарты живут всюду, где есть темнота и дети, чьими эмоциями они в основном питаются. Сами по себе они неопасны, — Николай выдержал почти театральную паузу. — До определенного момента. Из сундука доносилось едва слышное шуршание. Боггарт чувствовал присутствие множества людей и нервничал. — Основная опасность боггарта в его способности к развитию. Представим темный угол. Всегда темный угол, в котором заводится нечто. Оно живет — существует — в этом углу, у него нет ничего, кроме самой сущности, и вот в один прекрасный момент маленький ребенок или даже животное замечает в этом углу что-то. И пугается, проявляя эмоции, которые это маленькое нечто поглощает и получает возможность слабо, но мыслить. И еще немного поверхностной телепатии для того, чтобы узнать, чего человек боится больше всего. Теперь в темном углу живет полноценный бугимен. — Гоголь постучал по крышке сундука. — Я думаю, в скором времени магглы придумают что-то, что развеет мрак, и подобных существ станет значительно меньше, но это пока что только в будущем. Опустим вариант, что в темный угол поставят светильник или фонарь, который будет мешать боггарту спокойно жить, и он будет продолжать пугать то одного, то второго, наедаясь их эмоциями, будет постоянно сытым и… начнет становиться умнее. Какая-то девушка с желто-черным галстуком охнула. — Первый признак перехода боггарта на новый уровень — он покидает свой темный угол, а значит, становится наполовину материальным. В Скандинавии для него есть отдельное название — хим. Теперь ему мало редких перекусов чужим страхом — ему нужно больше. Пугать каждого отдельного человека он не станет — найдет образ, который вгонит в ужас любого — маньяк, чудовище, что-то еще, что будет вселять ужас в толпу. Такой боггарт будет активен ночью и, набравшись храбрости, сможет даже выходить на яркий свет. Знакомый уже ему рыжий парень поднял руку. — Да? — А может ли такой боггарт… хим развиться еще дальше? Гоголь кивнул. — Может, если его вовремя не остановят. — И что тогда? — Три официально зарегистрированных случая подобного описывают существо, способное принимать любой облик, свободно передвигающееся днем и питающееся хорошо запуганной человечиной. Ученики выдохнули — больше восторженно, чем испуганно. — Ладно. Не будем о плохом. Если вовремя разбираться с боггартами и не давать им большой свободы, то ничего подобного не случится. Для борьбы с ними используется заклинание, которое вы никогда не должны применять на ком-либо, кроме боггартов, потому что отменить его последствия очень сложно. Оно звучит как «ридикулус» и изменяет облик боггарта на что-то смешное. На что угодно, что вы себе придумаете. Допустим, есть тут те, кто боится пауков? Несколько девушек подняли руки. — Представьте паука в кружевном платье. Кто боится мышей? Раскрасьте их в розовый цвет и так далее. А я… мне даже заклинание не нужно. С обреченным вздохом Гоголь открыл сундук, выпуская боггарта. Который ожидаемо превратился в рваный башмак, вызвав приступ смеха у учеников. Гуро привстал в своем кресле, удивленно смотря на башмак, который тут же начал превращаться то в одно, то в другое, паникуя. По звонку Гоголь закрыл сундук с измученным превращениями духом и сел на него сверху. Ученики начали расходиться, веселые после практического занятия и заслуженной награды по пятьдесят очков каждому факультету. — Портключ? — спросил Гуро. — Он самый, — кивнул Гоголь. — Вы встречались лицом к лицу с вием, от одного описания которого мне стало не по себе, но… портключ? — Я боюсь угодить в стену. Или в замкнутое пространство. Я… боюсь медленно умирать, не имея возможности выбраться. Можете смеяться. — Я не буду. Гоголь усмехнулся. Этому страху было уже столько лет, что уже и не упомнить точно, когда он у него появился. После первой аппарации? Или когда в стене на втором этаже нашли скелет кого-то, кого, возможно, замуровали там специально, как строительную жертву. Или, может, кто действительно угодил туда так… случайно. В любом случае он предпочитал пешком. Или на коне. Каретой. Метлой. Деревом. Как угодно. — У вас есть планы на сегодняшний вечер? — спросил Гуро. — Какие у меня могут быть планы? — Ну, допустим, выпить со мной чаю. — Я не против. — Надеюсь, вас не будет смущать то, что я живу в подземелье. Гоголь мотнул головой. — Отнюдь. Я и сам… живу в подземелье.

***

Отец Николая, Василий Гоголь-Яновский, сделал все, чтобы добиться для себя дворянского статуса. Который для самого Николая, принадлежащего к другому миру, не значил ничего. Будь он хоть сыном какого-нибудь царя, он все равно оставался абсолютно нечистокровным, если говорить вежливо. Грязнокровкой — если нет. Его порой очень сильно выручало, выволакивая из депрессии и поднимая боевой дух, то, что директриса Колдовстворца была такой же, даже хуже: из простой крестьянской семьи, ни капли дворянства, одни только уральские горняки. Но посмел бы кто сказать это или что-то подобное ей в лицо. Азова Елена Казимировна — единственная, кто за последние тридцать лет вытащил из «бочки» все четыре листа, анимаг и просто красивая женщина, знающая все и обо всех. Невысокая, худая, с иссиня-черными волосами, заплетенными в косу, всегда в зеленых одеждах. Хозяйка Медной горы, как её называли, Гоголь не знал точно, за что, но благоговел. В комнате Гуро все тоже было зеленым. Темно-зеленым, изумрудным, почти черным. Зеленое и змеи, то тут, то там, то в резьбе кровати, то в узоре сервиза, то еще где-то. — Салазар Слизерин, основатель факультета, был змееустом. Ходит легенда, что большой змей опоясывает Хогвартс где-то на уровне фундамента, в тех подземельях, о которых никто ничего не знает. — Он наполнил небольшие бокалы чем-то алкогольным, густо пахнущим корицей. — Хотел бы я знать все об этом замке, но увы. Что ж. За успешный конец вашей первой недели здесь! Они опустошили бокалы. А потом Гоголь разбил чашку. К счастью, перед этим он выпил из нее чай, поэтому пострадала только чашка. — Извините, мне так жаль! — Николай взял в руки осколки. — Ничего страшного. — Гуро потянулся за тростью. — Я… — Сейчас я все исправлю. — Репаро! — сказал Гоголь одновременно с тем, как Гуро достал из трости спрятанную в ней палочку. И чашка стала целой. Яков Петрович замер. Гоголь поставил целую чашку на блюдечко. — Я порой ужасно неуклюж и… — Вы колдовали просто так. — Э-э-э… ну да. — Как у вас это вышло? — Так это… — Гоголь пожал плечами. — Программа первого курса. — То есть вы хотите сказать, что в Колдовстворце первокурсники могут то, что у нас считается признаком великого мага? — Вероятно. Гуро вернул палочку обратно в трость. — Поразительно. Не сочтите за наглость, но покажите что-нибудь еще. В его голосе слышался искренний восторг, и Николай никогда не смог бы ему отказать. Он вытянул вперед руку, раскрыв ладонь так, словно держал шар. — Люмос! В центре ладони вспыхнул небольшой белый огонек. Гуро закрыл рот рукой и откинулся в кресле. — Вы заставляете меня начать жалеть о том, что я учился здесь, а не в России. До этого момента я даже не думал об этом жалеть. — Я… могу научить вас. Хотя бы попытаться, — предложил Гоголь. Когда он, юный и удивленный всему, происходящему вокруг него, только оказался в школе, преподаватель заклинаний показался ему ужасно неприятным и строгим человеком. Он был очень высокий и очень угрюмый, с широкими бровями и родимым пятном у глаза, а смотрел так, что хотелось забиться в угол, чтобы не заметил. Но как преподавателю ему не было цены. Он очень интересно и доходчиво рассказал обо всем, чем маги пользовались, чтобы облегчить себе жизнь или увеличить мощь колдовства. Все от посохов до палочек он именовал не иначе как костылями, которые, будучи весьма удобными, все больше и больше отбирают у волшебников умение чувствовать магию как часть себя, а не средство для получения разнообразных благ. «Успокойтесь, — говорил он. — Придите в состояние покоя и равновесия. Сконцентрируйтесь на задаче». «Люмос» у Гуро не получился. Вместо этого лопнул чайник, обдав его, к счастью, уже едва теплым чаем, что тем не менее совсем его не расстроило, а скорее развеселило. — Это первое подобное, что я сделал без палочки с той поры, как мне было десять! — рассмеялся Яков Петрович. — С вашего позволения, я сменю рубашку, потому что если буду сушить магией, то останутся пятна. Он подвинул к Гоголю корзинку со сконами и отошел к шкафу. — Основатели школы использовали для упрощения колдовства лосиные черепа. При входе есть статуя одного из таких. И в одном из подвальных залов расписаны стены. На рисунках, которые обязательно реставрировали примерно раз в сто лет, защищая магией от выцветания и повреждений, было изображено все, что окружало школу: леса, реки, горы, каменные столбы. А еще животные: огромный медведь, которого называли Ош, Лось - Ен - удерживающий небо на своих рогах. — На широких крыльях песни унесу вас в край преданий, пусть слова мои, как зерна, в вашем сердце прорастают, — вполголоса сказал Николай и поднял голову как раз в тот момент, чтобы заметить её. Небольшую родинку на плече у Гуро, за долю секунды до того, как тот спрятал её под тканью чистой рубашки. — Что? — Яков Петрович оглянулся через плечо. — Н-нет, — Гоголь уткнулся в пустую чашку, чтобы спрятать красное лицо. — Ничего.