Обмен

В понедельник состоялось второе практическое задание с боггартом. В среду Гоголь нашел в замке полтергейста и уговорил его выступить в роли учебного пособия. Полтергейст послушно бросал в доску, а затем в учеников выданной подушкой, которую те должны были останавливать заклинанием удержания, и в целом занятие прошло плодотворно. Правда, за ужином все почему-то смотрели на Николая с огромным удивлением, словно он сотворил что-то из ряда вон выходящее, но вопросов никто не задавал. В четверг он научил второй курс простейшему заклинанию, от которого не спасет ни один щит. «Пинок», по сути, являлся не больше чем прицельным выбросом силы и не имел фиксированной словесной формулы. Просто крик с определенной интонацией и движение палочкой — часть учеников выбрала «Хоп!», еще часть «Ха!», несколько учеников кричали «На тебе!» и страшно этим гордились. В пятницу на последнем уроке он, уставший и рассеянный, поймал себя на том, что вместо темы красных колпаков рассказывает о том, что нужно делать в случае встречи с подозрительными магами. Осекшись, Гоголь на минуту замолчал, но потом, собравшись с силами, продолжил, чувствуя, что если в ближайшие три минуты не зазвонит звонок, то он начнет запинаться и, может, даже заикаться. Звонок, к счастью, его не подвел. В Хогвартсе что-то было. Что-то недостаточно сильное для того, чтобы вызвать у него полноценное видение, что-то грядущее, витающее в воздухе. Однажды ему стало дурно у женского туалета на втором этаже, но заходить туда он, естественно, не стал. Вечера он проводил в комнате Гуро, где они говорили о магии и совсем немного о жизни. Яков Петрович зачитывал с пергамента, сколько очков стоило насчитать тому или иному факультету за успехи, и где-то наверху в больших песочных часах пересыпались драгоценные камни. — Сильнейшая магия творится без палочки. Более того, без специальных слов и формул, одним только душевным порывом. — Вроде обряда жертвы? Николай кивнул. — Вроде него. За прошедшую неделю у Гуро дважды получился Люмос без палочки, что несказанно его радовало. Гоголь пообещал прислать ему свои конспекты за первый курс с совой, когда вернется в Россию. — Вы говорили, что пишете. — Ну так, пытаюсь. — О чем? — В основном о всяких чудовищах. Может, получится учебник. — Почему «может»? — Не очень получается. — Вы ведь очень интересный рассказчик. — Это так, байки, — вздохнул Гоголь. — Ну так пишите байки! — предложил Гуро. — Байки могут лучше запомниться, чем сухие сведения из книжки, и кто-то, встретившись с настоящим вием, вспомнит про круг с большей вероятностью. — Но… — Нет, вы подумайте об этом. Я уверен, что у вас получится. Гоголь призадумался. Можно, конечно. Можно даже как-то это все вывернуть, чтобы издать не в магическом, а в обычном издательстве… — Вы ведь знаете, какая книжка популярнейшая в Великобритании? Гоголь отрицательно качнул головой. — Сборник сказок Барда Бидля. Есть много великолепных книг, но сказки эти знают почти все. В субботу небо все так же было затянуто низкими тучами, но дождя не было. Завтрак Гоголь проспал — он представил, сколько сейчас времени в России с учетом часовых поясов, и ему стало почти физически хорошо. Правда, он догадывался, как сложно будет вернуться в обычный ритм, но до этого было еще две недели. Две недели, а он уже привык к Хогвартсу, перестал теряться и знал большинство учеников по фамилиям. Их было не так уж и много на самом деле — одновременно в классе сидело не более сорока человек. Почти все они принадлежали к чистокровным семьям и многие состояли в родстве, при этом учась на одном и том же факультете. Николай определил, что рыжие гриффиндорцы — либо Уизли, либо Пруэтты, чернявые слизеринцы — Блэки, а в Рейвенкло обучаются Харты и Олливандеры. Одинаковые и вместе с тем разные, если присмотреться. Отличалась даже форма, внешне вроде бы идентичная: с иголочки у пятикурсницы с фамилией Малфой и поношенная, купленная наверняка уже не новой у тощего первокурсника с фамилией Гонт — зашуганного угрюмого мальчишки. Наверное, он будет по ним скучать, как сейчас скучает по своим шалопаям с «кленового» отдела. На этой неделе шестой курс должен был сдавать тест по атакующим заклинаниям, интересно, как они поладили с английским преподавателем? Из замка Гоголь вышел только к двенадцати. Замер, закрыв глаза, наслаждаясь штилем. Безветренная погода была почти теплой. — Выспались? — Доброе утро, Яков Петрович, — улыбнулся Николай. — Выспался. — Наверное, редко получается. — К сожалению. Обсуждая четверокурсников, они прошли мимо поля для квиддича и свернули к лесу. Лес был не похож на те, что окружали Колдовстворец. Преимущественно лиственный, с деревьями в три обхвата, такими же древними, как сам замок, если не старше. — Там живет много всего, — сообщил Гуро. — Кентавры, единороги. Мы зашли не с той стороны, там есть опушка, в стороне, но надо обходить. Не хочу встречаться с кентаврами. Он оглянулся, скептически оценивая мрачный лес. — Стоило взять метлы. Сверху открывается отличный вид. Может, в следующий… — Можно и без метлы, — пожал плечами Гоголь. — То есть? Николай оглянулся. — Какое дерево можно временно использовать? Я потом верну его на место. — Да любое, наверное, главное, чтобы на нем не было лукотрусов. Что вы делаете, Николай Васильевич? Гоголь подошел к ближайшему подходящему — невысокому по сравнению со всеми остальными, — не сильно ветвистому буку, прижал к столбу ладони, сделал несколько глубоких вдохов и с легкостью толкнул дерево, отчего оно подалось, накренилось, приняв почти горизонтальное положение, удерживаемое в земле единственным толстым корнем. — Минуту. — Николай достал палочку и принялся быстро бормотать заклинания, которые вспыхивали короткими вспышками синего и белого цвета. — Вот. Он забрался на ствол дерева и протянул Гуро руку. Яков Петрович состроил недоверчивое лицо, но руку принял. — Держитесь за вот ту ветку, — Гоголь широко улыбнулся. — Зачем нам метла. Теоретически он мог заставить летать что угодно. Колдуньи все как одна предпочитали ступы, потому что в них не мялась одежда, но в роли средства передвижения подошла бы и кочерга, и печной рогач, и вообще все что угодно, на что можно наложить заклинание управляемого полета и равновесия, чтобы не свалиться вниз. Летающие деревья были чем-то вроде традиций Колдовстворца. Тренер по квиддичу, господин Новак, искренне считал, что наученный летать таким образом игрок, получив в руки метлу, сможет вообще все, и был в целом прав. Последние пятьдесят лет выпускники Колдовстворца были очень желанными игроками для любой команды. Гуро не соврал. Замок с высоты птичьего полета выглядел еще красивее, чем снизу, озеро напоминало большое черное зеркало, а лес оказался таким большим, что уходил за горизонт. — Чем дальше, тем больше вы меня удивляете, Николай Васильевич, — сказал Гуро, широко улыбаясь. — И чем дальше, тем больше я хочу увидеть все то, что вы считаете обычным. Гоголь порадовался, что его красные щеки можно списать на холод. — Видите, — Гуро указал тростью на место внизу. — Вон там опушка. Дерево начало снижаться. Спустившись на землю, Яков Петрович пошатнулся, но сохранил равновесие, опершись о трость. Его волосы после полета растрепались, что придало ему залихватский вид. — Кому расскажу — не поверят. Ох. Я думал, что весьма сведущ в магии, но… Николай Васильевич! Ценой испачканных брюк и надорванного кейпа Гуро успел поймать Гоголя, удержав буквально в полуметре от корней дерева, которые могли выколоть решившему увидеть нечто провидцу поневоле глаз. Гоголь был без сознания долго, минут пять. Гуро успел усадить его на ствол, опереть о ветки, чтобы не упал, убрать грязь со своей и чужой одежды и подлатать кейп. Впрочем, в отношении Николая его труды прошли даром — тот, придя в себя, скатился обратно в траву. — Что вы видели? — Ж-женщину, — выдавил Николай. — И двух мужчин. Вот здесь, — он указал в сторону. — Женщина красивая, рыжая, с зелеными глазами. Мужчина в очках, почему-то квадратных. Третий… не помню. Еще кто-то был, но в тени. И… все полупрозрачные, как призраки, только не призраки. Я… я редко вижу что-то так четко. Он повернулся к Гуро. — Они были горды. Кем-то, кто шел умирать. Нет. Кто будет идти умирать. Это… прозвучит странно, но скоро… не знаю, как скоро, но что-то случится. Что-то будет здесь и там, на той площадке у замка. Что-то ужасное. Что-то уровня Бабы Яги. Начал сыпаться дождь — мелкая холодная морось. Гоголь побледнел еще сильнее, чем прежде, губы у него посинели от холода, и Гуро хотел было уже предложить вернуться в замок, к черту дерево, здесь посадим, пусть растет, но тот снова заговорил: — Я там был. У мемориала. Говорил с теми, кто занимался расследованием. Там… там дело в сто подшивок, горы пергамента, была изучена каждая вещь, найденная в её доме. Там… — …там ты тоже что-то увидел. Гоголь засмеялся — нервным смехом испуганного человека. И так же резко прекратил. — Да. Я видел все, что там происходило. Все, что творила эта… эта… это чудовище. Он вывернул наружу все, что жило в нем все прошедшие с того момента года. Смотрители мемориала тогда решили, что у него просто закружилась голова, и представить не могли, что он видел все. Забор из костей. Ужасные приспособления. Тома с такими заклинаниями, которые страшно даже представить. Женщину — очень красивую, чернявую, с бровями вразлет, мечтающую заменить выточенный из кости протез на нормальную ногу. Она отрезала жертвам части тел и ставила свои опыты. Чтобы не пропадал «материал», варила и ела его. Место оказалось навеки пропитано болью, кровью и криками. Гоголь рассказывал, вытаскивая из памяти все до малейших подробностей. В конце видения она подняла глаза и посмотрела на него. — Я трус, Яков Петрович. Я такой трус. — Ты не трус. — После произошедшего Министерство приняло множество новых законов, в случае намека на повторения подобного будут приняты очень жестокие меры, все сделают всё, чтобы не допустить такого количества жертв, но… а вдруг что-то появится здесь? — Гоголь потемнел лицом, словно готовился снова сорваться в видение. Гуро сделал единственное, что мог в такой ситуации. Он потянул Николая на себя, стискивая в успокаивающих объятиях. Тот дернулся от неожиданности и затих. — Ты не трус. Ты боишься портключей больше, чем большого зла. Это похвально. Все мы чего-то боимся, и этот страх… он понятный. А насчет второго… думаю, магический мир будет учиться на своих ошибках и не допустит ничего подобного. Гоголь хотел было возразить, напомнить, что то же английское Министерство было крайне против новых законов российских коллег, но промолчал. И сделал вид, что ему все еще очень плохо.