Фронт

       Обычно ученики были очень спокойны, во всяком случае, большинство из них. Дети были напуганы. Они всё ещё помнили, как трудно было добраться сюда, до свободной Америки, с оккупированной родной земли. Многие знали, садясь в поезда, что никогда больше не увидят свою семью, некоторые понимали, что родители наверняка погибнут в гетто, поймают пулю, падут на фронте, когда придёт время. Они тихонько признавались друг другу, и Мисси слышала это, проверяя при них тетради, что всё ещё страшно спать, что боятся ночей, темноты, и каждый вечер с ужасом ждут бомбардировки. Америка не избавила их от войны. Войну они привезли с собой. Она, проклятая, поселилась в их сердцах, в их душе, бродила в их голове, терроризировала их память, не давая забыть о себе ни на миг. Потому сегодняшнее оживление, которое царило в классе, она не могла объяснить как-то иначе, кроме того, что в гости заглянул такой человек, как Джек Харкнесс. Он способен был приободрить любого, развеселить любого, Мисси понятия не имела, как у него это получается, учитывая, что она частенько замечала грусть в его глазах.        Он сидел на высоком стуле посреди класса, буквально засыпаемый расспросами. Рассказал, что потерял отца на фронтах прошлой войны, и как дедушка воспитывал его после, а бабушка учила быть весёлым всегда, сыпал шутками, и с уверенностью заявлял, что война обязательно закончится победой справедливости, потому что так, рано или поздно, происходит всегда, таков закон жизни. Он пересказывал детям истории, услышанные от своего отца, говорил, что всегда мечтал покорить небо, но служить отправляется в наземные войска, добродушно улыбался и угощал конфетами, видимо, припрятанными ещё до начала талонизации, которая всех уже откровенно достала. Дети были в восторге, поток вопросов не кончался, и Мисси только и могла, что следить за этим, как за чудом. Она так редко видела улыбки на лицах этих детей, а, если и видела, то почти всегда — грустные, и за бесценный момент, в котором они все были счастливы, пока добропорядочный джентльмен станет солдатом, и вот-вот ринется их защищать, рассказывал невероятные вещи, можно было отдать очень многое.        Густав, рыжий проворный мальчишка, до войны окончивший три класса, вскочил с места, и, с набитым конфетами ртом, невнятно спросил:        — А кем вы будете на войне?        — Для начала — солдатом, — отозвался Джек, — а потом за доблестную службу меня, наверняка, повысят.        — И вам дадут медали?        — Наверное — улыбнулся Джек. — Если я буду сражаться, как лев, то дадут.        — А вы будете? — пискнула Мия, худенькая бледная девчушка с двумя смешными косичками.        — Конечно. Я буду самым главным львом из всех львов!        — Я цыган по отцу, — кое-как прожевав конфету, снова взял слово Густав, — у неё был дар предвиденья. У меня, кажется, его нету, но я хотел бы, чтобы вы стали капитаном. И привезёте нам потом свои медали показать, ладно?        — Капитан Джек Харкнесс, — задумчиво произнёс Джек, почесав подбородок, — мне нравится. Красиво звучит. И да, медали я привезу. Идёт.        — Хорошо. Мы будем снова ждать вас в гости. Жалко, что вы всего второй раз приходите. Мисс Мисси, когда он вернётся с войны, вы будете его чаще приглашать?        Мисси подумала, что дети даже не допускают мысли, что Джек может не вернуться, и вздрогнула. Но дети не должны были видеть её напуганной и чувствовать её страх, потому она, чуть устало, улыбнулась:        — Конечно, буду. Обещаю, я приглашу Джека, как только он получит увольнительную. Он расскажет вам о войне, и как мы на ней побеждаем. Ладно, капитан Харкнесс?        — Понял, мисс Мисси, — улыбнулся Джек, — принято.        — А теперь давайте Джек научит вас рисовать. Помните наш уговор, дети? — Мисси несколько строго взглянула на каждого из учеников (их было двенадцать) — вы не просто слушайте наших гостей, но и чему-нибудь учитесь у них. Наш будущий доблестный сэр капитан приготовил урок рисования.        — Да — Джек поднялся, отнёс стул к столу, и, подойдя к доске, открыл завешанную тканью половину. Там был нарисован земной шар, обвитый красивыми маками. — Кто мне скажет, что это?        — Планета, — раздался гул голосов, а тоненький девичий голосочек неуверенно добавил, — наверное, это наша Земля.        — Да, именно так, это наша с вами планета. Как думаете, почему на ней растут цветы?        — Потому что это красиво.        — Вы, наверное, любите маки.        — Может, это символ мира?        — Якуб, — пришла на помощь другу и детям Мисси, — ты же красиво рисуешь. Как думаешь, почему планета укрыта маками?        Мальчонка-подросток в помятой, но чистой рубахе, поднялся с места. Пристально посмотрел на доску, сложив руки на груди, будто решал что-то для себя. А потом, со всей серьёзностью, заявил:        — Наверное, это символ мира. Я еврей, мы с мамой бежали сюда из Белоруссии. Так вот, в Советском Союзе маки — это символ мира. Так считается.        — У тебя острый ум, Якуб, — с уважением отозвался Джек, — сохрани это в себе, это очень помогает в жизни. Утром, когда я рисовал эту скромную картину, я думал о том, что цветы символизирует нашу победу. Когда мы победим немцев, на нашей земле, на всей земле, вырастут новые, прекрасные цветы. Давайте вы попробуете нарисовать этот рисунок, а лучшие мы пошлём на фронт, нашим ребятам, чтобы им было легче воевать. Согласны с таким предложением?        В общем-то, это было простое предложение, ничего невероятного. Но Джек не был бы собой, если бы не умел заражать всех вокруг своим энтузиазмом, так что, ему тут же пришёл на помощь хор детских голосов. Дети радушно кричали, что они согласны.        — Вот и здорово, — Джек кивнул и провёл несколько линий на чистой стороне доски, — обратите внимание, что земной шар выпуклый. А, значит, линии толстые и чёткие. Кто знает, как рисовать толстые и чёткие линии?        Мисси отвлеклась от проверки тетрадей и просто наблюдала за происходящим, иногда ходя между партами и поглядывая на то, кто и как рисует. Не у всех детей получалось красиво, у некоторых вообще выходила какая-то мазня, но неизменным оставалось одно — все старались. В классе смешались звуки сосредоточенного детского сопения, спокойного голоса Джека, тихих шагов Мисси, скрипа пера по бумаге, и запах краски. В своём роде, это был торжественный и неповторимый момент. Мисси решила, что обязательно поделится им с братом, когда Гарри утром вернётся с работы.        Так прошёл урок, второй, который вёл Джек, и последний на сегодня. Дети неспешно покидали класс, уходя верёвочкой друг за другом, и прощаясь по очереди с учительницей и, как они были уверены, будущим бравым капитаном. Мисси улыбалась и желала самого доброго, Джек махал рукой, иногда обнимая подбежавшего к нему ребёнка (таких тоже нашлось немало).        — Тебе надо было чаще сюда приходить, — сказала Мисси, закрыв тетрадь, едва класс опустел, — дети в восторге, и мне тоже понравился урок. Ты выглядел очень уверенно, между прочим, я даже не ожидала.        — Да, я тоже не ожидал, — добродушно кивнул Джек, — кто бы знал, что из меня выйдет неплохой учитель.        — Мне кажется, ты можешь сделать всё на свете, если захочешь — улыбнулась Мисси, — а теперь, по-моему, твоя обязанность получить звание капитана. Без него можешь сюда даже носа не показывать, дети не поймут.        — Капитан Джек Харкнесс, — приободрился он, — да, мне действительно нравится. Отлично звучит. Ещё и воевать не начал, а уже титулом наградили, сорванцы. Хорошие дети, в будущем они станут отличными ребятами. Вот только их детство украла война. Как и наше с тобой, Мисси.        — Нам повезло ещё меньше, — грустно улыбнулась Мисси, — в детстве первая война бесновалась, в юности — эта. Я после Первой мировой родилась, ничего не знаю, а вот Гарри кое-что ужасное вспоминает. Говорит, что помнит, как причитала соседка, когда труп мужа привезли. Его убили во Франции.        Она поднялась, сняла пальто с вешалки, позволив Джеку помочь его надеть. В кармане внезапно обнаружила пару долларов и грустно улыбнулась:        — Деньги есть, а тратить их некуда. Только и остаётся, что копить, да и то неизвестно, будут ли они ещё в цене после войны*. Идём, мой отец обещал заехать за мной, поедем с ним.        — Хорошо.        Она закрыла класс. На выходе сказала охраннику, вероятно, вояке, пусть и с кривой ногой, проверить все замки, прежде чем уходить. Тот послушно кивнул:        — Хорошее вы дело делаете, — сказал он, как бы между прочим, — ребятишки очень довольные, бегают здесь, щебечут, как птички.        — Спасибо, Том, — благодарно улыбнулась Мисси, — идём Джек.        Мороз окреп и потрескивал в воздухе. Джек вяло пинал снежные комки языком сапога, потупился и смотрел в землю.        — Я заходила к Розе, — сказала Мисси, — у неё глаза были красные, заплаканные. Вы поговорили?        — Да, я сказал ей, и она убежала. Жаль, что так получилось, но это всё же лучше, чем надежда, которая может оказаться пустой.        Мисси покачала головой, поджав губы:        — Не понимаю я тебя. Ты ей нравишься, она готова тебя ждать, и готова смириться с тем, что тебе нужно идти воевать. Многие ведь воюют, и не известно, выживут ли, да и чем вообще всё это кончится. Что ж теперь, не ждать мужчин с войны, что ли? Отказываться от любви?        — А с моей бисексуальностью Роза тоже готова смириться? — Джек развернулся полубоком и пытливо посмотрел на Мисси.        — Что? — опешила она, огорошено глядя на друга в ответ.        — Да, тебе не послышалось. Я спросил, готова ли она мириться с моей бисексуальностью. И что-то мне подсказывает, что она не очень-то обрадуется тому, как спокойно я влюбляюсь в парней, и могу сегодня целовать её, а завтра — симпатичного мальчика.        Мисси продолжала пялиться на него, как на икону.        — Брось, не поверю, что ты не замечала.        — Нет! — горячо возразила Мисси. — Я думала, ты…        — Нормальный? — усмехнулся Джек.        — Только по девочкам. Но, чёрт, меня что, окружают одни геи? Что с вами не так, парни?        Она спохватилась, ведь ненароком выдала секрет брата, но поняла, что поздно, потому сконфуженно уставилась под ноги, на грязный снег.        — Не переживай так, — Джек по-свойски приобнял её за плечи, — я знаю о Гарри и Джоне.        — Как? Они что, признались тебе?        — Нет, просто я очень наблюдательный. Не волнуйся, я даже им не скажу, что в курсе. У каждого мужчины должна быть своя маленькая тайна.        — Они явно не догадываются, что уже, как минимум, ты и я знаем об их реальных отношениях, — тяжело вздохнула Мисси, — боюсь, это может плохо кончиться. А, если узнает отец, я даже представлять не хочу, что он с ними сделает. Да и родня Джона тоже не будет в восторге. Как ты узнал?        — Я же говорю, я вижу больше, чем многим кажется. К тому же, взгляды. Иногда я сам смотрю так же на симпатичных мальчиков. И, прошу, не надо нравоучений, что нацисты меня за такое расстреляли бы. Мы, к счастью, не в Германии, и при нацизме не живём, и, надеюсь, жить никогда не будем.        Мисси вздохнула, потупив взор. Джек задал ответный вопрос:        — А ты как узнала?        — Однажды увидела, как они целуются. Из окна своей комнаты.        — Они не очень-то осторожны, — укоризненно покачал головой Джек, — это к добру не приведёт.        — Вот потому я и боюсь, что отец узнает. Ты бы поговорил с ними об этом, предупредил бы.        — Милая, если я иногда трахаюсь с мальчиками, это не делает нас с Джоном и Гарри союзниками. Может, они разозлятся, узнав, что я в курсе о том, кто они друг для друга. Я не стану будить лихо. Извини.        Мисси пожала плечами:        — Ладно, знаешь, я устала пытаться понять, что у вас, мужчин, в голове. Но ответь мне на один вопрос, ради Бога — как ты собираешься воевать плечом к плечу с другими мужчинами, если тебя к ним тянет?        — Ты думаешь, у меня будет время думать о таком? — горько усмехнулся Джек. — Как бы не так. Эти ублюдки совсем озверели, особенно япошки. Они пару дней назад, твари, на Австралию напали, сбили двадцать два самолёта, потопили семнадцать кораблей, и даже наш эсминец. Совсем с ума сошли, беснуются, мрази.        — Да, я читала газету, — с грустью кивнула Мисси, — пишут, что погибло около двухсот человек.        — Я почти уверен, что больше.        — Думаешь, наши занижают цифры?        — Да, иначе паника была бы ещё сильнее**.        Мисси вздохнула.        Стало ещё холоднее, но она уже заметила авто отца. Притормозив возле них, он открыл дверь, улыбнулся дочери и её другу:        — Садитесь, дети, не стойте на холоде. Ещё и ветер такой. Нечего мёрзнуть.        — Привет, мистер Дельгадо — улыбнулся Джек, запрыгивая первым на заднее сиденье.        — Привет, сынок, — улыбнулся тот в ответ, — когда на фронт?        — Двадцать пятого в гарнизон, в лагерь, там посмотрим.        — Ты весь в отца. Он был доблестным, хорошим солдатом. Мы вместе раненных побратимов выносили на спине. Будь сильным и не подведи его.        — Не подведу, мистер Дельгадо.        — Главное, возвращайся живым.        — Будет сделано, — он улыбнулся, — дети сегодня меня капитаном нарекли.        — Цель службы установлена, значит, — улыбнулся отец, пока Мисси закатывала глаза, — приходи к нам послезавтра, мы все будем дома, пирогом тебя угостим. И все, наверное, придут провожать тебя. Не могу обещать, но постараюсь вырваться с работы ради такого дела.        — Да не надо, — замялся Джек, — неловко, все эти пышные проводы, зачем они?        — Сынок, обычно солдата на войну провожает семья, но, если её нет, всегда найдутся друзья для этого, — он аккуратно свернул в переулок, — не спорь. А ты, — он пристально посмотрел на Мисси в зеркало, — не криви рожицы, детка, лучше расскажи, как продвигается дело с профсоюзом. Нужна помощь? ***        — Нет, па, — отмахнулась Мисси, — сама справлюсь. Попросили, чтобы я обосновала рациональность совместного обучения мальчиков и девочек, но у меня уже почти готов ответ.        — Если профсоюз будет брыкаться, скажи мне, решим проблему.        — Я всё же попробую сама.        — И тем не менее, имей в виду, что я могу помочь, детка.        — Хорошо, па.        В деле с включением их школы в профсоюз всё было совсем не так гладко, как она сказала отцу, но Мисси было наплевать. Сейчас весь её разум занимал только тот факт, что, оказывается, Джеку всё известно о Джоне Смите и её брате. И что Джек совсем не так прост и прям, каким кажется. Наверное, у каждого свои демоны. Наверное, целый мир — одна сплошная тайна.