***
В оранжерее было душно, и сотни порхающих ароматов: сладких, терпких, мятных и пряных смешивались в одно густое марево, щекочущее ноздри и обволакивающее кожу непривычным ощущением влаги и тепла. Многочисленные растения: высокие и стелющиеся по земле, хвойные и лиственные, капризные и неприхотливые в уходе, яркие, цветущие, манящие взор своей неповторимостью и скромные, прячущиеся в тени более рослых собратьев были рассажены умелыми руками садовников, каждое в отдельную часть оранжереи, где условия для него были самыми что ни на есть подходящими. Элизабет в который раз поразилась бесконечному пространству, простирающемуся далеко вперёд, утопающему в солнечных лучах, падающих сквозь стекла в местах, где снег с крыши счищали в первую очередь, чтобы привнести необходимое количество света для растений, особенно нуждающихся в нём. И от этого оранжерея казалась нескончаемым благоухающим садом, то наполненным ярким светом, то загадочно застывшим в сумраке, по тропинкам которого было так приятно прогуляться даже холодной зимой, приносящей разнообразие разве что в оттенках белого. Ещё в тот самый первый день, когда Элизабет оказалась здесь, ведомая мистером Дарси по своим владениям, который не без удовольствия демонстрировал ей лучшие и самые редкие образцы, она сразу же полюбила это место вечного лета, где творения природы, взращенные с таким умением и кропотливостью, не потеряли своей естественной красоты и стремления к жизни. Но сегодня любование оранжереей обещало быть не столь беспечным и мечтательным, и не только потому, что в сердце Элизабет жила обида на мужа, подобно свежей ране, открытая и кровоточащая, но и из-за неосторожного высказывания мистера Бингли, обмолвившегося об этой чудесной достопримечательности Пемберли, после чего гости тут же пожелали увидеть оранжерею своими глазами. И мистер Дарси был вынужден любезно пригласить всю компанию на прогулку, что означало присутствие посторонних в месте, которое Элизабет нарекла райским, в том числе благодаря его уединённости и тишине. Непосредственно перед выходом из дома мистера Дарси, который ранее высказался о своём желании лично представить гостям оранжерею, задержали дела с адвокатом, приехавшим в Пемберли по какому-то срочному и неотложному делу, и Элизабет пришлось быть провожатым общества по утопающим в зелени дорожкам. И, несмотря на то, что она чувствовала себя уставшей и разбитой, держаться учтиво и внимательно к нуждам гостей. Которые, к счастью, не нашли в ней никакой перемены, если не считать бледности, замеченной мисс Бингли, участливо справившейся о её самочувствии за завтраком. Одна Джейн что-то заподозрила, бросая на сестру внимательные взгляды, но не могла спросить об этом, так как за всё утро им не удалось провести и минуты наедине. Мечтая только лишь об одиночестве и чашке ромашкового чая, чтобы с помощью неё уснуть хотя бы сегодняшней ночью, Элизабет смогла выдохнуть только когда один из работников оранжереи, в силу своего возраста и умений знающий о каждом растении всё, что требовалось для настоящего мастера своего дела, с энтузиазмом вызвался заменить её в качестве рассказчика и проводника. И мысленно поблагодарила мистера Гардинера, интересующегося растениеводством и попросившего племянницу позвать на помощь садовника для последовательной и основательной лекции об уходе за нарциссами и крокусами, высаживаемыми в цветниках Пемберли каждой весной. Тогда общество и разбилось на небольшие группы: Гардинеры остались возле клумбы с луковичными, беседуя с садовником; мистер Бингли завладел вниманием своей жены, уводя её к хвойным кустарникам, которые он мечтал видеть в саду Незерфильда и даже как-то на днях просил мистера Дарси порекомендовать ему как лучше это осуществить, а мисс Бингли, Хёрсты и мистер Гаррисон образовали отдельный кружок, смеющийся над остроумной шуткой последнего, позволив Элизабет уйти немного вперед, отвлечься от разговоров и углубиться в свои мысли, не боясь, что компания в её отсутствие заскучает. Она вдруг подумала о том, что сейчас желала бы оказаться рядом с деликатной и тонко чувствующей Джорджианой и своими маленькими племянниками, оставшимися в доме с няней. Ведь кто ещё, кроме детей, мог развеять тяжесть, сковавшую сердце, и грусть, так непривычно укравшую улыбку с лица. Она бы с удовольствием почитала им сказки, которые те так любили, где добро и справедливость всегда побеждают зло и коварство. Поиграла бы в прятки, вызвавшись искать и с умилением наблюдая маленькие детские башмачки, выглядывающие из-под тяжелой портьеры. Или предложила потанцевать, ловя радостный детских смех и любуясь тем, с каким старанием младшие Гардинеры выводят сложные па, пародируя степенную манеру взрослых вести беседы во время танца. Дети приносили свет всюду, куда добирались их маленькие ручки, шустрые ножки, природное любопытство и тяга к шалостям. А сегодня Элизабет очень сильно нуждалась в свете... Ступив под своды разросшегося плюща, бросающего тень на каменные дорожки, она, несмотря на мечты об уединении, вдруг ощутила небывалое одиночество... словно всё вокруг неё застыло, замерло, покрылось инеем и заледенело, и сама она будто спит и не может проснуться, цепляясь за рваные сновидения и пытаясь найти способ открыть глаза. Будто всё это нереально, придумано чьей-то недоброй фантазией, а она почему-то вынуждена играть главную роль в плохой пьесе, вместо того чтобы подняться с места и покинуть зал. А мистер Дарси... Её муж, преданный, благородный, щедрый и ласковый, так любующееся и нежно смотрящий на неё, которому она доверилась без остатка и сомнений... Как он мог предположить, что она способна наслаждаться чьим бы то ни было вниманием, да ещё на виду у всех беззастенчиво демонстрировать расположение к кому-либо, кроме него? Как оскорбителен и несправедлив был этот намёк... Как унизительно... Как больно... невыразимо больно сознавать, что тот, кого она любит всем сердцем, мог быть столь слеп, чтобы усомниться в её порядочности и преданности... Слёзы снова некстати навернулись на глаза, и Элизабет подняла голову, чтобы усилием воли не позволить им пролиться, и тем предъявить на обозрение, что творится у неё в душе. - Миссис Дарси? С сожалением она услышала позади себя бархатный низкий баритон и обернулась, чтобы убедиться, что мистер Гаррисон отправился на её поиски, пока всё остальное общество передвинулось к концу оранжереи, снова оставляя их наедине тогда, когда Элизабет меньше всего ждала этого и хотела. - Мистер Гаррисон, - холодно ответила она. - Чем я могу вам помочь? На его приятном лице возникла невесомая улыбка, и он легко поклонился, шагнув ближе к ней, в своём стремлении чуть не задев несколько глиняных горшков для рассадки цветов, которые работники оранжереи, не ожидая такого наплыва посетителей, не успели своевременно убрать. - О... я просто подумал, что вам нужна компания. Вы сегодня так молчаливы. - Благодарю за заботу. Но, право, ваше волнение напрасно. Утром меня мучила легкая головная боль, но сейчас она прошла. - Рад это слышать, - заметил мистер Гаррисон, улыбнувшись и невзначай поправляя изящно завязанный узел шейного платка. - Мне крайне не доставало вашего общества. Могу я надеяться, что вы любезно согласитесь показать мне садовые розы, предмет гордости мистера Дарси, о которых он упоминал за завтраком. Элизабет замешкалась, не зная, как себя вести, ведь с одной стороны просьба гостя была любезной и вполне невинной, а с другой предполагала общение вне остального круга, что могло явно не понравиться мистеру Дарси и так взвинченному повышенным вниманием мистера Гаррисона к своей жене. И даже если упреки её супруга были надуманными и несправедливыми, она не хотела вызывать у него ещё большие подозрения и тем самым усугублять ссору. - Боюсь, сейчас не сезон. Зимой розы укрывают от холодов, а цвести они начинают только ранней весной, - вежливо ответила Элизабет, решив продолжить путь, чтобы увести мистера Гаррисона подальше от тени деревьев, будто специально укрывающей их фигуры, стоящие друг напротив друга, и как бы невзначай присоединиться к остальным. При этом ей пришлось пройти мимо Гаррисона на основную дорожку, а ему подвинуться, чтобы пропустить её, так как места для двоих на одной узкой тропе явно не хватало. И в тот самый момент, когда плечи их почти соприкоснулись, Элизабет, стараясь выдержать дистанцию, нечаянно задела ногой пресловутые горшки и, оступившись, покачнулась в попытке не упасть... И только рука мистера Гаррисона уверенно спасла её от падения, а сам он оказался так близко, что Элизабет почувствовала его дыхание на своём лице... И глаза его с таким восхищением взглянули на неё из-под ресниц, неподобающе длинных для мужчины, что её всю будто обдало жаром смущения, а сердце предательски ухнуло в груди. В ужасе отпрянув, она осознала, насколько двусмысленной выглядит эта сцена, увидь её кто-нибудь посторонний. - Прошу вас, осторожнее... - прошептал ей вслед мистер Гаррисон, так тихо и трепетно, что всё внутри хозяйки дома вскипело от злости из-за того, что этот джентльмен считал себя вправе обращаться к ней с такой интонацией. Закусив губу от досады, она уже хотела осадить его, гневно сверкая глазами, как вдруг... наткнулась на пронизывающий, как зимний холод, взгляд своего мужа, который освободился от дел и вернулся к обществу той же дорогой, которой следовали все остальные, и сейчас мрачно наблюдал за румянцем, вспыхнувшим на щеках супруги от того нелепого положения, в котором она оказалась. - Благодарю... - безразлично бросила Элизабет мистеру Гаррисону, решив, что любая вспышка с её стороны лишь усугубит ситуацию, и, мельком взглянув на мистера Дарси гордым и безучастным взглядом, прошла вперёд, даже не обернувшись на мужчин, которые столкнулись в разговоре за её спиной. - Могу я поговорить с вами? - поинтересовался сердитый голос мистера Дарси. - Охотно... - ответил ему мистер Гаррисон, - позвольте только позвать слугу, чтобы убрать уже это препятствие из горшков, что чуть было не стало причиной падения миссис Дарси... Голоса вскоре заглушил говор работников, занимающихся поливом цветов, и Элизабет смогла обернуться, чтобы увидеть две удаляющиеся мужские фигуры... Высокие и широкоплечие, только, пожалуй, мистеру Гаррисону всё же не доставало горделивой стати и роста, так отличающих мистера Дарси среди других мужчин. Негодующе закусив губу, Элизабет подумала о том, что этот джентльмен во многом уступал её мужу, в том числе в сдержанности и безукоризненности манер, но она не хотела конфликта в своём доме из-за происшествия, которое можно было счесть неудачным стечением обстоятельств, пустяком и нелепицей, обостренными только лишь чрезмерной непринужденностью мистера Гаррисона. На что бы ни решился мистер Дарси, он выбрал самый неудачный момент для беседы. И о чем он, собственно, хотел поговорить? Элизабет вдруг вспомнила сердитое лицо мужа, наблюдающего за тем, как она отпрянула от мистера Гаррисона, их вчерашний разговор и... то обстоятельство, что мистер Дарси является очень гордым и вспыльчивым джентльменом. Задрожав от мысли, что сгоряча он может поступиться правилами учтивости и выставить мистера Гаррисона из дома только лишь из-за своих домыслов, основанных на глупых ситуациях и ничего не значащих случайностях, Элизабет внезапно ощутила всю трагичность ситуации. Меньше всего Пемберли нуждалось в скандале, особенно сейчас, когда родственники мистера Дарси сочли их союз мезальянсом и открыто заявили об этом, совершенно не думая о чувствах мистера Дарси и том ущербе, что нанесёт его репутации подобное обвинение в свете. Что в провинции, что в Лондоне всегда найдётся толпа жаждущих осудить и посплетничать за спиной. Одна лишь искра может разжечь такое пламя... Элизабет нахмурилась и решительно направилась к выходу. Она должна взять себя в руки и проводить гостей обратно в дом, убедившись, что все довольны прогулкой. И вести себя так, будто ничего не произошло, ибо повод для пересудов - то, чего, вероятно, ждут миссис Хёрст и мисс Бингли, готовые воспользоваться любой возможностью, чтобы уколоть новоиспеченную хозяйку Пемберли. В конце концов, это её жизнь и её семья, и хоть она женщина, справиться с особенно навязчивым гостем вполне сможет с помощью холодной и отчужденной учтивости со своей стороны, обращаясь к нему так, чтобы он понял, что ему здесь больше не рады, при этом, конечно, не выходя за рамки приличий. Единственное, чего Элизабет по-прежнему желала - это поддержка мужа, который должен был разглядеть истину, не поддаваясь ревности, так жадно объявшей сердце, что глаза его были слепы, а обида, нанесенная супруге, могла отдалить их друг от друга тогда, когда нуждались они совсем в обратном.***
Джейн аккуратно поставила чашку на блюдце и искоса взглянула на Элизабет. Она так настойчиво просила миссис Дарси зайти к ней после прогулки, так нежно и умоляюще смотрела на неё, что та просто не смогла отказать, и сразу же после смены платья отправилась в покои сестры, лишь только отослав Эмму узнать, освободился ли мистер Дарси после беседы с гостем. Весь путь к гостевым комнатам Элизабет провела в терзаниях и сомнениях по поводу того, чем же закончился этот разговор, надеясь, что конфликта не произошло и уповая на волю судьбы, которая до момента появления в Пемберли этого джентльмена была к ней благосклонна. Невольно посетовав на собственную невнимательность, а может быть, просто нежелание видеть в поведении гостя постоянный повод для недовольства, она подумала о том, что уже несколько раз мистер Гаррисон испытывал её терпение на прочность, когда она была в шаге от едкого замечания или даже легкой дерзости, поставившей бы его на место. И будь она прежней Элизабет Беннет, то не стала бы сдерживать себя от подобного удовольствия, но статус миссис Дарси не позволял ей быть столь неосмотрительной и беспечной, ведь теперь её поведение и манеры были предметом внимательного и дотошного обсуждения как со стороны прислуги, так и со стороны друзей и родственников мистера Дарси - человека с большими связями и влиянием, но, тем не менее, зависимого от общественного мнения и условностей света. И теперь, сидя напротив сестры, Элизабет не могла не думать о случившемся, что проявлялось в рассеянности, с которой она отвечала на вопросы Джейн, постоянно теряя нить разговора, и озабоченности, заставляющей её коситься то на часы, то на дверь, ожидая новостей от Эммы. - Лиззи... - участливо обратилась к ней Джейн, оставив попытки вовлечь собеседницу в разговор. - Я не знаю, как ещё выяснить... как спросить... что тебя тревожит? Ты не говоришь об этом прямо, а я совершенно не понимаю, чем могу помочь и не тяготит ли тебя моё присутствие. Но я вижу... вижу, что ты взволнованна и не похожа на саму себя... - Ах, дорогая моя Джейн, - со вздохом ответила Элизабет, отставляя свою чашку так и нетронутого чая. - Прости мою замкнутость, она вовсе не означает, что твоё общество мне неприятно... но ты права, я в некотором недоумении и даже растерянности. Пожалуй, я могу поделиться с тобой своими сомнениями, но боюсь, что ты вновь начнёшь винить себя за обстоятельства, над которыми не властна. - Прошу, не пугай меня! - Джейн чуть выдвинулась вперед и доверительно протянула сестре руку. - Расскажи, что случилось, прошу, развей моё беспокойство. Утром ты была так бледна и казалась такой утомленной, что я было подумала, что ты... что ты... ты ведь понимаешь, Лиззи? Я думала, что нужно поздравлять тебя, а не выпытывать причину твоих забот. Элизабет непонимающе взглянула на Джейн, которая даже в своём озадаченном волнении была прекрасна и одухотворена, словно ангел со старинных витражей в местной церкви, и внезапно осознала, что имела в виду сестра, по-своему понявшая её утреннее недомогание. - Джейн... я не... я не жду ребёнка... Хотя, признаюсь, что была бы счастлива, случись это на самом деле. Сказав это вслух, Элизабет вдруг почувствовала такое огромное разочарование, охватившее всё её существо, что была готова заплакать только лишь от мысли, что Джейн оказалась не права в своём предположении. Она хотела детей и надеялась, что Бог даст ей сил и здоровья выносить их и произвести на свет. Детей мистера Дарси, которым повезёт расти в любви и понимании, которые не будут нуждаться в средствах на образование или в браке по расчету. И будут похожи на своего отца честностью и щедростью души. Которые переймут из семьи пример уважения и заботы между мужем и женой, доверия и преданности, искренности и согласия, о чём когда-то клялись их родители перед свадебным алтарем... Два сердца, скрепленные навеки любовью духовной и телесной, любовью столь сильной, что даже одна нелепица, ссора из-за глупого недопонимания, могла так больно ранить... - Лиззи? Звонкий голос Джейн вернул Элизабет обратно в комнату, где она сидела напротив сестры, вцепившись в её ладонь, и не могла больше вымолвить ни слова, чувствуя, как печаль снова завладевает сердцем... Это было так на неё не похоже и так ново, что Элизабет сама не знала, почему поддалась этой всеобъемлющей грусти, удушливо обхватившей грудь и заставившей дрожать губы. Она слишком долго сдерживала себя, слишком долго сохраняла лицо, играя роль радушной хозяйки, в то время как внутри клокотали обида и возмущение. Гордо подняв голову, она невозмутимо улыбалась тем, кто, возможно, был бы рад узнать о бедах миссис Дарси, но когда сестра так ласково решила выпытать причину её состояния, Элизабет не смогла больше скрывать усталость и изнеможение, обиду и негодование. Хотя и понимала, что главным виновником её переживаний был вовсе не беспардонный гость, а хозяин дома, что накануне с таким вызовом стоял напротив, непоколебимый и чужой. Чужой... - О, Джейн, прости мою рассеянность. Я расчувствовалась только лишь потому, что твоя догадка не подтвердилась... Но, уверяю тебя, беспокоиться совершенно не о чем, кроме того, что мистер Гаррисон ведёт себя слишком вольно, испытывая на прочность терпение мистера Дарси. А у моего супруга нет закалки подобно той, какая бывает у отца пяти дочерей. Джейн улыбнулась, видя, что Элизабет вполне владеет собой, но, тем не менее, с готовностью распахнула объятия, пытаясь её поддержать, так, как умела - родственным теплом и неизменной лаской. Однако всё же не смогла скрыть страх, что был написан на красивом лице, когда её ироничная и шутливая сестра, пускай только на мгновение, казалась бесконечно уставшей и такой далёкой, какой она с ней никогда не была. И, поглаживая её по спине и волосам, Джейн шептала слова утешения, хотя понимала, что, вероятно, Элизабет нужно просто побыть в обществе той, что всегда поймёт и выслушает. Словно они всё ещё были в Лонгборне - двумя девочками, до утра шепчущимися о наболевшем под одним большим одеялом. - Ты должна рассказать, что такого сделал мистер Гаррисон, - тихо попросила Джейн и поспешила добавить: - Обещаю, я не буду виниться перед тобой, ибо этот господин должен самостоятельно отвечать за свои поступки. - Да, в сущности, ничего такого, о чем можно было беспокоиться. Однако мистер Дарси находит знаки внимания, которым тот иногда одаривает меня, двусмысленными и недопустимыми. - О, это очень неприятно, - огорчилась Джейн, сведя брови и внимательно глядя на сестру. - А ты считаешь, что ему это только кажется? - Конечно, - не задумываясь, ответила Элизабет. - Полагаю, мистер Гаррисон не настолько глуп и самонадеян, чтобы пытаться флиртовать с замужней дамой в доме её мужа, в присутствии их друзей и родни. Безусловно, его поведение изначально было не безупречно, но я всё же могу отличить кокетство от чересчур ироничного, а иногда и самодовольного взгляда на вещи. Хотя никоим образом не оправдываю его. - Знаешь, Лиззи, один раз ты уже ошиблась, когда приняла Уикхема за порядочного человека, а мистера Дарси - за последнего подлеца. Извини, но почему сейчас ты считаешь то, что твой супруг оказался прозорливее тебя, невозможным? - Джейн, Бог мой! - С иронией и умилением рассмеялась Элизабет. - Я надеялась, что ты кинешься на защиту обоих, пытаясь списать всё на неудачное стечение обстоятельств и происки сторонних клеветников, но ты так уверенно встала на сторону мистера Дарси, что я, признаться, уже готова усомниться в сказанном. - Да, да, дорогая сестра, - улыбнулась Джейн, наблюдая лукавый блеск в глазах Элизабет, - порой я пытаюсь найти оправдание людям, которые того не заслуживают, но в данной ситуации я защищаю лишь тебя. Я видела, как ты расцвела в браке, и думаю, что если мистер Гаррисон хоть немного омрачил ваш покой и счастье, то тебе стоит быть заведомо предубеждённой только по отношению к нему. Элизабет хотела ответить, но потом осеклась и вспомнила разговор с мужем. Он, безусловно, был не вправе обращаться к ней подобным образом, но она... Кажется, она сама оттолкнула мистера Дарси, полная недовольства его высокомерием и предубеждением, которые будто возвращали их в прошлое и преследовали её на протяжении всего вчерашнего дня. И, подобно ему самому, она не смогла сдержать раздражение и излила его раньше, чем для этого нашелся повод повесомее. Элизабет знала, что светское общество было весьма нетерпимо к женщинам, попавшим в сети слухов, делая поблажки лишь знатным особам, родословные и состояния которых говорили сами за себя. И если какой-нибудь легкомысленный сердцеед со средствами пытался очаровать невинную даму, оно упрекало последнюю в непристойном поведении, благодаря которому он выбрал именно её своим объектом. Добился ли тот успеха или нет, уже было не так важно. А мистер Дарси, как никто, знал свет и поэтому чувствовал себя неловко там, где царили толпа, блеск и фальшь. И именно поэтому был так рассержен этими проявлениями в своём собственном доме, стараясь оградить семью от сплетен и пересудов. И в рьяном желании защитить, пожалуй, переборщил, уязвив её гордость и безусловную преданность ему. - Я... не знаю, что сказать, Джейн, кроме того, что мы с мистером Дарси говорили, но не слышали друг друга. Но осознала я это, кажется, только сейчас. Хотя и не чувствую вины за то, что высказала ему свою обиду. Пожалуй, ситуация слишком банальная, чтобы относиться к ней серьёзно, поэтому прошу тебя не волноваться. Уверена, когда мистер Гаррисон покинет Пемберли к удовольствию всех присутствующих, эти недоразумения растают, как снега за окнами, ведь до весны осталось совсем чуть-чуть. Улыбнувшись сестре самой душевной из своих улыбок, Элизабет простилась с ней и отправилась в свои покои, надеясь продолжить чтение одного интересного романа, чтобы окончательно отогнать плохие мысли, отвлечься от навязчивого предчувствия беды, преследующего её с вчерашнего вечера, и, наконец, найти хотя бы временное уединение. А Джейн замерла посреди комнаты, испытывая странное чувство недосказанности и тревоги, которые, как горькая пилюля в сахарном сиропе, не давали ей оставаться такой же безмятежной, как обычно. Она знала характер сестры, которая всегда стойко справлялась с жизненными неурядицами, но бывала очень скрытной в тех вопросах, которые касались её личных отношений с мистером Дарси. Что делало ей честь как жене и хозяйке дома, но заставляло Джейн изнывать от беспокойства, ведь в её браке никаких разногласий с мужем и в помине не было. Но любезный и открытый мистер Бингли так сильно отличался от замкнутого и строгого мистера Дарси, что Джейн даже не решилась бы утверждать, что может понять, каково это - поссориться из-за простого недопонимания или разности восприятия поведения окружающих. Оставив чашку на кофейном столике, она подошла к окну и взмолилась, чтобы все ссоры были окончены примирениями, а нечаянные гости Пемберли в скором времени засобирались домой, увозя с собой не только объект раздражения мистера Дарси, но и сестру её мужа - мисс Бингли, которая уже давно не вызывала у нее теплых чувств, а в последнее время ещё и вела себя слишком опрометчиво и вызывающе. Она не стала рассказывать Элизабет, что видела мисс Бингли с мистером Гаррисоном наедине, и он так близко наклонялся к ней, чтобы что-то прошептать, что сама Джейн покраснела и поспешила уйти, оставаясь незамеченной для них, но почему-то жутко взволнованная за репутацию Кэролайн, которая могла пострадать из-за того, кто этого совсем не стоил.