Шпильки и кружева

Следующим утром сразу после завтрака, Элизабет впервые оказалась предоставлена сама себе, так как дамы изъявили желание заняться запущенной в первые дни приезда корреспонденцией, которую невозможно было отправить вовремя из-за снегопада. Направляясь в сторону библиотеки, которая, как крепость, всегда укрывала хозяйку дома незыблемыми спокойствием и тишиной, она вспоминала вчерашний вечер, наполненный обычными занятиями: картами, музыкой и беседами, и прошедший довольно оживленно, но совершенно невыносимо для неё самой. Ведь мистер Дарси по-прежнему был к ней безучастен, а мистер Гаррисон постоянно пытался вовлечь в разговор, чем немыслимо раздражал и будто так и напрашивался на колкости. Элизабет была обижена на мужа из-за того, что он даже не предпринял попытки поговорить, а ночью не пришёл в её спальню, и недоумевала, сколько же он может злиться, оставляя это глупое недопонимание неразрешённым. Единственным обстоятельством, приносящим некоторое облегчение, было то, что мистер Гаррисон всё ещё оставался гостем в их доме, значит, ничего страшного для репутации Пемберли не произошло, и мистер Дарси не высказал тому своих претензий, хотя тема их разговора по-прежнему оставалась тайной. Эмма смогла сообщить госпоже только то, что мужчины были на конюшнях и провели там достаточно долгое время, заставив грумов и конюха изрядно побегать. В библиотеке стоял запах книжной пыли и было гораздо холоднее, чем в других регулярно отапливаемых комнатах, но сегодня Элизабет, обычно любившая этот пропитанный мудростью воздух и строгую симметрию массивных, убегающих под потолок, шкафов, с какой-то нерешительностью вошла внутрь, всё ещё чувствуя в душе неприятный осадок после вчерашнего дня и разговора с Джейн, которым та посеяла сомнения в её правоте. Словно они возвратились в прошлое и говорили о мистере Дарси и мистере Уикхеме, и Элизабет, как и тогда, не разглядела очевидного. Внутри стояла оглушающая тишина, нарушаемая только мерным тиканьем старинных часов, но вскоре миссис Дарси уловила шуршание книжных страниц и отдаленный звук легкой поступи. И удивилась постороннему присутствию, предполагая, что мистер Дарси должен был появиться здесь гораздо позже, так как отправился на встречу со своим управляющим. Решив не мешать неизвестному визитёру, она собиралась уйти и уже повернулась к дверям... но в последнюю секунду всё же обернулась в сторону шорохов, ведомая любопытством и желанием узнать, кто из гостей посягнул на знаменитую библиотеку Пемберли, ведь кроме мистера Гардинера почти никто не проявлял интереса к чтению в то время, как вокруг было полно других, более увлекательных занятий. Проскользнув мимо первого ряда книжных шкафов, она завернула в узкий проход между двух длинных стеллажей и вдруг увидела высокую мужскую фигуру. В попытке понять, кто же перед ней, она присмотрелась, так как этот уголок библиотеки был не тронут даже рассеянным зимним светом, льющимся из окон, и разглядела щеголеватый сюртук густого винного цвета, который мог принадлежать только одному из присутствующих в Пемберли мужчин. Ни кто иной, как Мистер Гаррисон стоял к ней спиной и увлеченно изучал томик стихов, который Элизабет как-то на днях нашла для собственного чтения, но, спеша переодеться к ужину, рассеянно забыла на полке. И только яркая закладка в виде золотистой ленты, отколотой от пояса одного из её вечерних платьев, выдавала хозяйку дома, как недавнюю читательницу. Понимая, что шелест подола выдал её присутствие, Элизабет посетовала на свою недальновидность, но, не желая быть застигнутой за позорным бегством в сторону дверей, тактично обратилась к гостю: - Мистер Гаррисон, не ожидала увидеть вас здесь, простите, если помешала... Она вздрогнула, поразившись громкости своего голоса, резко прозвучавшего в тишине и даже будто отразившегося от стен гулким эхо, но постаралась взять себя в руки и не показать мистеру Гаррисону волнение, вдруг отчего-то сжавшее грудь и спутавшее мысли. - Миссис Дарси, - обернулся тот к ней, кланяясь и демонстрируя ослепительную улыбку, нисколько не обескураженный их неожиданным tête à tête, - я польщён вашим вниманием, более того, только что думал о вас, натолкнувшись на эти чудесные стихи. Позвольте, я прочту... - Что называют люди красотой? Химеру, звук пустой! Кто и когда напел им, Что краше нет, мол, алого на белом? Я цвет иной, быть может, предпочту — Чтоб нынче в темной масти Зреть красоту По праву своего пристрастья.* Элизабет не успела и рта раскрыть, только лишь в очередной раз удивляясь мастерству мистера Гаррисона произносить столько слов в секунду, что, казалось, ими заполняется всё окружающее пространство, не давая ни вздохнуть, ни даже моргнуть глазом. - Не могу знать, чем заслужила подобное посвящение, - наконец, высказалась Элизабет, едва не закусив губу то ли от возмущения, то ли от невольного смешка, вдруг вспомнив лицо отца, делающего комплименты мистеру Коллинзу, когда тот зачитывал стихи собственного сочинения, ничтожные в сравнении с Саклингом, но так же напыщенно продекларированные. - Могу только отметить, что автор весьма удачно, на мой взгляд, играет словами и рифмой, хотя поэзия - не мой конек**. - Вы слишком критичны к себе, - ответил мистер Гаррисон, делая пару шагов и выходя на свет, так, что лицо его, укрытое сумраком, в одно мгновение словно озарилось и помолодело, хотя для своих средних лет он и без того выглядел на удивление молодо. И только взгляд пронзительных голубых глаз выдавал опыт зрелости и боль ошибок, скрывая хитрое лукавство, придающее двусмысленный оттенок всему, о чем он высказывал мнение. - С первого взгляда я составил суждение о вас, как о даме весьма обширных интересов и познаний, а я, поверьте, редко ошибаюсь в людях. - Звучит довольно самоуверенно, хотя, безусловно, по всем правилам учтивости, я должна быть признательна за этот комплимент, - заметила Элизабет, не отводя взгляда, как бы разговорчивый гость ни пытался её смутить. - Правила так скучны, и иногда нет ничего более увлекательного, чем нарушать их, вам не кажется? - вдруг заметил он, дерзко сверкнув глазами. - Поведайте мне ваше искреннее мнение на этот счет. - Если бы я так легко, без оглядки на условности, открывала свои мысли - они были бы никому не интересны, поэтому иногда молчание - лучший ответ на вопрос, - в свойственной ей манере ответила Элизабет, про себя отмечая, что каждый разговор в компании этого джентльмена словно скрывал в себе глубинный подтекст и каждый раз это заканчивалось неблагоприятно для неё, ибо мистер Дарси понимал это превратно. И, кажется, только сейчас она начинала в полной мере осознавать почему. Мистер Гаррисон вёл себя как человек увлеченный, настойчиво ищущий её внимания, в то время как она ни словом, ни жестом не давала повода считать, что относится к нему теплее, чем к другим гостям. И если раньше она сдерживала себя, прощая мистеру Гаррисону некую вольность манер, то сейчас пришло время выразить недовольство и прекратить череду глупых случайностей, которые уже не казались ей такими случайными. - Вы, как всегда, говорите загадками, - тем временем сказал мистер Гаррисон, будто ведущий какую-то свою тайную игру и всё ближе подступающий к развязке. - И мне это нравится. Вы знаете, что я человек азартный, миссис Дарси. Мне показалось, что вы тоже не лишены этого чувства... Вы заинтересовали меня с первого взгляда, Элизабет, я пытался противиться этому, но просто не смог совладать со своим любопытством. Своим интересом, что заставлял меня вновь и вновь ловить ваши улыбки... - Остановитесь, сэр, - предупреждающе оборвала его Элизабет, вспыхнув. - Я не давала повода думать, что мной будут одобрены подобные слова и комплименты. Я не привыкла к столице, мистер Гаррисон, к лондонскому обществу и его привычкам, но уверена, что и там подобные знаки внимания выглядели бы более чем двусмысленно, особенно неприятные, потому что я замужем. Посему прошу прекратить их и извинить мою прямоту, если вдруг она задела вас больше, чем меня чрезмерная свобода и легкомысленность ваших манер. - Прошу прощения, если обидел вас, - вмиг посерьёзнел мистер Гаррисон, отложив книгу и расправив плечи. - Клянусь, что не хотел вызвать такие чувства, а только выразить своё восхищение. Вы правы, мои манеры можно назвать несколько раскованными, но моё внимание принадлежит вам не поэтому... - Я не хочу знать причин вашего расположения, - холодно бросила Элизабет, пронзая собеседника гневным взглядом. - Я повторюсь, подобное обращение мне претит, оно мне неприятно. И я надеюсь на ваше благоразумие, которое, возможно, проигнорирует мою просьбу, но хотя бы не позволит вам забыть, что вы находитесь в доме моего мужа, как гость, как джентльмен и друг мистера Херста. - О, я помню об этом и совсем скоро избавлю вас от своего присутствия. К счастью ли для вас не знаю, но однозначно к моему бесконечному сожалению, - с внезапной грустью произнес мистер Гаррисон, но взгляд его всё равно был похож на взгляд мальчишки, полный затаенного озорства, и это раздражало Элизабет, заставляя задуматься о правдивости его слов и непритворности поведения, которое можно было бы счесть скорее театральным, чем искренним. Слишком откровенными были его взгляды, скользящие по её лицу, и при этом слишком сдержанными поза, жесты и даже разворот головы. Он походил на опасного зверя, затаившегося в ожидании добычи, и миссис Дарси, несмотря на внешнюю стойкость, всё же стало не по себе - настолько, что она решила немедленно уйти, лишив мистера Гаррисона удовольствия видеть недоумение, досаду и тот спор с собой, который Элизабет вела в своих мыслях, пытаясь угадать его намерения и сразу не думать худшее, как поступила бы чистосердечная Джейн. - Вот как... полагаю, дороги уже расчистили, и Лондон заждался вас, - проговорила она, снова задавшись вопросом о том, не поспособствовал ли мистер Дарси этому решению об отъезде, и надеясь, что сама судьба уводит этого джентльмена подальше от Пемберли. - Захромала одна из лошадей, но мистер Дарси был так любезен, что предложил свою, - вежливо ответил мистер Гаррисон, словно между ними не было никакого недопонимания ранее, но взгляд его вдруг задержался на её губах. - Мне будет не хватать вашего общества... Последнюю фразу он произнёс почти шепотом, так, что Элизабет снова испытала то донельзя неприятное чувство, будто кто-то посторонний осквернил эти стены поступлением приличий и неучтивостью к хозяевам. И, желая уже уйти отсюда, чтобы умыться прохладной водой и стереть с себя налет этого тошнотворного ощущения, она присела в прощальном реверансе, любезно проговорив, как было принято в подобных случаях: - От всего сердца желаю вам счастливого пути, когда бы вы ни собрались в дорогу, и благодарю за приятную компанию. Хотя, конечно, у нас ещё будет время проститься. Развернувшись к мистеру Гаррисону спиной и даже так ощущая на себе его внимательный взгляд, она повела плечами, будто пытаясь стряхнуть его, и уже сделала пару шагов к двери, как вдруг он воскликнул: - Постойте! А как же ваша книга... Непонимающе обернувшись, Элизабет увидела, как мистер Гаррисон доверительно протягивает томик стихов, впервые с искренностью глядя в глаза, будто маска столичного лоска и фальши, с которой он пытался её очаровать, наконец упала, и теперь на лице его появилось беззащитное выражение, которое он прятал ото всех и даже, возможно, от себя самого, боясь показаться уязвимым. Она наивно протянула руку за книгой, внезапно чувствуя легкое головокружение, вероятно, от бессонницы и отсутствия аппетита, из-за которых почти ничего не ела за завтраком. И, сосредоточившись на борьбе с вращением комнаты, затанцевавшей вокруг неё плавный танец, испуганно замерла, когда мистер Гаррисон резко схватил её пальцы, в кои-то веки по-домашнему оставленные без перчатки, и притянул их для поцелуя... Дрожащей рукой сжимая её ладонь, прижимаясь влажными губами, обжигая своим дыханием... Отшатнувшись от его пальцев, от его губ, как от ядовитых змей, Элизабет охнула и не сразу поняла, что позади неё скрипнула дверь, и в библиотеку вошел мистер Дарси... Увидевший, как она, бледнея, отступает от мистера Гаррисона, а лицо этого джентльмена принимает выражение то ли стыда, то ли испуга, и сразу выдаёт его истинный возраст и невиданную серьёзность. - Я могу поинтересоваться, что случилось? - спросил мистер Дарси, голос которого прозвучал уже привычно резко. Если бы Элизабет не была так занята попытками подавить злость на своего недавнего собеседника, она бы поняла, что значит выражение «убить одним взглядом», потому что мистер Гаррисон, казалось, даже отпрянул, когда мистер Дарси посмотрел на него, оторвав обеспокоенный взор от своей жены. - У миссис Дарси внезапно закружилась голова, - не сразу ответил тот, неосознанно косясь в сторону дверей. - Я хотел позвать кого-нибудь на помощь, но, к счастью, пришли вы, и теперь она в надежных руках. - Вы в порядке? - уточнил у жены мистер Дарси, подходя ближе к Элизабет и, не глядя, подавая ей руку, при этом не отрывая глаз от мистера Гаррисона, который вдруг стал скованным и молчаливо-загадочным, и вел себя так, будто не замечал взглядов обоих супругов, метавших в него молнии; Элизабет была крайне возмущена допущенной этим джентльменом вольностью, а мистер Дарси, прямой и напряженный, как натянутая струна, и без того заведомо предубежденный и раздраженный поведением гостя, въедливо искал разгадку на его растерянном лице. - Благодарю, - тихо ответила Элизабет, принимая руку мужа и с его помощью усаживаясь в кресло у окна. - Я попрошу слугу принести стакан воды или вина, - после легкой заминки нашёлся мистер Гаррисон и, поклонившись хозяевам дома, попытался пройти к дверям, но мистер Дарси решительно преградил ему дорогу. - Мне кажется, вы не ответили на мой вопрос, сэр, - произнес он, чеканя слова ровным голосом, всем своим видом показывая небывалую сдержанность, и только Элизабет, сидевшая позади него, распознала с трудом скрываемый мужем гнев, от которого у мистера Дарси побелели костяшки пальцев, неосознанно убранные за спину и сжатые в кулаки. - Помилуйте, мистер Дарси... - изумленно пробормотал мистер Гаррисон, изображая искренне непонимание, - уверяю вас, здесь не произошло ничего такого... - Стакан вина был бы кстати, - тихо проговорила Элизабет, мысленно упрекая себя за то, что вмешалась в разговор мужчин, начатый её супругом, и тем не только проявила к нему неуважение, но и лишила себя удовольствия лицезреть полнейшую растерянность обомлевшего мистера Гаррисона. Однако утешаясь тем обстоятельством, что по-другому поступить не могла, уберегая мистера Дарси от открытой конфронтации со своим гостем и последующего скандала в обществе по этому поводу. Старательно избегая взгляда хозяина дома, мистер Гаррисон заверил её, что тут же позовёт горничную, наконец-то скрываясь за дверями. И только теперь мистер Дарси обратил внимание на жену, всё ещё находясь в пылу гнева и сомнений, так явно читающихся на его лице. - Элизабет, что произошло? Вам лучше? - гораздо мягче, но, тем не менее, сухо поинтересовался он, а после, словно опомнившись, всмотрелся в её бледное лицо и подрагивающие пальцы, впившиеся в платок, лежащий на коленях. Элизабет не могла поднять глаза на мужа, злясь на себя саму за то, что глупо поверила в безобидность поведения мистера Гаррисона, тогда как мистер Дарси сразу же усомнился в нём. Играл ли с ней их азартный гость или действительно увлекся ею так, как привык увлекаться - бездумно и легко, вращаясь в обществе себе подобных - франтов и игроков, было уже не так важно, как то, что мистер Дарси никогда бы не простил ему такой вольности, если бы застал момент его притязаний. И это непременно имело бы последствия, возможно, вплоть до дуэли, об исходе которой Элизабет даже не хотела думать. Это было просто непоправимо для репутации Пемберли и его новой хозяйки, слухи вмиг разлетелись бы по всей Англии. А сам поединок мог привести к ранению одного из мужчин или того хуже... В голове Элизабет тут же раздался визгливо-возмущенный голос леди Кэтрин и её собственный - гордый, решительный и одновременно уязвленный: — Если мистер Дарси ни словом, ни склонностью не связан с вашей дочерью, почему он не вправе остановить свой выбор на другой женщине? И если бы его выбор пал на меня, почему я не могу принять его руки? — Потому что честь, приличие, благоразумие, наконец, собственная ваша выгода запрещают вам это сделать! О да, мисс Беннет, именно выгода. Ибо не ждите какого бы то ни было внимания к себе со стороны его семьи и друзей. Вы будете осуждены, отвергнуты и преданы презрению каждым близким ему человеком. Союз с вами будет считаться позором. Никто из нас никогда даже не вспомнит вашего имени.*** Элизабет устало прикрыла глаза и позволила себе ещё пару минут молча просидеть, наслаждаясь желанной близостью мужа, дающей чувство невероятной защищенности, пытаясь совладать с сумятицей мыслей и объяснить ему, что произошло. Разрываясь между необходимостью честно открыться, поделившись случившимся, и благоразумно скрыть развязное поведение мистера Гаррисона, она наконец подняла глаза на мужа и тихо проговорила: - Меня действительно мучила легкая головная боль, но... причин для беспокойства нет, поверьте. Я... хотела бы... - Что он посмел сказать вам? Вы были бледны, как снег... Прошу, скажите мне правду, - не сдавался мистер Дарси, хмурясь и впиваясь в её лицо пронзительным и недоверчивым взглядом. Меньше всего Элизабет хотела потерять доверие мужа, но правда была чревата непоправивыми последствиями для репутации их семьи, чтобы её можно было так бездумно открыть тому, кто не привык прощать людям их пороки. И Элизабет смалодушничала, сдержанно проговорив: - Ничего из ряда вон выходящего. Этот джентльмен не является образцом для подражания и явно перебарщивает с желанием нравиться всем и вся. К вашему приходу я ужасно устала от его навязчивой словоохотливости. Но моя бледность связана лишь с внезапным головокружением. - Тогда позвольте проводить вас до покоев. Вам станет лучше, если вы приляжете. Холодно взглянув на Элизабет, мистер Дарси предложил ей руку, но от неловкости она едва оперлась на неё, понимая, что супруг слишком хорошо знал её и не поверил этим словам. Она не нашла в себе сил объяснить произошедшее так, чтобы не вызвать бурной реакции с его стороны и тем побудить к опрометчивым поступкам, решив, что, возможно, сделает это после того, как гости покинут их дом, и всё снова станет как прежде. Ужасаясь своим мыслям, Элизабет огорченно прикрыла глаза, надеясь только, что в тот момент, когда это долгожданное событие произойдет, они ещё смогут говорить друг с другом открыто и доверительно. И сердца их вновь осознают то, что не видели глаза и не слышали уши.

***

- Джорджиана? Ты здесь? Элизабет заглянула в небольшую комнату, где, как ей было известно, девушка часто любила бывать, когда ей было грустно или одиноко. Это была детская мисс Дарси, ныне заброшенная, так как необходимости в ней давно не было, а расположение в одном из отдаленных уголков особняка вызывало неудобство в использовании; это крыло дома не ремонтировалось несколько дольше других, и поэтому даже прислуга редко бывала здесь, занятая более насущными делами. Она слышала, как на днях Джорджиана обещала показать свою старую спальню одной из девочек Гардинеров, и подумала, что та вполне могла отправиться сюда, выполняя обещание, хотя сейчас мисс Дарси ждали внизу - для примерки платьев, которые швея заблаговременно принесла, чтобы подогнать по фигуре. Элизабет, конечно, могла бы отправить на поиски дворецкого, но решила пойти сама, чтобы хоть на несколько минут сбежать из-под бдительного и беспокоящегося взора камеристки, навязчивых перешептываний горничных и череды воспоминаний о случившемся, измучивших её своей необратимостью. Детская была пуста, и Элизабет огорченно повернула назад, недоумевая, где же может быть её золовка. Она чувствовала невероятную усталость, которую должна была превозмочь, присутствуя на предстоящем ужине, и которую не смогла унять даже Эмма, так долго растиравшая госпоже виски и руки особым настоем трав, добытых у миссис Рейнольдс. Сцена, произошедшая в библиотеке, так сильно поразила Элизабет, что она не могла больше ни о чем думать, забывая отдавать распоряжения и совершенно не участвуя в вечернем туалете, оставив выбор платья, украшений и прически на милость личной горничной и её умелых рук. Эмма одела госпожу в восхитительное изумрудно-зеленое платье, цвет которого так нравился мистеру Дарси и, к тому же, безупречно подходил к оттенку кожи и темным волосам Элизабет. Но сегодня миссис Дарси предпочла бы что-нибудь менее роскошное и привлекающее внимание, опасаясь, что из-за излишней яркости и богатства наряда супруг может заподозрить хозяйку дома в желании понравиться кому-либо, кроме него, и это немыслимое воображаемое обвинение ледяными тисками сдавливало её грудь, похуже корсета, а прекрасные шпильки, подобно каплям сверкающей на солнце росы, притаившиеся в волосах, казалось, кололи и кололи голову, причиняя неудобство при каждом движении и повороте. В очередной раз окунувшись в воспоминания, Элизабет покачала головой в попытке отогнать мысли и не сразу услышала голоса, доносившиеся из отдаленной комнаты, своим размером и запустением напоминающую скорее кладовую или гардеробную при спальне, и весьма удивившие хозяйку дома. Она была уверена, что никого из прислуги там не должно быть, ведь почти вся она была занята подготовкой ужина для гостей, а само помещение находилось далеко от кухни, кладовых и комнат для слуг, расположенных совсем в другом крыле дома. Если только какая-нибудь служанка занималась охмурением незадачливого лакея... Миссис Дарси не собиралась вмешиваться в любовные дела, пока они не касались чести и порядка её дома, и хотела было уйти, как вдруг четко прозвучавший голос мисс Бингли заставил Элизабет замереть и изумленно оглянуться в сторону комнаты: - Вы обещали мне, Кристиан! И, признаться, я думала, что вы способны на большее, чем просто поцелуй руки! Не в силах игнорировать услышанное, походящее на какой-то нелепый заговор или горячечный бред, Элизабет подчинилась внутреннему голосу, побуждавшему услышать продолжение этого разговора, и, затаив дыхание, медленно подошла к полуоткрытой двери, понимая, что собеседником мисс Бингли является не кто иной, как мистер Гаррисон, отвечающий в свойственной ему ироничной манере: - А вы, насколько я помню, утверждали, что она всего лишь охотница за состоянием. И да, на тот момент вы не упомянули о самом важном: её муж - мистер Дарси, а не какой-нибудь провинциальный простачок, наживший богатство на торговле скотом! - Вы, видимо, с ума сошли! Она флиртовала с вами все эти дни, и вам нужно было только лишь дожать, настоять на своём! Но вы спасовали в конце пути, это, право, смешно! - Вот и посмейтесь, моя коварная леди! Улыбка вам больше к лицу, чем фанатичный блеск глаз, выдающий намерение рушить чужие семьи. Я до сих пор не могу понять, как поддался на эту провокацию. Он женат, и вам нужно смириться с этим! - Мистер Дарси должен был увидеть её истинное лицо, разочароваться, устыдиться своего выбора! - голос мисс Бингли становился всё звонче и выше, так, что казалось, вскоре он натянется до предела и лопнет, как струна арфы, задетая несдержанной рукой. - А вы всё испортили! - Простите, дорогуша, но предоставьте мне самому право выбирать себе дам. Если вам не повезло удачно выйти замуж, то вините в этом саму себя, - мистер Гаррисон говорил с холодной решимостью, однако в его голосе угадывалась пренебрежительная улыбка, и Элизабет осознала, что, видимо, совсем не знает этого джентльмена - настолько разным оказалось его обращение с другими людьми. - Как вы смеете так говорить со мной! Вы! Да слава о ваших подвигах гуляет по всем салонам и игорным домам Лондона, и если мистер Дарси узнал о ней, то не пустил бы вас на порог своего дома! - Вот именно! Но я здесь, благодаря нашему с вами спору и вашей сестре, которая в случае чего разделит эту, как вы выразились, славу, ведь это она рекомендовала меня этой семье. Так что советую вам быть осторожнее в высказываниях. - Вы... мерзавец и лжец! Вы уверяли меня, что нет женщины, которая не поддалась бы вашему очарованию, что «вы нанизываете их разбитые сердца на нить своих прихотей», что препятствия только распаляют ваш пыл, но это были лишь слова! На деле вы не смогли понравится даже той, которая, если бы не случай, могла бы пойти за глупого священника из прихода тетушки мистера Дарси! - Резкий стук каблуков, раз, другой, так, будто мисс Бингли в порыве злости несколько раз топнула ногой, обозначил всю силу её гнева и указывал на то, что, похоже, она совсем потеряла контроль над своими чувствами. - Значит, она гораздо умнее, чем казалась вам, уважаемая мисс Бингли. И это делает ей честь. Вы ввели меня в заблуждение, заставив поддаться на ваши сладкие речи и заключить забавное пари, но не сказали всей правды, поэтому расхлебывайте эту кашу сами! Я бесспорно люблю внимание женщин, но не ищу мести их мужей, особенно если те оказываются способными не только говорить, но и действительно навлечь неприятности вмешательством в мои дела. - Однако вы не вспоминали об этом, когда поддержали мой замысел, согласившись, между прочим, на крупное денежное вознаграждение в случае выигрыша! - Судя по отчаянным ноткам в голосе, мисс Бингли была на грани, готовая накинуться на своего собеседника, забыв о приличиях, воспитании и даже женской гордости. - Или мне напомнить о ваших финансовых трудностях? - Постойте! - прошептал мистер Гаррисон, и его голос прозвучал неожиданно близко к дверям, за которыми, боясь дышать, застыла Элизабет. - Кажется, я слышал какой-то звук... Хозяйка дома задержала дыхание и взволнованно отпрянула прочь, скользнув за широкую колонну, расположенную на площадке верхнего этажа, торопливо схватив шлейф прекрасного платья в руки. Услышанное привело её в такой ужас и гнев одновременно, что она побоялась попасться заговорщикам на глаза и высказать им всё, что накипело на сердце, так гулко и часто стучавшем в груди. Она и так была вынуждена скрыть от мужа правду, спасая Пемберли от скандала. Если бы она сорвалась сейчас, то эффект был бы гораздо сильнее, а её старания пошли бы прахом, и даже без вины она была бы замешена в этом отвратительном заговоре, инициатором которого (кто бы мог подумать!) оказалась мисс Бингли! Элизабет глубоко вдохнула и, убедившись, что мистер Гаррисон вернулся к своей собеседнице, последовала обратно к лестнице, в очередной раз чувствуя тошноту, накатывающую на неё от мысли об услышанном. Как же низко могла пасть мисс Бингли, что не только притворялась больной и бесчестно пользовалась их гостеприимством, но и договорилась с мистером Гаррисоном, человеком без стыда и совести, подначивая его на соблазнение чужой жены и сестры! Ведь на Джейн, жену её брата, тоже мог пасть позор, случись всё по-другому, и мистер Дарси застал бы их в библиотеке, увидев момент с поцелуем. Но этой оскорбленной даме было плевать даже на семью, раз она решилась на такой шаг, погрязнув в пучине собственного лицемерия и жажды мести! Элизабет добралась до уютной дамской гостиной, расположенной недалеко от столовой, и, войдя внутрь, прислонилась к холодной каменной мозаике стены. В отражении зеркала, висевшего напротив, на неё смотрела ошарашенная молодая женщина с пылающими щеками, яркими пятнами выделяющимися на фоне побледневшего лица, и широко открытыми глазами, резко почерневшими и бездонными, как ночное небо. Ей нужно было прийти в себя и решить, как поступить, как поддерживать беседу и сидеть за одним столом с теми, одна лишь мысль о которых приводила в изумление и негодование. И злость... такой силы, что тряслись руки и все возможные слова застревали в горле, оставляя лишь желание закрыть глаза, чтобы не запачкаться видом их самонадеянных лиц. Но она не могла... не могла высказаться, не могла излить гнев и уколоть речами. Она была хозяйкой Пемберли и женой мистера Дарси, который пришёл бы в ужас от одного намека на такую низость, на такое немыслимое оскорбление, нанесенное ему и его жене! Она должна была играть свою роль до конца, ни взглядом, ни жестом не показывая, что знает об этом разговоре. Ради спокойной жизни в этих стенах, которые не должны были быть опозорены мерзкими слухами, ибо это именно то, на что рассчитывала мисс Бингли... Гости скоро уедут. Завтра, а может быть, послезавтра, но они покинут её дом и её мысли. И она должна пережить эти дни, не имея права спасовать перед натиском тех, кто в своем коварстве и двуличии перешел все мыслимые границы и правила. Потеряв счёт времени, Элизабет всё же заставила себя выйти из комнаты, выдохнуть и направиться в большую гостиную, где должно было собраться общество перед ужином. Непринужденная улыбка не спешила вернуться на её лицо, но уверенности в движениях и дерзости во взгляде вполне должно было хватить, чтобы дотянуть до позднего вечера, когда все наконец разойдутся по комнатам, а она останется наедине с кипящей круговертью мыслей и бессонницей. Распахнув двери в залу, Элизабет гордо вздернула подбородок и решительно вошла внутрь.