About lost wolf

Намджуну снится хорошее. Это когда лежать удобно, самому тепло, спокойно. Ему снится солнце, снится талый снег, ручьи, запах сырой земли и нераспустившихся подснежников. Намджуну снится весна, когда на сердце легко, когда природа еще сонная, но уже пробуждается, оживает. Намджун просыпается сам, просто открывает глаза, осознавая себя здесь и сейчас, но чувствуя всю ту умиротворенность, что обволакивала его во сне. Даже запах тонким шлейфом, словно сама весна только что была в комнате, просто вышла ненадолго. Солнце еще не встало, но за окном уже щебечут воробьи. Намджун выбирается из постели, одевается быстро, но прежде чем спуститься, заглядывает в детскую. Малыши спинали одеяло в угол люльки, сами спят крепко. Сокджин тоже спит, но свернувшись под одеялом улиткой, даже голову спрятал. Замерз что ли. Странно, конечно, при такой-то погоде, но кто разберет тех людей: ни шерсти, ни горячей крови. Намджуну очень хочется Сокджина погладить, и чтобы не делать глупостей, он расправляет детское одеяльце и набрасывает его детям на ноги, чтобы комары и прочая живность не кусалась. Где-то в сундуках есть теплые одеяла, Намджун знает точно, но искать времени нет — потом, когда вернётся. Он выходит из комнаты, почти спускается вниз, но тормозит, вцепившись в перила. Намджун знает про холод многое, как тот сковывает по рукам и ногам, пробирается под кожу, что вроде жить можно, но на каждое движение тело отзывается судорогами. Намджун мерз в лесу зимой, Сокджин под одеялом летом, и нет в этом ничего страшного, но что-то внутри требует вернуться. Намджун возвращается. В конце концов, чтобы простыть много не нужно, мальчишка вполне может лежать на сквозняке, на холодном полу, да что угодно. Если заболеет, то может и детей заразить, а если нет, то на какое-то время всё равно Намджуну с ними самому придется возиться. Он возвращается к себе, сдергивает покрывало с собственной постели и уносит его в детскую. Намджун никогда не замечал, что его покрывало настолько большое, что Сокджина накрывает полностью, как шатром, с другой стороны, оно используется для двуспальной кровати, на которой Намджун спит один, и нет ничего удивительного. — Скоро вернусь, — говорит он зачем-то. Не то себе, потому что нервозно оставлять детей без присмотра, не то Сокджину, который даже не завозился. Намджуну может быть хотелось бы, чтобы тот проснулся. Сонный, помятый, немного лохматый, теплый и мягкий спросонья, выбрался из постели и проводил его до двери. Они бы перекинулись парой фраз, Сокджин переживал бы по глупости и смотрел вслед, пока Намджун уходит со двора. Но мальчишка спит и даже не шевелится. Намджун спускается, по пути прихватывает пару ножей, один прячет за голенище сапога, второй вешает на ремень. Накидку берет тоже, мало ли именно сегодня пойдет дождь, будет совсем не лишней, чтобы укрыться. Намджун спускается, придерживаясь за перила и тормозит на предпоследней ступеньке. На ручку двери привязана котомка. Маленькая такая, из холщовой серой ткани. И волком быть не надо, чтобы учуять копченное мясо. — Надо же, — сказал бы кто, Намджун вовек бы не поверил, что однажды кто-то подумает собрать ему в дорогу еду. Мальчишка собрал и повесил так, чтобы мимо не прошел. От этого Намджуна пробирает мурашками по рукам под одеждой. — Доброта за доброту, — напоминает себе Намджун, но внутренний голос упрямится, отрицает. Чего Намджун ему доброго сделал? Руку за сливу пощадил, деньги платит за работу? Ничего ведь не сделал. А мальчишка сделал. — С копченым мясом только в лес и идти, — ворчит Намджун, но котомку с ручки снимает. Та помещается на ладони, хотя очень увесистая. Завязана на узел и не то, чтобы крепкий. Словно Сокджин хотел, чтобы внутрь заглянули. Намджун любопытный, заглядывает. Мясо обёрнуто в несколько слоев пергамента, но кроме него внутрь положены сухие лепешки, орехи, вяленые сливы. Кроме мяса — всё годится для долгого путешествия. Возможно, Сокджин не хотел, чтобы Намджун уходил не позавтракав.