В тусклом, мерцающем свете

*** Сентябрь 1863 года В окрестностях Фредериксберга, Вирджиния       Когда на смену августу приходит сентябрь, ночи и утра становятся прохладными, хотя после полудня все еще относительно тепло. Их дни строго распланированы в ожидании того, что командиры одной из сторон предпримут какие-либо шаги, и предсказуемость этого расписания помогает скоротать время лучше, чем если бы им приходилось просто сидеть, ничего не делая, от рассвета до заката.              Утро солдаты обычно начинают с завтрака, съедая столько, сколько в состоянии принять их желудки, и это количество еды варьируется день ото дня в зависимости от того, насколько старый бекон им достается и сколько долгоносиков они найдут в хлебе. Однажды за таким завтраком рядовой Йоргенсен делится со Скалли и Малдером одним трюком, которому он научился во время дежурства у кордона с солдатами из другого полка. Он бросает свой кусок галеты в чашку с кофе и ждет, пока он развалился на части, после чего вылавливает его, обжигая пальцы в процессе. Долгоносики вываливаются из распавшихся кусочков хлеба, которые размякли достаточно, чтобы их можно было легко разжевать. Затем он вынимает жуков из кофе и выпивает его.              В первый раз, наблюдая за манипуляциями Йоргенсена, Малдер воздерживается от повторения, хотя Скалли проделывает то же самое без колебания. Однако после недели на кишащем жуками хлебе он сдается и тоже пробует этот способ его очистки. К своему облегчению, он осознает, что Йоргенсен и Скалли правы: жуки не влияют на вкус кофе, хотя даже если и влияют, в этой концентрированной горькой жидкости этого совсем не чувствуется.              - Думаю, это расплата, - как-то замечает Йоргенсен, вылавливая обломок галеты из кофе.              - За что? – уточняет Скалли.              - За то, что я постоянно жаловался на стряпню жены, - отзывается тот. – Я бы не слишком удивился, если бы выяснилось, что она кому-нибудь заплатила, чтобы самый наводненный жуками хлеб посылали именно мне.              Малдер и Скалли смеются.              - Так это все твоя вина, значит, - замечает Малдер. – Мне следует назначить тебя готовить для всего полка до конца войны. Может, когда ты вернешься домой к жене, то по-новому взглянешь на процесс приготовления пищи.              На поле на краю лагеря мужчины из другого полка выбирают стороны для игры в бейсбол. Малдер с тоской наблюдает за ними, и, перехватив его взгляд, Йоргенсен ухмыляется.              - Надо бы нам свою игру организовать, - замечает он.              - У нас скоро строевая, - возражает Малдер.              - Тогда потом? – спрашивает Йоргенсен. – Или полковники слишком высоко вознеслись, чтобы играть в грязи с нами, простыми смертными?              Малдер невольно смеется.              - Я бы тебя сделал, Йоргенсен, - отвечает он.              - Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, - возражает тот. – В Гарварде что, учат игре в бейсбол, профессор?              - Полковник Профессор для вас, рядовой, - снисходительно заявляет Малдер. Йоргенсен издает смешок и поворачивается к Скалли.              - А что насчет тебя? – спрашивает он, и та пожимает плечами.              - Я никогда не играл в бейсбол, - отвечает она, отчего у Йоргенсена челюсть отвисает.              - Никогда? Даже в детстве? – уточняет он, и Скалли качает головой. – А что ж ты тогда делал, когда заканчивал с работой по дому?              - Читал в основном, - пожав плечами, отвечает Скалли. Йоргенсен выглядит откровенно шокированным услышанным.              - Что ж за детство у тебя такое было? – вопрошает он.              - То, по окончании которого я стал самым образованным человеком в истории нашей семьи, - бросив на него сердитый взгляд, отвечает Скалли, однако на Йоргенсена это заявление явно не производит впечатления. Выпив остатки своего кофе, он встает и, с отвращением тряся головой, уходит прочь. Малдер поворачивается к Скалли.              - Ты никогда не играла в бейсбол? – спрашивает он. – Правда?              Она и его награждает сердитым взглядом, после чего осматривается, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.              - А в Калпепере или Фредериксберге было много девчонок, которые играли в бейсбол, Малдер? – голосом чуть громче шепота спрашивает она.              - Таких вообще не было, - признает Малдер столь же тихо. – Но ты не похожа на девчонок, с которыми я рос, Скалли. – Она прищуривается. – Это задумывалось как комплимент, Скалли, клянусь.– Она все еще выглядит не до конца убежденной, но потом вздыхает и делает глубокий глоток кофе.              - Я бы хотела поиграть, - продолжает она. – Я однажды попыталась, но мой брат Билл не позволил мне присоединиться к нему и его друзьям, хотя второй брат, Чарли, был за. Я обратилась за помощью к маме, но она, разумеется, встала на сторону Билла.              - А что насчет твоего отца? – спрашивает Малдер.              - Он был в море, - отвечает Скалли. – Как и большую часть моего детства.               Какое-то время они сидят в тишине, заканчивая завтрак и наблюдая за тем, как ранние пташки на поле начинают игру. Малдеру на ум приходит одна мысль, постепенно обретая форму, и он медленно расплывается в улыбке.              - Как насчет того, чтобы научиться играть, Скалли? – спрашивает он, надеясь, что голос не выдает его воодушевления. Скалли вопросительно выгибает бровь.              - Ты собираешься учить меня игре в бейсбол? – уточняет она.              - Ну, кое-каким элементам, - поясняет Малдер. – Я видел, как ты бросаешь камни, так что мне не нужно учить тебя подавать. И я видел, как ты ловишь свой ежедневный рацион галет, когда квартирмейстеру лень заниматься раздачей в очереди, и он просто разбрасывает его, так что это тоже не проблема. Значит… единственное, что тебе остается выучить – это как правильно махать битой.              Скалли хмурится.              - А я и не знала, что есть какой-то неправильный способ махания деревянной палкой, - замечает она, и Малдер изображает обиду.              - Скалли, ты даже себе не представляешь, какой это сложный процесс, - заверяет он ее. – Тут важна надлежащая форма, надлежащий выбор времени, завершение удара… в этом кроется гораздо больше, чем просто «махание деревянной палкой», как ты уничижительно выразилась.              - Так ты хочешь научить меня тому, как правильно махать битой? – спрашивает она.              - Верно, - отвечает Малдер. Скалли обдумывает его предложение, ополаскивая пустую чашку водой из фляжки.              - Ладно, - соглашается она, - но сейчас я не могу: я назначена в караул на берегу до самого ужина.              - Ничего страшного, - заверяет ее Малдер. – В любом случае, лучше подождать до темноты. – Скалли недоумевающе хмурится. – Ты поймешь, когда увидишь, обещаю.              Теперь, когда у него есть планы на вечер, день кажется Малдеру просто бесконечным. Он чувствует легкий укол вины из-за своего замысла, но убеждает себя, что все совершенно невинно. Он будет учить Скалли отбивать мяч битой так, как отец мог бы учить своего сына.              Ну… возможно, и не совсем так же.              Полк занимается строевой, затем прерывается в середине дня из-за жары (которая, впрочем, уже не такая удушающая, все-таки осень на дворе) и потом снова продолжает. На закате Малдер отдает приказ разойтись и видит, как дневные караульные, а вместе с ними и Скалли, возвращаются в лагерь. Вытаскивая остатки своего дневного рациона, она собирается приготовить бекон на одном из костров, а Малдер тем временем отправляется на поиски солдата из бывшей еще два месяца назад его роты, заканчивающего свой ужин у другого костра.              - Рядовой Пендрелл, - приветствует его Малдер, и худощавый юноша вскакивает на ноги, отсалютовав с таким энтузиазмом, что сбивает с головы свое кепи.              - Да, сэр, полковник! – выкрикивает он, и Малдер улыбается. Пендрелл, которому от силы восемнадцать, всегда был хорошим другом Скалли, прежде чем они с Малдером получили повышения. Он знает, что Скалли до сих пор по возможности ест вместе с ним.              - Вольно, рядовой, - говорит Малдер, но Пендрелл остается стоять, словно аршин проглотив. – Я хотел спросить… могу я одолжить вашу бейсбольную биту?              Пендрелл чрезмерно взбудоражен возможностью услужить.              - Разумеется, сэр! – отзывается он. – Она в моей палатке, я прямо сейчас ее вам принесу.              С этими словами он разворачивается и припускает прочь, лавируя между рядами палаток с такой скоростью, словно судьба всего Союза зависит от того, как быстро он принесет бейсбольною биту своему полковнику. Остальные мужчины, сидящие вокруг костра, весело посмеиваются, качая головами.              Считанные минуты спустя Пендрелл возвращается, запыхавшись и сжимая в руках грубо выструганную деревянную биту, которую он передает Малдеру и отступает назад, весь внимание. Малдер внимательно изучает биту. Она вырезана из необработанного дерева, незакончена и неотполирована, а ее ручка потемнела от соприкосновения со слишком большим количеством потных ладоней.              - Вы привезли ее из дома, рядовой? – спрашивает Малдер.              - Нет, сэр, - качает головой Пендрелл. – Я вырезал ее из упавшего дерева в июне. – И смущенно добавляет: - Она не идеально круглая, сэр. У меня не было инструментов, чтобы сделать ее гладкой. Извините за это.              - Не за что извиняться, Пендрелл, - заверяет его Малдер. – Я принесу ее до отбоя ко сну. Вам это подходит?              - Разумеется, сэр! – отзывается Пендрелл. – Можете пользоваться ей, сколько вам угодно.              С самопальной битой в руках Малдер возвращается к тому месту, где последний раз видел Скалли, и находит ее, когда она заканчивает ужинать. Отрывисто мотнув головой, Малдер дает понять, что ей надо следовать за ним, что она и делает, вприпрыжку догоняя его.              - Где ты ее достал? – спрашивает она, указывая подбородком на биту.              - Взял взаймы у рядового Пендрелла, - отвечает он. – Я собираюсь показать тебе, как играть в бейсбол, Скалли.              Она усмехается и охотно шагает рядом с ним в сгущающиеся вечерние сумерки.              - А нам не нужен для этого мяч? – уточняет она. – Мне казалось, он является важным элементом игры.              - Мы бы просто потеряли его в темноте, - поясняет Малдер. – Мы пока поработаем над твоим ударом.              Скалли кивает, и они продолжают путь, пока не оказываются под кронами деревьев на краю поля, на котором расположился их полк. Обернувшись на мерцающие огни костров, Малдер прикидывает расстояние между ними и остальными людьми и решает, что в почти непроглядной темноте так далеко от лагеря их никто не увидит. Он поворачивается к Скалли и улыбается.              – Иди сюда, Скалли, - говорит он, сам удивляясь тому, каким хриплым внезапно становится его голос. Скалли опасливо косится на него, но подчиняется, останавливаясь, когда оказывается так близко, что Малдер видит отражение лунного света в ее глазах. Он опускает ладони ей на плечи и разворачивает ее так, что они смотрят в одном направлении, а потом, сделав глубокий вдох, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы, ступает еще ближе и помещает руки вдоль ее боков, держа биту перед ней.              Если Скалли и находит его близость чересчур самонадеянной с его стороны, то никак это не комментирует; вместо этого она берет биту, осторожно помещая ладони между его собственными.              - Не души ее, - говорит он ей. – Ты просто хочешь поздороваться с ней. «Привет, мистер Бита. Рада познакомиться. О, нет, нет, лейтенант Скалли. Это я рад». – Скалли хихикает – возможно, впервые с тех пор, как они с Малдером встретились – и ему кажется, будто его желудок ухает куда-то вниз.              - Если бы кто-нибудь нас сейчас увидел, пошли бы пересуды, - посмеивается она.              - А почему, по-твоему, я привел тебя именно сюда? – спрашивает Малдер. Он отводит биту назад, за плечо Скалли, и ее руки повторяют это движение. На мгновение он отпускает биту, чтобы приподнять ее правый локоть, а потом снова кладет ладони на биту. – Теперь мы… теперь мы двигаем сначала бедрами, потом руками, хорошо? – Скалли кивает. – Мы шагаем вперед и поворачиваемся. Это все, о чем мы думаем. Так что сначала бедра… потом руки, хорошо?              - Хорошо, - соглашается она. Он опускает левую руку и осторожно касается пальцами ее бедра сквозь мундир. Слегка прижимаясь к ней сзади и в любой момент ожидая того, что она развернется и врежет ему по зубам, он поворачивает бедра в сторону воображаемого удара, увлекая ее следом, и взмахивает битой в медленном ударе.              - Отлично, именно так, - одобряет он. – Повторим? Сначала бедра, потом руки. – Его прикосновение к ее бедру на этот раз более уверенное, и расстояние между их телами – и так минимальное – фактически исчезает. Находясь так близко к ней, он ощущает ее учащенное дыхание и подозревает, что, если бы лунный свет не смыл все краски дня, ее щеки были бы пунцовыми. Однако же она не отодвигается.              На самом деле, она еще плотнее прижимается к нему.              - Повторим, - отзывается она, и хрипотца в ее голосе разжигает внутри него что-то, что до этого момента лишь слабо тлело. Он сильнее сжимает ее бедро и опускает подбородок ей на плечо, почти касаясь губами уха.              - Вот так, - говорит он, удивляясь тому, что еще сохранил способность говорить. – Мы будем ожидать подачи и внимательно следить за мячом. Потом мы просто ударим по нему. Мы не будем думать – мы просто позволим ему лететь, Скалли, хорошо?              Она дрожит, когда его дыхание щекочет ее ухо.              - Угу.              Малдер смотрит влево, представляя, как питчер разогревается, готовясь к броску.              - Готова? – спрашивает он, и Скалли кивает. Они вместе шагают вперед, двигая бедрами в идеальной синхронности и не прерывая контакта, и взмахивают битой, ударяя по воображаемому мячу. Малдеру кажется, что он почти что слышит стук мяча, соприкоснувшегося с битой. Они со Скалли замирают в этом положении… а потом она отпускает биту и поворачивается к нему лицом. Его левая рука скользит по изгибу ее талии, пока не останавливается на правом бедре, и он слишком поздно осознает, что у него больше нет даже надуманной причины, чтобы продолжать прикасаться к ней.              И все же… он просто не в состоянии отпустить ее.              Скалли поднимает глаза, очаровательно закусывая губу, и Малдер действует бездумно. Перемещая ладонь с ее бедра на спину, он привлекает ее к себе, наклоняет голову и накрывает ее рот своим. Она резко втягивает воздух от удивления, но не отстраняется. Раздается приглушенный стук, когда бита падает на землю, и в следующее мгновение Скалли обвивает его руками за шею и прижимается к нему всем телом, как и он полностью отдаваясь поцелую.              Внезапно охватившая его страсть потрясает Малдера до глубины души. Он никогда не считал себя экспертом, но до этого момента не понимал, что поцелуй одной женщины может вызывать куда более сильные эмоции, чем поцелуй другой. За всю свою жизнь он даже близко не испытывал ничего подобного.              Скалли вдруг резко отстраняется; в лунном свете видно, как широко распахиваются ее глаза, когда она осознает, что они только что сделали.              - Малдер, мы не можем, - говорит она, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. – Ты мой командир. И ты… ты уже обещан другой. Ты помолвлен, Малдер.              - Это предполагаемая помолвка, - слабо протестует он. – Неофициальная. Я даже не просил ее руки… черт, Скалли, я даже не просил разрешения у ее отца.              - Но все же, - настаивает Скалли, - ты ухаживаешь за другой. И даже если бы и нет… Малдер, разве сейчас время или место для этого? – Она жестом указывает через поле на легион солдат, устанавливающих палатки на ночь. – Никто из нас не может позволить себе подобное отвлечение – особенно ты. У тебя под командованием целый полк, и ты не можешь тратить время на мысли обо мне.              - Слишком поздно, Скалли, - отвечает Малдер, – я уже думаю о тебе.              Услышав это признание, она закрывает глаза.              - Малдер, я единственная женщина на двадцать миль вокруг, - продолжает она. – И это вряд ли изменится до окончания войны. Откуда ты знаешь, что чувствуешь это – или убеждаешь себя, что чувствуешь – не потому, что тебе просто не из кого выбирать?              - Дело не в этом, - возражает он. – Окажись я в городе, населенном одними женщинами, Скалли, и все равно испытывал бы к тебе эти чувства.              Скалли прячет лицо в ладонях.              - Я не могу… я не могу сейчас это слушать, - произносит она. – Малдер, пожалуйста, подумай о том, что ты говоришь. Мы на войне; я отчаянно пытаюсь не привлекать к себе внимания, чтобы избежать принудительного возвращения к жизни, которой не хочу, тогда как у тебя есть возлюбленная, ожидающая твоего возвращения домой. – Она печально качает головой. – Это может обернуться настоящей катастрофой, Малдер – это может разрушить наши жизни.              С этими словами она разворачивается и уходит от него.              - Куда ты? – спрашивает Малдер, досадуя на себя за дрожание собственного голоса.              - Обратно в лагерь, - не оборачиваясь, отвечает Скалли. – Спать. Я была в карауле целый день и очень устала.              И, не дожидаясь ответа, она продолжает шагать по полю, низко свесив голову.              Малдер ругается вполголоса.              «Как глупо, - гневно пеняет он себе. – Как невероятно глупо. Отлично, Малдер, ты, возможно, только что разрушил лучшее, что было в твоей жалкой жизни».              Он нагибается и поднимает биту рядового Пендрелла, сопротивляясь порыву запустить ею в ближайшее дерево. Вместо этого он тащится обратно в лагерь следом за Скалли, с каждым шагом все сильнее ненавидя себя.              Он находит палатку Пендрелла и, просунув голову внутрь, видит, что все четыре ее обитателя, включая Пендрелла, уже спят. Он кладет биту у порога и опускает полог, а затем бредет вдоль ряда палаток, иногда останавливаясь, чтобы ответить на приветствие или поговорить с одним из своих капитанов – в общем, делая все, что в его силах, чтобы отложить момент возвращения в свою палатку, в ужасе оттого, что Скалли там может не оказаться, что она переберется в какую-нибудь другую палатку с солдатами, не сделавшими ничего такого, чтобы она почувствовала себя чрезвычайно неловко.              В конце концов он больше не может тянуть время и, едва переставляя ноги, медленно приближается к своей палатке; полковые знамена, воткнутые в землю снаружи, лениво колышутся на ветру. Он делает глубокий вдох… и заходит внутрь, обнаруживая Скалли свернувшейся на спальном коврике. Малдер вздыхает с облегчением. Скалли слегка шевелится, но не поднимает голову. Он подавляет порыв настоять, чтобы она заняла койку – сейчас его очередь, но он бы с радостью уступил ее ей – потому что интуитивно знает, что подобный жест не будет воспринят с благодарностью после сцены в лесу. Вместо этого он успокаивает себя тем, что она, по крайней мере, не против восстановить статус-кво и вернуть все на свои места – так, как оно и было до его импульсивного и самонадеянного поступка.              Малдер снимает китель, жилет и рубашку и растягивается на койке, лежа на спине и прислушиваясь к колыханию знамен снаружи. Скалли дышит размеренно, и он почти уверен, что она не спит, но слишком нервничает, чтобы прервать царившее в палатке молчание. Но даже если бы он и преодолел себя, то и понятия не имеет, что ей сказать.              Он убежден, что ему не удастся заснуть, но постепенно тоже выравнивает дыхание, и в конце концов его веки тяжелеют. Он уже перекатывается на бок, почти засыпая, и его рука свешивается с края койки, ладонью касаясь земли рядом со спальным ковриком Скалли.              Уже практически задремав, Малдер вдруг ощущает, как маленькие теплые пальцы касаются его пальцев - это Скалли берет его ладонь в свою и подбадривающе сжимает. Чувствуя себя так, словно у него гора свалилась с плеч, Малдер стискивает ее руку в ответ и улыбается. Скалли уткнулась лицом в руку, так что он не видит его, но каким-то образом знает, что она тоже улыбается.              Он наконец засыпает, понимая, что в любом случае все у них будет в порядке.