Разбитые складываются в цифры

Don't you worry about your bad dreams 'Cause I'm not in them

— Боже, Суга, да здесь же сдохнуть можно! — Так я и пытаюсь. Дым застилает глаза и заботливо прикрывает веки, обнимает и зацеловывает, но Дайчи от него задыхается и закашливается, и Суга с тяжёлым вздохом докуривает и тушит сигарету. Дайчи проходит в кабинет, морщится и отмахивается от густых клубов, и Суга тянется от стола к панели приборов включить вытяжку под потолком. — Я думал, уже никто не придёт, — оправдывается Суга, хотя виноватым себя не считает. — Я пришёл, извини, — Дайчи наклоняется и целует Сугавару в щёку с какой-то убивающей нежностью, что взвыть хочется и опять нервно закурить. Савамура садится на диван, и Суга разворачивается к нему, разглядывает в сонном свете включённых экранов. — Ты хоть иногда спишь, инспектор? — спрашивает он обеспокоенно, резанувшись взглядом о тёмные круги у Дайчи под глазами. — Удаётся иногда, но всё равно не высыпаюсь из-за снов дурацких, — кривится Савамура, лениво поглаживая кожаную обивку. — Расскажи мне, я в кошмарах знаю толк. Суга сплетён из кошмаров, дышит кошмарами, нанизывает их на себя и затягивается ядовитым дымом, потому что только так получается дышать без надрывов. — Да это не кошмары даже, — Дайчи явно не планировал жаловаться, но знает, что от Сугавары бесполезно увиливать. — Просто самолёты падающие снятся. Падают у меня на глазах, врезаются в здания или сносят улицы, и всё так реалистично, что я будто и не спал вовсе. Дайчи изображает падающие самолёты жестами, мажет рукой по воздуху и замирает, и Суга смотрит неотрывно в застывшее ничего, но будто видит этот самолёт, дышит дымом горящих разбитых двигателей и ловит лицом распарывающие кожу летящие обломки. — Но это такая ерунда всё, особенно для тебя. Суга усмехается. Ему снятся погони, режущие темноту фонари, направленные на него доминаторы, считывающие несущиеся в бесконечность цифры, и раздаётся выстрел, и Суга смотрит, как раздувается простреленная рука, как разбухают вены и лопается кожа, и из сумасшедшего сна удаётся спастись бегством, удариться шальными зрачками в потолок и рвано выдохнуть в ледяном свете дрожащей лампы. Савамуре подобное вряд ли приснится. Но авиакатастрофы в голове тоже никому не нужны. — Ложись поспи под моим присмотром, — велит Суга, взглядом указывая на диван. — Я в ночную сегодня, никаких “поспи”, — упирается Дайчи и громко зевает. — В офисе остался кто-нибудь? — Энношита с Танакой. — А ты сбежал ко мне? — Да. — Хулиган. Суга улыбается, с довольным хихиканьем берёт со стола пачку сигарет, спохватывается и кладёт на место. — Я всё видел, — щурит глаза Дайчи. — Не так уж часто я и курю, — дует губы Суга. — Да что ты. — При пациентах не курю вообще. — Да ну? — Ну если иногда. — Вот это да. — Не больше двух штук точно. Савамура хмыкает, и Суга откидывает голову на спинку стула, устало прикрывает глаза и зачёсывает рукой волосы. Суга и есть дым, растворяющийся в спящих ночных коридорах Бюро, ускользает сквозь пальцы и одурманивает, саднит в горле и оседает на лёгких — едкий и успокаивающий одновременно. — Ты сам как никотин очеловеченный, — у Дайчи не получаются упрёки, потому что он слишком отвлекается на любования. — Я хуже, — ухмыляется Суга и подмигивает. — Возможно. — Запрети меня. — Ни за что. Суга достаёт из кармана халата одну из своих загадочных баночек, щёлкает крышкой, закидывает в рот сразу несколько таблеток и расслабленно выдыхает. — А вот это зачем? — хмурится Дайчи. — Чтобы не болело. — Что не болело? — Всё. Таблетки — это ерунда, это просто лишние натянутые улыбки и облака под кожей, а дури Сугаваре хватает и своей собственной, врождённой. Суга не говорит, что сегодня тот вечер, когда таблетки не помогают. — Давно у вас таких затянутых дел не было? — меняет тему Суга, нагло и бессовестно, прекрасно понимая, что позже Дайчи всё равно выведет его на серьёзный разговор. — Чёртовы нимбы, — мрачнеет Дайчи, одёргивая на себе воротник. — Чем больше аномалий, тем больше проблем, давления от начальства и отчётностей. — Наша система такая дырявая, — улыбается Суга восхищённой горечью. — Протекает со всех щелей, когда-нибудь пойдёт ко дну и нас всех с собой утянет. — Даже в совершенной системе случаются недочёты, — вздыхает Дайчи, и сам он обычно подобные разговоры предпочитает не начинать. — Да, а потом такой “недочёт” вылавливает тебя за углом, утаскивает в подворотню и насилует, и ни один херов сканер не реагирует. Дайчи будто немеет всем телом, в холодных отблесках дисплеев выглядит почти неживым. — Суга… — Прости, вырвалось. Преступники с асимптоматикой преступного коэффициента — явление редкое и специфическое, но это та ещё насмешка в лицо Сивилле, да вот только самому Суге не до смеха, особенно когда в четырнадцать лет натыкаешься на такого ублюдка с нулевым коэффициентом, и ты — жертва, стопроцентная, с доказательствами в виде синяков и крови, с трясущимися руками и на подкашивающихся ногах, униженная и повреждённая, но при этом нет преступника, потому что система не досчиталась каких-то долбанных цифр, и ни один сорвавшийся вскрик о помощи их не заменил, и никто не услышал, и никого не было рядом, и буквально в метре от темноты сверкал город — совершенный и правильный, безупречный настолько, что в нём тонут крики и рыдания беззащитных мальчиков. — Если ты хочешь… — Абсолютно не хочу об этом говорить, даже не выдумывай, — дёргается Суга и отворачивается к столу. — Это просто мой восхитительный цинизм — спасает меня, в какой-то степени. Савамура эту историю знает. Как и знает о том, что тогда пришёл указ сверху о принудительной процедуре извлечения воспоминания. Планировалось через визуализацию образов из памяти пострадавшего Сугавары воссоздать фоторобот аномального преступника, потому что аномалия — брешь в правосудии, которая непременно навлечёт волнения в обществе. И плевать на и без того изувеченную психику подростка и темнеющий оттенок — пускай заново переживает, ломается вновь и вновь, пока машина не выхватит портрет насильника из его покорёженной памяти. Ублюдская система подчищает за собой же самым ублюдским способом. — Не будем ворошить прошлое, инспектор, — с улыбкой разворачивается Суга, подходит к Дайчи, не даёт сказать ни слова и обнимает. Прошлое само о себе напомнит, в какой-нибудь из особо невыносимых вечеров, и никто не заметит маленькую смерть в конце по коридору в утопленном в дыму медкабинете. Савамура смотрит на него в разрывающей неспособности помочь, потому что нельзя отмотать назад время, встретиться каким-то невероятным способом, предотвратить всё плохое и не задыхаться беззвучным воем в унисон в пустом крыле Бюро в час ночи. — Всё будет хорошо, — продолжает Суга, и кто бы мог подумать, что приподнятые уголки губ могут быть такими болезненными. — Ведь даже четырнадцатилетние сломленные мальчики однажды улыбнутся. Дайчи обнимает его в ответ пугающе крепко, что Суга даже выгибается назад и боится переломиться пополам, усмехается и гладит по голове. — Как мне защитить тебя от всего? — спрашивает Дайчи, и это такой вопрос в никуда, такое скулящее бессилие в заранее просчитанном мире, который чаще всего играет против тебя. — Сивилла уже защитила меня, сделав Бюро моей тюрьмой. Суга — носитель красивого и ровного коэффициента в двести значений. Сотня назад — и давно позабытая свобода, сотня вперёд — и смертельный режим доминатора, а между ними — надёжные и крепкие объятия, отчаянно желающие оберегать. — Я, кстати, люблю тебя, — зачем-то напоминает Дайчи. — И правильно. Надоело страдать, серьёзно — у Дайчи там взлётная полоса сигналит под висками, пора что-то делать. — Ложись давай, — снова заставляет Суга, укладывая Дайчи на диван. — Если что-то срочное, то тебя разбудят. Савамура перестаёт упрямиться, вытягивается на диване и закрывает глаза. — Всё равно что-нибудь приснится опять, и я вымотаюсь ещё больше, — протягивает он сонно. — При мне тебя никакие кошмары не тронут, — обещает Сугавара. — Я даже не буду курить и вонять лекарствами. — Ты чудесный. — Зато открою чипсы и буду громко шелестеть. — Ты кошмарный. — Вот и не беспокойся ни о чём, потому что главный твой кошмар ждёт тебя наяву. — И тебе спокойной ночи. Дайчи проваливается в сон почти мгновенно, и Суга садится на пол, приваливаясь к дивану спиной, вслушивается в размеренное дыхание рядом, прикрывает глаза, чтобы блик от экрана компьютера сужался между веками в белую полосу, замыленную и дрожащую, и пульс сливался с тихим гулом аппаратуры. Суга зачем-то вспоминает то самое рождество, когда он зашёл глянуть, как празднует третий отдел, и как он смеялся с сердитого Дайчи, гаркающего на Танаку с Ноей, чтобы шли дымить в курилку, и как советовал инспекторам не увлекаться алкоголем. Такой правильный и строгий, умилительно противится всему вредному и вызывающему зависимость, а чуть позже целуется с Сугой на балконе в огне зажжённых окон оцепивших со всех сторон небоскрёбов. Вот и не стыдно так себе противоречить? Сугавара улыбается воспоминаниям. И хорошо, на самом деле, просто одуреть как хорошо, что всё именно так. Потому что чёрт его знает, что бы он делал без Дайчи. И Суга не расскажет про свой самый худший кошмар, в котором в Бюро с задания, обернувшегося катастрофой, привозят мёртвое тело Савамуры. За спиной происходит какое-то шевеление, и Суге на плечо ложится рука, приобнимает и притягивает к себе. Суга оборачивается и застаёт Дайчи по-прежнему спящим, но при этом не отпускающим от себя, удерживающим и защищающим. Суга издаёт тихий смешок, придвигается ближе, кладёт голову Дайчи на руку и закрывает глаза. Узкая белая полоса мигает сквозь веки ещё пару раз и растворяется в застилающей темноте. Этой ночью самолёты не падают.