Merry-go-round

      Спустя трое суток после конца света.       Суони лежала, не открывая глаз, и пыталась сообразить, где находится. В голове всё плыло и гудело, ужасно болели ушибы и левая рука, подташнивало, и бог его знает, сколько времени прошло и что происходит вокруг.       Потом начали всплывать какие-то обрывки из фрагментов — вот она, очнувшись после встречи головы с полом, пытается выползти из поста ракетчиков, маленького, как шкаф, но почему-то очень скользкого, и тут весь мир переворачивается вверх тормашками, а она кубарем вылетает в коридор, не в силах зацепиться и остановиться. Вот она приходит в себя от страшной боли в левой руке, — всё вокруг заляпано кровью, — и тащится в медпост, совершенно забыв, что он за затопленным отсеком, а на корабле никого нет. Хорошо, что автоматические системы безопасности оказались сильнее дури и не позволили открыть затвор люка. Вот, вспомнив, наконец, что происходит, она шарится по ближайшему КП в поисках индивидуального медпакета — во всех отсеках, во всех помещениях обязательно есть минимальная аптечка с перевязочными материалами, надо только её найти и не вырубиться из-за кровопотери и сотрясения мозга. Вот жуткая боль от антисептика — и, как следствие, снова забвение. И всё это под тряску и швыряние от переборки к переборке. Пробуждение, кое-как затянутые бинты, найти бы ближайший кран, чтобы выпить воды, тошнит то ли от жажды, то ли от сотрясения мозга, ноги пьяные, голова не соображающая. Пробуждение в коридоре. Хруст безвкусной галеты на зубах. Пробуждение под креслом в навигационной рубке. Едва не закончившаяся очень плачевно попытка спуститься на палубу ниже, к центральному посту. Вдруг почему-то под задницей пол, а под щекой — простыня, так абсурдно, так неуместно пахнущая прачечной. Втянуть себя на койку, пристегнуть непослушное тело аварийным ремнём и отключиться…       Сколько так прошло часов или дней? Неизвестно. Вообще ничего неизвестно.       Ах, да. Она же в своей каюте. А «Мю-141» висит неподвижно с небольшим креном.       Неподвижно?..       Суони заставила себя открыть глаза. Корабль действительно застыл, как льдина. Крен на левый борт пунктов семь, дифферент на корму пунктов пять, судя по тому, как её тело сползло к переборке. Стояла глухая тишина. Не стонали рёбра жёсткости и погнутая обшивка лёгкого корпуса. Не шуршала за бортом вода. Только тихо шлёпал в воздуховоде вентилятор — наверное, перекосился от сотрясений, — да бледно, лиловато светились лампы под матовым плафоном. Из коридора сочился такой же слабый сумеречный свет.       Странно. Впрочем, ей казалось сквозь болезненное забвение, что был какой-то сильный удар, и скрежет, и необычная тряска, но не хватило сил очнуться и вникнуть, что происходит.       Значит, лодка легла на дно. Всё. Приплыли.       Но… Глубина Кольца — до пятисот леров, ни одна субмарина этого не выдержит…       Стоп машина, малый ход. Вот башка-то не соображает, пятьсот леров — это максимальные глубины Змеева Кольца. Там, где флот пересекал природную границу, дно находилось примерно в двух сотнях леров, а потом быстро повышалось, упираясь в Южные банки.       Точно! Южные банки! Так вот куда её вынесло течением. Был бы ещё один плот, можно было бы рискнуть выбраться наверх, тут толщина водного слоя должна быть леров тридцать. Но плота нет, а в комбинезоне сдавит так, что не вздохнёшь, и на поверхность всплывёт посиневший труп. Жаль, а то был бы шанс добраться до суши — где-то рядом, поперёк банок, проходила цепочка скалистых и похожих на зубы Малых островов. То есть, малых настолько, что они не имели никакой стратегической ценности. Из-за мелей и подводных скал подойти к ним можно только на том, у чего осадка, как у корыта — на патрульных катерах или на плотах. Самолёты сажать некуда, экспериментировать с оружием массового поражения нельзя из-за близости промысловых районов, а в шторм и в прилив волны запросто перекатывались через абсолютное большинство этих клоповых плешей. Моряки так и шутили, что за зловредная муха, мол, на карту нагадила? Но район уважали и обходили стороной. Подводные камни тут были многочисленными и опасными, а в довесок сюда течением сгоняло все мины, сорвавшиеся с минрепов, от самого экватора. Но даже такая земля под ногами лучше, чем ничего. На самом большом островке стоял допотопный автоматический маяк, который не трогали ни талы, ни каледы — кому потом охота по собственной глупости вылететь на мель или напороться на камень? Но зато эту скалу не накрывало водой, и там было бы неплохо обосноваться, вот только добраться не на чем.       Суони с трудом отстегнула пряжку страховочного ремня и кое-как стекла с койки на палубу. Её тут же замутило, закружилась много раз ушибленная голова, но сознание не ушло. Посидев и дождавшись, пока мир в глазах и ушах не прекратит вертеться и шуметь, как вентилятор, она попыталась подняться. Тело снова повело куда-то вбок, в висках застучало, непослушные ноги подломились, и она бы непременно упала, если бы не теснота каюты — удалось навалиться грудью на шкафчик-умывальник и зацепиться здоровой рукой за полочку над ним, предназначенную для расчёски и зубной щётки.       Удачно. Немного привыкнув к новому положению, Суони сумела выдвинуть умывальник и пустила воду. Кран поплевался, пошипел, но дал слабую струйку. Припав к воде губами, она жадно, долго пила, а потом умыла лицо и пригладила мокрой ладонью волосы. Закрутила кран. Подняла глаза на зеркало.       На неё смотрела дикая, страшная, незнакомая тварь со всклокоченной шевелюрой и багровой, в ссадинах и синяках, рожей. Суони захлопнула шкафчик — вода из металлической чаши умывальника плеснула вниз, в слив, — заставила себя выпрямиться и потянулась за гребнем. Видок, конечно, тот ещё, но ходить лохматой она себе не позволит. Это пока ещё флагманский корабль её флота, и она пока ещё адмирал.       Держась за стены и поминутно переводя дух, Суони кое-как добралась до навигационного поста, находившегося прямо над центральным, и первым делом глянула на глубиномер. Не поверила. Поглядела ещё раз. Проверила барометр и эхолот, истерически захихикала, всё так же по стеночке дошла до задраенного люка, ведущего в затопленную часть, и изо всех сил принялась вращать маховик затвора. Тот сначала посопротивлялся, но потом сдвинулся и потихоньку пошёл откручиваться, подтверждая безумную догадку.       И никакого рёва врывающейся в отсек воды. Суони отвалила люк — сухо-насухо, только поблёскивали лужи на палубе да где-то внизу слабо журчало. Сверху, через сквозные пробоины, падали тонюсенькие лучики дневного света.       Это было настолько невероятно, немыслимо, нелепо, что она снова захохотала, замолотила кулаком в переборку, а потом сползла на палубу и разрыдалась, как дитя, впервые за двадцать с лишним лет. Подумать только, субмарину выкинуло на берег. Залитую, разбитую, неуправляемую, через мели, через мины, через рифы, через ядерные тайфуны, её протащило на пятьдесят тысяч леров к югу и выбросило на Малые острова. Больше тут просто некуда.       Здравствуй, жопа мира, край земли.       И как назло, никого не осталось на борту, кроме адмирала и покойников. Кстати, их ещё искать и хоронить. Знала бы, что всё так обернётся, ни за что бы не позволила Гарленусу и остальным выбираться с большой глубины в районе боя. Хотя… Возможно, она тут не одна застряла, и кто-то нерасторопный кукует на корме не в лучшем, чем у неё, состоянии. Надо бы туда дойти и провентилировать вопрос, равно как и посмотреть реактор с двигателями. Судя по повсеместно горящим лампам, они с трудом, но дышали — при работе от аккумуляторов автоматика давно бы переключилась на сверхэкономный режим. Однако сначала нужно было точно установить координаты и понять, насколько прочно лодка легла на берег, не снесёт ли её первым же приливом обратно в океан.       Потом Суони вспомнила, что вода, заливавшая центральную часть лодки, должна была фонить, и тяжело захлопнула люк, но задраивать не стала. У неё в рундучке был личный дозиметр, даже ниоткуда свинчивать не придётся. Всё, что ей нужно, это прибор, изолента и ручка от швабры, вместе за щуп сойдёт. Моряков учили определять степень заражения даже в темноте, по интенсивности звука, ведь на любом борту есть ядерный реактор. Она знала, на какую частоту пощёлкиваний можно не обращать внимания, при какой проходить и не задерживаться, при какой понадобятся СИЗы, а при какой лучше вообще в зону не соваться.       Немного успокоившись и собравшись с силами, она потащилась в сторону буфета за шваброй, вспомнив по дороге, что уже очень давно ничего не ела. Тошнота никуда не делась, но возможно, она была вызвана не столько сотрясением мозга, сколько банальным голодом. Теоретически в тумбочке под кипятильным баком должны были лежать бульонные кубики и питательные сахарные плитки, если хозяйственный вестовой их не прихватил во время эвакуации. Электричество пока есть. Хорошо бы нагреть воды и выпить горячего бульону, это поддержало бы её силы.       К счастью, добраться до припасов вестовой не успел, но нагреватель работал еле-еле, так что Суони обошлась чуть тёплой водой. Первый же глоток показал, насколько сильно она голодна — кружка опустела слишком быстро, а глаза жадно уставились на жестянку, наполовину заполненную тёмно-рыжими, воняющими рыбой кубиками.       Нет, нельзя сразу две порции, надо ненадолго прерваться. Оставив кипятильник греться дальше, адмирал вернулась в навигационный пост. Кажется, здесь она не трогала аптечку, а руку надо бы перевязать — бинты сбитые, заскорузлые и уже плохо пахнут. Похоже, повязку она не меняла с тех пор, как рассадила руку. Спасибо, что не перелом, только разорвано и страшно болит предплечье.       Но, едва зайдя в отсек, Суони вспомнила, что не всё посмотрела на приборах, и потянулась к клавиатуре штурманского компьютера. Надо было уточнить дату и записи автопрокладчика курса.       Всё оказалось ровно так, как адмирал и просчитала.       Спасибо Гарленусу, поддерживавшему флагманскую субмарину в максимально близком к идеалу порядке — автоматика проработала без людей целых три дня и ни разу не сбилась. «Мю-141» вынесло на мизерный клочок суши посреди океана. Точнее, на юго-западную оконечность Малых островов. Ну да, сложно было в этом сомневаться — куда волокло по течению, туда и приволокло. Когда бортовые компьютеры целы и регистрируют опасность, а люди долго не реагируют на тревожные сообщения, должен подключаться автоштурман. В самом плохом случае он шёл бы по предполагаемой карте, но крейсеру повезло, способность ориентироваться под водой он не потерял. Радио вышибло — видимо, электромагнитное излучение выжгло антенны, — но обыкновенные ультразвуковые сонары остались целыми. График, составленный автопрокладчиком, то и дело перебивался пиками критических глубин и замечаниями об опасной качке; все три дня неуправляемого хода лодку крутило, как полярный тральщик в девятибалльный шторм. Это субмарину-то! В которой о понятии «качка» вспоминают только при подъёме на продувку! Океан сошёл с ума и ходит ходуном с поверхности до дна, тряска от континентов передалась воде. Наверняка ещё и половина вулканов проснулась — хорошо, что это далеко отсюда. Возможно, «Мю-141», поднятую компьютером на минимальную глубину, пронесло какой-то гигантской волной над всеми отмелями и бросило на остров. Цунами, конечно, мощь, но старику-океану показалось тяжеловато перетащить через клочок скалистой земли игрушку размером с девятиэтажный дом и снова увлечь её на глубину, так что он бросил добычу на полпути. А сейчас волны уже стихают, и им подобных на Скаро в ближайшее время не увидят. А скорее всего, уже никогда не увидят — даже если люди и выжили там, на берегу, им предстоит догнивать по бункерам от радиации, голода и болезней. Некому будет добывать руду, обогащать её, строить новые ракеты. Суони бы сильно удивилась, узнав, что поколения через три выжившие будут хотя бы уметь читать.       Сколько же в нас ненависти друг к другу, подумала она. Ненависти, убивающей любой здравый смысл. Даже без ядерной бомбардировки жизнь на планете обречена — она отравлена токсинами, боевыми вирусами, мутациями и собственной злобой, радиация лишь ускорит процесс. Каждый третий ребёнок болен с рождения, но это никого не останавливает, лишь ползёт вверх градус ненависти, как стрелка датчика крена у тонущего корабля. Рано или поздно этот безумный мир должен был сыграть оверкиль и бодро пойти ко дну.       Что он и сделал.       А кто она сама на этом театре самоубийственных действий? Объективно — палач, у которого есть единственное оправдание перед собственной совестью: она выполняла свой главный долг на борту тонущего корабля-планеты до конца. Долг защищать.       Тьфу, пафос и самооправдания, которые никому не нужны. Бог войны Тагр уже вынес о ней решение, заставив жить, когда другие умерли. Хватит пялиться в экран и ныть, надо заниматься делом.       Очень скоро она сидела в крошечной буфетной у тумбы с кипятильником, на единственном откидном сидении, отмачивала бинты и глотала бульон. Рядом лежал добытый в собственном шкафу сменный комбинезон взамен разодранного, а ещё дозиметр, черенок от швабры и моток изоленты, позаимствованный из экстренного ремнабора в навигационном посту. Каждый КП имел свою ремонтную заначку, хоть это и не было предусмотрено проектом. Ну а что, всякий раз на корму к маслопузым бегать, особенно в бою? Проще заранее всё притащить и держать под рукой.       После двух чашек бульона организму заметно полегчало, он даже согласился не падать в обморок при перевязке. Рука сильно болела, пальцы еле гнулись, но рана выглядела не так плохо, как боялась Суони — впрочем, и не так хорошо, как могла бы. На подводных лодках достаточно острых углов, так что не имело значения, обо что предплечье рассечено почти до кости. Тут надо было, наверное, шить, вот только она не умела. Честно говоря, она даже пуговицу толком пришить не могла. Поэтому адмирал пошла обходным путём: стерев всё, что присохло по краям раны, антисептической жидкостью, стянув рванину пластырем и залив хирургическим клеем — и провывшись от дерущей боли — она перебинтовалась и переоделась в свежее, предварительно обтеревшись ветошкой, смоченной в горячей воде. Не фонтан, но мыться пока было нечем. Неизвестно, что с опреснителем и сколько у неё чистой воды. Сначала надо выяснить, каково общее состояние корабля, и подсчитать количество припасов, а потом уже решать, как их тратить.       Проверяя дорогу с помощью самодельного щупа, она спустилась на палубу ниже. В коридоре, где три дня назад налило забортной воды, редко защёлкал дозиметр — пустяк. Достаточно будет вымыть коридоры, чтобы помещение стало безопасным. Это она сделает во вторую очередь. В первую, всё-таки, осмотр корабля.       На ЦП она мрачно полюбовалась на показатели реактора — мощность почти на нуле, и давно. Насколько она помнила, это было очень плохо, только не помнила, почему, а от попытки задуматься ещё и об этом слишком сильно заныла голова. Остальные сводки автоматических систем радовали так же мало. Залило не только ракетный отсек, но и следующий за ним центральный торпедный. Хорошо, что реакторную не накрыло. Безнадёжно деформированы оба корпуса, лёгкий и прочный, а между ними выжгло все антенны. Часть бортовых аккумуляторов убита морской водой. И так далее, и тому подобное. Одно утешает, реактор не умеет взрываться. В случае аварии его содержимое просто расплавится и, продырявив все палубы и броню, уйдёт вниз. А если всё обойдётся, то двигателям внешнего сгорания хватит тепла, чтобы проработать лет десять и обеспечивать её электричеством.       Домашнее задание номер раз: найти всю информацию по реактору и попытаться удержать его на нормальных показателях столько, сколько вытянет автоматика и на сколько хватит ядерного топлива. А пока надо остановить ходовые винты, которые заклинило на самом малом ходу, и которые тратят ценную энергию. Пусть лучше до отказа заряжаются те аккумуляторы, что ещё живы.       Суони сдвинула рычаг ручного управления ходом на «стоп».       Домашнее задание номер два: повтор пройденного, освежить в голове схему электрообеспечения подлодки и отремонтировать всё, что получится. Судьба зашвырнула её на край света без надежды на подмогу, но обеспечила гигантским бронированным монстром, много лет способным обеспечивать ей стол и квартиру, если толково подойти к делу и не сидеть сложа руки. Осталось убедиться, что «Мю-141» застряла действительно устойчиво.       Судя по данным компьютера, люк в прочной рубке заклинило насмерть, ну так есть же запасные, открываемые обыкновенно только в доках и при эвакуации. Суони поднялась обратно на верхнюю палубу, мимоходом замерив фон в ракетном отсеке. Понятно, бахилы, перчатки, респиратор, а потом брандспойт — и отмывать, отмывать, отмывать. Надо и пробоины будет заделать, ведь сюда, несмотря на преобладание полярных ветров, рано или поздно натянет радиоактивные осадки с Давиуса или Далазара. Дел невпроворот, в ближайшие месяцы не соскучишься. Она прошла на бак, поднялась по аварийному трапчику и принялась за разгерметизацию резервного люка головного отсека. С больной рукой это оказалось ой как непросто, на работу пришлось потратить больше часа — в конечном итоге, она свинтила какой-то достаточно короткий поручень и стала использовать его в качестве рычага для маховика, уперевшись спиной в переборку и долбя по нему ногой, для чего приходилось задирать её выше ушей.       Наконец, толстенная бронированная крышка сдалась и приподнялась на специальных петлях. Суони завращала другой маховик, поменьше, задействуя пневморычаг, потому что поднять люк такого веса было не под силу даже трём мужчинам.       Над головой появилась узкая яркая щель. Заныли глаза, отвыкшие от дневного света. Адмирал прищурилась, но не остановилась, пока щель не стала достаточной, чтобы высунуть туда дозиметр.       Редкое «тюк» датчика прозвучало победными фанфарами: фон снаружи оказался практически нормальным, не выше некоторых зон на базе её флота. Дрянь с континентов сюда ещё не донесло или так разбавило, что и говорить не о чем. Суони лихорадочно завращала рукоятку маховика — внутрь вдруг ворвался ветер и птичьи вопли, которые, кажется, никогда не смолкали над океаном. Она нетерпеливо протиснулась в щель до пояса, вдохнула полной грудью холодный солоноватый воздух и открыла глаза.       Океан. Чёрно-бирюзовый, с белыми разводами пены на рваной зыби. Галечный пляж, низкий скалистый гребень, весь в пятнах водорослей, выброшенных штормом, уходящий с другой стороны в воду, сразу на глубину. «Мю-141» легла брюхом прямо на него — чёрный, с бронированными плавниками, хвост подлодки мок в воде, и это объясняло неотключившиеся движки, а нос, похоже, подвис в воздухе — остров представлял из себя что-то вроде гребня гигантской ящерицы, спрятавшейся в океане, просто кусок скалы с длинной отмелью, и субмарина легла поперёк, от берега до берега. Вдалеке, по курсу двадцать, пенилась вода — похоже, там торчала ещё одна клоповая плешь, вокруг которой плясали и взбрыкивали волны. И вот такие мушиные попки тут стоят одна за одной, на расстоянии нескольких сотен леров друг от друга — а между ними под водой, коварные, как когти скальных котов, притаились их подружки, готовые продрать днище любому самоубийце, рискнувшему залезть в их лабиринт.       Её корабль, её верный боевой камрад, прибыл на последнюю базу.       Суони выбралась наверх, пнула рычаг, выдвигающий штормтрап, и пока тот выползал и раскручивался с помощью автоматической лебёдки, обошла пустой паз из-под отчалившего спасательного плота и прогулялась до прочной рубки, горой возвышающейся над корпусом. Печально — вмятина на вмятине, а ближе к корме лёгкий корпус оплавлен, явный результат слишком близкого взрыва. Наверное, там ещё фонит снаружи, но это остаточное, корпус скоро разрядится и станет безопасным, если не потечёт реактор.       Ещё хуже субмарина выглядела сбоку. Когда Суони спустилась по штромтрапу на четверть корпуса, она увидела парочку пробоин в борту, огромных настолько, что в любую свободно заехал бы танк, и ощутила сразу и ужас, и восторг — во-первых, потому, что «Мю-141» действительно в любой момент могло переломить, как травинку, а во-вторых, нельзя было не восхититься качеству конструкции, если лодка шла в такой шторм, на таких глубинах, при таких нагрузках, с такими дырищами — ну ей же богу, штирборт что твой дуршлаг, — и при этом не отправилась на дно по кускам.       Но сейчас наличие больших пробоин в нелёгком положении адмирала было полезным: это существенно укорачивало путь до берега. Есть же разница, карабкаться на высоту трёх леров или всего одного, а также поднимать и спускать грузы. Она замерит фон на пляже и в воде, и если он ниже, чем в повреждённых отсеках, то ей останется лишь спустить насос и протянуть шланг, чтобы расчистить себе более-менее безопасный проход между носом и кормой. Странно, что с кормы до сих пор никто не пытается выбраться. Неужели она действительно здесь одна? От этой мысли вдруг стало жутко. Долго ли она, компанейский человек, сможет продержаться в одиночестве и не сойти с ума? Может, лучше сразу пулю в висок, как три дня назад и собиралась?       Суони прошлась по пляжу, попинывая гальку, и убедилась — на островке пока безопасно, океан относительно чист, а подлодка застряла прочнее некуда в глубокой расщелине между скал — ну, или своим весом эту расщелину и проделала. В развороченном днище корабля нашлась ещё одна здоровенная пробоина, на уровне полутора её ростов — существенная помощь. Значит, остальные надо будет заделать, уж добра для ремонта у неё на борту — захлебнись. А вот вытащить насос и пожарный рукав, да ещё заставить работать — это будет нетривиальная инженерная задача…       Вспугивая каменных пеструх, с недовольными воплями выпархивающих чуть ли не из-под самых ног, женщина взобралась на скальный гребень, подставила лицо ветру — и едва не хлопнула себя по лбу. Вот дура же!.. У неё полно воды в балластных цистернах, вполне чистой, набранной до боя. Там хватит выдраить всю подлодку сверху донизу раз двадцать, включая наружные работы. Часть цистерн, конечно, была пробита, часть продута, но не все же. И не придётся тащить неподъёмное оборудование к морю. Один-два резервуара на носу следует оставить для опреснителя, остальное можно использовать по своему усмотрению.       Так, дамочка, а теперь ноги в руки, и вперёд! Смотать трап обратно и задраить верхний люк, чтобы не выстуживать жилые помещения, а потом работы у тебя будет на ближайший месяц столько, что некогда в гальюн сбегать. Вот и перетряхнёшь в голове всё, что учила об устройстве подлодок.       Работы, впрочем, пока оказалось до поздней ночи, и в результате Суони свалилась прямо в извивы пожарного рукава и заснула мёртвым сном, не найдя сил доползти до каюты. А с утра первым делом раскрутила вентиль и полезла в заражённые отсеки промывать себе чистый проход до кормы и вниз, до нужной пробоины, не забывая откачивать грязную воду за противоположный борт. Это заняло не так много времени, как она ожидала, но обнаружился неприятный сюрприз — заклинило люки, ведущие на корму, все, которые она проверила. Скорее всего, пришёл каюк кормовому датчику барозатвора, и автоматика считает, что разница давления по обе стороны от переборки слишком велика для того, чтобы позволить повернуть маховик. Это было плохо — в одиночку починить датчик очень трудно. А придётся, иначе не попасть к реактору — даже инструменты, которыми можно попытаться прорезать броню, находятся по ту сторону переборки.       На стук и крики никто изнутри не отозвался. Скорее всего, народ полностью эвакуировался. Оставалась самая неприятная часть из списка работ крайней необходимости — искать и хоронить погибших, пока их не нашли по запаху и не расклевали морские птицы.       Лазая по катакомбам субмарины, она собрала всего четыре трупа, хотя народу у главных торпедных аппаратов должно было быть изрядно. То ли люди успели выскочить на корму, то ли их вынесло через пробоины, уже неизвестно, и вряд ли она когда-либо об этом узнает.       Атинус, канонир, травивший смешную баланду в любую свободную минутку. Ребек, третий механик, которая умела поднять даже самую убитую электронику и с завязанными глазами ориентировалась в любой плате. Йоми, медбрат, обыкновенно мрачный и уткнувшийся в учебник по хирургии. И их бортовой «салёк», пятнадцатилетний Келат.       Салёк — маленькая, толстая, безобидная и глупая рыбка, живущая в прибрежной зоне, пища для всех, кто шевелится чуть-чуть порасторопнее, чем она. Одно у неё достоинство, размножается быстрее, чем заканчивается. «Сальками» на флоте испокон веков дразнили новичков-первогодков.       Стоя на коленях у мёртвого тела, неловко застрявшего в проходе, Суони закрыла глаза и позволила себе на рэл провалиться в воспоминания.       …Засекреченный район, база субмарин и городишко при ней, взгорьем прикрытые от вражеской разведки и воздушных налётов. Здесь живут подводники в промежутках между боевыми походами, их семьи, а также береговая охрана, врачи, ремонтники и прочая, и прочая. Общим счётом двадцать тысяч душ, и все, между прочим, под её ответственностью.       Вечер. Шелест листьев на деревьях, дневная жара спадает, поднимается ночной бриз, просачивающийся даже сюда, в узкое ущелье. Затемнение уже в силе, но до комендантского часа ещё осталось немного времени. Кто-то из сухопутных спешит с работы или, напротив, на ночную смену, а камрады-подводники, находящиеся в увольнительной, расползаются по общагам из клуба, бредут из общественной столовой-ресторанчика, или наоборот, стараясь не попадаться на глаза командирам, крадутся в полулегальный бордель, спрятавшийся неподалёку от поворота на минный склад. На местном жаргоне так и говорят, «зайти по мины», и все делают вид, что речь о боеприпасах.       Обычный вечер. Где-то смеются. Где-то поют. Где-то пахнет едой. Где-то цветами.       Суони просто прогуливается по центральной улице, пользуясь правом игнорировать комендантский час. Через двое суток выход в море, надо успеть надышаться запахами берега — зеленью, пылью, ещё чем-то неуловимым, вроде аромата свежих лепёшек из соседнего окна. А дома ждёт бутылка дорогущего красного, которую ей перед отбытием из столицы подарил вместе с букетом Теммозус. Смешной такой, словно она не понимает, что это треть его жалования. Но вместе с тем, было очень приятно. От подарков, сделанных от чистого сердца, не отказываются, особенно когда на душе скальные кошки скребут и сама не знаешь, увидишь ли ещё хоть раз эту забавную физиономию в огромных очках. А сейчас надо вернуться в пустую, необжитую, неуютную квартиру, которой она почти никогда не пользуется, и нажраться. Обычно она не пьёт, даже отказалась от ежедневной бортовой «рюмашки», положенной всем подводникам, но иногда и упёртым трезвенникам хочется почувствовать себя вне реальности.       Так, размышляя о всякой ерунде, она идёт по улице, и вдруг её внимание привлекает группа молодых матросов, горячо обсуждающих что-то на углу. Молодёжь всегда держится кучками, это нормально, даже если они служат на разных подлодках, и она привыкла к косякам «сальков» в городе и на базе. Но эти мальцы выглядят уж слишком… возмущёнными? До неё даже доносятся обрывки разговора:       — …вот ей и сказать!       — Ага, вот иди и скажи, раз такой умный!       — И пойду! И скажу! — от «косяка» решительно отделяется пацан лет пятнадцати, явно только что из училища, и строевым шагом топает ей наперерез, козыряя: — Мой адмирал, р-разрешите обратиться!       Суони становится интересно.       — Разрешаю, — кивает она, останавливаясь.       — Младший тех с борта «Мю-158», матр-рос Келат! — бодро рекомендуется мальчишка. — Р-разрешите просить перевода на действующую подлодку!       «Мю-158», ну конечно. Субмарине крепко досталось в последнем походе, и она ещё не вышла из ремонтного дока. Поэтому Суони распорядилась отправлять на неё всех новичков для прохождения срочной трёхмесячной практики, потому что морское училище за два года, кроме общей теории, не давало ни-че-го. Сейчас, в преддверии похода, с «тренировочной базы» поснимали всех, кто хотя бы с месяц успел поковыряться в её нутре, и распределили по кораблям. Но не полных же новичков в море тащить…       — Сколько служите, младший тех?       — Две декады! — всё так же бодро уведомляет её шкет.       Вот… «салёк». И, как все маленькие глупенькие рыбки его возраста, рвётся в бой.       — Приказ был — перевести на действующий флот всех новобранцев, проходивших практику не менее месяца, — спокойным тоном напоминает женщина, хотя её так и тянет улыбнуться. — Вы, тех, сначала научитесь с завязанными глазами отличать ют от бака.       — Р-разрешите доложить, ют от бака отличаю! И чай с бимсами тоже пью! — на всю улицу сообщает мальчишка.       Суони едва сдерживает смех, вызванный подростковой непосредственностью.       — Вы слышали приказ, младший тех Келат. Кру-угом, шагом марш! Через два скарэла комендантский час, брысь в казарму!       — Есть кр-ругом, шагом марш в казарму! — с плохо скрытым разочарованием козыряет мальчишка и топает обратно к своим заметно скисшим товарищам…       …Разумеется, она не собиралась брать на борт этого ребёнка. Но когда всего за час до выхода из порта одного из её механиков увезли в реанимацию с острым пиелонефритом — паразит, до последнего тянул, молча терпел острую боль, только чтоб не списали на берег, — она вспомнила дерзкого и нахального «салька», связалась с командиром «Мю-158», запросила нужную характеристику и решила, что, пожалуй, пацан удовлетворяет её запросам, несмотря на недостаток практики. Ей всегда были нужны смелые, весёлые и находчивые, а практика… Практика — дело наживное.       Эх, «салёк», «салёк». Как ты гордился своим назначением, какими сияющими глазами смотрел на остальной экипаж, как из кожи вон лез, чтобы соответствовать уровню флагманской подлодки… И как быстро закончился твой поход.       Вот ведь тёмная богиня Дакара попутала её взять мальчишку на борт. Хотя неизвестно ещё, что было бы с ним на берегу.       Суони потратила несколько часов на то, чтобы дотащить тела до выбранной пробоины, спустить их на берег и похоронить. Могилы рыть было негде, поэтому она завернула товарищей в брезент и завалила самыми тяжёлыми камнями, какие только могла поднять, во много слоёв, чтобы не разбросало волнами.       Небо посмурнело, промозглый ветер усилился, позабивались в щели пеструхи. Океан тихо пополз вверх по пляжу, всё ближе и ближе к скалам — начинался прилив. Надо же, а она и не заметила, как пролетел день. Поёжившись, Суони вернулась на борт субмарины, такой чудовищно холодной и пустой, и втянула за собой штормтрап. Потом прошлась в сторону кормы, в сердцах пнула неприступный люк. С той стороны, естественно, никто не ответил. И тогда, спустившись на камбуз, она взяла две бутылки офицерского вина и выпила их, рыдая, одну за другой, у себя в каюте.       Утро адмирала началось в полдень со следующей бутылки — а закончилось тем, что она, уже порядком окосевшая, вышла к пробоине проверить обстановку и застыла как вкопанная.       Лерах в двадцати от берега покачивался на волнах спасательный плот талов.