Merry-go-round

      Спустя шесть суток после конца света.       Марлесс почувствовал себя даже не проснувшимся, а включившимся, и резко сел на койке.       В каюте было темно, но через незакрытый люк из коридора падал тусклый свет. Стояла глухая тишина. Напротив входа, на переборке, висел лист бумаги, приклеенный изолентой, и даже отсюда получалось различить надписи, сделанные знакомыми, размашистыми и острыми буквами:             «<= ЕДА             (помещения безопасны).             БЕРЕГ =>             (радиация, ходить только             вчерашним маршрутом             или в бахилах).»       Адмирал мрачно хмыкнул. Позаботилась, предусмотрительная…       А ведь если подумать, их встреча, тем более при текущих обстоятельствах — это поразительное совпадение. Он и вчера почти не сомневался в том, что перед ним — та самая Суони, ведь возраст и устное описание, известное каледам, вполне подходили к талке с вражеской подлодки, а её действия вполне оправдывали прозвище. Но почерк подтвердил её личность на сто процентов, записку на стене и рапорт в руке у мертвеца писал один и тот же человек. Даже цвет изоленты совпал.       Предусмотрительная стерва Суони. Где же её легендарная отвага? Неужто госпоже адмиралу стало настолько страшно остаться одной, что она готова пощадить и врага? А как же старое правило, хорошо известное по обе стороны фронта, не допускать ошибки под названием «милосердие»?       Впрочем, шутки шутками, а ему, наверное, тоже было бы неприятно остаться в гордом одиночестве. Но не факт при этом, что он готов жить бок о бок с блондинкой с Давиуса. В ушах всё ещё стоял доклад старшего радиста, перед глазами — экран бортового компьютера с отслеживаемыми ракетами, а в воображении — вероятные картинки того, что творилось на континенте во время бомбардировки. Города, разлетающиеся в пыль, люди, сгорающие заживо…       Марлесс стиснул зубы. Главное, не убить эту белобрысую стерву прямо сейчас.       Он спустил ноги на пол, автоматически поискав ботинки, но потом вспомнил, что обуви нет и придётся ходить босиком или в трофейном барахле. Брюки стали заскорузлыми от соли, их тоже придётся снять и как-то постирать. Остальная его одежда была одноразовой — каледианские подводники не тратили время на стирку, а выбрасывали грязное бельё за борт вместе с мусором. Рыбы съедали любой хлам, даже пластик, и расправлялись с тонкими растительными тканями максимум за пару дней, а люди удобно экономили на пресной воде. Вопрос, как с этой задачей разбираются талы, и не придётся ли ему влезать в их непристойную «шкуру». Хотя, наверное, нет — насколько он помнил, у белобрысых был вариант береговой повседневной формы, правда, не менее развратный, но хотя бы не совсем в облипку. Надо порыться в шкафу. Блондинка что-то пела про бритву?..       Он встал, нашёл выключатель, оглядел низкое помещение размером с кладовку. Его родная каюта была примерно такой же, даже планировка помещения схожа. Койка напротив входа, убранная под изгиб корпуса. Рядом с изголовьем — низкий откидной столик ровно того неудобного размера, когда чуть-чуть не помещаются локти, как ни пристраивайся. Над ним — несколько фотокарточек, полка «для устава» и выдвижная настольная лампа. Напротив койки, вдоль коридорной переборки, узкий шкаф, а в углу, за люком, — крошечный персональный умывальник в виде тумбочки. Вот и вся нехитрая обстановка. Ах, да, тонкий мат на полу, которого не было в его каюте, да больше натурального дерева, а не штамповок из древопластика.       Адмирал наклонился, разглядывая карточки. Ничего особо интересного, всё как у всех — парадное фото экипажа на фоне лодки, какие-то знакомые, молодая женщина с карапузом на руках — несомненно, жена и ребёнок. Кажется, у талов испокон веков действовало правило не уходить на войну раньше, чем оставишь наследника… А, нет. Это только на женщин распространялось, рождение ребёнка было их пропуском в окопы. Вроде как считалось, что мужчинам в этом отношении проще, им же не надо почти год сидеть дома и цветочки вышивать, да и походы «налево» у них особо не отследишь. Хотя там и на женщин в этом отношении смотрели сквозь пальцы. Учитывая, насколько свободные нравы царят на Давиусе, вопросами измены вообще никто морочиться не станет. Родился ребёнок — все радуются, и неважно, от кого он, главное, что воинов в семье прибавилось. Может, этот маленький ублюдок с фотографии вообще от другого мужчины…       Марлесс передёрнулся от отвращения и быстро снял чужие карточки со стены. Если ему здесь жить, то по крайней мере, он не собирается на них любоваться.       Порывшись по ящикам шкафа, он отыскал много полезного, начиная от электробритвы и свежего постельного белья, заканчивая новенькой, ещё нераспечатанной зубной щёткой. Прикинув на себя куртку бывшего владельца каюты, он нашёл, что одежда ему по ширине впору, но может оказаться длинновата. А вот лишние одеяла на койке его озадачили; он вообще не помнил, чтобы откуда-то их брал. Неужели стерва позаботилась? Припадок невероятной доброты и щедрости…       Марлесс с удовольствием умылся, сбрил щетину и, как смог, оттёр грязь и соль с кожи. Душа действительно не хватало, но Суони предупреждала, что с водопроводом проблемы, и это подтвердила еле текущая из-под крана вода — кстати, разговор был ещё сегодня или уже вчера? Сколько он проспал? Тело ныло, но не так, как раньше — не болезненно-устало, а приятно, словно наконец-то расслабилось после нечеловеческого напряжения. И хотелось есть; Марлесс вдруг понял, что отчаянно голоден, но всё же сначала привёл себя в порядок, насколько это вообще было возможно с такой одеждой, чтоб не сказать раздеждой. Брючки с вырезами, тьфу! Может, хоть ядерная война научит этих выродков одеваться по-человечески?..       Зато слегка разношенные уличные ботинки неожиданно пришлись впору.       Пройдя по стрелке и чувствуя себя при этом очень неуютно в чужой — или просто чуждой? — одежде, он нашёл крошечный закуток, втиснутый между двумя переборками — высокая, по пояс, тумба с крошечной раковиной, над ней здоровенный бак кипятильника и несколько полок с железными кружками. Откидное сидение — и то одно. Рядом с кипятильником был заботливо выставлен натюрморт в стиле «тормозок механиков» — упаковка чая, приоткрытая жестянка с растворимым супом, от которого безбожно воняло рыбным концентратом, две банки консервов, початая пачка галет и сладкая плитка из растительных жиров, белков и сахара. Над всем этим скромным богатством, на заклеенной водооталкивающей плёнкой переборке, опять висела записка: «Завтрак». Чуть выше яркой надписи со стрелкой, указывающей на продукты, было дописано мелким шрифтом: «ЦП — 1 палуба вниз, на баке. Гальюн направо из буфетной, найдёте по шильдику». И ещё мельче: «До ракетного отсека всё “чисто”». Вот… предусмотрительная. И умная. Нашла способ соблюдать дистанцию и минимально мозолить глаза, вот только как-то очень односторонне. Главную из себя строит.       А кстати, она ведь до сих пор не знает, кого пустила на борт. Мысль об этом заставила адмирала криво улыбнуться: встреча века — и где, не в бою, не за столом переговоров, а на необитаемом острове в разбитом корабле. И в безвыходном положении: тошнись, но терпи друг друга. Как было верно замечено, сотрудничество повышает шансы на выживание. Придётся сотрудничать.       Консервы и растворимый суп оказались на вкус куда приятнее, чем еда на плоту, но галеты были теми же самыми, пресными и противно скрипящими на зубах. Марлесс, тем не менее, без стеснения съел их все — во-первых, он ужасно проголодался, а во-вторых, счёл, что раз оставили ему, то значит, его. Даже сладкое сжевал, хотя не был особым любителем конфет. Покончив с завтраком, он вымыл за собой посуду, завернул «направо из буфетной», а потом отправился искать центральный пост, но очень быстро притормозил, увидев рядом со входом в каюту, где он ночевал, незакрытый люк. Судя по аккуратно застеленной койке, заметной в щели, это было жилое помещение, и несложно догадаться, чьё — у кого ещё на борту может быть одноместная каюта… Свет внутри не горел, но проигнорировать столь явное приглашение было невозможно, и Марлесс вошёл.       Комплект мебели и её расстановка были точно такими же, как за переборкой, только в зеркальном варианте. Адмирал нашарил выключатель, щёлкнул клавишей и огляделся.       Тут было по-военному чисто, безо всяких рюшек. Условный беспорядок обнаружился только на столе — там лежала толстая книга для записей, валялась пара карандашей — чернильный и двухцветный командирский, и несколько чистых листов бумаги; на краю стола был прилеплен и болтался в воздухе моток изоленты. Марлесс аккуратно, чтобы ничего не сдвинуть, приподнял обложку книги. Ага, бортжурнал, как он и подумал. Потом перевёл взгляд на стену, где висело множество испещрённых записями и схемами листов и всего две фотокарточки. Одна довольно старая, уже начавшая желтеть. Женщина, мужчина, весёлая девочка лет шести с толстыми косицами, и с ними на поводке — здоровенный молодой пухан сторожевой породы. Талы часто держали домашних животных, просто так. Ему, каледу, было не понять подобную трату ресурсов — например, скотина на карточке должна была жрать, как взрослый мужчина. А если в каждой семье такое будет, это сколько ж выйдет в год в масштабах республики?.. На второй фотографии, вырезанной из газеты, был изображён немолодой тал, сутуловатый, худой, в ужасно искажающих лицо очках, выдающих сильную близорукость — словом, типичный учёный-ботаник, научная гордость страны. Присмотревшись, Марлесс различил нашивки на вороте, обозначавшие род деятельности. Да, точно, учёный. Родственник, что ли? На романтического героя бравой адмиральши явно не тянет…       Он перевёл взгляд на жирный девиз, приклеенный рядом с карточками. «На флоте должен командовать кто-то ОДНА», — гласил он. Слово «одна» было дважды подчёркнуто. Рядом висело: «Не ломаться и не сдаваться». И ещё: «Верь в корабль, как в бога, люби его, как мужа, и береги, как дитя». Последнее изречение висело прямо на уровне глаз сидящего за столом человека. Вот, значит, как…       Он повнимательней пригляделся к схемам, нарисованным от руки, и понял, что это анализ морских сражений с участием субмарин — в том числе тех, в которых он командовал. Взглянул на полку над столом — сплошь книги по тактике и стратегии, по морскому делу, несколько лоций и даже подписанные чернилами самодельные переплёты — похоже, подшивки из инструкций, регламентов, характеристик и статей по устройству подлодок и по различным видам применяемого на них и против них вооружения. И всё увиденное сильно озадачило Марлесса.       Он никогда всерьёз не верил, что «предусмотрительная стерва» воюет сама. Женщина на субмарине? Ну в самом крайнем, в самом невозможном случае — медик, акустик, радист. Но не командир и тем более не адмирал, командующий подводным флотом. Ясно же, что Суони чья-то папина дочка и проложила себе дорогу наверх через связи, а также самым известным женским способом. А чтобы она ничего не запорола, к ней приставлены один-два советника из числа тех, кому звание дать не могут, а талант гробить не хотят, вот они за неё и думают. Однако, сейчас, глядя на всё это бумажное богатство на полках и стенах, Марлесс ощутил смутные сомнения относительно красивой и убедительной картинки, нарисованной воображением. В этой каюте жил человек, действительно любящий океан и корабли, действительно разбирающийся в тактике подводного боя, действительно старающийся расти над собой и никогда не прекращающий учиться. Здесь жил военмор, без вопросов. Но — женщина?!       Марлесс снял первую попавшуюся подшивку с полки, пролистал. Страницы повсеместно были исчирканы карандашом — читавший прорабатывал текст, акцентируясь на важных деталях, отмечая для себя главное. А ведь с какой… лопатой надо было, например, стоять над его матерью или женой, чтоб они хотя бы попытались вникнуть в эти колонки цифр? Он отлично помнил забавную историю, как в детстве играл с пригоршней гроверов, которыми заменял солдатиков, и тут проходившая мимо матушка спросила, зачем ему столько лопнувших гаек. Даже не шайб. Гаек. А тут… женщина, которая, похоже, не перепутает гровер с гайкой, ружьё с винтовкой, а курок со спусковым крючком. Это надо было переварить.       Адмирал захлопнул книгу и убрал обратно на полку. У него ещё будет возможность убедиться в том, что гостеприимная хозяюшка что-то понимает в морском деле, а не только наклюкивается до состояния нестояния. Сейчас всё-таки надо дойти до центрального поста и поглядеть, до чего блондинка довела системы субмарины.       В ЦП обнаружилась очередная записка, прицепленная для заметности на громаду перископа: «Будьте добры, без меня ничего не трогайте». Вроде обычная вежливая просьба, но почему кажется, что это очередная попытка командовать? Марлесс прошёлся по посту, склоняясь то над одним, то над другим пультом и изучая показания с различных мониторов — устройство вражеской субмарины ему было незнакомо, но общие принципы никто не отменял, и о назначении того или иного прибора или группы кнопок он мог заключить практически со стопроцентной вероятностью, даже не вникая в подписи-аббревиатуры. То, что он увидел, ему не понравилось, хотя он не мог не отметить, что большинство систем по возможности выставлено на грамотные параметры, что все уцелевшие локаторы и внешние датчики, способные работать в надводном положении, нацелены на отслеживание ситуации в море на максимально возможной дистанции, а бортовой вспомогательный компьютер, он же, для краткости, просто БВК, стоит на безостановочном анализе и вероятном прогнозе погоды. Крышка пульта была немного сдвинута, и тонкий проводок, подклеенный кусками изоленты, чтоб не болтался, полз из щели куда-то наверх, за пластины подволока. К системам тревоги, что ли, динамик напрямую подключила, чтобы не пропустить сообщений компьютера об опасности? Похоже, так и было — на одном из кресел обнаружились аккумуляторный паяльник в комплекте с припоем и флюсом, катушка провода и огромная, чудовищно бестолковая схема внутреннего устройства пульта БВК.       Ну да, подумал Марлесс, немедленно развернувший лист и пробежавшийся по нему взглядом, понятно, почему его вчера встретили с бутылкой. В таких простынях точно без бухла не разберёшься, даже имея соответствующее техническое образование — они словно нарочно созданы для того, чтобы в них сломал мозги даже гений электроники. Однако талианская стерва точно знала, что ищет и что ей надо сделать, чтобы не бегать каждый рэл в ЦП.       Он с непонятной для себя досадой отложил схему и решил, что пора бы найти блондинку и задать ей парочку вопросов, но, развернувшись на выход, раздражённо цокнул языком: на внутренней стороне люка, прямо на маховике, раньше им незамеченная, висела брезентовая сумка с бумажкой-подписью: «СИЗы». Средства индивидуальной защиты — намёк, что искать хозяйку надо в заражённой зоне? Это уже начинало злить. Нет, ну понятно, что талка не могла сидеть над ним и ждать, пока он проснётся, но настолько просчитать, в каком порядке и куда он захочет попасть?!       Или же это простой психологический расчёт: прочерти курс, и человек пойдёт по нему просто потому, что он уже прочерчен.       Тварь белобрысая.       В сумке нашёлся респиратор, бахилы и перчатки с нарукавниками выше локтя, самый обычный набор на кораблях по обе стороны фронта. Повесив подарочек через плечо, Марлесс вышел из центрального поста и отправился на розыски Суони. Мимо шахты, по которой он спускался, мимо ещё одной шахты, до прикрытого люка с очередной бумажкой — условное солнышко в квадратной рамке, талианское обозначение радиации. Уж очень буквальное; каледы предпочитали более нейтральный символ — горизонтально положенные друг на друга узкие прямоугольники-«шпалы», от одного до трёх, в круге. Количество «шпал» обозначало степень опасности.       Марлесс, не спеша залезать в бахилы, отворил люк.       Заражённый коридор был почти тёмным — горела едва ли одна лампа из пяти, — и гораздо более влажным, чем нос корабля. Нашествие воды виднелось во всём — его выдавали погнутые и развороченные внутренние переборки отсека, выдавленные приборы, какие-то трещины, щели, дыры. Неповреждёнными остались только пусковые установки, грозные, но уже бессильные, чёрными колоннами выступающие по бокам прохода. Кое-где на них были видны сероватые отсветы и тусклые блики — это просачивался сквозь бортовые пробоины дневной свет. Пахло чем-то противно-сладким, вроде смеси детского мыла и инсектицида. Это напоминало дезактивационный раствор, но уж больно дешёвый и пакостный. Снизу, множась и дробясь о бесконечные запутанные катакомбы субмарины, тихо нёсся равномерный стук помпы — и вдруг он перебился далёким, бодрым и радостным пением. Марлесс прислушался и узнал религиозный псалом, посвящённый богу войны талов, но так и не понял, где именно голосит Суони. Тогда он нацепил бахилы с перчатками и пошёл внутрь, стараясь ориентироваться на звук и почему-то именно сейчас досадуя, что гидроакустика никогда не была его «коньком».       Песня привела адмирала на левый борт и на одну палубу выше, в коридор, частично застеленный целлофаном. Талка в самодельной пилотке из бумаги и замызганной штормовке стояла на штабеле ящиков и, распевая во весь голос, бойко мазала суриком пробоины от осколков над головой. Рядом стоял жбан краски, полмешка крошева для мелкого ремонта — пакля, резиновые пробки-чопы, капсулы феррогерметика — и рундучок с ручным инструментом. Вдоль стены были сложены декоративные пластины подволока. Дальше по коридору вся броня над головой была в рыже-красных пятнах: блондинка успела заделать изрядную часть дыр — тех, что поменьше, паклей в сурике, тех, что побольше, чопами и герметиком. Запах полимера и растворителя перебивал мерзкую сладкую вонь. И выглядело это всё как-то очень деловито, профессионально и по-свойски, почти по-домашнему.       Марлесс вежливо кашлянул, привлекая внимание. Талка скосила на него ультрамариновый озорной глаз, но петь и красить не перестала. Адмирал подождал, пока она дойдёт до логической точки в своих восхвалениях бога войны, и снова выразительно прокашлялся.       Суони, так и быть, прекратила концерт, но красить не перестала.       — Сегодня — это сегодня или завтра? — попробовал начать разговор Марлесс.       — Завтра, — коротко сказала она.       — Ваш реактор уже несколько дней стоит с опущенными СУЗами, — выразительно поглядел на неё адмирал.       — Угу, — без интереса, как о незначительной детали, отозвалась Суони.       — Вы понимаете, что это для него вредно? — осведомился Марлесс.       — Угу.       — Он шлакуется.       — Угу.       — Ещё дня два-три, и вы не сможете вывести его на рабочую мощность без свежего топлива, — Марлесс потихоньку начал терять терпение.       — Угу, — на губах талки появилась невозмутимая улыбка.       Марлесс очень не любил, когда бьют женщин, и никогда этого не допускал в своём присутствии, но сейчас вдруг почти понял тех, кто не отказывал себе в подобном удовольствии.       — Если вы это знаете, — уже сквозь зубы процедил он, — то почему у вас реактор стоит с опущенными СУЗами?       Суони наконец-то прекратила красить, обернулась и изумительно дипломатичным тоном ответила:       — Потому что он стоит с опущенными СУЗами.       Марлесс почувствовал себя этим самым опущенным СУЗом — ниже киля — и скрипнул зубами. Стерва, несомненно, заметила, как у него проступают желваки, и танцующей походкой сошла со своего пьедестала, остановившись прямо перед адмиралом. Кружка с остатками краски медленно покачивалась у неё на пальце. В другой её руке всё ещё торчала кисть, и по ней ползла тугая, остро пахнущая капля сурика, в полутьме похожая на соус.       Тьфу, шлюха талская, хоть ходила бы, как человек, а не как… по панели.       — Стержни управления и защиты можно поднять только в энергоблоке, на контрольном щите. А для этого надо попасть на корму и узнать, в каком вообще состоянии реактор, — серьёзный тон Суони спорил с легкомысленным выражением лица. — Заклинило барозатвор между торпедным отсеком и машиной. Возможно, давлением повредило датчик. Я пыталась до него добраться, но у меня не получилось в одиночку провернуть болты. Вот, — и она подняла руку с кружкой на уровень лица. Только теперь Марлесс заметил, что облегающий рукав лежит как-то не так, словно под ним утолщение. Повязка?..       — Что с рукой? — спросил он холодно и требовательно, как разговаривал со штрафниками.       — Ничего смертельного, но напрягать её я пока не могу… И ещё, — её яркие глаза по-снайперски спокойно уставились на Марлесса, — не надо разговаривать со мной в подобном тоне.       Адмирал едва не сплюнул, но мысли его уже двигались в другом направлении.       — Рывком открывать не пробовали? — спросил он. Барозатворы, блокирующие люки при опасном затоплении, были и на кораблях каледов, и их точно так же порой заклинивало, особенно если кто-нибудь чересчур сильно заворачивал маховик. Иногда хватало резкого рывка, чтобы датчик проплевался и отпустил затвор. Вот только каледы ставили датчики на каждый проход, а не один на всех — всё меньше погрешностей и сквозных дыр между палубами.       Суони молча и выразительно покачала перед носом у Марлесса всё той же рукой с кружкой. В общем, понятно, почему она его не пристрелила, хотя имела все шансы. Дёрните маховичок-с, перевяжите ручку-с, госпоже адмиралу не хватает крепкого мужского плеча.       И, увы, он знает подлодки врага не настолько хорошо, чтобы в одиночку быстро вникнуть в устройство крейсера. Тут всё скиснет и развалится раньше, чем он разберётся хотя бы с инструкцией к ЦП. Да и большие пробоины в одиночку не заделаешь.       Они с белобрысой шлюхой действительно нужны друг другу. И она сумела понять и принять этот факт вперёд него.       — Давайте-ка я попробую, — заключил Марлесс имея в виду заклинивший затвор, и взял рундучок с инструментами.       Суони кивнула, немедленно отставляя краску на ящики и снимая самодельную шапочку:       — Идём.       Пока они шагали по коридору, Марлесс успел оценить скрупулёзную тщательность, с которой были заделаны дыры в потолке, а Стерва, перехватив его изучающий взгляд, не замедлила воткнуть:       — Да, знаю, сверху надо будет непременно залить цементом, и это мы сделаем сразу, как только разберёмся с реактором.       — Я ничего такого не имел в виду, — соврал Марлесс.       — Разумеется, — съязвила Стерва.       Марлесс опять пожалел, что принципиально не бьёт женщин, даже если они мужеподобные блондинки.       Очень скоро они подошли к люку, перегородившему коридор. Суони сбросила грязную штормовку и повесила её на перекошенный манометр балластной цистерны.       — Вообще, — она ткнула пальцем в верхний правый угол переборки, — датчик тут. Но штатный лючок доступа повело, и шип внутри заклинило, — она взялась за маховик, отпирающий люк, и, напрягаясь изо всех сил, попыталась его провернуть. Тот предсказуемо не шелохнулся. — Вот, видите?       Она снова дёрнула запор. Не дожидаясь, пока госпоже адмиралу надоест заниматься дурью и она соизволит отодвинуться, Марлесс подошёл сзади и положил руки рядом с её ладонями. Выразительно постучал пальцем по её левому запястью, мол, женщина, пожалей раненое предплечье, сдвинься и не мешай.       Суони послушно убрала руку, но не ушла.       — На счёт три, — сказал он. — Раз. Два. Три.       Три руки совместно рванули маховик, но он не поддался.       — Ещё раз, — скомандовал адмирал, стараясь не замечать перед самым носом короткие соломенные волосы, пахнущие машинным маслом, краской и ещё чем-то солёно-острым. Совсем не женские волосы. — Раз, два, три.       Упрямый маховик опять не сдвинулся, но внутри переборки, между люком и кожухом датчика, что-то глухо скрипнуло. Похоже, шип блокировки начал выходить из паза.       — Навались. Раз, два, три!       Стон механизма в переборке повторился и завершился едва слышным щелчком.       — Раз. Два. Три!!!       Маховик вдруг заскрипел и пошёл вбок.       — Уф. Явно стармех затягивал, — Суони выдохнула и расслабилась.       — Кстати, я не представился, — отвинчивая затвор, мимоходом заметил Марлесс. — Старик.       Женская рука на маховике вдруг замерла; Суони неуловимо-гибко, как электроугорь, развернулась и посмотрела на своего гостя широко раскрытыми глазами. Её крупный рот приоткрылся — обветренные, шероховатые губы округло изогнулись, словно собрались недоверчиво воскликнуть: «О?..» — но на полдороге передумали. А Марлесс вдруг понял, что они почти одного роста. Почему-то до сих пор талка казалась ниже, или он принимал желаемое за действительное?       Он докрутил последние пол-оборота в одиночку и убрал руки.       — А всё-таки, — сказала Суони, не спеша отодвигаться, — мы выпили за упокой Скаро, именно с вами. Я так мечтала об этом, пока корабль шёл на дно. Правда, не думала, что это в самом деле возможно, и тем более в настолько абсурдной обстановке.       И Марлесс сжал кулаки изо всех сил, чтобы в порыве злости не свернуть этой циничной стерве челюсть.