От него пахнет застоявшейся водой с цветами — гнилостный, отвратный запах. От него пахнет, как от больничной палаты или кладбищенской земли, застывшим временем. От него пахнет смертью.
Но она лишь повторяет: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Сжимается вся, скручивается, стараясь занять в этом мире, как можно меньше места. Повторяет: «Мы в ответе за тех, кого приручили», когда весь огромный, красивый зал дворца застывает от его магии. Повторяет: «Мы в ответе за тех, кого приручили», когда чуть не погибает от рук новобранца Грехов. Повторяет: «Мы в ответе за тех, кого приручили», когда бежит гонимая от адских гончий, словно обыкновенный лесной олень. Повторяет: «Мы в ответе за тех, кого приручили», когда обрабатывает его раны, смотрит в белесые, почти мертвые глаза. И плачет. Потому что, сколько кота не корми, не чеши за ухом, не люби, он всё равно, вальяжно махнув хвостом, уйдёт искать кого-то иного. Наверное, ту, что когда-то звала его настоящим именем, ушедшим навсегда в историю. Мир пеплу её. Мир крови её. Мир грёбанному наследию. А он так издевательски по-кошачьи скажет «мир» — потому что кот отвергнут этим словом. Издеваться — это его хобби. Издеваться — это всё, что утешает его сердце, наполненное чистой злобой, ненавистью, обидой и сожалениями. Издеваться — его второе настоящее имя. Только она не вправе ему это говорить — коты мстят по седьмое колено.[правда у неё кроме глупого Бога никого и нет][правда она просто боится его обидеть] Только он — глупый Бог — ничего не боится: рвётся в бой, придумывает дурацкие планы, схемы, махинации, ведёт себя специально как шут и громко хохочет. Но она помнит — от него пахнет гнилостными цветами и кладбищем. Она всегда это помнит: и во время пышной коронации под звуки разбитых ею бокалов, и во время погони по демонической столице под гавканье призрачных гончих, и во время неожиданной встречи с принцем. И только может, что улыбаться фальшиво и хихикать нервно.— Что на тебе? — Сразу же спрашивает принц, озвучив вопрос всей его шайки. А она и не знает, что ответить.
— Это look ведьмы, — она чувствует, как лицо скоро треснет от нелепой улыбки — будто кривая линия пытается извиниться за неё. — Если у тебя есть черный кот, копна рыжих волос и омут зелёных глаз, не примерить образ ведьмы — грех.
Её палачи заботливо ведут к гильотине — их улыбки, жалостливые взгляды режут сильнее любого острого ножа. Их «возможно, мы сможем помочь» и «нам так жалко вас» ядовитее любого самого жгучего, едкого токсина. Их «выход есть всегда» сдавливает горло крепче любых рук. Потому что они честны в своей доброте. Потому что не лицемерят своими словами и верят в них. И когда они оказываются с её Богом в ванне, пока она моет ему спину в попытках забыть, что находиться в стане врага, он тихо, в несвойственной ему манере спросит: «Почему осталась?» Вымучено улыбнувшись, лишь повторит: «Мы в ответе за тех, кого приручили». [правда она не знает ответа][правда ей некуда бежать] Он осторожно повернётся к ней лицом — глаза до сих пор белесые и почти мертвые — и топорными движениями рук проведет от подбородка до лба, ото лба до подбородка. Слепой Бог — это в новинку. Тихий кот — ещё более. Но она даже не шелохнётся, будет ждать: вдруг через гнилые цветы и землю покойников пробьётся запах цветочного поля и ванили — первых поцелуев. Но смерть шествует за ним по пятам, окутывает дымкой мерзостного «аромата» разложения, оставляет холодный земляной шлейф могильных духов на его одежде, теле. Кот, конечно, ничего больше не скажет, не даст ни намека, ни ответа — только поцелует аккуратно и кротко, словно мальчишка. Он тоже чего-то боится А она наоборот, взяв инициативу, углубит поцелуй. [просто кто-то должен быть сильным] [просто она всегда спасала его] И ей захочет смеяться — смерть тоже поцеловала его в губы, оставив мерзкий вкус гнили и земли. Или у него просто холодные мертвые губы. Или и то, и другое сразу. Она тоже медленно сходит с ума, съезжает вниз по наклонной, выходит за рамки орбиты вслед своему вечно шутливому Богу. [только кот давно сумасшедший][только тогда он заменит тебя другой] Они займутся сексом в ванне. В ванне врагов, которые прекрасно всё слышат. Но они не беспокоятся ни о чём — у них скорее всего нет уже «завтра». Поэтому Бог и его рыжий привлекательный контрактор в последний раз отдадутся друг другу. Полностью. Соприкасаясь не только телами, но и душами. Соприкасаясь не только опухшими от поцелуев губами, но и секретами, мыслями и чувствами. Соприкасаясь не только руками, но и целыми жизнями. Она маг душ. В великую демоническую войну кот убивал её величественных предков целыми пачками, не глядя. А недавно, другой наглый и удачливый маг душ лишил его как зрения, так и почти всех божественных сил. Он Бог Времени. Последний из Старых Богов. Последний из тех, кто помнит пролитую кровь Черным Лисом. Последний, кому довелось увидеть величье Кумихо и кинуть в «костёр, сжегший её, броское веское слово». Но там, в чёртовой ванне, они просто два существа, жаждущие слиться навсегда и раствориться вдруг друге. В потоке жизни, времени.— Ты могла уйти.
— Нет, не могла — я же обещала, всегда верить в тебя и следовать за тобой. А я в отличие от некоторых хитрых, гадких котов своё слово держу.
От него пахнет гнилью, холодом могильной земли, застывшим временем больничной палаты и её духами — карамель с ванилью, вишня и яблока, роза и лаванда [они разные, но всегда говорят о её настроении][только весенние свежие запахи — никаких терпких зимних ноток] У него даже глаза светло-карие, карамельно грустные и застывшие, а у неё — зёленая трава, шелестящая от ветра. [они оба застряли в янтаре][увязли в друг друге и яме прошлых ошибок] И когда он в третий раз спросит, почему она ещё здесь, вместо привычной вызубренной цитаты прозвучит: «Я уже готова к эшафоту». Она тоже прирученная.