26.03.17, воскресенье, позднее утро.
Действительно, не считая кислого химического запаха, которым пахнет его одежда, ехать с Мишей в одной машине – удовольствие. Причина та же: он великолепно водит машину. Скорее всего, у него богатый опыт вождения – на мои команды теперь Миша реагирует быстро, уточняя непонятные моменты и сразу же поправляясь. Хотя я тот ещё советчик, даже на мопед сдать пока не получилось. – Казама, у нас мало топлива, где тут неподалёку заправка? – солдат снизил скорость и уже пытался сам отыскать значок на указателях. Мы покинули Симоносеки. Пролив и мост Каммон остались позади минут десять назад. Вид с моста показался мне куда более интересным, чем сам мост: справа, вдалеке, я увидела Внутреннее море, а вблизи – залив и покрытые лесом горы. А вот слева заметила подтверждение словам босса Кэнсина – больше десятка танкеров встали перед несколькими небольшими корабликами. Приглядевшись, я признала в них военные катера, которые, наравне с нефтяными танкерами, довольно часто заходят в порт Осаки. – Казама, ты ночью мало спала? Очнись и ответь на вопрос: где тут заправочная станция? – ладно, честно говоря, Рэйджи молчал не всё время. – Через километр будет одна, надо будет свернуть направо. Может быть, я слишком быстро согласилась на идею папы доехать вместе с Мишей? Какой-то он подозрительно тихий сегодня. Нет, нельзя сказать, что солдат ведёт себя скромно или играет в молчанку – Миша вполне себе говорит со мной, однако только по делу. «Куда повернуть?», «Что означает эта разметка на дороге?», «Расстояние до ближайшего населённого пункта?» – вот и весь список вопросов за последние полчаса. Часы, кстати, показывают десять утра. Даже немного жаль, что он молчаливый – при всех его минусах, Миша единственный человек, с которым я говорила по-английски за последнее время. Не считая Мигеля, конечно. – Как думаешь, за сколько часов мы доберёмся? – спросила я Мишу, когда мы свернули на заправку и остановились возле одной из бензоколонок. – Я не люблю загадывать, – сказал Миша что-то вроде этого и вышел из машины. Что он не любит? Не поняла, но это наверняка значит, что ответа я от него не добьюсь. Или добьюсь, но в прямом смысле, ха! В рукопашном бою он мне не ровня – даже несмотря на удивительную стойкость к ударам и неплохую физическую форму. Или это всё же сила воли? Кто-то постучал в окно. Это Миша, он просил опустить стекло. – Что-то случилось? В ответ он изобразил какой-то непонятный жест: потёр большим пальцем о средний и указательный. – И что это должно означать, по-твоему? – Дай мне деньги, чтобы я оплатил бензин, – пояснил Миша. – Этот жест означает «дай мне денег». Разве в Японии не такой же? – Нет, мы делаем так, – я соединила указательный и большой палец в круг, как будто держала так монетку. Миша кивнул и сдержанно улыбнулся, а затем повторил жест. – Сколько тебе нужно? – я достала из кошелька свою заветную купюру в десять тысяч. – Столько хватит? – Не знаю, давай посчитаем, – он подошёл к бензоколонке и попросил перевести ему значения счётчиков. Я вышла вслед за ним и встала рядом: – Сто двадцать три йены за один литр бензина, то есть… – Что-то около восьмидесяти литров за эту бумажку, – ого, а он быстро считает! – Не уверен, что в нашем авто такой большой бак, поэтому давай зальём двадцать пять литров и… – он задумчиво почесал щёку. – Что-то я не понимаю… Миша обошёл бензоколонку по кругу, огляделся в поиске чего-то, потом встал передо мной и почесал в затылке, типа «нет, не знаю, что делать». Ой, точно, это ведь заправка самообслуживания! Вот и автомат для оплаты, рядом со стойкой с пистолетами. Миша что-то заметил у меня на лице и кивнул: – Давай, Казама, я не умею, – он сложил руки на груди. – И для чего ты требовал у меня деньги?! Блин, вот же дикарь! Неужели у них в России нет таких автоматов? Тут же всё просто: вводим количество топлива, оплачиваем и подносим к сканеру чек, всё! Даже сдачу выдает! – Я никогда не заправлял машину на такой станции, поэтому попросил тебя, – Рэйджи взял топливный пистолет и вставил его в горловину бака. – Давай, чем быстрее ты оплатишь, тем быстрее мы поедем дальше. Вот опять. Как только я начинаю примиряться с его существованием, вслед за каким-нибудь положительным моментом Рэйджи опять меня злит. Сначала он улыбается, а потом выбешивает. Ему что, это удовольствие доставляет?! Ладно, чёрт с ним. Мы закончили с заправкой и поехали дальше. Рэйджи опять закурил. Спасибо хоть, что этот вонючий дым улетает в окно, а не мне в лицо. Может, заставить его прекратить? Его оружие далеко, вот же он, Рэйджи, как ручной… Ага, на скорости под девяносто километров в час дать ему по башке кулаком, что за дурные мысли лезут мне в голову? И главное - откуда они лезут? Всегда надо думать о хорошем. У меня вот мелкие купюры появились наконец-то, уже повод для радости. А то зайду я в какой-нибудь «7-Eleven» с десятью тысячами йен, ага. У них никогда не бывает сдачи, особенно когда берёшь шоколадку! Кстати о шоколаде, я видела, как Миша спрятал себе в карман вместе с пакетиком сахара одну плитку в зелёной обёртке. Что-то сладкого захотелось, дома я никогда не отказывала себе в конфетке-другой. Сомнений нет, что ещё Миша мог забрать себе? Как бы теперь выудить у него эту шоколадку? Пригрозить? Блин, опять кровожадные мысли. Украсть? Ещё лучше, опять же – скорость всего-навсего под сотню. Может, купить? Сколько может стоить военная шоколадка? И какая она на вкус? Блин, чего тянуть?! – Я хочу купить твой шоколад! Миша поперхнулся дымом, потушил сигарету и удивлённо посмотрел на меня. – Я тебя правильно понял? Ты хочешь купить у меня шоколад? – Да, а я что-то неграмотно сказала? – Нет, просто… – он выудил из нагрудного кармана заветную плитку и протянул мне, – ты можешь забрать шоколадку просто так. Я собирался выкинуть её, мне такие не нравятся. Я думала, будет сложнее. А он просто отдал мне шоколадку? Так, а откуда теперь ждать от тебя гадостей? Шоколад будет как то дерьмо под названием «шпик»?! Он поэтому тебе не нравится?! Я осторожно помяла в руках упаковку. Плитка вроде бы твёрдая, не расплавилась. Миша также не подает никаких признаков будущей гадости. Так, открываем упаковку… Хотя нет. На ней что-то написано. Может, там написано, что это шоколад-обманка, как те жвачки-шокеры, которые были популярны в детстве? Так, ромадзи: «А… Р… М… Е»… А это что за буква? Как «N», только наоборот и с дужкой наверху? Блин, всё на русском! – Миша, что тут написано? Он взял шоколадку и мельком глянул на неё, потом отдал обратно: – Армейский шоколад. Дисциплина – мама победы... – Чего? – ...Александр Суворов, – а, это была цитата! Хм, и как теперь проверить, правду ли он сказал? О, у меня же есть переводчик в телефоне! Я засунула руку в рюкзачок, чтобы достать оттуда… телефон того парнишки, который снимал меня на камеру на станции. – Рэйджи, нам срочно нужно вернуться назад! *** – Нет. – Я украла телефон! – Нет. – Что значит нет?! Вот же он! – Меня это не волнует. – Но ведь я теперь преступник! – Меня это не волнует. Мы едем в Осаку. – Но так ведь нельзя! – Можно! Я выхватил из её руки телефон и сунул себе в карман. – Теперь я украл телефон, у тебя. Если тот парень будет чем-то недоволен – отсылай его ко мне, я с ним поговорю. – Это так миротворцев учат решать проблемы?! – о нет, опять Коротышка в гневе. И что мне теперь делать, пасть ниц и умолять о прощении? Ага, двадцать раз подряд. – Нет, нас учат не так. Нас вообще не учат. Нам дают приказ – и мы летим его выполнять. – Летим? – Коротышка прервала гневный бухтёж. – В каком смысле? – У меня в спину вделаны крылья, я ими очень быстро машу и летаю. – Так почему тогда ты не можешь вернуться домой? До России же не так далеко лететь. Я посмотрел ей в лицо. Нет, вроде бы не шутит. Но мою шутку тоже не поняла. Так, не понял, она это серьёзно?! – У тебя с чувством юмора как, хорошо? – Так у тебя нет крыльев! – Казама даже обиделась. – А ты много видела крылатых людей? Коротышка замолчала и отвернулась. Отлично, я добился своего, теперь ничего не отвлекает меня от дороги. Мы едем по долине, можно сказать, что в сельской местности. По бокам лежат залитые водой поля, наверное, рисовые. Над дорогой иногда пролетают мосты. Потом мы обогнули озеро с маленькой дамбой. Из архитектуры не заметил ничего удивительного, домики как домики. Только спустя минут десять я понял, что портит мне картинку – машин на дороге довольно мало. – Казама, в Японии дороги всегда такие свободные или это из-за войны? – Может быть, из-за войны, – прочавкала она. А, шоколад пошёл в ход. – А ты это к чему? – Я не обогнал ещё ни одну машину с тех пор, как мы покинули город. Как будто люди туда не едут, – я показал пальцем направление. – Ты говорила, что это основная дорога? – Да, она идёт рядом с железной дорогой. Ты прав, а почему так мало машин? Мы ведь совсем рядом с городом. – Как у тебя с чувством юмора – понятно, а как дела у твоей интуиции? – У чего? – не поняла слово, ясно. – Твой внутренний голос, твои чувства – они что-нибудь говорят об этом? Ты чувствуешь себя взволнованной или что-то в этом роде? – А почему это я должна тебе говорить об этом?! Да пошёл ты! Да ёкарный бабай, я что, на поляне с граблями стою?! Что ни скажи – эта дура опять начинает на меня орать! …на себя вчерашнего посмотри… А ты вообще рот закрой, пидорас, я тебе уже сказал – не высовывайся! Сука, да что это такое?! У всех есть предел терпения, сколько Коротышка будет испытывать моё?! Сколько там ещё до этой сраной Осаки? Молчание. Не так уж это и плохо, хотя ситуация из разряда идиотских. Ладно, давай, соберись, бывало хуже. Коротышка с её закидонами на пустом месте – ничто и звать её никак. Особенно по сравнению с одуревшими от страха арабками, которых я вытаскивал из-под завалов в Джуб Мади. Вот с ними пришлось несладко. Так что не ныть, соберись! – Я прошу прощения, если я сказал что-то обидное или неприятное. Я просто не знаю японских традиций и этикета, поэтому могу тебя случайно оскорбить, не понимая этого. Но и ты пойми меня правильно, моё самое сильное желание сейчас – это добраться до Осаки. Очень хочу туда доехать целиком, не по частям, – Коротышка фыркнула и обернулась ко мне. – Вместе с этим я везу в Осаку тебя. Думаю, ты хочешь домой, я прав? – Прав, – кивнула она. Видимо, Казама ещё немного злится, потому что сказано это было резко, как будто она хотела добавить что-то оскорбительное, но сдержалась. – Я везу тебя в Осаку по двум причинам. Первая – это мой долг, миротворцы должны всеми силами помогать гражданским. Вторая – моя благодарность твоему отцу, который дал надежду вернуться домой. Так что, пожалуйста, либо мы молчим всю дорогу, либо мы будем более терпеливы к словам и действиям друг друга. Какой вариант тебе нравится больше? – А тебе? – Первый. *** Ехать ещё сколько-то часов в полной тишине? Ну почему я не взяла с собой хотя бы наушники, музыку слушать?! Хотя… Второй вариант – это вполне по-японски. Личное пространство, моё и его. Надлежащая дистанция между нами, как это и должно быть между людьми, которые знают друг друга второй день – я вполне согласна. – Пожалуй, нет, второй вариант лучше всего. – Тогда вот, возьми телефон и настрой его английский язык, – он отдал мне этот злосчастный мобильник. Что мне с ним делать? Может, мы остановимся в каком-нибудь городке, и я сдам его в бюро находок? А если мы не будем останавливаться? Блин, как же мне вернуть мобильник этому парнишке, мы ведь едем прямиком до Осаки?! – А зачем он тебе нужен? Ты хочешь кому-то позвонить? – Нет, на нём навигатор наверняка удобнее моего. Что ж, логично. Хотя на моём мобильнике тоже есть… А, нет, пока нет: он опять сел. Всё-таки десять минут зарядки на станции недостаточно для долгой работы. Ладно, давай сменим язык на этом. С чтением английских текстов у меня никогда не возникало проблем, но вот говорить на этом языке мне нелегко. Он какой-то… обрезанный что ли, загнанный в кучу рамок. Или это я так плохо им владею? Миша говорит на английском свободнее меня, но из-за акцента мне приходится додумывать слова из контекста. Зато я вспомнила несколько правил и выучила много новых слов. Потрясающе – как же быстро можно научиться в безвыходном положении! – Вот, готово, телефон теперь на английском языке. – Спасибо, Казама, – он взял мобильник, но в карман не положил, оставил в руке. Миша о чём-то задумался, а потом спросил: – Я не расслышал, как зовут твоего отца. Мне показалось, или у вас одинаковое имя? – Нет, конечно же нет! Его зовут Казама Каташи. Меня больше удивило, что он говорил с тобой… по-русски, верно? – Ага, – Миша не выглядит очень удивлённым, скорее, он опять задумался о чём-то своём. – Я даже не знала, что папа разговаривает на твоём языке, он ведь никогда не говорил мне об этом. Если, конечно, его рассказ не вылетел у меня из головы. – Проясни-ка мне один момент: имя твоего папы – Казама или Каташи? Он действительно не понимает? Ну-ка, ну-ка… – А меня как, по-твоему, зовут? – Я сейчас уже ни в чём не уверен, – Миша улыбнулся. – Казама Казама? – Нет, дурак! Казама – это фамилия, а зовут меня Аска. Казама Аска. То есть… – Понял, сначала фамилия, потом имя, – перебил меня Миша. – Как у китайцев. – Много общаешься с китайцами? – Да, они торгуют на рынке в моём родном городе. Значит, Миша живёт где-то не очень далеко от Японии. Кстати, а как его самого-то зовут? – Скажи, а Миша – это твоё имя или это прозвище? – Это моё имя, – он вновь улыбнулся. – Сокращённо от «Михаил», в разных странах это имя звучит по-разному: Майкл, Михал, Мигель, много вариантов. – О, тогда извини, мне не стоило вести себя так. Ха, Мигель вчера спас Мигеля. – Как? – не понял он. – Ты имеешь в виду, что в Японии обращаться по именам нельзя? – Скорее, это грубо, – пустилась я в объяснения. – Невежливо обращаться по имени, если ты незнаком с человеком или познакомился с ним совсем недавно. Как тебя зовут полностью? – Ты не смогла в прошлый раз произнести мою фамилию, поэтому я официально разрешаю тебе не беспокоиться и называть меня, как раньше – по имени. Он сказал это вроде бы искренне, но… – И всё же, какая у тебя фамилия? Мне просто будет так удобнее. – Ивлев. Меня зовут Ивлев Михаил. Блин, действительно, не могу произнести это как он! Как много в его имени этого противного звука, отстой! – Что, сдаёшься? – Миша ехидно ухмыльнулся. Ладно, он сам мне разрешил так к нему обращаться. – Я правильно тебя понял, что я могу называть тебя «Казама», и никак иначе? – Абсолютно верно! Попробуй только меня назвать «Аска», сразу по башке получишь! – Ты меня как-то странно назвала уже несколько раз, последний – когда потребовала повернуть назад из-за этого телефона, – он положил его к себе в карман на груди жилетки. – Как там было… Райджи? Рэйджи? Да, точно. Как это переводится с японского? О нет, он всё-таки заметил, надо срочно что-то придумать! – Это… это такое… обращение к малознакомому человеку, типа, «мистер» у американцев, точно! – Неужели? – он явно мне не поверил. – Давай мы это проверим. – И как же ты это сделаешь? Да и зачем, я же не собираюсь тебе лгать! – А переводчик в телефоне мне зачем? – он довольно противно ухмыльнулся и, достав мобильник, потыкал в экран пальцем, поднёс его ко рту и сказал, имитируя мой голос: – «Рэйджи»! Мобильник пиликнул, а лицо Миши помрачнело. Отлично, просто чудесно, мы поменялись ролями – теперь я испортила всё общение! – Пишет, что не может перевести, – пронесло! – Ладно, заставлять тебя это говорить у меня нет ни сил, ни желания. Миша замолчал. Почти уверена, что он и так уже догадался, что значит это слово. Немного стыдно – а вот следить за языком надо, дура! Но я стараюсь не подавать виду. «Нет ни сил, ни желания», да? Наверняка он понимает, что не надо мне грубить, как Миша это делал тогда, после… От воспоминания меня передёрнуло. Век бы не помнить этот кровавый отель. Я постаралась выбросить это из головы, вернуться к старым мыслям. Но внутри нарастала буря. Миша, судя по лицу, остался также безучастен к окружающему, как прежде. Крутил руль, смотрел на дорогу, иногда курил. Как и всё время до этого. Нет, надо как-нибудь расшевелить его, иначе либо он опять будет психовать, либо я сойду с ума, неважно – от волнения или от скуки. – Эх, сейчас было бы здорово оказаться дома, рядом с родителями, – я попыталась изобразить примерную дочь. Не моя история, но всё же… – Мой папа очень вкусно готовит… э… жареный рис. – Здорово, – в голосе ноль интереса, к тому же он опять смолит сигарету. – А тебя родители чем-то угощали в детстве? – Нет. Я бы сам их чем-нибудь угостил, желательно ядовитым. Чего?!… – Да как ты смеешь так говорить о родителях?! Это отвратительно! – Я не сказал ничего такого, чего они не заслуживают, – ответил Рэйджи (нет, эта кличка как раз для него!), не отрывая взгляда от дороги. – Родители – да это же самые главные люди в нашей жизни! – его безразличие сбивает с толку, он же не может говорить всерьёз?! – Они же дают нам жизнь, и… – Меня они забыли спросить, – перебил Рэйджи. Он воткнул остаток недокуренной сигареты в пепельницу и плюнул в окно. Из глубины души поднимались эти вроде бы забытые, страшные тоска и боль. Тоска по… чёрт, не сейчас! – Нас не спрашивают при рождении, – парировала я. – Дети рождаются, потому что родители любят их и ждут! В ответ Рэйджи расхохотался, злобно и неприятно, а затем сказал: – Наивная коротышка, тебе лет двенадцать, раз ты веришь в эту чушь. – Как ты меня назвал?! – это уже переходит все границы! – Коротышка! – Рэйджи вновь засмеялся, а потом добавил на русском: – Karlitsa sranaya, blya… – Не смей меня так называть, ты, психопат! Что б ты знал: «Рэйджи» – так и переводится! – Коротышка! – Рэйджи! – Коротышка! – Рэйджи! – Коротышка! – Да ты просто бессовестный болван, дурак, идиот! – я уже не разбирала слова и языки. – Ты просто не знаешь, каково терять своих родителей! Рэйджи побагровел и резко обернулся ко мне. Опять эти злые красные глаза! Он отвернулся, нажал на педаль тормоза, и вскоре мы остановились на обочине. Рэйджи включил аварийный сигнал и вновь обернулся ко мне. Очень медленно и отчётливо он начал: – Я не знаю, каково терять своих родителей. Потому что родителей у меня, дура, никогда не было. Потому что меня бросили сразу после рождения, и я всю свою жизнь провёл в детском доме! – с каждым словом он набирал темп и громкость голоса, а под конец едва не сорвался на крик: – Я никогда не видел своих родителей, никогда не получал от них даже письма! Сраного письма, Казама! Ни подарков на день рождения, ни путешествий, ничего! И меня не усыновляли, я вообще не знаю, что такое мать и отец! И плевать мне на это, у меня вместо матери – Родина, мне хватает! После этой тирады он отвернулся и вполголоса вновь что-то проворчал на своём языке. Знаю я, что он говорит. Он ругается на меня, наверняка матом. Спустя полминуты, когда он несколько раз шумно вдохнул-выдохнул, он выключил аварийный сигнал и вырулил на дорогу. Как же мне хочется понять, что он говорит! Как мне хочется обругать себя саму теми же словами! Какая же я дура! Дура, дура, дура!!! Как я могла так напороться?! Чёрт, что мне теперь ему говорить?! Я осторожно, стараясь, чтобы Миша не заметил, посмотрела на него. Он стал ещё более угрюмым, к тому же сильно занервничал: вновь попытался закурить, но у него целых три раза подряд не получилось зажечь сигарету прикуривателем. В конце концов, он вбил ни в чём не повинный прибор обратно в гнездо, а сигарету выкинул в окно. Лучше бы он меня выкинул… Хотя… хотя чего это я так волнуюсь за него?! Да кто он такой?! Просто придурок, который ураганом ворвался в мою жизнь и кучу раз едва не убил меня! Армейская сволочь, которая без зазрения совести размахивает оружием?! Это его-то чувствами я должна интересоваться?! Это я из-за него должна переживать?! Я вновь глянула на Рэйджи, но теперь открыто, с вызовом. Он не обратил на это внимания. Миша опять надел маску безразличия к окружающему миру. Именно маску. Ноль эмоций, пустые глаза. Это остудило меня, вернуло чёткость мыслей, особенно ярко напомнив одну очень важную вещь. Миша спас мне жизнь. И не один раз. А сейчас он везёт меня домой. За бесплатно, просто потому, что это «его долг». Мне надо быть с ним полегче. Но получается только наоборот! Пока я сидела и боролась с эмоциями, прошло не менее десяти минут. Из широкой долины мы поднялись в холмы, а потом вновь спустились в неглубокую долину. Наверное, сейчас можно извиниться? – М… Миша… – Чего? – голос вроде бы не злой. – Прости меня за слова о родителях. Я… – Ты не знала этого, поэтому извиняться тебе не за что, – перебил он меня. – Я знаю, но… – Это хорошо, что ты знаешь о своей невиновности, – опять перебил Миша, при этом улыбнувшись моему конфузу. А потом он вновь посерьёзнел: – Это я должен просить у тебя прощения, я не хотел оскорбить твоё отношение к родителям. Я действительно не знаю, что значит потерять их, но искренне тебе сочувствую. На словах "искренне сочувствую" я почувствовала явную фальшь, но акцентировать внимание на этом не стала. – Спасибо… – но Миша не закончил: – Раз этот вопрос решён, тогда у меня к тебе просьба: не надо делать вид, что ты интересуешься моей жизнью. Я далеко не такой тупой, как тебе кажется, и прекрасно понял, что ты хотела разрядить обстановку, – он искоса посмотрел на меня. – Но это не самая лучшая тема для этого. Мы друг друга поняли? – Да, вполне, – ответила я, отвернувшись в сторону. Он прав. Дистанция и личное пространство. Это то, о чем мы уже договорились с ним. – Прекрасно, тем более у нас, кажется, появилась другая тема для разговора. – Какая? – что-то я не заметила предпосылок. – Вон тот мужик явно просит нашей помощи, – сказал Миша и показал пальцем вперёд. Действительно, невдалеке, у дороги, стоит мужчина. Он машет руками, а позади него стоит машина с поднятым капотом. Оттуда идёт белый пар. Судя по всему, мужчина ехал в обратную нам сторону, он стоит на правой обочине. Миша снизил скорость и, нарушив кучу правил, пересёк дорогу, чтобы подъехать к нему поближе. – Откуда такой благородный порыв? – шутливо спросила я Мишу. – Никакого благородства, это холодный расчёт: он первый человек, которого мы встретили по пути. Я помогу ему починить машину, а он расскажет нам, что там впереди. – Ты думаешь, будут проблемы? Твоя интуиция говорит это? – в этот момент я поняла, что он не пытался тогда залезть мне в душу, но извиняться – поздно и глупо. Миша дёрнулся на слове «интуиция», даже чуть побледнел. – Моя интуиция ничего не говорит, – он сказал это едва слышно, немного запинаясь. Мы остановились, он повернул ко мне лицо: – Но опыт говорит, что расспросить этого мужика стоит. Пойдём со мной, будешь переводить. – Ты забыл волшебное слово! – Shagom marsh! – рявкнул Миша по-русски и вышел из машины. Ух, даже без перевода понятно, что это не «пожалуйста», вот же козёл… *** Радость на лице этого мужика быстро сменилась страхом. Я ведь даже не взял с собой автомат, ну чего ты задрожал? – Казама, скажи ему, чтобы перестал трястись. Я не причиню ему вреда, только починю машину и задам несколько вопросов. – Хорошо, – ответила она и перевела мои слова. Мужик перестал дрожать, но, скорее всего, не из-за моих слов, а от наличия Казамы, подошедшей сзади. Слава Богу, пока она говорит не со мной. Давно заметил, что девушки расслабляют паникующих гражданских, особенно в зоне боевых действий. Нам в Сирии очень помогали медсёстры, особенно на раздаче «гуманитарки»: крупы, макароны, конфетки там для детей. Вот с ними проблема была – мальчишки и девчонки, а также их родители первое время боялись подходить к нам, бойцам. Зато тётки с белыми косынками на голове и улыбкой в 32 зуба им всем очень нравились. Но это только первое время, потом к нам привыкли, и даже то, что бойцы ходили в балаклавах, уже никого не пугало. Что-то я залип в воспоминаниях… Я подошёл к открытому капоту. Казама, судя по тону их разговора, уже совсем успокоила мужика, он вежливо смеялся от... наверное, шутки. Так, что тут у нас? Белый дым шёл от мотора, но запах оказался знакомым. Тот самый случай, когда аромат невозможно описать словами, и даже на вкус эта субстанция будет вызывать только ассоциации вроде «зелёный закат на Марсе». О да, это он, последнее прибежище бомжа – антифриз, он же «тосол», он же жидкость охлаждающая, если по-грамотному. Бачок с этой чудесной жижей протекал, капельки зелёного цвета падали на раскалённую свечу зажигания, превращаясь в густой белый дым. – Mota wa bakuhatsu shimasen ka?! – ко мне подошёл мужик и попытался заглянуть через плечо. Не получилось, ростом он ниже даже Коротышки. – Он спрашивает, не взорвётся ли мотор? – Казама встала сбоку и опасливо поглядела туда же. На мгновение я задумался, а не сказать ли мне… А не сказать, я вспомнил про чувство юмора Казамы, то бишь про его отсутствие. – Нет, не взорвётся. Поломка небольшая, сейчас устраним. – Может, тебе нужны инструменты? – Казама ткнула пальцем в ящик с ключами и отвёртками, который стоял рядом, на обочине. – А, нет. У меня есть универсальный инструмент, который может не только починить механизм, но даже спасти жизнь человеку! – я сунул руку в утилитарный подсумок на поясе и отточенным движением выхватил её: – Изолента! Да, это она. Альфа и омега косметического ремонта, лучший друг любого механика, названый брат «калаша» и первое средство при скоростном допросе. И всё это – она! – Ты ведь говорил, что не умеешь ремонтировать японские машины, – Казама, сложив руки на груди, скептически посмотрела на изоленту. – И тебе нужны... как ты там говорил, женские колготки и консервная банка? – Я сказал, что не люблю ваши машины, но я умею их ремонтировать. Я много чего умею ремонтировать, – я отмотал нужную длину ленты и начал заклеивать течь. – И велосипеды? – встрепенулась Коротышка. – И велосипеды, – кивнул я и пощупал бачок руками в поисках других трещин. – Это хорошо… – медленно и с непонятной мне интонацией сказала она, а потом продолжила докапываться: – Так что там насчёт колготок? Других трещин нет, сам мотор выглядит нормально. Вот, блин, привязалась! – Если бы у меня были женские колготки и консервная банка – я бы из этой машины сделал самолёт и улетел бы от тебя подальше, желательно – домой! Казама надулась и показала мне средний палец. Ладно-ладно, какая ж ты опасная, мама дорогая! – Но так как это японская машина – у меня всё равно не получится, поэтому не расстраивайся, я ещё составлю тебе компанию. Мужик, среднего возраста невысокий пухляк с плешью на затылке, с интересом наблюдал за нашей перепалкой. На меня он всё ещё поглядывал с опаской, на Казаму тоже, но наша перебранка ему интересна. Хотя он явно не понимает английский. Я отошёл от капота и закурил. – Какие вопросы ты хотел ему задать? – она подошла ко мне и демонстративно помахала ладонью – лёгкий ветерок и так гнал дым мне за спину. – Первое – что там впереди на дороге? Как, ты говорила, называется тот маленький город, где ты хотела зайти в магазин? – Ямагути, – она перевела вопрос, выслушала ответ и перевела мне: – Он говорит, что впереди стоят военные. – Какие военные? – ответ нехороший, мне сразу стало не по себе. – Обычные, – Коротышка удивлённо округлила глаза. – Японские силы самообороны. – А значит и Корпорация «G» вместе с ними… Вот и как понять, что хуже в такой ситуации? С одной стороны, «Теккен Форс» хуже – они явно не дебилы и знают, с кем имели дело в Иидзуке. …даже если ты остался один, Ивлев… …я бегу вперёд, раскалённый взрывом воздух и животный страх не дают мне нормально вздохнуть, и я понимаю, что задыхаюсь. На ногах не удержаться, я падаю на колени, потом на бок и скольжу по инерции, соскребая с земли горячую пыль. Но этот же страх нечеловеческой силой тащит меня вперёд, и я вновь встаю и бегу вперёд, к… Да твою мать! Захлопнись, сука, не лезь мне в голову! Я всё помню, съебался отсюда! – Anata wa daijobudesuka? Byokidesu ka?! – я услышал голос сбоку и очнулся. Передо мной стояли Казама и этот мужик. Жжётся, чёрт! – сигарета чуть не обожгла мне пальцы. Бросил её на землю и придавил ногой, но тут же заработал гневный комментарий от Казамы: – Прекрати мусорить! Ты на свалке?! – Это точный перевод его слов? – я наградил Казаму одним из самых своих тяжёлых взглядов, но это её только раззадорило: – Это я тебе говорю – прекрати мусорить! У вас в России это нормально?! Я хотел было отбить её выпады какой-нибудь скабрёзной фразой, но она привела железный аргумент. Ладно, чёрт с тобой. Я поднял окурок и сжал его в ладони. Через секунду разжал – окурка не было. – Так что он там спросил? – пока Коротышка удивлялась нехитрому фокусу, я решил вернуть старую тему. – А, он спросил в порядке ли ты? Да, кстати, что случилось? – она с подозрением посмотрела мне в глаза. – Ты будто уснул, стоя с вот таким выражением лица. Казама состроила дикую рожицу, но я и так догадался, что лицо у меня было очень злым. – Сейчас это не важно. Скажи, что я очень благодарен ему, – я указал на мужика. – Скажи также, что мой ремонт только… временный, да, пусть едет в настоящую мастерскую и меняет сломанную деталь. Сможешь перевести? – Без проблем, ты как для ребёнка объяснил, – сказала она и обернулась к мужику. – Собственно, потому и старался, – тихо ответил я на русском, вытряхивая из рукава на землю ошмётки сигаретного бычка. *** Не поняла, что он там буркнул у меня за спиной, но настроение приподнятое, и я не собираюсь портить его явно негативным содержанием фразы. Ещё бы, у меня так классно получается переводить с английского на японский и обратно! Это успех, и не важно, что именно он там мямлит. – Большое спасибо вам за новости, мы желаем вам удачной поездки! Да, мой… мой компаньон сказал, что вам лучше обратиться в мастерскую для нормального ремонта. Берегите себя! – я вежливо поклонилась мужчине. – Желаю вам быстро добраться домой, пусть ваша дорога в Осаку будет спокойной, – он тоже поклонился мне и начал собирать инструменты с земли. Миша уже стоял у дороги. И, естественно, опять курил! Вот он, момент – щёлкнув прямо перед носом, я выбила сигарету у него изо рта. Вот только упала она неудачно – прямо ему в руку. Он подставил её автоматически, и тлеющий огонёк угодил прямо в центр ладони! Но Миша даже не поморщился и вставил сигарету обратно в рот. А потом недовольно спросил: – И что это сейчас было? – Курение вредно для здоровья! – не очень уверенно (ещё бы, после такой-то череды фокусов!), но громко сказала я. – Бесить меня – не метод лечения, – ответил Миша, оглянулся по сторонам и пошёл к машине. – Мне не нравится сигаретный дым, поэтому я требую, чтобы ты прекратил курить! Я перешла дорогу и села в машину вслед за Мишей. – Мне не нравится отношение японцев ко мне, что я могу в данной ситуации требовать? – вопрос явно был риторическим, потому что он уже копается в телефоне (который я фактически украла). – А чего ты ожидал? Ты же военный! Вот тут он действительно удивился и обернулся ко мне. Этот идиот и правда не понимает? – А если я берет надену и буду постоянно носить – так лучше? – Миша засунул руку за жилетку с карманами и надел берет, дав мне рассмотреть его повнимательнее: Цвет немного другой, чем на картинках с телефона Уэды. Светло-голубая ткань, на вид шерсть, наверняка довольно тёплая вещь. Но самое главное отличие в другом: вместо металлического значка с глобусом на «лбу» берета прикреплена красная звезда с серпом и молотом, обрамлённая с боков и снизу золотистыми металлическими листиками. Это ведь… – Это же советский значок?! – Где? – он снял берет и оглядел его. – А, это старая эмблема, не обращай внимания. – Как это не обращать внимания?! Да если бы ты надел этот берет, тебя бы ещё больше боялись! – проклятие, он не миротворец?! Или всё же миротворец?! – Так объясни мне почему?! – Рэйджи разозлился, вновь став похожим на себя вчерашнего. – Почему японцы трясутся от страха только от того, что рядом с ними стоит человек в камуфляже?! – Потому что у нас идёт гражданская война, идиот! – Да я знаю, но… – Да что ты можешь знать?! Люди боятся солдат, потому что наша столица, Токио, превратилась в одно большое поле битвы, которая идёт до сих пор! Люди бегут из Канто, куда могут, в стране паника, а ты удивляешься, почему люди боятся солдат?! Ты совсем идиот?! Потрясающе. Этот урод способен взбесить меня буквально за минуту! Рэйджи выслушал мой спич молча, при этом довольно гаденько улыбаясь. Ух, мразь, да я тебя сейчас разорву! Я схватила его рукой за воротник и притянула к лицу. Он попытался дёрнуться; ха, ничего не выйдет, у меня и более крепкие парни получали знатную взбучку. – Если я услышу от тебя ещё хотя бы одно слово, то… – Прежде чем ты попытаешься меня ударить, – Рэйджи оставался внешне спокоен, но в его глазах ясно видно бешенство загнанного в угол тигра, – я хотел бы показать свой главный аргумент. Поверь, он изменит твоё мнение об этой ситуации. – И какой у тебя есть «аргумент»?! – голос почти сорвался на рычание, я действительно собралась хорошенько ему врезать! – Можешь посмотреть сама! – крикнул он, дебильно расхохотавшись. – Он у тебя прямо под носом! Кулак уже почти долетел до его лица, но сухой щелчок меня остановил. Что-то твёрдое ткнуло меня в живот, да так и осталось там же, давя мне на печень. Лицо Рэйджи стало таким, каким я его запомнила в своих кошмарных воспоминаниях: бешеная рожа с красными глазами. Я попыталась посмотреть, что там Рэйджи имел в виду под словом «аргумент», но с первого раза… ну, не получилось, пришлось наклонить голову вбок и… Ой. Мне в живот упирается ствол маленького чёрного пистолета, которым Рэйджи пугал вчера парнишку из портовой банды. О, я хорошо запомнила этот пистолет, именно его дуло смотрело на меня, когда я… когда я зашла в тот номер в отеле в Иидзуке. – Я вижу, ты узнаёшь эту вещь, – Рэйджи чуть опустил оружие: теперь ствол смотрит мне в пупок. – Мой аргумент таков – одна пуля скрутит твои кишки так, что ни один хирург не сможет распутать. До ближайшего города тут далеко, а как плохо ты водишь машину – мы оба поняли ещё вчера. Может быть, ты даже сможешь убить меня голыми руками, но потом пуля всё равно убьёт тебя. И нет, ты точно не успеешь выбить пистолет у меня из рук. – Тогда… – голос предательски задрожал. – Тогда чего ты от меня хочешь? – Поговорить, – лицо Рэйджи вновь начало приобретать человеческие черты – он прищурился: – Поговорить, как нормальные люди, без истерики и обвинений, без давления друг на друга. – Но ведь ты собираешься убить меня! – Ты тоже. Посмотри на себя в зеркало – я такое свирепое лицо видел в последний раз в Сирии, почти год назад. Это было лицо террориста-маньяка, который заживо похоронил семерых пленных солдат. *** – Во-первых, скажи мне, пожалуйста, почему ты так резко реагируешь на мои поступки? Почему ты постоянно орёшь на меня? Я не спрашиваю, кто и как тебя воспитывал, но мне кажется, дело в другом, не так ли? Я не отвожу «Макарова» от её живота, готовый нажать на спусковой крючок. Собственно, как и она в любую секунду готова обрушить на меня град ударов – Казама и не думает успокаиваться. – Да. Я не могу объяснить тебе это словами, то есть английскими словами. Это… – она запнулась и отвела взгляд, но мой воротник держит всё так же крепко. – Что-то изнутри, я как будто падаю всё глубже. – А называется это боевой шок. Ты никогда прежде не видела, как люди умирают, не слышала стрельбы, правда? – Правда, – глухо ответила она, опустив голову. – Ты боишься, что это вновь повторится, и это тебя… – Ужасно бесит! – прорычала Казама и вновь дёрнула меня за воротник. – Я ненавижу войну! И вас, военных, я тоже ненавижу! Вы только и умеете, что уничтожать всё на своём пути, убивать людей, грабить города! Я слышу эти слова уже не в первый раз. Постоянно их слышу, на самом-то деле, и они никогда не находили у меня отклика. Потому что для себя я давно нашёл ответ на такие истерики: – А разве я убил кого-то, кто не убил бы меня? – Что?! – её перекошенное в гневе лицо побледнело. – Вчера, когда я стрелял и убивал – это были люди, которые бы убили меня. И не забывай – они бы убили и тебя. Даже в России знают о безжалостности «Теккен Форс». Может быть, ты не заметила, но я не ранил ни одного мирного жителя. И даже не собирался. По крайней мере, намеренно я никого не ранил и не собирался. – Но ты не миротворец… – неуверенно ответила Коротышка, всё же отпустив меня. Отлично, так дышится гораздо лучше. В ответ я медленно убрал пистолет в кобуру и показал пустые руки. Знакомый жест ещё больше успокоил её, но Казама остаётся настороже. – Да, ты права. Я обманул тебя, назвавшись миротворцем ООН. Совсем нет, и я даже горд этим. – Почему это? – Казама изумлённо отшатнулась от меня. – Потому что эти миротворцы – мальчики с красивых фотографий, – засмеялся я, не удержавшись. – Они беспомощны против любого дебила с винтовкой – просто потому, что это полиция, а не армия. Миротворцы не уничтожают террористов, они всего лишь символ, пугало для тех, кто поглупее. – Но чем лучше ты? Тем, что первый убиваешь тех, кто хочет убить тебя? – Казама мрачно посмотрела на меня. – Ничем не лучше – я просто другого сорта человек. Я – русский солдат, я спасал людей от чистого зла и смерти прежде, продолжая традиции нашей армии. Я знаю, это звучит ужасно патетично и глупо, но я стараюсь говорить тебе так, как есть. Ты уже наверняка поняла, что я воевал в Сирии, верно? – Конечно. Но ведь все говорят, что вы там… – Убивали и грабили всё подряд? – я вновь не смог сдержать смеха. – Ну… нет, но… – Казама запнулась и замолчала. – Поменьше смотри телевизор. А что в твоей жизни самое главное, чем ты живёшь? – я решил совсем перейти на личности, хотя запоздало вспомнил её реакцию на личные вопросы. Но Коротышка ответила, немного помявшись: – Я стараюсь помогать людям вокруг меня, знакомым и друзьям, чтобы их не обижали плохие парни. Стараюсь не допускать конфликты в своём районе. Как-то… так, наверное. Странное занятие. Очень похоже на супергеройскую чушь о всеобщей справедливости и добре. И слова подъездного авторитета одновременно. Хотя ладно, она же подросток, не буду трогать её убеждения, да и спросил я не для этого: – А я живу, чтобы служить своей Родине. Чтобы защищать её интересы и граждан России, я взял в руки оружие и надел этот берет, – я снял головной убор и сжал в ладони. – И клянусь тебе самым дорогим в жизни, Родиной, что я не убил ни одного человека, который бы не заслужил пули за свои преступления. Очень красивые слова. Вот только я не сопляк-срочник и вполне себе отдаю отчёт, почему ещё я ношу форму и держу в руках автомат, почему с чистой совестью лечу чёрт знает куда выполнять приказы. Это самое «ещё» представляет собой мою ежемесячную и весьма солидную зарплату. Но Казаме это знать отнюдь не обязательно. – Но зачем ты вообще убивал?! Разве убийство хоть что-нибудь когда-нибудь решало? – Не знаю ответа на этот вопрос, – я убрал берет обратно за пазуху и развёл руками. – Я ведь солдат, а не философ или учёный. – И ты просто выполняешь приказы, да?! – я был готов к этому вопросу: – Нет, я делаю так, как научила меня жизнь: поступаю с человеком так, как он поступает со мной. Если в бою человек хочет убить меня – я убиваю его первым. Может быть, я не прав, но мне уже двадцать шесть лет: я пережил довольно много неприятностей в своей жизни, и всё же – до сих пор жив, и сейчас пытаюсь убедить тебя чёрт знает в чём. – Я и не знала, что ты такой старый, – Казама ухмыльнулась, но тут же нахмурилась. – Кажется, я понимаю тебя. Я имею в виду, что твоя логика мне понятна. Но тогда зачем ты так жестоко убил тех солдат в оте… …мышцы на ногах сейчас порвутся, я бегу как наскипидаренный. Убить, убить, УБИТЬ!!! Какая-то металлическая сетка, НАХЕР! Я прорываюсь вперёд, к ближайшему окну. Звон осыпающегося стекла, я падаю на бок и вижу в прицеле чёрную маску с двумя красными визорами… Очнулся я, упираясь лбом в руль. Казама трясла меня за плечо и что-то истошно орала то по-японски, то по-английски. Она в панике порывалась попеременно то выскочить из машины, то окончательно растрясти меня. – Успокойся, я живой, – ага, едва живой. Сердце стучит как бешеное, голова раскалывается, дышу через раз. – Я сказал, успокойся! – Какого чёрта происходит?! Что с тобой такое?! – Я просто потерял сознание. Ты никогда такого не видела? – Видела, конечно, даже сама теряла сознание не раз, но чтобы падать от какого-то во… – СТОП! Стой, не говори, замолчи, аргрхх… Я сжал голову руками, пытаясь заглушить эти проклятые картинки физической болью. Нет, я не хочу вновь видеть взрывы, не надо, НЕ НАДО! …пытаюсь спасти Кравчука. БМД перевернуло на бок, двигатель горит. Я тороплюсь изо всех сил – пожар подбирается всё ближе к боеукладке. Люк открыт, я тяну внутрь руки, пытаюсь нащупать мехвода внутри. Есть, чувствую пальцами край танкового шлема, тяну правую руку глубже, хватаюсь за воротник и тяну на себя. Тяжёлый, сука, но у меня получается вытащить его из узкого люка! В нос бьёт тяжелый запах, и я понимаю, что уже слишком поздно: лицо мехвода обуглено до неузнаваемости… …ахаха, я же сказал, что никуда не уйду! Поигрались и хватит, Ивлев, теперь я буду у руля… Ну уж нет, сука, я лучше прострелю себе башку! Не обращая внимания больше ни на что, я выскочил из машины, но не удержался на ногах и упал на асфальт, больно ударившись подбородком. Во рту появился вкус крови. Он-то и остановил меня – как только мне стало очень больно, проклятый шёпот в мыслях прекратился. Полностью. Я вновь такой же бодрый, как и утром. Я сел и огляделся, потом осторожно, готовый в любую секунду причинить себе боль, попытался вспомнить события вчерашнего дня. И вновь начал проваливаться, вновь услышал мерзкий шёпот, призывающий вдавить педаль в асфальт и слететь с катушек наглухо. Но прежде чем я решил дать себе пощёчину, кто-то ударил меня кулаком по затылку, да так сильно, что я чуть не выплюнул челюсть со всеми зубами разом. – Ты объяснишь мне, наконец, КАКОГО ЧЁРТА С ТОБОЙ ПРОИСХОДИТ?! – проорала Казама мне в левое ухо. Я даже улыбнулся ей, настолько вовремя и к месту был удар. Если бы не муть в голове и дрожь в коленях, я бы даже встал и расцеловал её. За что, конечно же, получил бы ещё больше тумаков. – Помнишь, я говорил тебе про боевой шок? Если ты думаешь, что одна имеешь право на поблажки – то ты крепко ошибаешься. Я почти уверен, что вчера сошёл с ума. – Тогда нам срочно нужна помощь! – Коротышка забавно засуетилась, заозиралась вокруг, как будто на этой дороге, посреди горной долины, есть сразу десять реабилитационных центров. – Нет, – я встал и отряхнул штаны от гравия, после чего повернулся к Коротышке и успокаивающе поднял руки. – Никто нам здесь и прямо сейчас не поможет, поэтому – будем справляться только своими силами! Непонятно как, но последние два слова немного успокоили девушку. Но не меня. На душе стало тоскливо от очередного осознания того простого факта, что я остался один… Так, Ивлев, соберись, баба. Раскисать будешь на дизеле*. – Нам нужно две вещи – новый маршрут до Осаки и обед. Лично я не согласен составлять маршрут без хорошего обеда, а что это значит? – Что мы сначала доберёмся до какого-нибудь магазина? – Казама неуверенно улыбнулась. – Абсолютно верно, – я похлопал в ладоши. – Ты, оказывается, очень умная, когда голодная. Коротышка пропустила подколку мимо ушей и обеспокоенно напомнила: – Но как же этот… боевой шок? С ним ведь что-то надо решать! Я не хочу сойти с ума, как ты! – Казама, я не психолог, и вполне мог ошибиться с диагнозом. Вполне возможно, что ты просто сильно испугалась, и… – Я не испугалась! – она аж покраснела от обиды. Коротышка надулась и, сложив руки на груди, отвернулась в сторону. Ребёнок, ей богу, сколько ж ей лет? Вряд ли больше шестнадцати – в таком возрасте настроение меняется, как маятник. – В любом случае, если ты не будешь трогать тему вчерашнего… – к горлу подступил комок, – …дня, то нам обоим будет лучше. Что было вчера – осталось в прошлом. Я хочу думать о настоящем и о будущем, поэтому, – я протянул ей руку, – давай будем вести себя, как договаривались – терпеливо относиться к словам и действиям друг друга. Всё ещё дуясь, Казама мельком взглянула на мою руку, которую я и не думал убирать. Пересилив себя, она всё же пожала мою ладонь. – Ты точно сумасшедший, Миша. Только что, буквально десять минут назад, ты угрожал меня убить, а теперь почти в друзья набиваешься, – она улыбнулась и вздёрнула подбородок. – Между прочим, я бы никогда не убила человека! А значит – и тебя тоже! – Я бы тоже не выстрелил в тебя, – я показал ей пустой пистолетный магазин. – У меня не было патронов. Казама улыбнулась ещё теплее, кивнула мне и обернулась к машине. Я убрал из-за спины кулак, в котором зажал четыре патрона. Тем же быстрым движением я зарядил ими магазин и вставил его обратно в пистолет. Никакого укола совести не было – та уснула вместе с интуицией и внутренним голосом в одном лице. #Дизель – жаргонное обозначение дисциплинарного батальона, отдельной воинской части, в которой военнослужащие отбывают наказание за уголовные преступления. Срок заключения не засчитывается в срок службы. ***26.03.17, воскресенье, вечер.
Заехать в первый попавшийся «7-Eleven» было объективно самой лучшей моей идеей за весь день. Пока Миша ждал в машине, я с удовольствием пробежалась по магазинчику в Минэ, ближайшем маленьком городке. Вернувшись двумя пакетами съестного, я выслушала немало скабрёзностей о собственном умении покупать продукты. Оказывается, сладости и разные снеки, вроде чипсов и орешков, «надо было покупать как минимум с пивом, а как максимум – вообще не покупать»! Вместо них Миша предложил мне опять сходить в магазин и взять какой-то мифический «doshirak». С третьей попытки Миша смог мне объяснить, что он имел в виду что-то вроде собы или удона. Зато когда я с гордостью продемонстрировала рамэн быстрого приготовления, этот нахлебник довольно заулыбался и даже похвалил меня. При помощи его маленького разогревателя на спиртовых таблетках мы разобрались с вопросом «где взять горячую воду для лапши?» и съели по одной порции. – Оэххх, это не специи, это боевые отравляющие вещества, – прохрипел Миша, но от добавки не отказался. Поужинав (или пообедав?), мы принялись составлять маршрут. Миша довольно подробно объяснил, почему надо избегать бойцов сил самообороны: у него нет документов, и наши солдаты имеют полное право застрелить его как вооружённого бандита. На секунду появилась шальная мысль вывести Мишу в крупный город и сдать первому же полицейскому, но мне сразу стало очень стыдно. Я же папе обещала, что доберусь домой, а ещё неизвестно, что со мной будет, если я выдам Мишу властям! Да и это просто подло, особенно после того, что мы пережили вместе. Меня не покидают сомнения в искренности его слов. Он говорит одно, а делает другое. Но при этом почему-то очень сильно старается прекратить конфликт и договориться. Как будто это он Казама Аска, а не я! Да и его слова о смысле жизни, о самой дорогой… Ну, не вещи, но всё же. «Родина». Это слово присутствует во всех просмотренных мной фильмах, где есть персонажи-русские. Причём самые разные: военные (вроде Миши), бандиты, шпионы. Миша совершенно непохож на русских военных из фильмов, и только это слово напоминает мне образ эдакого загадочного, но недоброго воина. Похоже, для русских эта «Родина» действительно нечто бесценное, если Миша поклялся ею и назвал своей матерью. Не то что бы у меня прибавилось доверия к Мише, но вот клятва на самом дорогом для него… понятии, не знаю уж, как правильно! Короче говоря, я была этим впечатлена. И решила всё же немного ему поверить. В конце-концов после недолгого обсуждения мы решили ехать не по основной дороге, а по маленьким горным маршрутам. Миша заявил, что на этих дорогах вряд ли можно встретить патрули и, как он выразился, «блокпосты». Я вновь решила ему довериться, потому что пока мы думали над дорогой, Миша сразу доказал, что он в этом разбирается. Грустно, но только оттого, что до Осаки сегодня мы не доедем. А может, и завтра тоже. Больно маршрут получился извилистым. Ладно, даже в этом нашлись свои положительные моменты. Ведь пока мы поднимались и опускались по горным и холмистым дорогам, проезжали деревни и маленькие городки, я действительно почувствовала себя как на экскурсии. Префектуры Ямагути и Хиросима, конечно, не древняя столица Киото, но горная природа мне тоже очень понравилась. Спросила Мишу об этом и получила утвердительный ответ – ему тоже нравились пейзажи. Он добавил, что эта местность напоминает ему о доме, и я окончательно убедилась – Миша живёт где-то недалеко от Японии. Так мы и ехали по горам и холмам Тюгоку, изредка останавливаясь по естественным нуждам и перекидываясь короткими фразами, пока не стемнело. Указатели по пути подсказывают, что мы давно покинули Ямагути, проехали Хиросиму и уже почти добрались до следующей префектуры – Окаяма. Похоже, я ошиблась, быть может, уже завтра вечером я буду дома? Миша включил карту на экране телефона и попытался поискать гостиницу. Не отрываясь от управления машиной! Очевидно, ему тяжело: Миша часто протирал глаза, зевал и вообще выглядел измотанным дорогой. Вот только пара банок с энергетиком, которые я купила ему на одной из остановок, явно не помогли. – Давай попробую, – предложила я, протянув руку к телефону. – Всё равно все надписи на карте на японском. – Согласен, давай. Хорошо, что он не стал отпираться, как в прошлый раз. Я взяла телефон и постаралась подыскать что-нибудь подходящее и не очень дорогое. Денег у нас, конечно, хватает, но лучше сэкономить. Я всегда так поступаю, деньги никогда не бывают лишними! Получилось, я нашла кое-что подходящее: придорожный мотель всего в пяти километрах дальше по дороге. Показала Мише на него, он только вяло кивнул. – Держись, скоро доедем, – я попыталась приободрить его. – Чего? – Миша обернулся. – Ты на японском сказала, «gambate», или что-то в этом роде. – Это такое пожелание удачи, – ясно, я тоже вымоталась, уже языки путаю. – Типа не сдавайся, всё такое. Миша только кивнул и вновь поглядел на карту. Через пару минут мы уже поворачивали на стоянку перед зданием. Мотель и правда оказался совсем маленьким: западного типа ночлежка для дальнобойщиков или кого-то вроде нас. Совсем не рёкан*. Мы могли бы выбрать что-нибудь другое, но тут Миша зевнул так громко, что других вариантов не осталось. Я вышла из машины первой и открыла заднюю дверь, чтобы забрать рюкзачок. Миша заглушил мотор и тоже вышел. На задних сиденьях лежал и его рюкзак, гораздо более крупный и тяжелый. В ответ на вопрос «Нет ли там чего лишнего?» он скривился, засунул руку в прорезь молнии и выудил очередную пачку сигарет. Фу! Сам рюкзак он оставил в машине. Заперев машину, мы пошли в мотель. На стоянке действительно стояло довольно много грузовых фур, самых разных. У меня появилось тревожное предчувствие, что все места в гостинице будут заняты. Я посмотрела на Мишу: полное спокойствие на лице, уже тлеющая сигарета во рту. И когда он успел? А вот его спокойствию я даже завидую, либо он просто не подаёт вида. Ладно, Аска, пробьёмся, спать сегодня будешь в нормальной кровати! – Эй, Миша, – обратилась я к нему перед самым входом. – Может, всё-таки стоило купить тебе нормальную одежду? Сам понимаешь, люди могут испугаться твоей униформы. – Мы уже говорили об этом – если я сниму униформу, то стану дезертиром, предателем Родины, – он остановился и задумчиво почесал заросшую щетиной щёку. – Но ты права, выгляжу я… нехорошо. – Не все ведь знают, как выглядят миротворцы, – я сочувственно покивала. – Может, снимешь бронежилет и куртку? – И останусь в… – Миша попытался подобрать слово, но сказал всё равно на русском: – в tel’nyashka? – Ты про полосатую рубашку? А что в этом такого? – Да ничего, просто это равноценно предложению тебе остаться в одном лифчике, – прежде чем я успела хоть чуть-чуть покраснеть и разозлиться на него, Миша решительно открыл дверь и вошёл. – Ладно, и так сойдёт, может, дадут скидку за внешний вид. Интерьер мотеля прост: пара кресел и бюро, за которым сидела администратор. Даже кадки с цветочками нет, грустно-то как! Миша подошёл к администратору: – Свободные номера есть? – И-извините, я вас не понимаю, – ответила женщина, заметно нервничая. – Мой… компаньон спрашивает, не осталось ли у вас свободных номеров, – я взяла общение в свои руки и приветливо улыбнулась. Та тоже улыбнулась, из вежливости, а может из-за моего кансайского говора. Люди за пределами Осаки часто улыбаются мне по этой причине. – Да, разумеется, у нас есть номер. Миша перевёл на меня взгляд, я поспешила перевести: – Всё хорошо, у них можно переночевать, – я обернулась к женщине: – Тогда нам нужно два ваших самых дешёвых номера. – Прошу прощения, но у нас остался только один одноместный номер, – её лицо чуть погрустнело, скорее по профессиональной привычке, чем из-за искреннего сочувствия. Я перевела её ответ Мише, уже предвкушая поиски новой гостиницы и ещё большую усталость, но он неожиданно кивнул и спросил: – Сколько? – Чего «сколько»? – Номер сколько стоит? – немного раздражённо переспросил Миша и кивнул на женщину, типа «переводи, давай». – Две тысячи йен, мистер, – на ломаном английском ответила за меня администратор. Надо же, когда дело доходит до денег, люди вдруг отлично начинают говорить на чужих языках! – Отлично, берём, – Миша моментально расплатился из тех денег, что я ему выдала на карманные расходы, взял ключи и, игнорируя объяснения куда идти, пошёл вглубь здания. У меня в душе поселился холодок. Неужели он думает, что мы будем… будем спать… да это просто немыслимо! Я даже не хочу додумывать, это же просто невозможно! Я пошла, почти побежала за Рэйджи: – Стой, погоди! – но он только шикнул на меня, обернувшись и приложив палец к губам. Ой, и правда, люди же спят! Между тем он сверился с брелком, на котором написан номер и, пройдя ещё пару комнат, остановился перед нужной дверью. Пара щелчков, и Рэйджи почти падает в комнату. Я, нервничая, вхожу за ним. Может, мне показалось, но я услышала со спины какое-то неодобрительное цоканье языком. Дверь захлопнулась, включился свет. Рэйджи прошёл дальше, не разуваясь. Вот ведь свинья! Хотя, какое тут «дальше», комнатка всего три на три метра: справа у входа стоит довольно широкая даже для двоих кровать, слева шкаф и одна тумбочка. Напротив двери – маленькое окошко. Рэйджи обогнул кровать и заглянул в дверь сбоку. Пошарив там пару секунд, включив-выключив свет, он вернулся обратно и быстро осмотрел уже саму комнату. И что ты тут ищешь, бомбу? Но на самом деле мне уже становилось немного страшно. В голове крутились картины ночного кошмара в одной постели с этим… этим… Ыыы, фу-фу-фу, какая мерзость! Мне его опять придётся избить?! Если надо, то я готова! Я ни за что не лягу с ним в одну кровать! Пусть хоть расстреляет меня! Рэйджи, тем временем, оглядел всё, что мог, и только теперь обратил внимание на саму кровать. На его лице растеклась блаженная улыбка, и он, как стоял, рухнул на покрывало. Не раздеваясь. – Эй, Рэйджи, – голос дрогнул, выдавая меня с потрохами. – Ты… – Уже иду, – глухо пробормотал он, встал и подошёл к выходу. – За той дверью туалет и душ. Спокойной ночи, – он даже чуть-чуть улыбнулся мне. Всё произошло так быстро, что я едва успела спросить: – А ты куда? Миша застыл на пороге и обернулся ко мне с подозрительным выражением лица. – Спать. Или у тебя есть другие предложения? – Нет, – ничего не поняла. А как же?… – А где ты будешь спать? Миша уже начал закипать: – В машине, разумеется! – потом он чуть задумался и очень сурово посмотрел на меня. – Спокойной ночи, Казама. Действительно. Спокойной ночи, Миша. Чтоб ты провалился! ***Офис-пентхаус «Мишима Дзайбацу», той же ночью, Токио.
– Кто-нибудь может дать чёткую и взвешенную аналитику по результатам стычки в Иидзуке? Нина? Молодо выглядящая девушка с глазами старухи только развела руками: – Когда я нанималась к тебе на работу, Джин, то в резюме не было указано «военный эксперт». И если вдруг вновь потребуется работодатель – в новом резюме этой строчки всё равно не будет. Я ничем не могу объяснить это поражение. – Значит, ты всё-таки расцениваешь результат боя как поражение, – персона нон-грата мирового масштаба перевёл взгляд на своего второго заместителя: – Кто ответственен за эту операцию, Эдди? – Майор Витторе Бонелли, бывший оперативник Финансовой гвардии Италии. Завербован… – Горду немного помедлил с ответом, пока не нашёл нужный файл в инфопланшете: – Завербован три года назад, уже более полугода командовал батальоном «Кюсю». – Командовал? – переспросил Джин. – Майор погиб в ходе стычки, равно как и весь личный состав батальона, – пояснил Эдди. – Подготовка и руководство этой операцией была полностью его работа. – Если этот Бо… Бонелли действительно служил в Финансовой гвардии, тогда я не очень понимаю, что пошло не так. Эта организация – мастера секретных операций и внезапных нападений. Что там в рапорте пилота бомбардировщика? – Он видел только финал боя: противник выманил наши силы из города в сельскую местность и в нескольких засадах уничтожил оставшихся бойцов батальона. Запрос на бомбардировку дал, согласно рапорту пилота, «сержант Сагара», что говорит о потере руководства ещё в начале сражения. – Никогда бы не подумала, что бывший уголовник сможет подготовить такой глубокий анализ, – Нина усмехнулась и покачала головой. – У меня была возможность набраться боевого опыта, – Эдди хмуро посмотрел на девушку. – И не всю жизнь я сидел в тюрьме. В любом случае, согласен с Ниной, эта операция провалена. Цель не обнаружена среди останков, но нельзя исключать и полного физического уничтожения. Майор Бонелли специально не запрашивал артиллерийскую поддержку и собирался работать точечно, при помощи снайперов, но противник… – Эдди скривился. – Результаты сам видишь, Джин. Русские применили свои лучшие тактические схемы, над которыми работали в Сирии: агрессивные контратаки и постоянные засады десанта бронемашин, – он открыл следующий файл. – Мы лишились сил, способных контролировать ситуацию в этом регионе. И всё из-за этой твоей… – Это уже не очень важно, – перебил его Джин. Он встал из кресла и направился к выходу. – Главная битва состоится впереди, и мне хватит сил, чтобы победить. Если кто-то хочет гневно возразить – пусть вспомнит о собственном поражении в стычке с Ларсом. Эдди покраснел от злости, но сдержал рвущееся наружу раздражение. – Алиса, следуй за мной, – Джин открыл дверь, ведущую к вертолётной площадке. – Азазель ждёт.