Вслед за цветением сакуры

29.03.17, среда, день

— Рота, подъём! Даже если сказать эти слова негромко — задроченый солдат всё равно, на последнем слоге, уже будет шарить рукой, откидывая одеяло — привычка есть привычка. Некоторые уникумы просыпаются от щелчка переключателя света, в казарме обычно довольно хорошая акустика. Но в комнате уже светло, и я не услышал ни шагов, ни скрипа двери. Разумеется, у меня тоже есть такая привычка, и, как бы глубоко я не уснул, совсем не отреагировать на команду не смог: руки сами потянулись в стороны, пытаясь дотянуться до смявшегося во сне одеяла, а туловище начало скатываться на бок, чтобы вылезти из кровати. Обычно я успевал нашарить брюки, и до падения лицом вниз выставлял руки. Но вместо этого колбаской покатился по ровной поверхности, хоть и недалеко — никакого наклона нет. В конце концов ткнулся спиной в стенку. Пощупал руками — деревянная. Только сейчас открыл глаза. Комната очень похожа на тот гостиничный номер: такие же циновки, деревянные раздвижные стенки. Но размерами помещение куда больше, а ещё в одном из углов висит груша. Тренировочный зал, вот я где! Перевожу взгляд в центр и вижу, как в зал поочерёдно входят четверо. Первыми зашли Коротышка и её отец. Выглядят напряжёнными, Казама всё время мельком оглядывается. То на отца, который с очень мрачным лицом сел справа, то на ещё двух «посетителей». Хотя зрение ещё не сфокусировалось до конца, сразу признаю в них военных. Выправка, движения, да и невидимые с первого взгляда черты внешности — какие к чёрту костюмы, когда у них на плечах почти просвечивают погоны? …вот и всё, Ивлев, пизда тебе пришла… Отлично, значит это не ты «Рота, подъём!» сказал, уже прогресс. А что до «пизда тебе пришла» — я знаю. И знал каждую минуту в дороге, и ты это тоже знал, так что заткнись и наслаждайся процессом. Это ещё хуже, это самый худший вариант — разговор по душам с ЦРУ. Кем ещё могут быть эти два «джентльмена»? Между тем, все четверо расселись: Коротышка тоже села справа, рядом с отцом, а двое в костюмах — напротив. Все сели по-японски, на колени. — Доброе утро, товарищ гвардии старший сержант, — сказал молодой мужик со светлыми, довольно мерзко зализанными вбок волосами. Гестаповец, один в один. — Сядьте, будьте добры. Русский язык — чистейший, может и не американец. По лицу не очень понятно сколько ему лет — но никак не больше моего. Казамы сидят мрачные — ЦРУшники наверняка зашли без разрешения, у людей такой гадской профессии обычно хватает «специфических» аргументов. Перевожу взгляд на второго и… Нет, это точно не американцы. Абсолютно точно. Маленькие, глубоко спрятанные под бровями глаза, но всё равно очень цепкий, внимательный взгляд. Морщинистый высокий лоб и аккуратно прибранные короткие курчавые волосы, маленькие оттопыренные уши и небольшая борода. Меня посетила живая легенда — почётно, однако. Я вскакиваю и понимаю, что одеваться и не надо — и так уже при полном параде. Только берет… — Коллега вроде бы попросил сесть, сержант, а не встать по стойке смирно. Хотя по званию он куда выше и имеет полное право приказывать, — голос негромкий и спокойный, но я чётко слышу командные нотки. Сомнений нет: — Вижу, меня ты узнал? — Так точно, — я всё же сажусь, но по-турецки, вызвав неодобрительный взгляд Коротышки. — Тогда все опасения по поводу иностранных разведок должны тотчас пропасть. Моего коллегу можешь называть Вадимом Ивановичем, а себя попрошу называть… Валентином Александровичем, да. Или товарищем полковником, как тебе будет привычнее. — Так точно, — повторил я. Сидеть по-турецки с прямой спиной получалось плохо, поэтому я всё-таки сменил позу, сев как все. Полковник чуть кивнул. Молчание длилось не очень долго: — Докладывайте, товарищ старший сержант, — предложил гестаповец. — Никак нет, Вадим Иванович. — Не понял? — гестаповец вполне натурально удивился. — Мне не о чем докладывать, так как вы не обозначили конкретную задачу. О чём именно необходимо доложить? …ты чё, дегенерат, решил сразу нам приговор писать?!... Я же сказал, наслаждайся процессом, сука. Гестаповец хмыкнул, достал из-за спины портфель, а из него — картонную папку. Готов задницу поставить на то, что на крышке написано «Дело №_». Он раскрыл папку и зачитал: — Спецоперация «Художественный фильм», место проведения: город Иидзука, префектура Фукуока, Япония. Цели и задачи… — Разрешите обратиться! — перебил я. — В помещении есть гражданский, владеющий русским языком. — Спасибо, что напомнили, — гестаповец кивнул и достал из портфеля хитрую конструкцию из наушников, провода которых уходили в неширокий ошейник из пластика. Спереди небольшой динамик, штуковина очень похожа на… — Но здесь, среди присутствующих, нет лиц непричастных или посторонних. Он что-то сказал по-японски, обращаясь к Казаме, передал ей прибор и жестами показал, как надеть этот автопереводчик. — Я что-то должна сказать? — проскрипел динамик по-русски, безличным машинным голосом, когда Казама что-то сказала. Эффект похож на плохо различимый перевод закадровым голосом. — Будет хорошо, если ты помолчишь, — сказал я по-русски. Коротышка даже не разозлилась — её больше удивило устройство. — Так вот, — вернул к себе внимание гестаповец: — О целях и задачах операции, пожалуй, поговорим потом. К операции была привлечена седьмая рота третьего батальона восемьдесят третьей отдельной десантно-штурмовой бригады, оперативное командование — майор Хабурский. — Хабурский… То есть «Харитон». …труп, обезглавленный выстрелом из крупнокалиберной винтовки, медленно оседает на землю. Плечи рубашки мгновенно окрасились в красный цвет… –…енно так, товарищ старший сержант, — я вернулся в реальность и поднял глаза, — «Харитон» был позывным майора Хабурского. Нам известно, что майор погиб, но сейчас важно уточнить, как это произошло. Докладывайте. — Так точно, только я также хочу доложить и о полном уничтожении седьмой роты. Я единственный выживший. Эти слова ожидаемо дались очень тяжело. Нутро горит огнём, горло сжала невидимая цепь. Голова продолжала наполняться погаными образами, взрывами, стрельбой, смертью и кровью, кровью, кровью! Полковник что-то увидел, показалось, что он вдруг понял. — Плевать на седьмую роту, это сейчас не важно! Мне нужно точно знать — как умер майор Хабурский?! — гестаповец резко повысил голос. …ты это слышал? Ты это, блядь, слышал?! Плевать?! Не важно?! Слышь, ты и это стерпишь?! Так и будешь сидеть, как чмо?!... Нет. Не буду. Давай ты будешь говорить, я не хочу. Вообще больше ничего не хочу. …самое, блядь, время… *** Чёрт, а парень-то довольно грубый! Какое право он имеет повышать на Мишу голос?! После всего, что он пережил? «Плевать»? Зря ты дал это устройство, засранец! — Плевать… — тихо сказал Миша. — Не важно. Он поднял налитые кровью глаза, о нет… — Я вот что, урод, скажу, — он озверело ощерился и чуть наклонился вперёд. — Сколько лет дадут за то, что я тебе голову зубами оторву — вот это не важно! — Аска, держи его! — крикнул папа и рванул вперёд, наперерез Мише. Тот со звериным рыком прыгнул с места, целясь в блондина ножом. Папа столкнул обезумевшего солдата с траектории и попытался ухватить за руку, в которой Миша держит нож. Получилось, папа даже сумел заломить кисть на болевой приём и выбить клинок! Но Миша будто не почувствовал боли и опять рванул вперёд, утянув за собой изо всех сил сопротивляющегося папу! Останавливать озверевшее чудище пришлось мне. Не в первый раз, но сейчас — сложнее всего… чёрт! Как будто это не он три дня не спал! Я заломила вторую руку и села на спину, но солдат, упираясь лбом в пол, попытался встать. — ОТПУСТИ, СУКА, Я И ТЕБЯ УБЬЮ, ОТПУСТИ МЕНЯ! — истошно заорал он. Голос монстра сорвался до визга, он сыплет проклятиями и всё продолжает пытаться вырваться. Чёрт, да он же сейчас собственные суставы выломает! Я почти падаю из-за частых рывков! Помог папа — он всем весом навалился на психа и не дал тому подняться. — Смирнов, на позицию, быстро! — русские наконец проснулись: блондин что-то выхватил из кармана пиджака и перемахнул нам за спину, а старик подошёл к лицу солдата, присел рядом и схватил рукой за подбородок. — Отлично, отлично. Ты-то сейчас и нужен. — ОТВАЛИ! ОТЪЕБИТЕСЬ ОТ МЕНЯ, СУКИ! — как хорошо, автопереводчика эти пять дней не было! Слушать сумасшедшие вопли невыносимо, особенно проклятия и угрозы изнасиловать и убить. Вот какова твоя изнанка, мразь! — Отлично, ты дошёл до нужной кондиции, — Старик кивнул и еще сильнее сжал солдату шею. Тот захрипел, не в силах произнести ни слова. — Смирнов, коли! — Есть! — гаркнул тот. Солдат судорожно дёрнулся и заорал так громко, что перешёл на фальцет. Старик схватил того за макушку и прижал лицом к татами. — Лежи, лежи! Никуда ты не денешься, мы узнаем всё, что нужно! — Зачем вы это делаете?! Неужели нельзя просто поговорить?! Старик поднял взгляд, и я сразу же заткнулась. Нет, всё же сразу видно тех, с кем спорить нельзя. Научилась за эту неделю. Во взгляде нет ни злости, ни ненависти, только холод. Оценивающий такой взгляд, безо всякого пренебрежения — как будто Старик целится, куда бы лучше ударить, чтобы убить сразу. — Две причины — во-первых, нам нужно вывести сержанта из замкнутого, закрытого состояния, иначе шизофрения уйдёт так глубоко, что вылечить будет невозможно! — Шизофрения?! — в ещё большем ужасе переспросила я. — Почти уверены в этом, — напряжённо сказал Смирнов. — А во-вторых, нам нужно узнать всё. До самой последней детали. В таком состоянии он сможет рассказать именно так, как нужно. — Я не дам вам никакой гарантии, что с вами сейчас разговаривает именно тот, кто вам нужен, — сказал папа, ещё сильнее придавливая визжащего от ярости солдата. — Моя дочь считает, что Михайру-сан сошёл с ума, что он слышит голоса в голове. — Мы так и предполагали, — кивнул Старик. — И именно этот, с позволения сказать, голос мы и хотим услышать. Смирнов, готово? — Так точно! Я обернулась посмотреть, что же там делает Смирнов. В правой ягодице солдата торчит шприц на пять миллилитров, уже пустой. — Что это? Успокоительное? — Почти, — Смирнов резко мотнул головой. — Это что-то вроде транквилизатора, довольно мощный препарат. Но действует он не мгновенно, как минимум — десять минут нужно держать Михаила в таком положении. Есть жгут или верёвка? — он огляделся по сторонам. — Мы подержим, — сказал папа. — Да, конечно, — подтвердила я. Псих продолжал кричать, извиваться, пытаться вырваться, но русские не соврали — с каждой минутой казалось бы полностью сошедший с ума солдат дёргался и ругался все меньше. Не хватает третьей руки, чтобы снять автопереводчик. Пришлось выслушать немало откровенной ненависти в свой адрес. Если Старик прав, то мы сейчас не даём вырваться именно тому внутреннему голосу Миши, изнанке, истинному «я». Что нового он мог сообщить этим двум русским, кроме того, что я «мелкая поганая сучка с тяжёлой рукой и дебильным характером»?! Чёрт, наушники сидят плотно, не стряхнуть! Перевод идёт на токийском диалекте, наверное разработчик решил не усложнять устройство — и так все всё поймут. Поймут, что «всю дорогу хотел ночью прирезать эту дуру», что «бросил бойцов ради её спасения» и что «из-за этого ушлёпка жирного всё и началось!». Солдат говорил это всё тише, лицом пол, всё ещё прижатый рукой Старика. Погоди-ка, какого жирного ушлёпка? — А вот с этого момента подробно, — Старик отпустил голову психа. — Как всё началось? Рота высадилась десантом в Сасагури, дальше? — Да нахер иди… ааа, сука! — я ещё чуть повернула сустав, отлично, значит чувствительность к боли вернулась! — Чёрт, зачем я вылез?! Контра, сука! — Отвечай на вопросы, — спокойно приказал Старик. Именно приказал, потому что мне тоже захотелось немедленно ответить на любой вопрос. — Ладно! Ладно! Дальше всё было просто отлично! Рота собралась на стоянке, в трёх километрах от места высадки в ноль пять двадцать четыре! Там нас встретил ваш гэрэушный пидор, — первое слово я не поняла совсем, хотя второе солдат повторяет часто, видимо, это популярное в России ругательство. — Как он выглядел? — Белая рубашка, чёрные брюки, неприметная внешность. Большего не смогу сказать, я всего один раз видел! Он добыл автобус, и мы поехали в город. Там разделились — мой взвод отправили на среднюю станцию, «Иидзука». Жирный пидор приказал остановить поезд «зет-шестьдесят-девять». Зачем — не сказал, но приказал валить на всех парах к морю, как только он приедет и что-то заберёт из поезда. Только пидор вышел на перрон — суки из «Теккен Форс» снесли ему башку из крупняка. — Ни с кем из японцев он не говорил? С Казамой Аской, например? — спросил Смирнов. — Разве что телепатически — я же сказал, он только на перрон успел выйти! — А я тут причём? — непонимающе оглянулась я. — Но тот дядечка в офисном прикиде действительно со мной не говорил, он не успел. — Точно? — Старик вновь уставился на меня тяжёлым взглядом. — Точно! — Как его убили? — Я не видела как, но очень громкий выстрел слышала! Старик как-то очень искренно выдохнул и вытер пот со лба. Как будто всё это время обстоятельства гибели этого дядечки мучили его. — Слава Богу… — Действительно, слава Богу, да, товарищ полковник?! А то, что сотня моих братьев погибли не за что — вам плевать?! — голос солдата наполнен ядом, как будто он старается устыдить Старика. — Рота не выполнила задачу! Блядь, да мы и не знали какая у была задача! Вы спустили сотню отличных бойцов в унитаз! — А сейчас ты обалдеешь, — Старик вновь схватил солдата за шею. — Майор Хабурский никогда не служил в гэрэу, — опять непонятный термин, — он из эсвээр*. И цели, и задачи твоя рота выполнила. В полном объёме. Потому что именно она, — Старик ткнул пальцем в мою сторону, — Казама Аска, была вашей целью. А задача была — обеспечить безопасность. — Так точно, — сказал Смирнов. — Дословно: «Установить контакт, защитить и эвакуировать Казаму Аску». — А теперь скажи — настоящий Михаил Ивлев меня слышит?! Пока я переваривала слова Смирнова, искренне надеясь, что автопереводчик ошибся, Старик отпустил шею и взялся обеими руками за лицо солдата. — Мне нужен сейчас именно гвардии старший сержант Михаил Ивлев, — чётко, по слогам произнёс он. — Не ты, животное, а именно он. Человек, который вопреки тебе, врагу и незнакомой стране смог выполнить боевую задачу. Этот человек меня слышит?! #Эсвээр — СВР РФ, Служба Внешней Разведки Российской Федерации, "гражданская" разведывательная служба. Джеймсы Бонды и Джейсоны Борны российского пошиба — это как раз они. Также их иногда называют «сварщиками». *** Слышит-то слышит, этот самый Михаил Ивлев. Вот только он натурально дегенерат, добавьте к этому слову «доверчивый» — вот и вся картинка готова. Я сижу в каком-то прозрачном коконе собственного сознания: слышу, вижу и заранее знаю, что хочет сказать взявший вверх Голос — но не могу обратно взять всё под контроль. Я даже ничего под руку сказать не могу! Ни пальцем двинуть, ни моргнуть — теперь всё делает он, всем управляет Голос. Действительно, если мы поменялись местами — хреново ему приходилось всё это время: я запоминаю каждую деталь, каждый свой или чужой вздох, слово, движение. Блядь, скоро я тоже с ума сойду! Надо выбираться. Надо, иначе вообще вилы — с Полковника станется меня застрелить, я всё вижу — нахождение в коконе дало возможность буквально читать людей по лицам. Классно, супер, охуеть, только я назад хочу! Хочу быть самим собой, ходить, двигать конечностями, жрать, спать, очень хочу! Надо с чего-то начать, как-то достучаться до Голоса. Сука, я не останусь здесь! К тебе обращаюсь, слышишь меня?! Алло, хуесос?! Слышишь?! Полезай обратно в конуру! Теперь я слышу твои мысли, да! Кого и в каких позах ты там ебёшь — тоже, полезай обратно, будешь опять слушать умного человека, давай! — Да отъебись! Ты сам сдался, сам отдал мне контроль! –…ак, давай, сержант, выбирайся, дави это животное! — ко мне, через собственные вопли, пробился голос Полковника. — Как тебе помочь?! Что нужно?! Вырваться отсюда нужно, из кокона! Чёрт, я не чувствую ни ног, ни рук, ни всего остального тела! Как тогда, во время самого первого разговора — только сейчас я вижу всё — напряжённое лицо Полковника, поворачиваю голову — краем глаза вижу очень грустное, но серьёзное лицо Коротышки. Что же эта сука успела наговорить… Стоп, это я голову повернул?! Да, это я! Как я это сделал?! Давай, теперь я всевидящее око, я помню каждую секунду… …напряжённое лицо Полковника, боль в почти вывернутом суставе от собственного неосторожного движения, поворачиваю голову… Ясно. Голос ведь боится боли. — Нет! Нет! Я не хочу обратно! — Казама чуть ослабила захват — зря, Голос усилил сопротивление. Твою мать, я боль тоже не люблю, но это единственный шанс! Как же тогда достучаться до них?! — Сержант, подай хоть знак! — крикнул Полковник. — Прорывайся! Да блядь! Ну, понеслась! Я представил, как прорываю кокон. Как я, сознание, неосязаемое нечто, превращаюсь в человека, буквально собираю пазл, картинку себя самого. Странный, угловатый образ человека тянет плохо прорисованные руки к полупрозрачной линзе и пытается её пробить. С каждым мгновением линза становится толще, тверже, но и удары становятся чаще, сильнее. Чудовищным напряжением только, наверное, воображения я прорываюсь и успеваю выкрикнуть: — ЭТА ХРЕНЬ БОИТСЯ БОЛИ! Меня поняли правильно. Я не могу сказать «к счастью» — потому что было очень больно. Мне продолжили выкручивать руки, кто-то сзади схватил за ногу и методично стал выворачивать ступню. Но эта боль дала веру в то, что теперь можно контролировать тело — ведь я слышу, как каждая клетка тела отзывается через боль! — Я не вынесу этого! — перед глазами появилась моя копия, только весьма искажённая. Точно такая же одежда, черты лица. Но кожа - серая, потрескавшаяся, а глаза — чёрные, с красной радужкой. Штаны и китель изорваны в свисающие лохмотья. Из трещинок на лице идёт бурая кровь и жёлтый гной. — Ну и мерзкая же харя! — отвращение вернуло ещё больший контроль над собой, меня передёрнуло. — Это твоё настоящее лицо! — Нет, ты плод воображения, — уверенно сказал я. — Если захочу, то ты хоть моделью из "Плейбоя" станешь. Здесь я — царь, бог и воинский начальник! Иди обратно в конуру, животное. — Да на здоровье, только так и знай, Ивлев: ты всё равно вернёшься туда же! По своей воле, ты сам отдашь контроль! Слюни летели в стороны каждый раз, как он открывал рот, гной и кровь уже не просто просачиваются из трещинок на лице, но прямо текли потоком. Фигура Голоса, моё отражение в кривом и очень поганом зеркале, разлагается на глазах. — Вполне возможно. Если до того момента мне не пустят пулю в затылок! А сейчас — покеда, мразь! Я не услышал воплей, только понял, что они были. Возвращение в реальность оказалось довольно резким, как удар под дых в казарменном туалете восемь лет назад. Я поднял голову и посмотрел в лицо Полковнику. — Сержант? — Так точно, — я повернул голову, — Казама и… господин Казама, всё кончилось, можете отпустить. Это снова я, Михаил Ивлев. — И чем ты это докажешь? — проскрипел динамик, но в самом голосе Коротышки я слышу злость и обиду. — Хороший вопрос, — кивнул Полковник. — Наверняка мы знать не можем, поэтому полежи-ка так ещё минут десять. Товарищи, вам не составит труда его так подержать? Для верности. — Да, разумеется, — ответил Казама-старший. — Ладно, если вы считаете это необходимым, — я вздохнул и попытался лечь как можно более удобно. Получилось так себе, держат очень крепко, хотя Смирнов мою лодыжку отпустил. Полковник чуть улыбнулся. Обстановка понемногу разрядилась, и вскоре захват конечностей ослаб, хотя я не особо шевелил ими, чтобы вновь не напрягать японцев. — А можно кое-что спросить? — обратилась Коротышка к Полковнику. — Да, если это не государственная тайна. — От кого вы хотели меня защитить? И что включала в себя эта «защита и эвакуация»? — даже скрип переводчика не смог скрыть недоверие. — Из того, что можно сказать: наши коллеги из другой организации планировали вывезти вас за пределы Японии. Хотя лично я вижу логику в таком ходе действий, другой информации нет. — Но разве вы не контактируете? Со своими коллегами, то есть, — удивлённо спросил Казама-старший. — Да, но не постоянно — нет необходимости, у нас обычно разный фронт задач. Полковник говорит очень откровенно, что немного напрягает. Только что сказал про государственную тайну — а это что? И что же такого интересного Коротышка представляет для «сварщиков»? — Мы следим за вашими действиями довольно давно. Догадываетесь, с какого момента? — спросил Полковник. — Наверное, год, — печально ответила Казама. — Больше — почти два года. С момента вашего участия в турнире «Железного Кулака» за номером пять. Но особое внимание, — Полковник выделил интонацией слово «особое», — действительно: год. — Алекса… э… Валентин Александрович, разрешите обратиться? — он кивнул. — Могу я узнать, в чём дело? Почему её безопасность так важна? — Можешь, сержант, ты и так уже по уши в этом деле. Тебе фамилия Казама ничего не говорит? Я попытался вспомнить, но ничего, кроме образа Коротышки и её отца в голове не всплыло. — Никак нет. — Совсем оторван от новостей, да? — иронично спросил Смирнов, продолжавший держать мою ногу в опасном положении. — Телевизор надо хоть иногда смотреть. Имя текущего руководителя «Мишима Дзайбацу» — Казама Джин. Я вновь глянул в сторону Коротышки. Та очень мрачно метнула взгляд в пол, а когда наши взгляды пересеклись, Коротышка дёрнула уже немеющую руку и выпалила: — Это очень дальний родственник! Мы не имеем к нему никакого отношения, кроме фамилии! Мы виделись всего несколько раз в жизни! — Хорошо, понял, не надо ломать мне руку, пожалуйста, — попытался сказать это как можно мягче, но получилось всё равно с угрозой. — Действительно, — Полковник неожиданно рассмеялся. — В последний раз вы лично наведались в головной офис "Мишима Дзайбацу" и устроили там погром. А перед этим прервали турнирную схватку и устроили скандал при телекамерах. Это видел весь мир. А значит, и мы тоже. И американцы, и европейцы, и китайцы, даже арабы — весь мир. Кроме меня. Когда это, интересно знать, случилось? Уж не во время броска ли на Дейр-эз-Зор? Вот тогда вообще не до новостей было. Какая важная, оказывается, птица сидит у меня на спине. Но какой резон был спасать эту скандалистку и от кого? — И от кого же вы хотели меня защищать? Я не верю вам, судя по вашим поступкам, защита — не ваш профиль, — дерзко, как обычно. Дура, ты хоть немного понимаешь, с кем ты говоришь? — Мой профиль, девочка, — Полковник мрачно улыбнулся и чуть наклонился вперёд, — это борьба против партизан в горах. Я не умею танцевать вальс или плести словесные кружева, притворяясь кем-то ещё, зато знаю, как надо разговаривать с террористами и бунтовщиками. А так как наши гражданские коллеги очень сильно обосрались —управление взяло вашу безопасность под свой контроль. Я уже одиннадцать лет не брал в руки оружие, но всё ещё помню, как это делать. И уверен, что ты не захочешь со мной спорить на этот счёт. Сказал, как припечатал. Более ста пятидесяти боевых операций в Афганистане, Пакистане, Таджикистане и Чечне дают полное право говорить и более пафосно. Казама нервно поёрзала задницей по моей пояснице, но промолчала. — Защитить вас СВР планировало от «Мишима Дзайбацу», разумеется, — продолжил Полковник. — Вы зачем-то очень сильно понадобились этой корпорации, но лично я — не знаю зачем. И мне не было до этого дело, пока этим вопросом занимались «сварщики». Но они очень сильно ошиблись. «Теккен Форс» прибыли и заняли позиции для боя гораздо раньше, чем отряд старшего сержанта. Кстати, можете отпускать, гарантирую, что нами действительно Михаил Ивлев. Большое спасибо вашей проницательности, товарищ полковник! Я искренне благодарен — потому что когда поднялся с пола и отряхнулся, лопатки заныли дикой болью. Зато в голове прояснилось ещё больше. Только вновь захотелось спать. Я сел свободно, рядом с Казамой и её отцом. Оба они выглядят очень мрачными, особенно господин Казама — он молча слушает, ни говоря ни слова. Смирнов сел обратно, рядом с Полковником. — Управление не имело никакого отношения к этому делу — до вчерашнего дня. Так что извиняться никто из здесь присутствующих не будет. А те, кому стоило бы… — он взглянул на часы на запястье. — Вероятнее всего, около трёх часов назад все ответственные за провал операции были расстреляны. — Такое зверство… — Казама стала мрачнее тучи. — Почему же так жестоко? — Эти люди совершили непростительные ошибки при подготовке операции, — спокойно ответил Полковник. — Из-за их ошибок сильно пострадало мирное население. Из-за их ошибок Россия потерпела колоссальный урон — погибло больше сотни первоклассных солдат. Даже то, что они дорого отдали свои жизни, со счётом четыре к одному, ничуть не утешает. И именно эта потеря — самая серьёзная, для родных и близких этих солдат. Моё мнение — приговор объективен. Я судорожно вздохнул и кивнул, подтверждая слова полковника. Какая же ты блядь, ирония — я ведь единственный сирота в роте. У всех остальных как минимум были родители, у большинства офицеров и некоторых контрактников — семьи и дети. Когда Полковник сказал о расстреле, с души упал ещё один увесистый валун, я едва не пустился в пляс от радости. И мне совсем не было стыдно за такие мысли. Но… но это не снимает с меня никакой ответственности. Под препаратом, который вколол Смирнов, я теперь размышляю очень быстро, чётко: мысли идут быстрым потоком, а мозг без задержек отсеивает бред, шелуху, оставляя голые факты. — Вы правда думаете, что я позволю вам увезти мою дочь? — подал голос Казама-старший. Это был не риторический вопрос — он всем видом показывает готовность к любому развитию событий. — Пару дней назад я сказал бы «да», — ответил Полковник. — Кроме того, я рекомендую не забывать, что это вы пошли на контакт с нами, когда получили информацию о местонахождении дочери и сержанта, — Казама-старший густо покраснел, метнул короткий взгляд на дочь, но выдохнул и не стал разводить панику. — Безусловно, нам всем повезло, что они добрались самостоятельно, и управлению не пришлось использовать оперативников. Лично я вижу в этом большую заслугу старшего сержанта. — Разрешите не согласиться, товарищ полковник, — попытался было подняться, но он махнул рукой, и я сел обратно. — Казама Аска активно помогала выполнять боевую задачу — отлично выполняла работу штурмана, составляла маршрут и снабжала провизией. Несмотря на некоторые… эм… языковые сложности, дорога прошла спокойно.       Коротышка саркастично хмыкнула и немного покраснела, поглядев на перебинтованную заново руку. — Оно и видно, особенно по этому твоему «Голосу» и общему побитому виду, а ещё по отсутствию пистолета в кобуре и разрубленному пополам «калашу», который мы нашли в вашей машине, — Полковник загибал пальцы, перечисляя. — И судя по густому слою пыли внутри машины я тоже понял, что ты очень многое не договариваешь, сержант. Так что давай так — общую картину боя мы себе представляем, деталями поделился один офицер связи «Теккен Форс». На слове «рассказал» Смирнов и Полковник синхронно ухмыльнулись, я тоже улыбнулся - нервно, вспоминая одну из прошлых "профессий". — А вот что было дальше, все четыре дня — мы не знаем, но очень хотим знать. Так что теперь, безо всяких левых мыслей, и только если можешь — докладывай. Я сглотнул комок в горле. *** Миша смог рассказать всё. Это далось ему… хотя нет, это далось нелегко нам обоим. Он с фотографической точностью, почти по часам рассказал то, что произошло — первый, самый кровавый день он рассказывал очень подробно. Зачем же было так пытать, заставляя потерять над собой контроль? Неужели это единственный метод хоть как-то помочь? Наверняка показалось, но может действительно, на словах «оставил подчинённых», Миша опять чуть не потерял сознание? Второй день солдат тоже обрисовал очень откровенно: и про ссоры, и про перемирия. Но Миша описывал события своеобразно, что-то вроде «двенадцать ноль-ноль, Казама потребовала вернуться в Китакюсю, чтобы отдать телефон, который случайно забрала на вокзале. Я не согласился, произошла небольшая перепалка». И всё время брал вину за конфликты на себя. Даже за те, которые начинала я. Чёрт, да за эти пять дней солдат больше меня следовал философии додзё Казама — «Останавливать конфликт»! Открыто рассказал и о собственной проблеме — Миша абсолютно не скрыл того, что он сходит с ума. На вечере третьего дня Старик потребовал буквально пересказать всё, что Миша рассказал тогда за ужином. Он даже немного испугался, но всё же Старик довольно кивнул, когда Миша дословно назвал почти все темы. Я подтвердила, добавив то, что он показал пару фокусов. Миша чуть смутился, но продолжил «докладывать». Четвёртый день, почти такой же тяжёлый, как первый, Миша начал не со стихотворения, а просто сказал, что поехали дальше. Проклятье, солдат ещё и соврал, сказав, что это он спровоцировал конфликт и стрельбу в пиццерии! Ни я, ни папа, который слышал от меня истинную версию этого события, не посмели прервать. Откуда же такая огромная разница с тем, что кричал внутренний голос солдата полчаса назад? Тот командир наёмников в пиццерии оказался русским — и это удивило не только меня и папу: Старик и Смирнов действительно выглядят поражёнными, скорее даже взбешёнными. Смирнов, который и так делал пометки в блокноте по ходу доклада Миши, очень внимательно выслушал повторный пересказ внешности и личных данных наёмника, и записал их. — С этим разберёмся, отдельно и очень внимательно, — это было сказано жёстко и холодно. Вечернюю схватку с неизвестным воином Мише пришлось рассказывать трижды, и мне пришлось вмешаться, потому что Старик и Смирнов просто отказались верить в то, что рассказал Миша: — Вот, посмотрите, — я указала пальцем на щёку. — Это след от меча! Вы можете сколько угодно не верить Мише, но всё так и было, как он вам рассказал. И про светящийся меч, и про полёты на нём, и даже то, что этот Воин смог выдержать удар двумя ножами в горло — всё это правда! Посмотрите на бронежилет Миши, воин чуть не пробил его мечом. — Мы понимаем, что вы видели это собственными глазами, — примирительно сказал Старик. — Но мы-то — нет. И поверить в такое очень тяжело. — Но, товарищ полковник, вспомните как чётко и ровно разрублен «Калашников» товарища старшего сержанта, — напомнил Смирнов. — А как вы смогли рассмотреть винтовку? Я думала, Миша оставил её там, на дороге. Русские разом фыркнули, а Старик пояснил: — Вскрыли автомобильный замок, открыли дверь и посмотрели. Это табельное оружие, вещь, которая принадлежит государству. А у нас с этим очень строго — утеря оружия приравнивается к дезертирству и считается уголовным преступлением, — Миша вздрогнул на последнем слове. — И это касается не только оружия. Знаете, как надо держать штурмовую винтовку во время ядерной войны? — Как?       Никогда не задавалась таким вопросом, честно говоря. — На вытянутых руках, чтобы расплавленный металл не капал на выданные армией сапоги. Спустя три секунды я поняла шутку и чуть усмехнулась. Миша понял куда быстрее, но улыбка на его лице исчезла очень быстро. Он сидит очень сосредоточенный, почти печальный. — Что ж, шутки в сторону, — продолжил Старик. — Оставим этот инцидент как требующий дополнительных розыскных и иного рода мероприятий, а на них нужно время. Которого нет, поэтому позволю себе закончить твой рассказ, сержант, так как от границы префектуры за вами уже вели наблюдение. Так что — доклад принял, вольно, — Миша чуть расслабился. — Предлагаю вернуться к старой теме — ваша, Казама Аска, безопасность. — Вы прямо сказали, что не будете увозить мою дочь в Россию, — сказал папа. — Именно так, — кивнул Старик. — Ситуация очень быстро меняется: предполагаемый заказчик вашего похищения в интересах «Мишима», Казама Джин, пропал день назад. — В каком смысле пропал? — удивилась я. То, что эту бойню мог организовать Джин, не стало новостью, да я почти уверена в этом. — Из нашего наблюдения — точно пропал, — пояснил Смирнов. — Два дня назад он улетел в одну из ближневосточных стран, после чего всякая информация о статусе и местонахождении перестала поступать. Как будто он исчез или погиб. — Погиб?... Я никогда и никому не рассказывала о сцене в кабинете Джина. Я, Лили и Лео пообещали друг другу держать само событие* в секрете, не говоря о том, что мы видели в самом кабинете. Ещё бы — два крылатых демона, один другого страшнее. Вряд ли Джин может умереть просто так, не похож он… на человека, который может случайно погибнуть. Ну, большую часть времени — человека. — Может быть погиб, — кивнул Смирнов, — а может и нет, достоверно известно только то, что сейчас руководство «Мишима» занято совершенно другими делами: крупными военными операциями, например. Так что вы находитесь в частичной безопасности. Сама префектура Осака позавчера была объявлена зоной вне конфликта, — папа кивнул, подтверждая слова Смирнова. — Статус гарантируется американцами, они всё-таки вмешались в эту войну. — Давно пора, — утвердительно кивнул папа. — Они ведь наши союзники, они обязаны были вмешаться с самого начала! Никто из русских не ответил, они только переглянулись и мрачно засмеялись. И опять — одновременно, будто у них на всех одно сознание! — А какое России дело до моей безопасности? — сказала я с вызовом, обращаясь к обоим посетителям. — России сейчас очень до многого есть дело, — улыбнулся Старик. — И до осточертевшей наглости американцев, и до родственников с Казамой Джином нам тоже есть дело. Этот человек целенаправленно погружает мир в хаос, развязывает войны, спонсирует перевороты и бунты. В том числе в России. Мы хотим положить этому конец — и поэтому нам важно следить за его окружением. — Но я же сказала, мы ему — никто! — Это не отменяет того, что Казама Джин заинтересован или был заинтересован в вашем похищении, — жёстко ответил Старик. — Ты, девочка, зачем-то ему очень нужна. Настолько нужна, что он отправил на твою поимку целый батальон — четыреста человек. И вряд ли ты нужна, для того, чтобы кофе по утрам варить и тапочки в зубах таскать, — от такого предположения передёрнуло. — И для России, для меня, и теперь уже для товарища старшего сержанта помешать вашему дальнему родственнику — не просто долг, но самое настоящее удовольствие. — А я тут при чём, товарищ полковник? — удивлённо спросил Миша. — Ты думал, что всё кончено, да, сержант? — Старик перевёл на того удивлённый взгляд. — Что ты отработанный материал, дезертир, и теперь будешь с позором выгнан из армии на улицу? — Ну… — Миша немного помолчал. — Именно так я и думал. — Не спеши себя хоронить, а то успеешь, — я не поняла смысл выражения, но Миша заметно удивился. #Для лучшего погружения в предысторию, автор очень рекомендует прочесть мангу «Tekken Comic/Tetsuman — Tekken Comic» (под этими названиями мангу можно найти в сети). Сюжет этого фанфика во многом (но не во всём) основан на событиях, описанных в этой манге. Хотя произведение не является каноничным, манга не противоречит событиям, которые канонично происходят в шестой и седьмой частях «Tekken». *** — Вы имеете в виду… — не верю своим ушам. — Неужели есть вариант, где меня не поставят к стенке или выкинут на улицу? — Есть такой вариант, — согласно кивнул Смирнов. — Но… я ведь по факту дезертир. Я бросил подразделение, своих товарищей, потерял оружие, в конце концов! — И выполнили, в результате, боевую задачу, товарищ старший сержант, и это сейчас важнее всего, — Смирнов сказал это с серьёзным лицом, безо всякого намёка на издёвку или попытку вновь выбесить. — Так точно, но это не то, чему нас учили, — поправил себя: — Нет, понятно, что потери всегда неизбежны, но… разве задачи должны до сих пор выполняться любой ценой? — Ты же не собираешься сейчас наматывать сопли на кулак? — вмешался Полковник. — Что значит «до сих пор»?! Если ты мало знаком с историей Родины, то сейчас ты узнаешь немало нового: задачи, которые надо решать армии, требовали, требуют и будут требовать выполнения любой ценой! — он ударил кулаком по полу, заставив японцев и меня вздрогнуть. — Война никогда не меняется. Малой кровью, на чужой земле — мы так не воюем, и это миф, потому что никто в мире так не воюет. Ни американцы, ни китайцы, никто! Ты почти девять лет в армии, и после этого приходится ещё что-то объяснять?! — Никак нет! — ответил я, выпрямившись. — И ты действительно думаешь, что больше никто, кроме тебя, не терял всё на свете в один момент? Что ты один такой уникальный?! — Никак нет! — почти выкрикнул я. — Тогда отставить рефлексию, сержант! Задача по спасению важной персоны выполнена — но на этом ещё ничего не кончено. И на тебе никто не ставит крест, я чётко и ясно сказал: управлению нужны такие бойцы. — Вы хотите сказать… — не смог продолжить свою же мысль, слишком невероятно это всё звучит. — Ты правильно думаешь, — кивнул Полковник и повторил: — ГРУ нужны такие люди, как ты. Люди, способные выполнить задачу, несмотря ни на что. Но есть одна проблема. — Голос? — безошибочно определил я. — Да. Твоё психологическое состояние неприемлемо для статуса оперативника. К тому же тебе надо многому научиться, причём довольно специфическим вещам, — Полковник внимательно посмотрел в глаза, как школьный учитель ученику. — Ты оставил очень чёткие и ясные следы за собой — какие? — Ну… сам по себе человек в незнакомом камуфляже, может, ещё внешность выдавала, — предположил я. — Но я ведь не мог снять форму — это же стопроцентное дезертирство! — Стопроцентная фигня с точки зрения ГРУ, — отрезал Полковник. — Но с точки зрения военнослужащего — действительно так. Однако самый главный фактор демаскировки — пистолетные гильзы от "макаровского" патрона. Здесь не Ближний Восток, тем более не Восточная Европа. — Понятно… — кивнул, признавая правоту. — Могу ли я вернуться тогда в бригаду? — Вот тут самая большая проблема, сержант, — Полковник покачал головой. — Обратной дороги в десант нет, ты официально числишься погибшим. Да ты и сам должен был догадаться, верно? — Так точно, это наиболее логичный шаг, — согласился я. — И ещё одна причина, по которой, кстати, невозможно позволить себе вывезти Казаму Аску в Россию. Из Японии пока не выбраться ни на самолёте, ни на корабле. Можно только проникнуть, для нас - только неофициальными методами. Например, так же нагло купить диспетчера в Силах Самообороны, как это сделали для вашего задания «сварщики». Или высотный одиночный десант — как это сделал я. Воздух и море контролируется «Мишима» и «G», хоть и не полностью, но в достаточной мере, чтобы сделать невозможной эвакуацию обратно, в Россию. Ты застрял тут, конкретно застрял. — На какой срок? Полгода, год? — На две недели как минимум, не перебарщивайте, — усмехнулся Смирнов. — Большего сказать не можем, сами понимаете: вот это уже государственная тайна, — он покосился на японцев. — Но тогда… тогда что делать дальше? — А ты ещё не понял? — Полковник вновь сурово посмотрел в глаза. — Решить свои проблемы, боец. Не ты первый, не ты последний теряешь всё, чем жил и дорожил. Не ты первый, не ты последний, у кого ехала крыша на этой почве — и в ГРУ хватает людей, которые встали в строй после персонального ада. Да, ты пережил очень тяжелые пять дней. Но это не значит, что всё кончено. Ты правильно понял тогда, я действительно готов был прикончить ту мразь, которая сидит в твоей голове. И если бы ты не вырвался — я бы так и поступил. Как он назвался? Подсознание? Совесть? Интуиция? — Так точно, — я согласно кивнул. — Голос вам сказал это, когда я… ну…? — Да, проорало это животное много что интересного, — Полковник усмехнулся. — И ты подтвердил всё, что он тут нам наговорил, про все пять дней. А то, как он себя назвал — чушь! Смирнов, объясни более грамотно, всё-таки, это твоя основная специальность. Я с удивлением поглядел на гестаповца. — Да-да, не удивляйся, Военный университет, кафедра педагогики и психологии девиантного поведения, — маска напыщенного хлыща пропала с лица Смирнова, он дружелюбно улыбнулся. — Я военный психиатр, также прошёл курсы полевой медицины и психофармакологии. Под этим умным словом скрывается наука о таблетках для тронувшихся умом. Для таких как ты, да, — он кивнул. — И что за хрень тогда поселилась в моей голове на самом деле? — спросил я и прикусил язык. Такая странная перемена в поведении гестаповца сбила с толку, и я начал немного забываться в выражениях. — У тебя вполне очевидная боевая психическая травма, БПТ, слышал про такой диагноз? — Да, конечно! …врываюсь в укрытие, падаю на пороге, но адреналин гонит дальше. Песок, оседая с потолка полуземлянки, сыплется за шиворот. Всё, я в относительной безопасности. Оглянулся: десяток садыков*, ещё несколько наших — и у всех пустой взгляд. Пытаюсь растормошить бойцов, наотмашь даю пощёчины — почти бестолку! Сирийцев можно понять: они неделю сидели в окопах, пока их обстреливали всем — от балономётов, до реальной артиллерии, но наши-то?... — На фоне травмы в твоей голове могла поселиться какая-то хрень, — я вернулся в реальность и услышал голос Полковника. — Очень злая, нехорошая хрень. В худшем случае это называется шизофрения, мы почти уверены в этом. Японцы, против ожидания, не рванули в стороны, а вот я очень испугался. Это шиза, это реально шиза, бля... — Нет-нет, всё в порядке! — Смирнов засмеялся. — Сейчас, пока ты под действием препарата — тебе абсолютно точно ничего не угрожает. Такие случаи я тоже видел, и это решаемый вопрос. — Товарищ врач, дайте мне «колёса», и через неделю буду как новенький! — Значит, ты думаешь, что реабилитационные центры, в которых бойцы месяцами лежат после травмы, придуманы для слабаков, для фотоотчёта, да? — Полковник посмотрел на меня, как на кретина. — Препарат — не панацея, не волшебная палочка. Применять надо очень осторожно, потому что есть большой шанс подсесть на всю жизнь. А оперативники-наркоманы мне не нужны. — Но тогда как… — Ты будешь принимать необходимые препараты, по расписанию или в самых крайних случаях, — успокоил Смирнов. — Но решить эти проблемы, разобраться с гнилью внутри ты должен сам! — Но, товарищ врач, как? Я не могу лечь в клинику в Японии, у меня… у меня даже документов нет! Не говоря уже о том, что я не знаю японский. — Ты прав, без клиники придётся обойтись, — Смирнов вернулся к серьёзному тону. — Как я сказал, это твоё дело решить собственные проблемы, если ты хочешь вернуться на службу. Но это не значит, никто не будет помогать — я тоже слишком глубоко в этом деле, чтобы уйти со сцены именно сейчас, — Смирнов сдержанно покосился на Полковника. — Вадим Иванович будет помогать. Но нужно ещё кое-что, — я слышу в голосе Полковника насмешку. — Меня очень удивил тот факт, что тебя несколько раз подряд поборола девочка. Мастер боевого искусства, опытный уличный боец, но всё равно — девочка?! — Меня тоже это очень удивило, товарищ полковник, — я покраснел от нервного, стыдного чувства злости на самого себя. — Первый раз — ладно, ты уже полуживой был после трёх схваток. Но вчера, в лесу на дороге? В восемьдесят третьей бригаде вообще рукопашному бою не учат? — спросил Полковник с неприкрытой издёвкой. — Никак нет, то есть, так точно, учат! Просто… просто я никогда не интересовался этим. В современном бою махать кулаками не нужно. — Ошибаешься, боец, у меня в памяти хватает моментов, когда рукопашный бой был очень важен, — на этих словах Коротышка, которая слушала разговор с большим интересом, многозначительно фыркнула и с пренебрежением посмотрела на меня. — Кстати говоря, мастер Казама, как обстоят дела с учениками? — Неплохо, спасибо, — удивлённо кивнул тот. Я уже понял, к чему ведёт Полковник, но промолчал. — Примите нового ученика? Обещаем оплату за проживание и обучение — пятьсот тысяч йен за всё вас устроит? Не ожидал, что японцы умеют ТАК округлять глаза. Коротышка вообще открыла рот в изумлении. Да что там, я тоже обалдел. За пять дней я, в принципе, смог разобраться с основными ценами, и вполне себе представлял какую сумму озвучил Полковник. Нет, я им точно очень нужен! — Д-да, разумеется, — ответил весьма и весьма обалдевший мастер Казама. — Но почему именно наше додзё, могу я узнать? — Мы посмотрел записи всех раундов пятого турнира «Железный кулак», — ответил Смирнов, — а также некоторые записи с городских камер видеонаблюдения, на которых ваша дочь участвует в уличных драках, — Коротышка чуть смутилась и отвела взгляд. Казама-старший наоборот метнул короткий, но красноречивый гневный взгляд сторону дочери. — Вы преподаете специфический, но вполне эффективный для наших задач стиль. Плюс, мы решаем вопрос с проживанием Михаила и обеспечением безопасности вам и вашей дочери. — Но вы имеете полное право подумать и посовещаться, — Полковник посмотрел на часы. — Только не очень долго, нам действительно пора идти. — Я согласен взять господина Ивлева в ученики, оплата очень щедрая! — воодушевлённо ответил Казама-старший. — Аска, назначаю тебя личным тренером! — Лучший вариант… — разведчики одобрительно переглянулись.       Показалось, что Коротышка хотела что-то возразить, но вместо этого она просто разозлилась и отправила мне и своему отцу очень многозначительные взгляды. Какая-то игра в гляделки параллельно со словесным общением. Я прямо-таки прочитал этот взгляд: «Ни разу не согласна!». — Отлично, подведём итог, — Полковник хлопнул себя по коленям. — Казама Аска остаётся в Осаке, под нашей защитой. И прежде чем вы захотите возразить, — он предупреждающе поднял руку, — я также хочу сказать следующее: о том, что произошло за эти пять дней, должно знать как можно меньше людей. Всё скрыть невозможно, но и не нужно. Вам всего лишь не нужно рассказывать о произошедших событиях и особенно - о товарище старшем сержанте. — Я… понимаю, — печально кивнула Казама. — Миша говорил, что у него могут быть проблемы. Про защиту — тоже всё поняла. Тут ещё вопрос кто, кого и от кого будет защищать… — девушка с сомнением покосилась на меня. — Прекрасно. Сержант, ты тренируешься и решаешь свои проблемы при помощи Вадима Ивановича. У тебя минимум две недели, но не думай, что ты можешь потратить их на ИБД* — и проживание, и обучение будут оплачены из твоих собственных денег, — теперь у меня глаза полезли из орбит. Но спорить с таким человеком? — Равно как и машина, считай её теперь своей. Паспорт на старое имя с новыми данными, водительские права международного класса и «кредитку» выправим, думаю, консульству это по плечу. И да, пойми простую вещь — твоя проблема имеет два решения. Назови их. — Либо пуля в лоб, либо успешное. — Правильно, — кивнул он. — Документы и карточку со всем, что осталось от твоих сбережений, ты получишь послезавтра. Смирнов? — Первый сеанс терапии я назначаю также на послезавтра. Сеанс пройдёт в здании консульства, там же вы получите всё остальное, — Смирнов протянул бумажку с адресом и кратким описанием маршрута до консульства. — Сегодня приказываю отдыхать и спать — через полчаса препарат начнёт усиленно вырубать, и проснёшься ты очень нескоро. — Есть отдыхать и спать! — Тогда… — они переглянулись. — Тогда вольно, сержант. Полковник и Смирнов встали, поклонились хозяевам. Коротышка сняла автопереводчик и отдала Смирнову. Я тоже встал, натянул на голову берет и поднял руку к виску. — Спасибо, товарищ полковник! Спасибо, что дали шанс. — Ещё раз, вольно, сержант! И вот третья задача — научись вести себя естественно на гражданке, жить нормальной гражданской жизнью, — он с сомнением посмотрел на меня. — И как бы эта задача не стала самой сложной. По долгу службы я вынужден остаться в Японии. Хотя вряд ли мы встретимся ещё раз — я буду следить за тобой. В любом случае: две недели и два решения, — вместо «до свидания» сказал Полковник и вышел из зала. Смирнов протянул руку на прощание. Протянул в ответ свою, рукопожатие вышло крепким. Казама-старший проводил посетителей до двери, а я обессилено хлопнулся задницей на пол. Убрал берет обратно за пазуху, вытер пот со лба. Поглядел на часы — всего-то пол-десятого, а ощущение, что проговорили вечность. Меня вывернули наизнанку, доказали, что есть шанс на будущее и натурально ограбили. ГРУ работает эффективно, нет слов. Коротышка всё так же сидит сбоку, надувшись и что-то бурча под нос по-японски. Я присмотрелся к одежде: полосатая майка, короткие джинсовые шорты и босые ноги. Выглядит очень по-домашнему, сегодня тренировки явно не будет. — Я не напрашивался в ученики, ты сама слышала, — попытался наладить контакт, — это приказ товарища полковника и слова твоего отца. — Меня не волнуют приказы твоего старикашки! — она обернулась с очень недобрым выражением лица. — А что насчёт папы… Oi, otosan! Do yatte kore o rikai dekimakka?! Казама-старший, который только что вернулся в зал, ответил на обиженный возглас дочери довольно резко: он выкрикнул что-то вроде «Aho!», постучал себе ладонью по голове, а потом они оба затараторили так быстро, что я едва мог улавливать даже тон их перепалки. По характерному жесту и выражению лица Коротышки, понял примерно так: она пеняет отцу на алчность и жажду наживы. Что Казама-старший отвечал — тоже примерно понятно, и без прямого перевода. Вмешиваться не буду. И так на сегодня лимит разговоров превышен, да и какая нахер разница, что там Коротышка продолжает обиженно причитать? Всё равно последнее слово останется за отцом — так и вышло: — Всё в порядке, Михайру-сан, — спустя секунду всё-таки допёр, что Казама-старший обращается ко мне. — Все договорённости остаются в силе, тренировки предлагаю начать, как только вы сможете хорошо отдохнуть с дороги, — он поклонился в пояс, я встал и повторил, вызвав смешок у Коротышки. — Можете звать меня мастер Каташи. Моя дочь будет достойно учить вас нашей семейной вариации стиля Дайто-рю айки-дзюдзюцу. — Джиу-джитсу? — слух зацепился за последнее слово, потому что всё название я сейчас точно не смогу запомнить, даже три раза переспросив. — Дзюдзюцу, — вежливо поправил меня Казама-старший, вполне понимающий мою сложную языковую ситуацию. А может Коротышка права, и деньги играют большую роль в этой японской вежливости? — Asuka-kun, sugu ni kyakushitsu ni Mihayru-san o tsurete, beddorinen o ataeru! Это было явно адресовано моему новому тренеру. Казама-старший сказал это в довольно резком, приказном тоне, от чего она совсем погрустнела. Мастер Каташи вновь поклонился и вышел. — Добро пожаловать ко мне домой, не успела сказать это на входе, — безрадостно сказала Коротышка. А может она тоже просто устала. От меня — в первую очередь. — Что бы не сказал Голос, пока я себя не контролировал — это были не мои слова или мысли, — сказал это без видимой, только потому, что захотелось. — Просто, чтобы ты это понимала. Обещаю вести себя как положено и не нарушать японских правил этикета. Казама не слушает, а смотрит в сторону и наверняка думает о своём. Ну и пусть, я это для себя говорил, в первую очередь. Я встал и вновь потянулся. Суставы, похоже, мне либо очень хорошо растянули, либо вовсе потянули. Так себе массаж. Две недели. Два решения. Психоанализ и колёса. Тренировки и «нормальная гражданская жизнь». Надо что-то делать. Очевидно — спать. Сообщил об этом решении Коротышке, та махнула рукой, и мы вышли из спортзала. Японцы перекинулись парой слов, и Коротышка зашла в одну из комнат. Обратно она вышла со знакомым свёрнутым матрасом. Я взял рулон, и пошёл за Казамой по лестнице на второй этаж. Меня поселили в пустой и немного пыльной комнате, окнами выходящей на другую сторону улицы. Пофиг, я сейчас и на улице рад поспать, лишь бы поспать. — Держи, это вместо пижамы, — Казама вымучено улыбнулась и протянула старую мужскую футболку, наверное, папину. На ней ещё не выцветшим принтом изображён спортсмен-бегун, только что преодолевший дистанцию и машущий руками. — Кто тут изображён? — спросил я вновь без причины. Казама развернула футболку лицевой стороной к себе и слабо улыбнулась. — Это бегущий человек Глико, один из символов Осаки. Считай эту футболку сувениром. — Отлично, я люблю сувениры, — кивнул и принял "пижаму". — До послезавтра. — Спокойной ночи, — не оборачиваясь ответила девушка и вышла. Смирнов оказался прав — я вырубился ровно через полчаса, как он и сказал. #Садыки — военнослужащие Сирийской Арабской Армии (САА). В переводе с арабского «садык» означает «друг», так сирийцы часто обращаются к российским военным, отсюда и обратное использование для обозначения сирийцев-союзников. #ИБД — Изображение Бурной Деятельности, занятие и метод времяпрепровождения, основанный на создании внешнего вида занятости при максимальном избегании реального выполнения работы. Очень частое явление в армии.