23.05.2017, вторник, полдень.
Миша каблуком наступил на ногу новоявленному стражнику, и тот с шипением отодвинулся от входа в палатку местной администрации. Я благодарно кивнула и отдернула полог. В нос ударил неприятный запах немытого тела – который в этом лагере беженцев витает повсюду, но вот именно здесь концентрация оказалась почти невыносимой. Вместе с запахом табака. На нас подняли взгляд трое мужчин в камуфляжной форме, с грязными от пота голубыми шарфами. Глаза обитателей палатки едва можно рассмотреть в полумгле – свет в палатке создает только одинокая лампочка под потолком. – По какому праву вы запрещаете нам выезд из лагеря? – спросила я, бросая подчёркнуто гневные взгляды то на одного, то на другого военного. После того, как все трое переглянулись, слово взял темнокожий сухощавый мужчина среднего возраста в голубом тюрбане: – И чем же вы отличаетесь от нескольких тысяч других беженцев в этом лагере? – голос у него под стать внешности – скрипучий, да и на японском мужичок говорит плохо. – Я настаиваю, – Миша вышел вперёд и поднял руку с зажатым в ней пистолетом. Все трое мгновенно побледнели, даже Тюрбан – он посерел и первым поднял руки на уровне плеч. – Что вы собираетесь делать? – спросил он по-английски, изъясняясь гораздо лучше, чем по-японски. – Заставить написать бумаги о нашем освобождении и выделении транспорта и припасов, – ответил Миша и чем-то щёлкнул в оружии, отчего военные резко дёрнулись и подняли руки ещё выше. – Сейчас же. Спустя несколько минут я вышла с одним из военных из палатки, и мы направились к стоянке различной техники, на которой в этот гигантский лагерь под Такасаки привозили беженцев. Оружия при мне нет, но и у военных Миша отобрал пистолеты, так что шансы как-то вывернуться у невысокого блондина, который быстро шагает впереди, нет. Для уверенности в наших словах, Миша ещё в палатке попросил меня продемонстрировать навыки – я сломала столешницу ударом кулака. Теперь у меня кровит и болит рука, зато военный впереди меня не пытается ни бежать, ни звать на помощь. – Вот, это всё, что есть, – на ломаном английском заявил блондин и указал рукой на небольшую парковку. – Здесь машины, нет владельцев. – Куда они пропали? – спросила я. – Уехали в другие лагеря, машины брошены, – также нескладно ответил военный. Мы прошлись по парковке, но не нашли почти ничего интересного. На финальном инструктаже Миша настаивал на каком-нибудь вездеходе, вроде того, на котором мы прорвались в Йокогаму, но таких не нашлось – только обычные машины, тысячи которых колесят по городу ежедневно. Не этого же нервного и потного блондина спрашивать, на какой машине ехать дальше? – Вот эта, – я указала пальцем на черную машину слева. Военный на секунду замер, затем обернулся ко мне и кивнул. Наверное почудилось, но на его лице я заметила некую смесь иронии и одобрения одновременно. Не знаю, чего он рожу корчит, нормальная вроде машина? – Продукты? – спросила я, получив от блондина ключи. Тот вновь замер, а затем покачал головой, причем в этот раз очень твёрдо и уверенно: – Нет. Я кивнула в сторону, где стоит палатка с двумя его коллегами, дрожащими под прицелом пистолета Миши, но военный только вновь покачал головой. – Нет продуктов. Только жители лагеря. Запасов нет. Поставки мало, – отрывисто произнёс военный и поднял глаза. Стало понятно, почему он и его сослуживцы такие оборванные. Точно так же выглядят почти все обитатели этого лагеря беженцев, среди которых легко заметить людей, страдающих от недоедания. – Почему вам не помогают? – против воли спросила я, опустив руки. – Почему так много голодающих вокруг? Почему все грязные? Блондин издал нечто похожее на саркастическую усмешку. – Организация Объединенных Наций – только и сказал он, сплюнул на щебёнку и пошёл к палатке. Прежде, чем мы зашли внутрь, из палатки вышел Миша, быстро спрятав за спиной пистолет, чтобы не пугать ничего не подозревающих беженцев, слонявшихся поблизости. Аники поднял бровь и кивнул в сторону сопровождавшего меня военного. Я показала большой палец, а затем повернула его вбок. Миша чуть нахмурился, но кивнул. – За мной, – приказал Миша и зашёл в палатку. Мы зашли все вместе, и я увидела двух оставшихся военных с голубыми шарфами. Они сидели на земляном полу, спиной друг к другу, привязанные металлической проволокой в несколько витков к центральному столбу, который удерживает палатку. Рты залеплены армированным скотчем, который Миша тоже где-то позаимствовал. На лицах страха нет, только принятие и безразличие. Миша усадил блондина рядом с коллегами и также замотал ему руки проволокой, а рот заклеил скотчем. Собрал в целлофановый пакетик все патроны, которые выщелкал из магазинов пистолетов миротворцев, а затем аники достал из-за пояса… здоровенный нож с пилой на обухе. Точно такой же, какой был в руках Брайана Фьюри во время схватки в Ураясу. – Стой! – вскрикнула я и встала на пути аники. – Мы так не договаривались! Не убивай их! Миша закатил глаза, а потом вздохнул с недовольным лицом и покачал головой. В голове замелькали мысли, может, я неправильно поняла план? Тем временем, аники обошёл меня и вставил рукоятку ножа в ладонь Тюрбану. После чего с поганенькой ухмылкой помахал троице и рывком утянул меня наружу. – Побежали! – почти крикнул Миша. – У нас есть минут пятнадцать, пока он не перережет проволоку. Я припустила вслед за аники. За три минуты добежали до палаток, забрали свои рюкзаки и рванули к стоянке. На вопрос насчет еды пришлось ответить отрицательно, но Миша только сосредоточенно кивнул, видимо, предполагая такой исход. Ещё через четыре минуты мы были на парковке, я махнула рукой вперёд: – Вот она, держи ключи! Но Миша вдруг замер на месте, чуть приоткрыв рот и широко открыв глаза. Затем аники обошел меня и подошёл к водительской двери, сохраняя то же нелепое выражение лица. – Что? Что не так? – спросила я, а Миша вдруг засмеялся: – Уж не знаю, сказать тебе «спасибо» или дурочкой назвать, – заявил Миша, открывая машину. – Понятия не имею, как на Тойоте Целика* мы будем преодолевать горные перевалы, но не могу не признаться, что это машина мечты моего детства! – Лучше скажи «спасибо», а то за «дурочку» я тебе по башке дам! – тоже засмеялась я, правда, не так уверенно. Когда мы подъехали к выезду с парковки, часы на запястье Миши запищали, сигнализируя, что пятнадцать минут прошли. – Ну теперь держись! – хищно ощерился аники, воткнул передачу и с визгом шин, раскидывая щебёнку рванул вперёд, снося шлагбаум. Про ремень безопасности я вспомнила только когда Миша набрал скорость выше двухсот километров час. #Toyota Celica *** – В каком смысле они сбежали? – устало поинтересовалась молодая девушка с каштановым каре, одетая в слишком откровенную версию китайского платья. – Взяли нас на прицел пистолета, отобрали оружие и ключи от одной из машин, связали проволокой… – придушено просипел миротворец в голубом тюрбане, и девушка чуть ослабила удавку. – Потом пришли вы… – Вас ничему, похоже, не учат, – разочарованно покачала головой девушка, двумя пальцами взявшись за рукоять зазубренного тесака. – Вам даже оружие оставили, почему же не сопротивлялись мне? – Корпорация же не враг ООН, – удивлённо ответил миротворец в тюрбане, прежде чем его глаза закатились, а изо рта и разреза в горле хлынула кровь. Вслед за ним истерическое мычание за армированным скотчем прервалось у ещё двух миротворцев. – А зачем Корпорации лишние свидетели частного интереса? – сделала удивлённое лицо девушка, метнула нож в землю и вышла из палатки. Звонить Кадзуе Анна не стала. Из новостей она знает, что главный офис Корпорации «G» уничтожен орбитальным ударом спутника «Мишима Дзайбацу». А ещё наёмная убийца знает, что её работодателя не убить таким пустяком – и это значит, что от миссии отвлекаться не стоит. Всё равно, ведь после убийства возлюбленного её сучкой-сестрой, Анне Уильямс пришлось вернуться к привычному ремеслу. ***23.05.2017, вторник, день
Поесть остановились перед самой Фукусимой, не решаясь заезжать в город. Я съехал с трассы у придорожного кафе, и сестричка впервые за последние полтора хоть что-то сказала: – Мне не пообедать, мне наоборот… – промямлила зеленоватая Аска. – Сейчас станет легче, выходи на улицу и подыши, – улыбнулся я. – Извини, надо было торопиться. Куда именно нам надо «торопиться», Смирнов не уточнял, но очень настаивал. Сеансов связи, как раньше, уже не проводилось, но хотя бы появилась минимальная ясность насчет будущего, отчего я стабильно пребывал в хорошем настроении уже почти целый день. Почему и гнал как сумасшедший через три префектуры. Погоня за нами если и была – то обосралась ещё в Гумме, первой префектуре. В следующей – Тотиги – и в Фукусиме за нами не гналась даже полиция, хотя на самых неровных участках дороги я ни разу не сбавлял ниже ста пятидесяти. И всё же как здорово реализовать мечту детства… Сестричка подошла ещё через минут восемь, активно разминаясь и из-за всех сил дыша свежим, влажным воздухом. Я не стал смеяться, а только приветливо улыбнулся, когда она оттянула нижнее веко и показала язык. – Не гоняй больше так, – погрозила Аска пальцем, но не выдержала, и тоже улыбнулась. – Блин, ты чего такой радостный? – Что за вопрос? – засмеялся я. – Мне, по-твоему, религия или что-то другое радоваться жизни запрещает? – Нет, конечно, – сестричка присела на крыло «Тойоты». – Я просто отвыкла видеть твою улыбку, за последнюю неделю – точно. Тебе правда так понравилось гонять? – Какой русский не любит быстрой езды? – задал я риторический вопрос, и добавил: – И да, и не совсем так. Просто впервые за последние дни я не получаю по лицу кулаками и ногами, на нас не падают горящие деревья и никто не пытается расстрелять из пушек в… ох, прости. Вышел из машины, сел рядом на капот и приобнял сестричку за плечи. Пока я увлёкся перечислением событий недавнего прошлого, Аска сложила руки на груди, а скорее даже сжала себя руками, а затем мелко задрожала. – За собственными травмами легко забыть, что люди рядом тоже страдают, извини, – тихо сказал я и провел ладонью по затылку Аски. Сестричка мало-помалу оттаяла, и я отпустил плечи. – А разве тебя эти… события не должны мучать? – Аска подняла осторожный взгляд. – Это как доза наркотика, – покачал головой я. – А тот вызывающий оцепенение ужас, который ты только что испытала, похож на ломку. – От наркотиков, я слышала, хотя бы удовольствие можно получить, хоть и фальшивое и опасное, – пробурчала Аска и встала с капота. – А тут… только наизнанку выворачивает. – Какая-то часть нас всё же испытывает это удовольствие. Та часть, которую мы держим глубоко взаперти, обычно не давая вырываться наружу. Против воли я обернулся и бросил взгляд на шашку, которая лежит на заднем сидении вместе с нашими рюкзаками. – Ни за что не хочу превращаться в берсерка, – помотала головой Аска. – Лучше сразу меня убей. – Не станешь, не переживай – к таким высотам безумия надо ещё долго и упорно стремиться, – я бросил чрезмерно пренебрежительный взгляд на сестричку и это сработало. Аска усмехнулась и толкнула меня в плечо. Не сговариваясь, мы пошли ко входу в кафе, чтобы бы позавтракать – хотя время уже обеденное. – Ещё бы до твоего безумия мне было близко, достаточно вспомнить утренний план побега, – заявила Аска, когда мы сели за столик и взяли меню. – До сих пор не могу поверить, что согласилась подыгрывать в изображении террориста! – Если бы не подыграла – кстати, так себе ты подыграла – то мы бы до сих пор ждали раздачи еды. Аска не стала поддаваться в ответ на подначку, а только кивнула. План и правда выглядел идиотским, но на нашей стороне сработал один явный фактор – лагерь, переполненный голодными беженцами из Токио и окрестностей, принадлежал ООН, а значит можно было рассчитывать на беззубость, бесхребетность и фантастическую халатность его руководства. Так оно и получилось. Меню порадовало большими картинками, так что спустя пару минут от нас отошёл официант с объемным заказом. Смирнов перевёл мне задержанную на неделю зарплату, что также прибавило настроения. На вопрос, почему зарплату задержали, командир честно ответил, что был уверен в том, что мы погибли и платить уже некому. Я даже не обиделся. Смирнов также помог с планом побега, а то от косых взглядов на винтовку, автомат и пистолет, которыми меня одарили охранники на входе, сразу стало не по себе. Самым сложным казалось убедить Аску действовать жестко и быстро, но я ошибся – сестричка сомневалась недолго. Принесли заказ: кухня здесь специализируется на так называемой «западной кухне», то есть какой-то мешанине американской и европейских блюд. Аске понравилось, а мне не очень – хотел было взять сначала картошку с мясом, но выбрал пасту, которая оказалась на основе какого-то травянистого соуса. – Это песто, – подсказала Аска и с сочувствуем кивнула. – В следующий раз я постараюсь помочь тебе с выбором. – Да ничего, я такой голодный, что ещё бы чего-нибудь заказал. Аска действительно помогла, и через пятнадцать минут перед нами дымилась большая пицца. Сестричка выбрала ту, где побольше мяса и специй, так что к пицце пришлось дозаказать ещё газировки. – Даже не помню, когда в последний раз мы с тобой ели нормально, – в перерыве между плохо скрываемым чавканием заявила Аска. – Когда ты готовила, – хмыкнул я, успев в последнюю секунду схватить оставшийся кусок пиццы. – Твоя правда, – кивнула Аска, а затем мило покраснела. В этот момент у сестрички зазвонил телефон, а ко мне сбоку подошёл парнишка-официант со счётом – Это Лили! – с удивлением сообщила Аска и нажала на кнопку вызова. *** –...и будьте начеку, я очень тебя прошу, Аска! – на прощанье сказала Лили и отключилась. Ничего не могу понять. Какой ещё турнир? Какие ещё «эманации»? О чём Лили говорит? Чем дальше, тем всё более странные вокруг разворачиваются события. Ох… чувствую, как от обилия информации начинает трещать по швам голова, надо бы выбраться на свежий воздух. Миша расплатился, и на этот раз тоже не стала возражать, что с меня не потребовали ни йены. Мы и так каждый в Фудзи день друг друга выручали, покупая что-то по мелочи. Чёрт, как же иногда хочется вернуться в этот городок и остановить время на… да хоть на сколько-нибудь. Мне даже в Осаку так сильно не хочется. Мысль ужасает – особенно в контексте того, как сильно за меня переживает папа, которому я позвонила как только появилась вчера связь. Он жив, но рассказывает, что дома дела идут неважно из-за объявленного военного положения – это значит, что ученики стали приходить реже и доходы резко снизились. А ещё папа очень скучает. И это взаимно, потому что тогда, в общежитии студентов в Ураясу, я искренне едва не заплакала из-за усталости от бесконечного бегства. Но как же хочется вернуться во времена не самых беззаботных, но приятных и понятных обязанностей по лагерю беженцев номер пятьдесят два, обучению Миши японскому языку и тихим попыткам прошмыгнуть мимо спящего аники на балкон, чтобы полюбоваться Фудзи-сан на рассвете… – Не грусти, прорвёмся, – попытался ободряюще улыбнуться Миша, но и я заметила на лице аники следы беспокойства. Спрашивать не стала, опасаясь того, что аники мгновенно закроется. Мы сели в машину, и я на автомате пристегнула ремень безопасности, внимательно посмотрев на Мишу. Но тот никак не отреагировал, вместо этого включил навигатор на телефоне и установил в удобное крепление у руля. Очевидно, предыдущий хозяин любил комфортное вождение. – Почему мы не поехали через Ниигату? – спросила я, указав на префектуру, растянувшуюся вдоль побережья Японского моря. – Если нам нужно двигаться на север, то это самый простой маршрут. – Смирнов запретил, – пожал плечами аники. – Сказал, что там собираются сторонники радикальных группировок, из тех, кто поддержал нового императора. Они активно вооружаются и собираются в отряды ополчения. – А в чем с ними проблема? – не поняла я. – По словам Смирнова, есть риск нарваться на конфликт с этими радикалами – в столице префектуры начались гонения на иностранцев. Наверное из-за засилья наёмников в вашей гражданской войне, – покачал головой аники, и мне пришлось признать правоту Смирнова. Ещё в Осаке я заметила, как люди порой неодобрительно смотрели Мише вслед, но дома ещё до войны существовала стойкая, но тщательно скрываемая неприязнь к американским воякам, размещённым на какой-то своей базе поблизости. К другим иностранцам обычно претензий не возникало – но почти любого белого мужчину в Японии и так по умолчанию считают американцем. – Жалко, что не попали в Ниигату, – всё же вздохнула я. – Очень красивая префектура, да и бани там почти самые лучшие. Мы с аники не сговариваясь принюхались. Да уж… хотя ведь и в душ ходили буквально позавчера, в общежитии студентов, а всё равно успели пропахнуть этим неуловимым «ароматом», который постоянно окружает беженцев. Бедные люди… – А где тогда самые лучшие бани? – спросил Миша, продолжая листать навигатор. – В Аките, тоже неподалёку отсюда, – я показала пальцем. – Там бывают особые места, с натуральными горячими источниками, онсэны. – Значит, решено, туда и поедем прятаться, – довольно улыбнулся Миша, заводя мотор. – И мыться. – Ага, прятаться… – кисло улыбнулась я. Как же уже надоело постоянно от кого-то бежать. Уже почти два месяца с небольшими перерывами приходится куда-то бежать и от кого-то прятаться, без малейшего понимания, куда вообще бежим – вот прямо как сейчас. – А куда конкретно Смирнов хочет, чтобы мы ехали? – спросила я. – На север, – пожал плечами Миша. – Конкретный город или даже провинцию он не назвал. – Префектуру, – машинально поправила я и продолжила спрашивать: – И что нам на севере делать? – Прятаться, – вздохнул Миша. – В этом случае он тоже ничего ясного не сказал. – И тебя это устраивает? – нахмурилась я. Мы остановились на светофоре на выезде из пригорода Фукусимы, и аники обернулся ко мне. – Полностью. Ещё вчера утром я не имел никаких инструкций от руководства, ни что делать, ни куда двигаться – полная автономность, а теперь хотя бы… – Но разве это плохо? – не поняла я, перебив аники. – Быть свободным в выполнении задач и не иметь над собой бесконечного контроля? По-моему, ты куда лучше справляешься с моей защитой, чем все твои начальники. – Спасибо на добром слове, конечно… – Миша покачал головой. – Но я не настолько всемогущий. У меня лично нет спутниковой разведки, вертолёта с союзными головорезами и… Миша вдруг замолчал и скривился. – Что такое? – Да ничего, – аники зубами достал сигарету из пачки и вдавил кнопку прикуривателя. – Забыл на мгновение, в какой заднице мы прямо сейчас находимся, а потом ка-а-ак вспомнил! – Да ну тебя, скажешь тоже «в заднице», – усмехнулась я. – Мы живы и, не считая нескольких ссадин и синяков по всему телу, а ещё… – А ещё возможного боевого шока у тебя и подозрения на сломанные рёбра у меня – вполне здоровы, – сделал смешные круглые глаза Миша и не вынимая сигарету изо рта засмеялся. Я поддержала, но мы оба быстро умолкли, скривившись от боли – огромный синяк на животе никуда не делся. Миша тоже перестал смеяться, ухватившись за бок в районе сердца. Вот уж действительно, нашла чему радоваться… Но Миша хотя бы не унывает, как обычно, а значит и мне не стоит. Дорога вот только что-то не идёт – Миша стал всё чаще останавливаться, сворачивать на второстепенные дороги и иногда даже просёлки. По пути остановились заправить машину, но совсем ненадолго, я даже не успела размять ноги, как пришлось обратно садиться и ехать. – Нас кто-то преследует? – спросила я осторожно. – Нет, – удивлённо обернулся Миша. – С чего ты так решила? – Мы всё время петляем по дорогам и куда-то торопимся, – пожала плечами я, но немного успокоилась. – Основные трассы почему-то перекрыты в нескольких местах, а других – пробки. Вот прямо как здесь перекрыты! – Миша с досадой стукнул ладонью по рулю, когда мы повернули, и горный склон остался позади. Машина остановилась неподалеку от высокого стенда с мигающими сигналами. Стенд укреплен бетонными блоками и перегораживает дорогу так, что не проехать по бокам даже впритык к ограждению. – Что там написано? – спросил аники и кивнул вперёд. – Ну как будто бы сам уже не можешь прочитать? – притворно возмутилась я, но всё же перевела: – «Внимание! Далее находится зона особого внимания Тохоку! Передвижение ограничено, за разъяснением обращайтесь к…» – Достаточно, – поднял руку Миша и прислонил к уху. – Сейчас будут нам разъяснения. А, он просто звонит. Догадаться кому – нетрудно. ***23.05.2017, вторник, сумерки.
– Вы можете мне скинуть карту этой зоны? – спросил я Смирнова. – Ожидайте, – попросил он и отключился. Разговаривать с начальством пришлось не возле очередного заграждения, а вернувшись немного назад, на придорожную стоянку большегрузов. Грузовиков на стоянке немного, так что на площадке, расположенной на склоне горного перевала, хорошо заметны окрестности. На склоне видны длинные и разлапистые сосны и заросли кустарника. А вдалеке, в долине, едва заметны розовые пятнышки сакуры. Вот-вот и здесь начнётся… как это Аска называла? Ханами? Сестричку отпустил в расположенный рядом магазин и теперь стою, опершись спиной о машину, не сводя с неё взгляда. И дело не в том, что она там красивая или ей может грозить опасность, просто… Боюсь признаться самому себе, что без Аски рядом мне как-то не по себе. Наваливается какой-то груз на плечи, заставляя горбиться и против воли скрещивать руки на груди, хотя сегодня ни намёка на обычную хандру без причины. Без причины? Чуть меньше двух месяцев назад привычный мир оказался разорван в клочья – я лишился семьи и друзей, едва не сошёл с ума и чудом не погиб. Много воды утекло с тех пор, были и очень светлые, и темные, и вообще ни на что не похожие ситуации. На ум мгновенно пришла одна из таких – вечернее нападение со стороны неубиваемого самурая. И вчерашняя схватка с таким неубиваемым седым терминатором. Вот уж парочка аномалий, друг друга стоят. Ну ведь не бывает такого? Никакой человек не способен выдержать два удара ножами в горло. Никакой человек не способен пережить четкий и аккуратный выстрел в лоб из винтовки. Но едва заметный шрамик на подбородке Аски и мои надтреснутые рёбра свидетельствуют об обратном. Вывод? Даже в мыслях не хочу озвучивать… Сейчас-то я готов к нападению – бросил короткий взгляд назад, где на заднем сидении лежит «Злюка»... то есть шашка, тьфу. Вот оно, влияние Аски – уже и оружие стал называть именем собственным, блин. Стыдоба и сплошное ребячество, вот только за последние несколько дней от былой непосредственности Аски не осталось почти ни следа. Неужели та ссора из-за моего прошлого так на неё повлияла? Или всё дело в прорыве через Токио? Ну вот. Мысли об Аске никак не хотят покидать голову, хотя сейчас, на данную секунду, ей вроде не грозит опасность, и мы оба в относительном порядке. Вот и сестричка – идёт от магазина, нагруженная пакетами. – Спасибо, – уже привычно кивнула Аска, когда я подошёл и забрал пакеты. Загрузив пакеты в машину, сажусь на водительское место. Не время хандрить, надо ехать дальше. – Что говорит Смирнов? – поинтересовалась Аска, сев на пассажирское сидение и вручив банку энергетика. – А что сказала Лили? – я кивнул на телефон сестрички, который только что пропиликал. – Вечно ты отвечаешь вопросом на вопрос, – надулась Аска и открыла экран. – А, так это не Лили – это Смирнов что-то прислал на почту. – Карту «зоны особого внимания», – не удержался от смешка я и пояснил: – Этими же словами, но по-русски называется мой любимый фильм. И оттуда мой позывной. – «Волонтир»? – уточнила Аска, несколько раз действительно слышавшая этот позывной. – Звучит как «доброволец» по-английски, верно? Я кивнул, выруливая с парковки. Тот ещё «доброволец»: мастер спорта международного класса по наматыванию на неприятности и смертельные опасности. – А о чём этот фильм? – спросила сестричка. Не похоже, что из вежливого интереса – Аске действительно хочется знать? – Про таких же, как я – десантников. Про то, какими мы вообще должны быть, – поправил себя. – Героями без страха и упрёка, находчивыми и верными долгу. Тебе фильм не понравится, гарантирую. – Как скажешь, но ведь ты почти полностью подходишь под это описание, Волонтир, – улыбнулась Аска, немного покраснев. – Не без упрёка, конечно. Но очень даже герой. Я достал сигарету, приоткрыл окно и отвернулся к нему, чтобы не смущаться дальше. Бессмысленно врать уже себе – слова сестрички запали глубоко внутрь, прямо до ворот того узкого, едва заметного пространства, где могу побыть самим собой. – А какой твой любимый фильм? – обернулся я и увидел самую светлую улыбку на свете, полную иронии. – Я уж думала, что не спросишь, – засмеялась сестричка и выдала: «Линда Линда Линда»! – Ух ты, даже звук получился правильно, – похвалил я. – О чём фильм? – Блин, а так просто и не расскажешь, – пожала плечами Аска. – Давай посмотрим его лучше? – И как мы это сделаем? – удивился я. – Ну так давай найдем место для ночлега и за ужином посмотрим? – загорелась идеей Аска. – Было бы это так просто… – пробормотал я. – Мы вроде бы покинули Фукусиму? – Да, можешь расслабиться, – хмыкнула Аска. – Говорю же, атомная электростанция очень далеко, и нам ничего не грозит. Мы в Ямагате, где-то минут двадцать назад обогнули местный центр. – Поехали дальше, – кивнул я. – Ещё есть силы двигаться вперёд. – Ну смотри, – покачала головой Аска, вставив телефон в держатель на приборной панели. – Мы сегодня спали не очень много, может, лучше уже искать место для ночлега? – Отличная мысль, если где-то через два-три часа пути будет какой-нибудь придорожный мотель, то… – Вот уж нет! – возразила Аска, настраивая присланную Смирновым карту. – Мы въезжаем в Акиту – а значит ни на что, кроме онсэна я не согласна! У меня каникулы, не забывай. Слово «каникулы» сестричка произнесла с непередаваемой иронией. Всё же в Аске немного осталось от той непосредственности, что приводила порой в замешательство… и заставляла прощать любые глупости. – По вашему слову, – с улыбкой покачал головой я. К «онсэну» добрались почти в полночь. Энергетик добавил немного бодрости, но последние пятьдесят километров я крутил руль уже на морально-волевых усилиях и периодических звонках Смирнова. Тот ничем особым не помогал, а только настойчиво задавал вопросы, куда мы едем, зачем мы едем, как быстро и вообще… Упущенное за наше время в Токио навёрстывает что ли? Аску мой командир задолбал первой, и она выразительно показывала глазами на значок «сбросить» уже на третьем звонке за час. Но меланхолическое настроение не позволяло поддержать идею – хотя на пятом звонке и я едва сдерживался, чтобы выкинуть телефон в окно. – Ваш план одобряю, конец связи, – наконец-то заткнулся командир. Ей-богу, в чём-то сестричка права насчет преимуществ работы в одиночку. По крайней мере, никто не жужжит на ухо о необходимости шевелить поршнями – я и так это знаю, так зачем повторять-то? Давай мне ресурсы и развединформацию – а дальше я справлюсь сам. Что сложного-то? – Справишься с регистрацией сама? – спросил сестричку, забирая её рюкзак, и пакеты с продуктами. Аска справилась быстро, я даже не успел уснуть в кресле в приемном холле. Остаток событий преодолел в полудрёме: помню, как сохранял бодрый вид, пока мы шли до номеров… или номера? Не помню, но кажется, что когда мы сбросили пожитки в угол номера, то Аска сдвинула вместе два футона, а затем хлопнулась на один из них и пригласила садится рядом. Едва сумел вспомнить, что мы собирались смотреть фильм, но виду не подал и лёг с сестричкой рядом. Она подключила телефон, нашли английские субтитры, поставила громкость на максимум и… В какой-то из моментов я понял, что уснул. Надеюсь, сестричка не в обиде… *** «Координаты верны?» – показал экран телефона. Спрятанный в клубах табачного дыма мужчина усмехнулся в густые усы, переходящие в бакенбарды. Он наблюдает Цель в тепловизор-монокуляр на расстоянии не более пятидесяти метров. Через совершенно несерьёзные стенки гостиницы при купальнях было даже видно, как силуэт цели переодевается, пока Препятствие отвернулся. Взять бы Цель в эту секунду… но одного человека тут мало. Профаны из Вашингтона уже пробовали, получилось очень плохо. «Верны», – напечатал он. Цель и Препятствие легли на пол рядом, что вызвало у мужчины с тепловизором очередную усмешку. Надо же, а наблюдатели в Фудзи говорили… а, правильно говорили. Они легли не сексом заниматься, а смотрят в экран, наверное, телефона. Мужчина опять опустил взгляд: «Приступайте к операции». Ну и прекрасно, не зря проделал весь путь. Этот мужик с кодовым именем «Препятствие» – именно такой, каким его описывали: так сумасбродно водит технику только один знакомый оперативнику «хороший русский». «Виски-шесть, конец связи», – написал мужчина, сломал телефон пополам и затушил сигару.24.05.2017, среда, раннее утро.
Я уснула ещё до момента, как Моэ-чан сломала палец. Поняла это, когда утреннюю тишину, прерываемую только негромким шелестом занавесок, сменил мужской голос, приглушённо слышимый, как будто за стенкой: «...i kachnutsya bessmyslennoy vys'yu Para fraz zaletevshikh atsyuda Ya tebya nikagda ne uvizhu Ya tebya nikagda ne zabudu…» Голос очень глубокий и сильный, но полный меланхолии. Миша часто поёт такие спокойные и одновременно грустные песни на русском языке. Те самые, от которых хочется свернуться клубочком в одеяле и лежать, тихонько плача по чему-то несбыточно прекрасному и доброму. По тому, что ушло навсегда, и этого не догнать. Уже не догнать. А иногда Миша поёт тем же меланхоличным голосом, но песни звучат так, будто я сижу на лавочке в осеннем парке Тэннодзи, обогреваемая теплым и ласковым солнцем. С полным пониманием того, что всё не так уж плохо, по крайней мере – на сегодняшний день. Я решила полежать ещё чуть-чуть, не открывая глаза, и послушать песню. Она не похожа на обычные для Миши песни – от композиции веет какой-то непонятной стариной: «…Ya tebya nikogda ne uvizhu Ya tebya nikogda ne zabudu…» Очевидно, что песня закончилась. Я приоткрыла глаза, ожидая увидеть улыбающегося Мишу, сидящего по-индийски неподалёку, но увидела только угол комнаты. Повернула голову вбок и только теперь заметила аники: лежит рядом, спиной ко мне. Мысль «А кто тогда пел?» надолго в голове не застряла – Мишу трясёт. В смысле, он спит, но мелко дрожит, медленно перебирая ногами. Одеяло сброшено в мою сторону, аники одет в ту одежду, в которой приехал в онсэн. Я чуть отползла и присела на колени сбоку от головы Миши, заглянув ему в лицо. Оно покрыто крупными каплями пота и искажено в напряженной гримасе – точь-в-точь как в тот раз возле арены, замаскированной под ангар в Китакюсю, в самый первый день нашего знакомства. Аники тяжело дышит, но не просыпается. Протянула, а затем отдёрнула руку. Рядом с аники лежит «Злюка» – Миша держится за рукоять меча. Оружие лежит в ножнах, но не до конца – на меня смотрит небольшая полоска серебристого металла. Нехорошо смотрит, взглядом свирепого тигра, который собрался разорвать на куски добычу. Не могу пошевелиться. Потому что хочу дотронуться до Миши и разбудить его, и одновременно – отскочить подальше, пока аники не выхватил меч до конца. Секунда, и собственное сознание наполняется гневом. На саму себя – меня не остановит какая-то кривая полоска железа, каким бы ядовитым жаром от неё не веяло! Собравшись, я положила обе ладони на мокрый от пота лоб аники. И наваждение, создававшие где-то на задворках сознания кровавые образы, исчезло. Миша обмяк и выпустил из ладони рукоять «Злюки». А я не сразу заметила, что под моими ладонями что-то светится теплым сиянием. Опустив взгляд, я нечаянно подняла руки, чтобы получше рассмотреть – и… сияние исчезло? Что это могло быть? Телефон, который Миша обычно кладет у головы, звонил и сигнализировал фонариком? Вот же он, лежит почти у самого уха аники – я подняла мобильник и посмотрела: пропущенных нет. Дуристика какая-то… Опустив взгляд ещё ниже, я заметила, что гостиничное кимоно на мне развязалось до пупка, упс. Прежде, чем завязать пояс плотнее, я пощупала пожелтевший синяк под рёбрами – всё ещё заметно болит, но Миша поделился какой-то мазью из собственной аптечки, которая помогает синякам быстрее рассасываться. Блин, вот была бы эта мазь дома, в Осаке, пару лет назад, когда папа ругался на мои «прогулки» по Наниве. Кто же виноват, что район тогда кишел мелкими хулиганами?... В этот момент Миша зашевелился, я положила телефон на пол и приветливо улыбнулась аники, когда он поднял взгляд. – Который час? – спросил он, подавляя зевок и садясь напротив. – Вроде бы почти девять утра, – пожала плечами, потому что не обратила внимание на часы на телефоне. – А какая разница? Разве куда-то торопимся? Аники огляделся, я тоже. Номер в японском стиле, с минимумом мебели: шкафчик для тапочек у входа с раздвижными дверьми, холодильник, зеркало на стене, светильник, два футона и один котацу. Площадь – всего четыре с половиной татами! Едва помню, как вчера заселились и вообще приехали сюда. Точно помню, что регистрировала нас я, а вот что дальше? Мы сели смотреть фильм… и я уснула. Ну да. А до этого всё же заставила себя сходить в душ, раз спала в кимоно. Миша хмыкнул, потянулся и спросил: – Как пройти до душа? Подсказав дорогу, я осталась в номере. Надо было, наверное, вчера попросить нам два, раз Миша говорит, что денег хватает. Хоть убей, но не помню, как отреагировал на нас администратор. С одной стороны, выглядит это всё до чёртиков неприлично. С другой – да какого, собственно, чёрта? Мы с аники не просто спали вдвоём в одной комнате – в одной заставленной мусором кладовке ютились спина к спине, а до этого – ещё и в заброшенном храме, и ничего. Ничего не было, в смысле. Вздохнув, я мельком подняла глаза на небольшое зеркало. Не сказать, что щёки и уши прям пунцово красные, но… всё же стоит договориться об отдельном номере. Точно знаю, потому что Миша ценит возможность побыть одному. Покурить, глядя бесконечно долгим взглядом в пустоту, как аники часто делал в Фудзи, на балконе своей комнаты. Нашла среди небогатой мебели в номере корзину для белья и сложила туда всё, кроме куртки. Это рваньё теперь даже на половую тряпку не перевести – мембранная ткань для этого не подойдёт. Блин, вещь жалко буквально до слёз – я ж копила на неё с зарплаты курьера четыре месяца! – Мне бы тоже не помешало прикупить одежды, – заметил Миша, зайдя в номер. – И не говори, стоит сходить в магазин. Выходил покурить? – спросила я и, дождавшись кивка, добавила: – Что там снаружи? – Погода отвратная – дождь и слякоть. А ещё не мешало бы поесть, – кивнул Миша в сторону рюкзаков. Съестных припасов осталось всего ничего – одна пачка сухого печенья и полбутылки воды. Общим решением мы отложили план большой стирки, оделись в самое чистое из того, что осталось, и вышли из гостиницы. По пути подошла к администратору и спросила насчёт ещё одного номера. Бесстрастная пожилая дама без разговоров выдала ключ взамен денег, а Миша только хмыкнул, что-то проворчав насчет моей безопасности. – Ничего страшного, номер напротив твоей двери, – показала я ключ. При дневном свете онсэн мне понравился – прямо в горном ущелье, рядом с несколькими водопадами, которые стекались к подножию высокой горы. Её вершина укрыта снежной шапкой – и это в мае! Впрочем, спустя пару сотен шагов до ближайшего посёлка, мне стало настолько зябко, что удивление пропало. Аники отдал свою изорванную куртку, но даже в ней было холодно и мокро, так что оставшееся расстояние мы не сговариваясь добежали. Сельский «7Eleven» нас порадовал продуктами – но только ими. Мы позавтракали сэндвичами в кафетерии при магазине, но никакой одежды, кроме дождевиков, тут не нашлось. Разве что Миша, немного погуляв среди прилавков, принес мне подарок: – Примеришь? – спросил он, протягивая очки. – Ой, да и без них нормально, – запротестовала я, но всё же примерила. Окружающий мир стал заметно чётче, а лицо Миши… блин, сколько же на этом лице следов истощения. Большой синяк на левой брови, пожелтевшие от усталости глаза и густая отросшая щетина – Нам срочно нужно отдыхать, – заявила я. – Спокойно и без резких движений, хотя бы пару дней. Я только сейчас увидела, насколько ты похож на… – На побитую собаку, я в курсе, – иронично кивнул Миша и добавил. – Очки тебе очень идут. Блин, ну как он так просто раздаёт комплименты? Без смущения и остановки! Невозможный человек. – А ты поёшь очень красиво, – ответила я, пристально глядя на аники поверх очков. – Вот сегодня утром, что это была за песня? – Когда это я пел? – удивился Миша. – Я же проснулся позже тебя. И правда ведь, как-то вылетело из головы. Может, мне это приснилось? Вполне возможно, вот только я совершенно точно уверена, что никогда раньше эту песню не слышала. – Наверное померещилось, – покачала головой я, встала из-за стола и отнесла поднос с пустыми тарелками к тележке с мусором. Возвращались мы также быстро, но из-за слякоти на подъеме пришлось притормозить. Мише это не помогло – одна из ступенек лестницы к онсену предала моего ученика, и он хлопнулся задницей в лужу, выронив из штанов пистолет. Не вставая, Миша издал пару злых русских звуков, а затем поднял оружие, убрал за пояс и принял мою руку. – Ты вообще с оружием не расстаёшься? – задала я риторический вопрос. – В том смысле, и мыться с пистолетом ходил небось? – После нападения Ночного гостя и того Седого терминатора – я и в туалет без оружия не пойду, – покачал головой Миша. – Да ты и спишь со «Злюкой» в обнимку, – засмеялась я, вспомнив утро. – Кошмар снился? Миша замер на пороге с немного испуганным лицом, а затем выдал: – Правильно ты мне отдельный номер взяла, молодец. – А что такое? – спросила я и поспешила вслед за ускорившимся Мишей. – У меня дурацкая привычка появилась, махать мечом спросонья, – ответил Миша, когда мы зашли в пока что ещё общий номер. – Один раз так Лео чуть голову не отрубил, потом Аои позавчера едва не досталось. Так что… да. На мгновение замерла, поблагодарив всех богов и духов этого места, что нашептали мне быть осторожной. Миша присел возле футона, рядом с мечом. – И всё же – тебе сегодня утром снился плохой сон? – спросила я, подойдя к аники и положив ладонь на плечо. Он замер, не решаясь взяться за рукоять «Злюки», а затем положил свою ладонь поверх моей. – Да. Снилось, что в белой комнате на меня прыгает здоровенный тигр, а из защиты у меня – только вот, – Миша кивнул в сторону меча. – Не в первый раз эта хрень снится. – А те странные сны, где ты видишь фрагменты воспоминаний? – спросила я. Пришлось проявить недюжинную выдержку и не спрашивать более подробно, чтобы не сорвать поток откровений Миши. Вроде получилось: – Как будто отсекло. Никаких блужданий по лабиринту. Даже Голос… Миша широко распахнул глаза, замер и недоумённо оглянулся по сторонам, будто самая тёмная и жестокая сторона его личности находится где-то рядом. Но в помещении никого нет – я тоже огляделась, стараясь не думать, как глупо это выглядит со стороны. – Замолчал насовсем? – с надеждой спросила я. – Как будто да, – пожал плечами Миша, а я села с ним рядом. Помолчали. Во всей положенных для этого местах свербит от желания задать Мише миллион вопросов и решить, как ему помочь – но я держусь. – Давно так не было спокойно, – сообщил Миша, повернув ко мне голову. – Спасибо, что не торопишься с вопросами, я и сам пока ничего не могу понять. Я только кивнула и доверительно улыбнулась. Похоже, что мысль потерпеть оказалась полностью правильной. ***24.05.2017, среда, вечер.
Весь день прошёл в блаженном ничегонеделании. Фантастика, на самом деле, потому что я прекрасно помню, во что обычно превращается отпуск: адская пьянка, тяжёлое похмелье, адская пьянка, ещё более тяжёлое похмелье… и так, через пару циклов, я иду в штаб и прошу закрыть этот чёртов отпуск. Выходит очень экономно, особенно потому, что похмельем я мучался на квартирах знакомых сержантов и прапоров. Пока те не начинали обзаводиться семьями, конечно. До собственной квартиры мне оставалось копить всего ничего… Но да и к чёрту эти воспоминания. Мне тут бутылку пива выпить нельзя без взгляда, полного осуждения и разочарования. Ладно хоть сестричка не возражает, чтобы я ходил курить – а то под её чутким надзором скоро вообще в образец здоровья превращусь. Подойдя в общей душевой комнате к небольшому зеркалу, я только кивнул – вместо мослов теперь заметны легкие намёки на подкожный жир. Вау. Долго смотреться в зеркале не стал, а пошёл готовиться к походу в ванну. Посетителей, несмотря на вечернее время, довольно много – туда-сюда снуют разновозрастные мужчины, в большинстве – среднего возраста и пожилые. Я вежливо киваю посетителям, которые поднимают на меня взгляд. Плечо с татуировкой предусмотрительно укрыл дополнительным полотенцем, сумев таким образом обмануть и администрацию, и не навлечь на себя гнев других посетителей. Как пояснила Аска, мы случайным образом попали в заведение с «кислотными» ваннами. Первоначальное недоумение исчезло, как только я вышел на площадку под деревянным навесом – всего лишь неточность перевода: Аска имела в виду сероводородные или похожие на них ванны. То-то мне всё время кажется, что вокруг стоит тяжёлый запах тухлых яиц… Сразу в воду не полез – сначала посмотрел, как делают японцы. Никогда в жизни не был в Кисловодске или там Пятигорске, не говоря уже о Мацесте, так что для меня тут всё впервые. Подсказывать тоже никто не спешит: хотя площадка с ваннами одна на всех, без перегородок, но женщины купаются отдельно и позже. Так что остаётся надеяться только на предыдущие советы Аски и наблюдение. Вот, например, за этим дедком – он прошёл по помосту, присел возле одной из купален, окунул сначала ногу, поохал-покряхтел, а затем зашёл целиком и сел в воду по пояс. После чего, спустя какое-то время, взял стоявшую рядом шаечку с водой и облился сверху. Всё как и в той бане по пути в Осаку – главное теперь не перегреться. Я прошёл по помосту дальше, попутно оглядевшись – ещё несколько купален то там, то тут – и одна небольшая ванна ближе к дымящимся скалам. Вокруг хорошее освещение, так что сразу заметил особенность той ванны – она вырублена в камне, а не установлена среди деревянного настила и не покрыта плиткой. Народу в каменной ванне всего ничего, поэтому я решил пойти сразу к ней. У самого спуска стоит табличка с несколькими восклицательными знаками в конце предложений. Текст написан замысловатым шрифтом, вроде того, что я видел в кабаке в Фудзи, куда Аска потащила меня выпить для собственной храбрости. Эх, дурочка… И я ничем не лучше. Потому что ни черта не могу перевести того, что написано, в смысле. Но под скептическим взглядом пары посетителей каменной ванны мне не оставалось ничего иного, кроме как собраться с духом и присоединиться. Ух, бля… Вода не просто горячая. От прикосновения пальцев к воде меня пробрало до макушки. Уже совсем было отчаявшись, наткнулся взглядом на шайки с водой у входа – облился сразу двумя потоками ледяной воды с головы до ног, а затем почти в прыжке зашёл в ванну. Опять же – ничего, кроме «ух, бля…» в голову не пришло. Когда с глаз спала пелена, я обнаружил, что окружающие смотрят на меня с уважением. – Отличная вода, – заявил я по-японски, и едва не сорвал овации. Как просто в Японии завоевать расположение местных – всего-то и надо поздороваться и сказать пару фраз по-японски, получить в ответ стандартное «нихонго джёзу» и дальше пытаться говорить по-английски. Аска смеясь рассказывала, что фраза «ваш японский очень хорош» (а именно так это переводится) – легкая ложь и попытка поддержать собеседника, так что обольщаться не стоит. Вот когда в ответ меня спросят «Как долго вы в Японии?» – вот тогда можно за себя порадоваться. Это значит, что я разговариваю хотя бы как японский первоклашка. Арабы в Сирии, например, к пониманию их диалекта относились точно так же безразлично, как к чаю мате: есть в каждом доме, пьют все – от домохозяек до террористов. То есть говорить можно было хоть на английском, хоть на русском, хоть на арабском. Главное – вежливо, но настойчиво. Что до других языков, которые я знаю… с курдским всё то же самое, да и знаю я его так себе. Французский – как английский: утилитарные языки межнационального общения. А вот русский… не в счет, как говорила Лили, потому что родной язык. За воспоминаниями не заметил, как остался в каменной ванне с бурлящим кипятком один. Облился холодной водой и решил остаться ещё на какое-то время. Здесь хорошо… На ум пришла аналогия – раны на теле и в душе затягиваются при соприкосновении с водой. Плюнув на приличия и инструкции сестрички, я сбросил с плеча полотенце и, оттолкнувшись ногами, проплыл до другого конца ванны, погружаясь с головой. Глаза открывать не стал, но нос ощутимо защипало. Вода кислая, как чистый лимонад без сахара! Ух блин! – Апчхи! – не выдержал я. Никто доброго здоровья не пожелал, но да и никого вокруг нет – сидевшие в каменной ванне старички уже ушли. Пора и мне выходить – встал, позволил горячей воде медленно стечь по телу вниз и только после этого поднялся, обдуваемый холодным ветром. Очень холодным, кстати говоря, ветром. Огляделся, но все мужчины посетители уже ушли. Чёрт, это же значит, что скоро начнется женский сеанс? Пора бы и мне уходить, да вот только где моё полотенце? Обернулся к ванне – нет ни того, что висело на бедрах, ни того, которым укрывал плечо. Тело покалывает после ванны, как будто тысячи хвойных иголок расчёсывают кожу по всему телу. Ещё и холодно, блин… Обошёл каменную ванну сбоку и краем глаза увидел что-то белое. Но не полотенце – снег. Скалы, посреди которых вырублена ванная, покрыты снежными шапками. А ещё снег идёт сверху. Не понял… Задул ветер, и холод стал ещё жёстче – чёрт, да я так долго не простою, надо либо прыгать обратно в ванну, либо двигаться! Выбрал второе, помня, что время подходит к концу. На этом фоне едва успел удивиться снегу в мае – не так уж высоко мы забрались, да и утренний дождь был теплым, не ледяным, так откуда… И где гостиница? Из-за пара, поднимающегося от раскалённых камней, ванн и испаряющегося снега ни черта не видно, даже с морозным ветром. Твою-то мать, вот сейчас буду стоять ещё и щёлкать клювом, пока в купальни не зайдут женщины! Нетрудно догадаться, кто первая врежет мне по башке за нечаянное подглядывание, даже объясниться не успею. Нехорошо-то как… Увидел впереди только скалы и узкий проход. Вроде бы за ним гостиничный комплекс, а значит – я на верном пути? Ускорился, поднимая ногами брызги быстро испаряющегося снега. Перед самым проходом снег лежит почти сугробами, как будто камни здесь перестали греть. А это точно правильное место? Это стало последней адекватной мыслью перед тем, как я сделал ещё пару шагов вперёд… и очутился в бесконечно большой белой комнате, очерченной чёрными полосами на одинаковые квадраты. Передо мной стоит уже ставший привычным по одинаковым снам тигр. Сзади – всё то же самое. Нас разделяет какое-то пространство, а между мной и тигром в воздухе зависла шашка. «...ну привет, мудак…» – слышу в голове Голос. Я что, уснул в той каменной ванне?...