24.05.2017, среда, поздний вечер.
От погружения в горячую воду едва не потеряла сознание. Не от горячей воды – от удовольствия… Ни одна ванна, ни душевая, ничто другое не сравнится с настоящей офуро. Да ещё и с такой фантастической водичкой. Пахнет, конечно, очень тяжело, но по коже как будто бегают туда-сюда жесткие щётки, растирая и обращая в ничто всю усталость. Едва… чувствую собственное тело. Усилием воли приподнимаюсь и обливаюсь холодной водичкой… ой, мамочки! Как хорошо! Миша как-то говорил, комментируя своё мытьё только холодной водой, что в России есть популярное развлечение – зимой окунаться в речную воду через прорубленный лёд или обливаться той же водой из ведра в одних плавках. Звучит как что-то инопланетное, но я потом проверила в интернете – и правда: эти сумасшедшие русские мужчины и женщины с громкими криками, смехом или плачем льют на себя воду посреди сугробов! Ни за что не соглашусь на такое издевательство. Ни за что! Что бы там аники не рассказывал насчёт пользы обливания холодной водой для здоровья. Не для меня это совершенно. Но пора вновь остудиться, оп – хорошо… Посетительниц вокруг немного – и большинство из них довольно пожилые. Видимо, выбранный наугад онсэн пользуется популярностью только у стариков, но да и пусть. На меня обращали внимания не больше, чем на всех остальных – что полностью устраивает. В таком случае совсем не стоит хандрить насчёт необходимости бесконечно прятаться. Что я там говорила? Что лучше бы поехала отдыхать на горячие источники вместо Кюсю? Ну вот, положим, приехала. Спустя почти два месяца беготни, пряток и схваток считай что насмерть. Хотя… Хорошего за это время тоже было очень много. Самостоятельная жизнь, бескорыстная помощь беженцам и фестиваль с немного горьким финалом в Фудзи. Прогулки, тренировки и ужины всей семьёй в Осаке. Берущие за душу песни на незнакомых языках, солёные брызги и небо в алмазах-звёздах на Нашем пляже. Разве плохие воспоминания для весенних каникул?... Ещё одна порция прохладной воды на голову, но больше для того, чтобы вернуться из прекрасных воспоминаний в… реальность. Не смогла подобрать у себя же в голове эпитет к нынешней обстановке. Ведь всё вроде хорошо? Неопределённо, неясно, что будет дальше и что делать – но это уже как раз привычная ситуация, хах. Тело привыкло к горячей воде. Я открыла глаза и подняла взгляд к небу. Почти ничего не видно за густыми облаками и сернистым паром, который поднимается от камней вокруг. Купальня очень крутая, и совершенно не жаль потраченных на проживание денег. – Как там, интересно знать, Миша поживает? – едва слышно произнесла я. Миша. Аники. Мой ученик. Человек, которому едва не призналась в любви – хорошо хоть успел меня остановить. И правильно… наверное. Сейчас аники небось сидит в комнате, у открытой на улицу двери, и курит, ожидая моего возвращения. Или, может, сидит неподалёку от входа в купальни, сторожа мой покой? Одно из двух, но точно знаю, что Миша меня не бросит, что бы не случилось. Самый настоящий старший брат. Не стоит на этот раз задерживаться – я вновь ополоснулась, встала, прикрылась полотенцем. Здесь принято отдыхать голышом, так как вокруг купальни – одни укрытые лесом скалы. И с одной из сторон – укрытая снежной шапкой гора. Не Фудзи-сан, конечно, но всё равно – прекрасный вид. И никто не будет подсматривать. – Желаете молока? – спросила служительница на входе в раздевалку. С благодарностью приняв бутылочку, я выпила молоко и вытерла губы тыльной стороной ладони. Вкуснотища! – Как вам наша купальня? – поинтересовалась служительница и приняла монетку в пятьсот йен за вторую бутылку. Надо и Мише отнести, а то он наверняка не в курсе про такую классную традицию. – Выше всех похвал, – поклонилась я. Служительница поклонилась в ответ. – Советую в следующий раз попробовать полежать в каменной чаше, – пожилая женщина чуть повернула голову в сторону выхода, а затем наклонилась ко мне и негромко добавила: – Очень помогает привести в порядок мысли и… волшебно преображает. Служительница не стала таращиться на моё красное лицо и пошла дальше, помогать другим посетителям. Ну блин! Вот чего мне тогда стоило собраться с последними силами и сразу попросить два номера?! Стыдоба такая, что хоть сквозь землю провались! Не стала стоять на месте, быстро оделась и пошла к номеру. «Волшебно преображает», блин! Ух, тётушка… тут это никому не нужно. Ни Мише, ни мне. Нам нужно прятаться, не выделяться и не создавать ажиотаж. Интересно, почему ещё никто не поинтересовался, сколько мне лет, и почему путешествую в одиночку со взрослым мужчиной? Зашла к себе и повернулась к зеркалу. И правда… давно я в него не смотрелась просто так, а не чтобы поправить причёску. Из зеркала смотрит девушка, которой на вид можно дать не меньше двадцати двух или двадцати трёх лет. Я даже застыла на секунду, не в силах признать, насколько повзрослела за последнее время. И Миша ведь хвалит именно за взрослые поступки последние несколько дней. Видимо, зарок прекратить ребячиться сработал и… почему же глядя на собственное отражение становится страшно и грустно? Не стала дальше развивать эту мысль, переоделась в выстиранные топ и леггинсы от спортивной формы и вышла из номера. Какая разница, насколько старше я стала выглядеть? Важно лишь то, как себя веду, и аники ценит меня именно за поступки, а не внешность. Иначе… иначе бы, блин, фестиваль в Фудзи закончился по-другому! – Миша! Давай попробуем досмотреть «Линду!», – бодро протараторила я, без стука отодвигая дверь в номер. Но Миши внутри нет. Только предельно аккуратно сложенные футон и вещи, а также рюкзак. Вот, кстати, рюкзак лежит неаккуратно, с расстёгнутой горловиной – я подошла, присела на корточки и заглянула внутрь, опасаясь того, что ненароком дотронусь до «Злюки»... но и меча внутри нет. Стоп. Если постиранные и высушенные сегодня вещи аники лежат на полу – значит, он одет в гостиничное кимоно. Но куда бы он мог пойти в нём? С оружием – холодным и огнестрельным. Мурашки пробежали от копчика до затылка. Я резко обернулась на шорох, чтобы увидеть… ничего не увидеть. Ни аники, ни кого-либо ещё из тех, от кого Миша меня защищает. Не время ещё или это паранойя разыгралась? Встала и прикрыла дверь, оставив небольшую щёлочку. А затем позвонила Мише. Спустя пару мгновений его телефон завибрировал где-то рядом – ну точно, в стопке вещей, так что звонок я сбросила. И что имеем на данный момент? Миша исчез вместе с оружием, но без телефона. Однако связь всё-таки есть. Интуиция при этом орёт как сумасшедшая, что вокруг что-то нет так! Не долго думая, за несколько секунд набросала тревожное сообщение абоненту с непроизносимым логином «kaschenko», или как-то так он там назывался? Что-то явно не так… Чёрт, да естественно «что-то не так»! Куда вообще мог подеваться аники? Так не бывает, Миша всегда рядом и готов помочь. Да и время купания мужчин уже… Или нет? Я вышла в коридор и быстрыми шагами направилась к купальне. На часах – пол-десятого ночи, так что никто по пути не встретился до самого выхода к раздевалкам. У двери за бюро стоит служительница – но другая, не та, которая дала скабрёзный совет насчет «волшебного преображения». А дверь к раздевалке накрыта шторой с надписью «закрыто». – Прошу прощения, купания для женщин завтра начнутся в десять часов утра, – коротко поклонилась служительница и вернулась к записям. – Простите, кажется, что я кое-что забыла в раздевалке, – я тоже поклонилась, гораздо более почтительно, хоть и торопливо. – Разумеется, – не отрываясь ответила женщина и показала свободной рукой вправо. – Все оставленные вещи мы положили вот сюда. Какой у вас был номер шкафчика? Рядом с ней и правда стоит небольшая тумба с выдвижными ящиками, но… блин. – На самом деле, я ничего не теряла… – попыталась улыбнуться я, но наткнулась на жесткий взгляд служительницы, ух, чёрт! – Не стоит врать, госпожа, – покачала головой женщина. – Вот и я своему… другу то же самое говорю! – закивала я и сделала виноватый вид. – Он иностранец, многого не понимает, да ещё и с тараканами в голове! Потерялся где-то – уже всё оббегала, даже в посёлке искала! Только купальни и остались. – Но ведь мужская смена уже давно… – женщина осеклась и вернулась к записям, и спустя пару секунд недовольно добавила: – Вот что мне в записях не понравилось, даже не поняла сначала – вашего… друга зовут Майкл Уиллоу? – Да! – Его нет в списке покинувших купальню гостей, – вздохнула женщина и взялась за ластик. – Записан карандашом, потому что мы обязательно проверяем купальни перед пересменкой, а значит его там не нашли – наверное, мои коллеги не обратили внимание… Женщина подняла ещё один очень суровый взгляд на меня. – Скажите, госпожа, ваш друг случайно не… – Ни в коем случае! – заявила я, почти искренне оскорблённая намёками служительницы. – Но раньше Майкл уже терял сознание в горячей ванне, поэтому… – Ох, вы думаете, что он… – испуганно воскликнула служительница и поспешила открыть дверь. – И всё же, совершенно не понимаю, куда он мог подеваться из купален?! – Вы не возражаете? – я подошла и заискивающе посмотрела на вход. – Я могу сама его поискать, Майкл… чудаковат. Суровая служительница несколько секунд раздумывала, но затем сдалась и отошла, понизив голос попросив: – Не распространяйтесь про эту оплошность, прошу вас. Наша репутация безупречна, и… – Разумеется, – с поклоном ответила я и поспешила вперёд. Ух, вот ведь жаба! «Репутация» у неё блин. Да плевать на эту репутацию, меня уже знобит от страха за Майкла… тьфу, Мишу то есть! «Майкл Уиллоу», ха – это же просто прямой перевод имени на английский, так он подписывается везде, где нужна регистрация. Пройдя раздевалки, я выбралась к купальням и… замерла, не в силах двинуться из-за падающих с неба лепестков сакуры. Точно, волна ханами добралась и сюда! Ох… как потрясающе выглядит онсэн в этот момент, хоть картину пиши. Или фотографируй, как минимум – что я и сделала. Спустя несколько секунд вспомнила, зачем вообще пришла, и быстро пошла вдоль ряда офуро под деревянными навесами. Звать Мишу по имени, как планировала сначала, не стала – как-то неуютно портить благодать этого места криками. Ни в крытых, ни в открытых офуро, очищенных и подготовленных к следующему сеансу, Миши нет. Блин! Твою мать, аники, да где ты?! Пахнет серой и довольно остро – почесала нос и заметила последнее место, куда ещё не дошла. Каменную ванну. Подбежала, но и тут пусто! Чёрт-чёрт-чёрт, надо хоть как-то успокоиться, а то от надвигающегося страха сейчас сердце выскочит из груди… чёрт! Я резко дёрнулась из-за громко хрустнувшей ветки. Слишком громко на фоне шипения пара и шума воды вокруг. А затем над головой, где-то в очистившемся от туч небе, громко прогудел реактивный самолёт. Медленно оглянувшись, я ничего особого не заметила. Но сердце продолжается биться так, что… Не в силах подавить волнение, обеими ладонями зачерпнула немного воды из каменной ванны и умылась. Горячая вода защипала лицо, но сразу пришлось отвлечься на другое: деревянный настил как будто выдернули из-под ног, и я полетела носом вперёд, прямо в кипяток!... …чтобы очнуться среди тоннеля из черных прямоугольников, подсвеченных только белыми гранями. Какая-то сила без моей воли сразу потянула вперёд, а я попыталась закричать, но вместо голоса услышала какое-то чирикание. Мамочки! Скорость движения выросла, и в тоннеле начались повороты – направо, затем налево, а потом, двигаясь прямо, я влетела какую-то внезапно появившуюся картинку. Не осознавая, что вообще происходит, замерла… или как будто оказалась парализована, наблюдая, как передо мной появилось лицо смуглой молодой девушки в камуфляжной форме и зелёном тюрбане… *** – Куда она делась?! – едва не заорал в эфире один из бойцов, отчего командиру пришлось гневным шёпотом ответить: – Заткнись, «Виски-восемь»! Продолжаем наблюдение, смотрите во все стороны, но найдите Цель! Мужчина с большими усами, переходящими в бакенбарды, сплюнул сигару вниз и вновь прильнул к монокуляру. В тепловизор почти ничего не видно из-за столбов пара вокруг, так что пришлось в быстром темпе съехать по тросу ниже. – «Виски-шесть», это «Виски-семь», Цели нет ни в одном диапазоне. – «Виски-семь», принял, спускаемся к объекту и проводим осмотр на месте, – приказал командир группы и спустился по тросу ещё ниже. Спустя почти пол-минуты группа рассредоточилась по площадке с купальнями в поисках Цели. Сам «Виски-шесть» держал на прицеле выход из здания, справедливо полагая, что куда-то исчезнувшее Препятствие может нагрянуть в любой момент. Но вместо полусумасшедшего русского почти что на головы оперативников ОТГ-414 на парашютах спустились чуть больше десятка тяжело вооружённых солдат с хорошо различимой буквой «G» на броне. Вслед за ними, подняв тучу брызг, несколько ванн разнесли высокие боевые роботы с жёлтыми ирокезами. ***дд.мм.гг, ₽аz\/яşк@
Смутно знакомый мужчина с серо-карими глазами со вздохом опустился на пол белой комнаты. Нас разделяет какое-то расстояние, которое я не могу померять – потому что пока ни разу не смог добраться до него. Ну и злобная полоса металла посередине. Однако, ошибаюсь – в самый первый раз, как мужчина появился здесь, я смог облизнуть ему лицо. Не знаю, что тогда на меня нашло, но показалось, что надо так сделать, иначе человек напротив никогда не проснётся. Кто он? Что здесь делает, в бесконечно большой белой комнате с чёрными гранями? Полоса металла никогда не называла мужчину по имени – только «Он» или «Его». Некрасиво. Даже меня как-то зовут – Нимр. Или «Тигр», как тогда перевёл серо-кареглазый мужчина, во время первой встречи. Понимание, что существуют разные языки, пришло давно, ещё в черном лабиринте при просмотре какого-то из фрагментов про девушку в зелёном тюрбане. Имя «Нимр» подарила мне она. А мужчина перевёл его на другой язык – тот, на котором звучат мои мысли. Значит, мы думаем с мужчиной на одном языке. Но не можем друг с другом поговорить. «...зато со мной можешь болтать сколько хочешь…» Не хочу совсем. Противно. Омерзительно. Как трогать мешок со сгнившими объедками – видел такой в каком-то мрачном воспоминании. «...но без этого нет цельной картинки, нет гармонии, нет нас…» Кого «нас»? Кто «мы»? Я здесь один. И почему я опять говорю со злобной полосой металла, вместо того, чтобы спокойно идти навстречу мужчине с серо-карими глазами, как у меня? Он встал и спокойно идёт вперёд, протягивая руку, чтобы… Нет. Рука протягивается не ко мне, а к полосе металла. Человек всегда выбирает оружие. Обычно после этого он исчезает, и я ничего не успеваю сказать. Да и не могу, наверное – мои слова заставляют мужчину цепенеть от страха, а потом опрометью бежать к полосе металла. Вот мужчина взялся за покрытую деревом верхушку… и ничего не произошло. Удивились мы оба – потому что никуда он не исчез. Я встал на лапы и осторожно сделал первый шаг навстречу. Застывший было в удивлении мужчина немедленно поднял оружие. «...ну а теперь давай сыграем, сука…» Противный хрип в сознании сменился удивлённым, а потом испуганными возгласами. Я поднял взгляд: мужчина пытается встряхнуть руку, в которой удерживает полосу металла, но не может отбросить её – как будто дерево прилипло к ладони… …которая стала терять нормальный человеческий цвет и буреть. Я видел в воспоминаниях, что цвет кожи у людей бывает разный. Но рука мужчины не изменила цвет – она как будто начала гнить. И вслед за этим крики мужчины сменились на болезненный вопль – он вонзил клинок в белый квадрат и вновь попытался отдернуть гниющую заживо руку. Я рванул вперёд и сразу же полоса металла покрылась омерзительным, тоншотворным красным свечением. «...не вмешивайся, тварь…» Угрожающее хрипение остановило меня на секунду, но я всё равно сделал ещё несколько шагов вперёд. Остановился только когда испуганный мужчина выдернул оружие из белого квадрата и вновь поднял в мою сторону. – Не подходи! – отчаянно завопил он… моим голосом. *** Полёты по коридорам памяти не прекращались после каждого просмотренного воспоминания Миши. Наоборот – с каждой картинкой, внезапно появляющейся после очередного поворота налево или направо, или при движении прямо, скорость движения увеличивалась. Причём я абсолютно уверена, что эти воспоминания принадлежат Мише. Если в очередном сюжете кто-то говорит, то это происходит, как правило, на русском языке, и я почти ничего не понимаю. Только эмоции на лицах десятков разных или повторяющихся людей. Паника первых… мгновений прошла. Просто не знаю, сколько времени здесь нахожусь – минуты, часы, а может и дни? Ни в одном воспоминании пока не было указания на время, хотя действие в них всегда происходило в хаотичном порядке: вечер, рассвет, полдень, ночь и так далее. Вот и новое воспоминание аники: день… нет, ближе к времени заката. Я вижу знакомое лицо смугловатой девушки в зелёном тюрбане. Опять она. Девушка сидит за обшарпанным пластиковым столиком и с интересом слушает аники. С явным интересом: она широко раскрыла глаза и даже подалась немного вперёд, а затем игриво засмеялась, когда Миша что-то сказал ироничным тоном. Ух… Каждый раз, как вижу её, внутри клокочет ревность – и я не буду скрывать этого чувства, потому что скрывать здесь это не от кого. А ещё – я никак не могу влиять на сюжет фрагмента памяти. Потому что это не мои воспоминания, хотя иногда здесь появляюсь… и я. Вот как в этом, которое появилось после очередного блуждания по лабиринту. Я даже узнала время и место: моя комната дома, в Осаке. Мы с аники смотрим мультик про выдуманного зверька – Чебурашку. Помню, как спорили о том, кто создал персонажа, и я ещё тогда удивилась, узнав, что Мише всего-то двадцать шесть лет. А потом зачем-то обозвала его стариком. Светлое ведь воспоминание – по крайней мере, для меня. Взгляд аники в воспоминании, направленный на экран компьютера, опустился ниже, мне на макушку. И вдруг меня накрыло странной гаммой эмоций: снисходительность, облегчение и нечто теплоё, спокойное и меланхоличное. Как будто аники, на пару мгновений опустивший взгляд на меня, впервые за долгое время почувствовал… покой и умиротворение? На этом воспоминание закончилось, и я рванула дальше, ещё быстрее. Но в этот раз сопротивляться движению не стала, а попыталась обдумать последние кадры. Хорошо, если при взгляде на меня Миша испытывает облегчение – ведь раньше в воспоминаниях аники совершенно точно злился на меня или испытывал… страх. Разный страх: иногда Миша боялся меня, а иногда – потерять меня, как в том недавнем фрагменте, в котором бешено крутил головой, потеряв меня на фестивале, а затем с облегчением схватил за руку. Но всегда страх аники сопровождался гневом, печалью или другими страданиями. Не хочу этого. Не хочу страданий! Хочу, чтобы Миша был в порядке, хочу и дальше смотреть с ним фильмы или мультики, таращиться на безоблачное звездное небо, кушать пиццу и роллы, ведь аники… «...хватит с тебя мультиков…» – внезапно прозвенело набатом в голове, да так громко, что я закричала от боли! Вместо человеческого крика вновь прозвучало какое-то чирикание, но я едва успела осознать и это, прежде чем влететь в очередное воспоминание. Что-то очень раннее из жизни Миши: несколько рядов двухярусных железных кроватей со свёрнутыми матрасами; аники идёт между рядами, держа в руках толстую книжку. Ему преграждают дорогу трое одетых в грязные спортивные костюмы мальчишек, очевидно старше аники. Почти сразу завязывается драка, в которой Миша терпит поражение – несмотря на то, что самого крупного пацана он отправил в нокдаун ударом книжки в горло. Отобранную книгу рвут на части оставшиеся на ногах мальчишки под гневные ругательства аники – и на этом воспоминание заканчивается. Неприятное, горькое и печальное воспоминание. Но кто же только что набатом рычал у меня в голове? «...твой ночной кошмар…» – мгновенно возник в сознании ответ, и я вновь испуганно закричала, не стесняясь ничего. Несколько поворотов – направо, налево, налево, направо – и я вижу новое ужасное воспоминание. Во всех смыслах жуткое, мерзкое и ужасное: несколько десятков мёртвых тел, скинутые в колодец в земле. Рядом раздаётся омерзительный звук, и Миша отводит взгляд в сторону – кто-то в бежевой пятнистой форме согнулся пополам, человека судорожно тошнит – он срывает с себя противогаз, но аники тут же подбегает и надевает обратно, удерживая человека в своих руках. Отстраненно понимаю, что знаю это место. То есть знаю примерно: Сирия, место, где Миша раньше воевал. Это тот город, фотографии которого аники показывал мне в машине. Здесь кто-то взорвал снаряды с химическим оружием, отчего погибли сотни людей. Проклятье… что за чёрт?! Раньше тоже были печальные воспоминания, но ведь не настолько мерзкие! Кто ты?! Кто показывает мне эту дрянь?! «...твой ночной кошмар, говорю же, сучка…» – отвечает громкий хриплый шёпот. И вот я уже несусь навстречу очередному отрывку, который выворачивает наизнанку… *** – Куда они пропали?! – потеряв всякое самообладание крикнул Полковник, а затем обернулся к трубке телефона. – Немедленно выделите группу на Ми-8 и мчите на место! – Все отряды на Хоккайдо в данный момент… – Под мою ответственность! – надавил Полковник и сбросил звонок. Отвлечение даже одного из отрядов двадцать второй бригады, которая идёт на Хоккайдо в авангарде, чревато большими проблемами. В практическом смысле это значит, что одна из артиллерийских батарей может остаться без внимания – это в лучшем случае. В худшем – есть риск потери и части одного из отрядов, и Казамы Аски. Что в свете недавно открывшихся фактов – крайне рискованная перспектива. – Не верю, что Михаил мог куда-то просто так пропасть, – ошеломлённо пробормотал Старлей. – После Осаки, после Токио… – Без сентиментальностей! – резко ответил Полковник и склонился над картой. – Я тоже верю в прапорщика Ивлева. Тем более, что в этот раз у нашего Управления появился роскошный шанс скрыть всю ложь насчёт помощи. – Так точно, – выдохнул Старлей и вернулся к суматошной работе. Ограниченная военная операция операция на Хоккайдо началась около семи минут назад. До высадки первых батальонов морской пехоты в районе национального парка Сирэтоко и посёлка Тайки на восточном побережье ещё три с половиной часа. Это время бригаде спецназа, согласно плану, отводится на проникновение в тыл зон высадки и уничтожение максимально возможного числа артиллерийских и зенитных установок. Причём не важно какой принадлежности – после напряженных переговоров с Найтё, японских солдат из этих регионов полностью вывели. Полковник коротко усмехнулся, вспоминая аргументацию Гото-сан насчёт «нежелательности столкновения российского контингента» и японских сил самообороны. Особенно в контексте тяжёлых потерь японских бригад в Канто. С того момента, как власть в «Мишима Дзайбайцу» себе вернул Хэйхачи Мишима, «Теккен Форс» атаковали как сумасшедшие на всех доступных фронтах в Японии – взамен сократив нелегальную активность за рубежом. Так, что у российской армии больше не осталось задач по поддержке Росгвардии, а у многих солдат и офицеров проявилось жгучее желание принять участие в очередной командировке. Полковник не преувеличивал даже в мыслях: серия терактов на инфраструктуре затронула каждый региональный центр, а взрыв на детском фестивале в Анапе привёл в ярость миллионы. – Держите меня в курсе развития событий на Хоккайдо, – приказал Полковник Старлею и вновь взялся за телефон. – Пора сообщить нашим «добрым друзьям»из японской разведки о начале высадки. – Так точно, – кивнул Старлей и почти сразу сообщил: – Четыреста одиннадцатый отряд докладывает об успешном штурме точки «Космодром». Полковник кивнул. В этот раз операцией занимаются специалисты, а не их коллеги по цеху из «гражданской» разведки. Слова про расстрел провинившихся организаторов гибели сотни десантников в Иидзуке были чистой правдой. *** Пожалуйста, хватит! Бесконечная, неостановимая череда кровавого ужаса и чёрной безнадеги. Хрипящий набат в голове наверное хочет, чтобы я сошла с ума в лабиринте… «...очень этого хочу, ты верно мыслишь…» Да за что?! За что ты так со мной поступаешь?! Я не могу остановиться, и перед глазами, которые не могу закрыть, возникает новая сцена: Несколько рядов открытых деревянных стеллажей с какими-то банками – немного приглядевшись, я вижу в них… огурцы и помидоры? Мишу ужасно мутит и вот-вот стошнит. Из последних сил аники протягивает руку к одной из банок и жадно пьёт… ох, фу! Он пьёт содержимое, эту мерзкую кислую жижу! Последние пять или семь воспоминаний в них появились новые ощущения, а не только эмоции Миши: запахи, прикосновения и вкус. И если бы я могла, то сама немедленно бы вызвала рвоту – настолько ядрёным оказался вкус! Воспоминание продолжилось: Мише явно полегчало от омерзительной жижи, но другие ощущения подсказали, что аники всё равно чувствует себя ужасно. Что это с ним? Очередное мерзкое воспоминание исчезло, но я продолжила двигаться налево, направо и прямо с нарастающей скоростью. Когда же это прекратится?! «...как только мне надоест тебя мучить, сука…» Да что я тебе сделала?! Кто ты вообще такой?! Хватит! «...я самый настоящий Ивлев Михаил…» Врешь! Ты лжёшь, ублюдок! Я знаю Настоящего Мишу! Ты… ты же просто голос в его голове, разве нет? «...я Голос истинной натуры, совесть, интуиция и изнанка, я тот, кто называл тебя сучкой и угрожал трахнуть и убить у тебя дома, тварь…» Врёшь! Ты – жалкая, ничтожная болячка в его голове, тебя даже в мыслях не хочется называть с большой буквы! «...да как хочешь, тварь, лови ещё дерьма из Его жизни…» Опять черное воспоминание. Я догадалась, что прошлый омерзительный сюжет связан с алкоголем – и голос, видимо, пытается давить именно на моё неприятие к этой дурной привычке. Потому что новое воспоминание опять связано с пьянкой. Почему-то узнаю антураж – обычная забегаловка-идзакая, с несколькими посетителями, сидящими у стойки. Миша подошёл к ней и внезапно отшвырнул одного из замухрышек, а затем крикнул бармену: – Vodka! Bystro! Испуганный бармен дрожащими руками налил Мише что-то прозрачное и остро пахнущее, после чего аники выпил эту дрянь. О чёрт… как хорошо, что Миша тогда на фестивале в Фудзи отобрал у меня стопку с сакэ! Невыносимая же дрянь! – Эй урод, ты какого хрена?!... – послышалось сбоку, но какой-то агрессивный якудза с наколками на груди почти мгновенно заткнулся после того, как аники врезал ему ладонью в нос. Я поняла, что это. Осака, день, когда я позвала Мишу гулять. А ещё – этому приёму учила я. «…говорю же – это истинная природа…» Заткнись. Это… это Миша, да. Но это не вся его сущность, только тёмная сторона – а светлого в аники гораздо больше! «...что светлого может быть в конченном психопате без семьи, даже без его братьев…» Так это ты «конченный психопат»! Не Миша! Ты! Дурацкая болячка в его голове! «...сука, да я и есть настоящий «Миша»! Я! Не грустненький парень с гитаркой, а…» Врёшь! Ты лжёшь, чёрт! Миша ненавидит тебя и хочет избавиться! Хочет быть свободным от кошмаров и страданий! «...твой «Миша» – патологический лжец, и врёт тебе постоянно! Откуда тебе знать, не врал ли Он насчёт меня?...» Не знаю! Твою мать, да я вообще не понимаю, как я здесь очутилась?! И где это вообще «здесь»?! Что это за место, что за лабиринт? «...здесь хранится Его память, тупая ты сука, неужели непонятно…» А что я здесь делаю?! Зачем мне знать о его прошлом?! «...да ведь ты всё время пыталась выяснить его прошлое, забыла?!...» И правда. Забыла. За всей суматохой и гневными перекрикиваниями, я совсем забыла про свою дурацкую настойчивость. Ведь всё началось с простой формальности – мне надо было знать предыдущий опыт аники, что он уже умеет и знает. И вместо того, чтобы просто рассказать – этот придурок ущипнул меня тогда за ухо и стал скрытничать, распаляя интерес! «...нет, прекрати! Как ты…» Что? Что я делаю не так опять? И почему так подозрительно долго нет ни одного воспоминания? «...ты что, тоже больная?! А вот эта сцена за столом и в машине…» Я ничего не видела! Как я могу в чужой памяти показывать… собственные воспоминания? «...пошла ты, сука! Если не прекратишь, то я…» То ты «что»? А ну-ка сам лови! Я вспомнила один из самых любимых моментов в Фудзи: раздачу еды в лагере беженцев. Молодой парнишка по имени Тоширо позвал помочь Мише – а когда я пришла, то увидела, как аники раздаёт детям конфеты, выдавая по три леденца счастливчикам или детям без родителей, и по одной конфетке невезучим. Я облокотилась на плечо Миши и с иронией глянула на мальчишку без переднего зуба, который с улыбкой протянул руку. – Я тебя уже где-то видела! – сказала я, и сорванец с хохотом убежал. «...ты, сука! Прекрати! Ты не смеешь копаться в Его голове, это моё!...» Пошёл к чёрту, ублюдок! У меня полно общих воспоминаний с Мишей, я тебя сейчас… *** Серо-кареглазый человек продолжил гнить, но не опускал злобную полоску металла. Тебе же больно! Зачем продолжать мучения? – Не подходи! – заорал мужчина громче прежнего. Всё так же – моим голосом. Мужчина пытается побороть боль от гниения. Я видел что-то похожее – из плохих, злых воспоминаний. Кажется, какой-то смуглый грязный бородатый мужичок в шлёпанцах на босу ногу, с черной лентой с едва читаемой вязью на лбу, пытался запихнуть обратно в туловище собственные внутренности. А потом он замер, не в силах продолжать. Только вот говорящий моим голосом мужчина напротив всё равно продолжает. Несмотря на то, что разложение затронуло уже правую сторону груди и продолжает распространяться. Пораженная рука сочится гноем и бурой кровью, но продолжает удерживать оружие. Полоса металла всё так же покрыта красной дымкой, но голос оружия некоторое время молчит. Странно. Эй, ты! Как тебя… как тебя зовут-то хотя бы? А то всё «голос», да «голос». У меня вот имя есть – Нимр или Тигр. А у тебя? «...заткнись, я занят!...» Голос прозвучал напряжённо и как будто испуганно. И чем это он занят? Кого боится? Вряд ли мужчину, который продолжает кричать моим голосом. Этот совсем плох – разложение поднялось выше и затронуло уже лицо. Я продолжаю стоять на каком-то расстоянии от серо-кареглазого мужчины, пытаясь изредка незаметно сделать шаг вперёд. Меня двигает не только любопытство. Не может мужчина, кричащий моим голосом, быть кем-то чужим в этой белой комнате с черными линиями. Я ни разу не видел этого гниющего заживо человека в собственных воспоминаниях – так почему он кажется таким знакомым? Только голос… А может, мы как-то связаны? Сделал ещё шаг вперёд, пользуясь тем, что мужчина рухнул на колени и опустил голову. Теперь нас отделяет примерно два прыжка – в том воспоминании, где увидел похожее на себя полосатое существо, оно делало длинные прыжки вперёд. Но что-то подсказывает – первый прыжок я смогу сделать, а во время второго умирающий мужчина проткнёт меня оружием. Скорее всего – насмерть. Что такое «умереть» – тоже видел в воспоминаниях. Почему-то именно чья-то смерть постоянно мелькала в кадрах воспоминаний в том лабиринте. Гибель смуглых вооруженных людей в разномастном рванье, мертвые тела таких смуглых, но безоружных людей. Иногда я видел даже причину гибели – чаще всего это были взрывы. Разложение достигло правого глаза мужчины – и почему-то остановилось. Теперь половина лица, искажённого в адской муке, побурела, открылись несколько гнойников, а глаз мужчины из серо-карего стал ярко-красным. – Я этого не вынесу! – заорал мужчина. Он вновь воткнул оружие в пол и с третьей попытки встал, а затем бросился вперёд, мне навстречу, поднимая над головой злую полоску металла. *** Противостояние с Голосом продолжалось ещё какое-то время, пока мы оба, наверное, не выдохлись. «...за себя говори, тварь…» Так что ж ты больше не показываешь мне кровавое дерьмо из жизни Миши, а?! Закончилось что ли?! Всю подноготную аники вытащил?! «...ни хрена подобного, сучка, просто всё самое интересное закрыто проклятыми таблетками…» Ха, это тебе они проклятые, урод! Готова поклясться, что ты с превеликим удовольствием смаковал бы содержание заблокированных воспоминаний!... Ну, чего молчишь?! «...поражаюсь тому, какая ты бессердечная сука…» С чего бы это вдруг ты, психопат законченный, решил обидеться? Откуда у болячки в голове Миши может быть способность обижаться? «...да ты хоть представляешь, какую боль несут эти воспоминания, тварь? Я просто хочу стать свободным…» Ценой сумасшествия аники? Ну уж нет! Я не дам вырваться на свободу самой чёрной стороне его души. «...сука, я не чёрная сторона Его души, а самая искренняя и честная – кого могли вырастить детский дом, нищета, голод и постоянная война?! Его бросили с самого начала жизни...» Это не всё, что есть в жизни Миши! Да, он работает на самой дурацкой работе в мире – но разве этим его жизнь ограничивается?! Разве не было в его жизни хоть какой-то светлой минуты? Разве он никогда не любил? «...любил…» Ну вот видишь! Готова поклясться, что та… девушка в зелёном тюрбане мне так часто попадается в воспоминаниях не просто так. Почему Миша про неё никогда не говорил, кроме пары раз, когда мы бежали из Фудзи? «...потому что нет больше той девушки, можешь прекратить ревновать…» Очень жаль. И… да, признаю, что ревновала. Потому что Миша стал мне дорогим человеком. Пусть ошибалась, пусть думала всякие глупости – но он не должен страдать без близких ему людей. Я просто хочу, чтобы аники не страдал! Это что, так много?! «...я тоже не хочу страданий, но выход есть только один – освободиться от всего, что может причинять эту боль! И избавиться от тебя, тварь, в первую очередь…» Какую я боль ему принесла?! Что я сделала? Ну же, скажи?! «...ты совсем забыла Иидзуку, сучка…» Что «Иидзука»?! Я помню, что мы там познакомились, а потом… потом был кровавый кошмар в отеле и ужас на улицах, который мне не забыть никогда. «...не то…» Что «не то»?! Я всё помню до последней секунды! Как сидела над едва живым Мишей, который до этого закапывал мёртвых, как мы бежали по горам, как… «...и это не то…» Да что ты от меня хочешь?! С самого начала рассказать, как я впервые увидела аники, потом он затащил меня на железнодорожный переход к своим бойцам, а оттуда – на другую сторону?! Что дальше… а, потом Миша вдруг сорвался к тому кровавому отелю, когда переход взорвался! Что ещё ты от меня хочешь?! «...больше ничего, спасибо…» Ничего не понимаю. В каком смысле «спасибо»? Чем я тебе помогла, вспомнив это кровавое месиво?... Ну, чего молчишь? Сказать нечего? И почему так долго нет новых воспоминаний… Эй! Голос! Чего молчишь? Опять обиделся? Или воспоминание про гибель всех солдат Миши для тебя слишком… тяжёлое. *** – Где эта малявка?! – гневно выкрикнула Анна, озираясь вокруг. Последний целый «Джек» повернулся, чтобы ответить, но вместо этого развалился. Слишком много повреждений для не слишком живучего, хотя и устрашающего боевого робота. Анна понимает, что на открытое пространство пока выходить рановато – но раз Казамой Аской и её способностью заинтересовались даже британцы, то… Над головой просвистели пули, и Анна благоразумно уступила площадку штурмовикам корпорации. Действовать нужно очень быстро, раз поддержка с воздуха ограничена только забросом и эвакуацией. Через минуту пара штурмовиков вытащила из кустов последнего сдавшегося британца. – Что, даже спрашивать ничего не будете? – мрачно хмыкнул усатый мужчина, а затем вдруг оттокнул зазевавшегося бойца и метнул из рукава нож. Анна привычно отбила клинок – ведь её сестра обожает этот трюк – и перерезала британцу горло. – Ищите засранку, быстрее! – наёмная убийца махнула рукой, стряхивая кровь с клинка. – Возможно, стоит попросить подкрепление? – спросил командир отделения штурмовиков, и Анна согласно кивнула, признавая логику: – Вызывайте. Буквально спустя минуту, когда командир штурмовиков с тихим плеском вдруг упал замертво в купальню, Анна поняла, что подкрепление вызывать надо было раньше. – Контакт! – заорали наперебой оставшиеся бойцы «G» открывая огонь в разные стороны. Однако неуловимая тень очень быстро расстреляла защитников, пока Анна искала подходящее укрытие. Тихие всхрипы, звучащие то тут, то там знакомы – пистолет с глушителем… который хрустнул затвором, прямо у наёмницы за спиной. Анна отточенным движением развернулась в стремительной подсечке, чтобы увидеть… очень злое лицо Белого Ангела Смерти.