25.05.2017, четверг, глубокая ночь
В вертолёте оказалось очень холодно. Не могу понять, с чем это связано – то ли с промокшей до нитки одеждой, то ли с мрачными взглядами русских солдат напротив. Не удержалась и поёжилась – и даже вид точно такого же мокрого и при этом полуголого Миши рядом не заставил прекратить. Не знаю уж каким образом, но Драгунов это заметил, поманил аники рукой и отдал ему плащ. Миша по привычке не стал заботиться о себе самом, нахлобучив довольно теплую материю только на меня. Пришлось немного реконструировать сцену на пороге старого дома Нобуро-сама и набросить плащ на нас обоих. – Не стоит, – едва слышно пробормотал Миша, но отказываться от тепла не стал. Придвинулась чуть ближе, чтобы согреться. Оказалось непростой задачей – откидные сидушки в этом вертолёте оказались фантастически жёсткими и неудобными, так что сидеть пришлось буквально на половине попы. Зато стало хотя бы немного теплее. – Чего они на нас так странно смотрят? – спросила Мишу вполголоса. Особо скрываться, впрочем, смысла нет – даже если бы кричала, то шум винтов заглушил бы голос. Миша прочитал вопрос по губам, но вместо ответа сначала поднял руку и достал откуда-то сверху пару наушников с интегрированными микрофонами. – Так будет слышно, – слабо улыбнулся аники, когда надела гарнитуру. – Чего они уставились? – повторила вопрос, бросив взгляд в сторону мрачных русских. – Чёрт их знает, – пожал плечами Миша и мазнул безразличным взглядом по своим… товарищам? – А ты знаешь, кто они? – Вижу впервые в жизни, – признался Миша, но быстро заметил удивление и добавил: – В смысле, конкретно этих пацанов. А так – да, это наши. – Наши? – Русские, – терпеливо добавил Миша. – Раз за нами прислали вертолёт – значит, дела были совсем плохи. – Согласна, – усмехнулась через силу. – И как нас только не нашли… эти – кто на нас напал, кто это был? – По форме и разломанным роботам «Джек» могу предположить, что наёмники корпорации «G». – Опять Мишима Кадзуя, значит, – как смогла подгребла под себя ногу, чтобы унять дрожь. – Пока он лидирует в стремлении захватить меня, два к одному, по сравнению с Джином. Зачем я им только нужна? – Ещё не догадалась? – спросил Миша и чуть отпрянул, когда резко обернулась. – Нет, я тоже не знаю. И моё начальство не знает. Хорошо, что аники сделал это уточнение. И так тут пытаюсь усидеть, не показывая ни страха, ни гнева, хотя подозрения так и переполняют мысли. Едва не скрывая за собой самое стрёмное и непонятное, что произошло за последнее время – тот факт, что я… как будто побывала в голове у Миши? – Ты видел меня… там? – спросила аники, при этом он понял сразу: – Да, и это странно, – отвернулся Миша. Спустя пару-тройку секунд аники обернулся с неловким выражением лица и спросил. – Что ты видела… среди моих воспоминаний? – Детский дом, – ответила почему-то без раздумий. – Как у тебя отобрали книжку, а ты… – Сломал руку одному из пацанов, – печально улыбнулся Миша. – За это лишили сладостей на месяц, так почти перестал любить сладкое. Но зато дочитал книгу. Что видела ещё? – Очень много из детства… и про девушек твоих тоже, – легонько ткнула аники под ребро, в ответ он только усмехнулся и немного покраснел. – Да ладно тебе, ловелас. Больше всего, правда, было про одну девушку в зелёном платке на голове. Миша разом посерел – даже не побледнел, а именно поник и полностью закрылся. Ох, зря я про неё сказала, только разве что… – Знаешь, это она помогла выбраться из того лабиринта. Миша поднял взгляд. Глаза аники красные – но не жуткие, когда загорается пламенем радужка, а как будто аники готов заплакать. И точно – губы сжаты в тонкую линию, к лицу вернулся здоровый оттенок. – Спасибо, – сказал Миша, прикрыв глаза. «Просто той девушки уже нет», – сказал Голос в коридоре памяти. Точно знаю, что девушка в зелёном тюрбане жива. Но только в воспоминаниях Миши. Очевидно, что именно про неё Миша говорил – та сирийка, набожная и беспощадно-трусливая, которую аники учил воевать. Иначе Миша никогда бы не говорил о ней с таким горем. Так аники говорит только про погибших братьев-подчинённых. Может, её смерть стала началом для появления Голоса? Повернула взгляд налево, где у раздвижной двери в салон вертолёта Миша воткнул «Злюку» в какие-то переборки. Против ожидания, никаких эмоций от взгляда на проклятое лезвие не ощутила – ни удущающей ярости, ни страха, ни самодовольства сытого тигра. Меч аники, который в той белой комнате едва не разрубил несколько раз, молчит. Нет в нём больше никакого «Голоса»? – Прости, что пришлось во всё это вляпяться, – Миша заставил выпасть из прострации. – В… меня, то есть. Наверное, так будет сказать точно. Положила ладонь на плечо аники и улыбнулась самой тёплой улыбкой, на которую оказалась способна в данный момент, едва не дрожа от холода и тряски в вертолёте. – Ты – хороший человек, аники, – посмотрела в глаза. – Когда настоящий, когда не врёшь, не скрываешься за масками или не поглощён ненавистью. Я видела это раньше, теперь увидела изнутри. Немного помолчав, но не переставая смотреть в глаза аники, добавила: – Мне есть за что просить прощения. За то, что невольно стала причиной гибели твоих братьев. Прости меня, пожалуйста. *** – Пока вертушка всё ещё в небе, надо придумать, куда будем сажать… – напряженно произнёс Старлей. – Что по высадке? – указал карандашом на пляж возле посёлка Тайки Полковник. – Должна начаться через…? – Ещё около двадцати минут, – кивнул Старлей, также указав на пару соседних мест. – В нацпарке Сирэтоко отряды спецназа докладывают о полном подавлении зениток и береговых батарей. – Хорошо, очень хорошо, – утвердительно кивнул Полковник. В отличие от Тайки, именно в национальном парке оборона Корпорации «G» должна быть наиболее ожесточённой – из-за того, что прямо через узкий пролив на восток лежит российский Кунашир. Но за последний год обе стороны конфликта нашпиговали остров значительным количеством оружия – да так, что некоторые районы Хоккайдо превратились в незаселённые пустоши, особенно к западу от Саппоро. – Последний доклад отряда возле Тайки был насчёт местного «космодрома», – напомнил Старлей. – Там практически гарантированно можно посадить вертушку, и не одну. – Да, передайте приказ лётчику направляться туда, – подтвердил Полковник и приложил линейку с транспортиром к карте. Старлей, несмотря на чётко выполненный приказ, мельком усмехнулся старым привычкам командира. Хотя, если бы товарищ Полковник приказал самостоятельно рассчитать время подлёта «Крокодила» с десантом, прапорщиком Ивлевым и Казамой-сан к точке, то… произошёл бы конфуз. – Около получаса с погрешностью в пять минут, – мрачно произнёс Полковник. – Опасаетесь путаницы при десанте морпехов? – мгновенно понял Старлей и поднял соответствующий телефон. – Немедленно свяжитесь с командованием, – подтвердил Полковник, также доставая телефон и отвечая на звонок. На карте под прозрачной офицерской линейкой Полковника, в районе юго-восточной горной гряды Хидака на Хоккайдо едва можно было заметить значок – стрелочка между знаком равно. В большинстве случаев, такой значок означает орудие противовоздушной обороны. *** Не смея оторваться от согревающих карих глаз, ответил: – Никогда не держал на тебя за это зла. Ты не виновата в том, что тебя зовут Казама Аска. Сестричка просияла, и мы просидели так ещё какое-то время, как будто нет вокруг ни гудения винтов, ни восьми мрачноватых парней из ГРУ, ни даже того бледного офицера. С усилием отвернувшись от Аски, посмотрел в сторону бледного и наткнулся на ледяной взгляд. Ещё один… надо будет в резюме писать, что нет смысла буравить меня взглядом – ведь в гляделки не проиграю никогда. Вот и на этот раз бледный офицер первым перевёл взгляд на подползшего бойца с большим медицинским подсумком. Что-то похожее на длинный тонкий каблук от женской туфли всё ещё торчит в животе бледного. Ну и правильно – пока мы не добрались до своих, доставать будет опаснее, чем оставить в теле. – Где ты взял штаны? – спросила Аска, кивнув вниз. Вопрос хороший, потому что в пылу перестрелки я едва вообще вспомнил, как и что делаю. – Когда мы прыгнули за скалу – там уже лежал один неудачник. Судя по расцветке… – вновь пригляделся к незаляпанным в крови местам на штанах, – да, это британский спецназ. – А этим-то что от меня надо?! – из последних сил закатила глаза Аска. – Тоже самое, что и всем остальным, – отряхнул штаны. – Чёрт знает что. Но я думаю, что это вторая попытка после Анамидзу. Просто нас не нашли – а затем нагрянули наёмники Корпорации. Аска замолчала, пытаясь утрамбовать мысли. Вертолёт всё так же продолжало потряхивать в воздухе, а мы вроде бы летим уже около получаса? Бросил было взгляд на запястье, но вспомнил, что в реальный мир попал точно так же, как и ушёл туда – в чём мать родила. Снял наушники и обратился к боевику, который топтался по моей голове: – Боец! Кто командир? – Товарищ майор, – кивнул голубоглазый в сторону бледного офицера. – Ты дурачков из нас обоих не строй! Впервые в жизни его видишь! Вполне возможно, что боец точно такой же прапорщик, как я, а может и старше по званию – но сейчас абсолютно всё равно. Голубоглазый боевик сопротивлялся напору недолго: пихнул локтём соседа и кивнул в мою сторону. С ним местами поменялся темноглазый пожилой мужик, в котором даже сквозь маскировочный грим узнал дага. – Командир, скажи да, куда летим? – Уверен, что имеешь право знать? – хмуро спросил командир группы. – Такова боевая задача, – не стал грубить. – Я обеспечиваю безопасность девушки, поэтому должен знать, что будет дальше. – Хоккайдо, – ответил после непродолжительного молчания спецназовец. – Шутишь же? – удивился абсолютно искренне. – Разве не с «Совершенного» вас направили? – Ле, ты хоть в курсе, что вообще происходит? – сначала обалдел, а потом помрачнел командир. – Не имею никакого представления, – признал и добавил: – Мы только-только вырвались из-за «ленточки»*, в Токио не было никакой связи. Командир отряда ничего не ответил, замолчав на несколько секунд – видимо, обдумывает что я несу и можно ли вообще со мной говорить. – Пусть, да, пока так будет, – наконец ответил спецназовец и демонстративно отвернулся. Тоже хотел было задуматься, но не дала Аска, которая жестом попросила скорее надеть наушники: – Что он говорит? – Что всё в порядке, мы направляемся в безопасное место, – соврал, но Аска мгновенно раскусила: – Врёшь! – нахмурилась сестричка. – Слишком хорошо тебя знаю, чтобы это не понять. Куда мы летим?! Как бы мы с Аской ни породнились за это время, но увидеть этот страх и гнев в карих глазах очень легко. И мгновенную утрату всякого доверия. Четыре неудачные попытки похищения плюс одна «удачная» – это считая мою задачу по охране. Проклятье, да что всем так нужно от Аски?! – На Хоккайдо, – ответил, решив сменить тактику. – Я думаю, там безопасно в данный момент, раз летим туда. – Хоккайдо? – удивилась Аска. – Я думала, меня сейчас вывезут куда-то в Россию. Не стал говорить, что так было бы куда безопаснее – не потому, что ложь, а потому что действительно не знаю. Слишком долго не был на Родине – как тогда, после Сирии, приходилось привыкать к новым «старым» реалиям. – Что там нас может ждать? – спросила сестричка. Она не выглядит слишком напуганной – скорее как я, пребывает в растерянности. Хотя стараюсь не подавать вида – хотя бы потому, что мы сидим рядом с почти десятком вооружённых до зубов боевиков. Да, это наши – но абсолютно ясно, что спецназовцы не знают ни меня, ни Аску, ни суть задания. Даже не знают вот этого бледного офицера, который решил задремать, чтобы не тратить силы на поддержание самочувствия – экий кремень, настоящий военный. Ни каблук в животе, ни шум винтов не мешают… – Что нас ждёт на Хоккайдо? – более настойчиво повторила вопрос Аска. – Скорее всего, конец дороги. – Конец? – не поняла сестричка. Потратил несколько секунд, чтобы сформулировать ответ. Как бы не было тяжело от роящихся в голове мыслей. – Раз везут на Хоккайдо, то там безопасно настолько, насколько я сам не способен обеспечить эту безопасность. Значит – моя миссия считай что закончена, – пожал плечами. – Как это – «закончена»? Разве ты плохо справляешься? Или вот эти вот чем-то лучше? – сестричка бросила обеспокоенный в сторону бойцов и заставила негромко рассмеяться. – Вспомни, что требовал Смирнов? Двигаться как можно быстрее на север. Теперь стало понятно, куда именно – на самый север, на Хоккайдо. Видимо, остановка в бане была запасным вариантом – а если нас вытащили на вертолёте, то остается только Хоккайдо. А там будут ждать более… компетентные защитники. – В чём они компетентнее тебя? – не поняла было Аска, а затем вдруг поникла. Ага, понимаю, сестричка. Как ни жаль, но это больше всего похоже на правду. – Неужели это всё? – подняла взгляд Аска. – Подожди, но ведь ты не провалил задачу?! Я так не считаю! Она всё ещё не верит в это, да и самому не хочется в это верить. Но факты, даже если их на руках так мало, штука очень упрямая. – Аска, пойми: даже если бы я погиб, защищая тебя от нападения – операция всё равно будет считаться проваленной. После беготни сквозь Токио последним шансом было спрятаться в бане – но и это не сработало. И теперь я ничего больше не смогу сделать для твоей безопасности. – В клетку заточат, всё ясно, – взгляд сестрички сначала потускнел, а потом она помрачнела и бросила сначала взгляд на меня, а потом на спецназовцев. – Не думаю. Мы ведь с самого начала договорились, что никто не будет ограничивать твою свободу насовсем. Скорее всего, тебе предоставят охрану и что-то вроде квартиры в Фудзи. – А ты?! – не унимается сестричка. – Не знаю. Вроде бы не соврал, а вроде и правду не сказал. Потому что действительно не знаю ответа на этот вопрос. #«Ленточка» – линия боевого соприкосновения или местность, объявленная зоной боевых действий. *** – Никому не дам нас разлучить, – сказала чеканя каждое слово. Миша посмотрел со снисходительной, но очень тёплой улыбкой. – Нет! – схватила аники за ладонь и крепко сжала. – Моя безопасность – моё собственное дело. Они не посмеют делать что-то против моей воли! – А против моей – всё, что захотят. Я подневольный человек, Аска, пойми. Как… как горько видеть Настоящего Мишу таким подавленным. Его истинная натура не прячется сейчас ни под какими масками, Миша абсолютно честен со мной. – Почему?! – спросила, сжимая ладонь Миши ещё сильнее. – Почему ты не можешь пойти против… – Против своих командиров? Против Родины? – поднял красные глаза Миша. – Потому что это то же самое, что пойти против цунами. Аналогия убийственно точна. И без воспоминаний, увиденных в коридорах памяти, прекрасно понимаю, насколько важным для Миши является слово «Родина». Человеку без семьи и друзей она заменяет всё. Аники прочитал в глазах это осознание и только медленно кивнул. – Но разве я не стала для тебя… – хочу спросить, но трусливо не решаюсь продолжить. – Я не забыл слова, сказанные возле Фудзи-сан, – подтвердил Миша и сжал ладонь в ответ. – Никому не позволю лишить себя сестры. Ни своим, ни чужим. Аники бросил короткий взгляд вбок, на напряжённых солдат с размалёванными черно-зелеными пятнами лицами. Не чувствую никакой угрозы – солдаты выглядят так, как будто удивлены ещё больше, чем я. – Но как ты сдержишь это обещание?! – обернулась к аники. – Я никогда тебя не забуду, – Миша не смог дальше смотреть в глаза, вместо этого обняв и прижав к себе. – Может быть, на какое-то время, придется расстаться. – А потом… – замешкалась, но всё же спросила: – Потом можно приехать к тебе в гости? К тебе домой? Миша отстранил меня и уставился в лицо с непередаваемым изумлением. – Ну, что? Ты же был у меня в гостях! Как же твой город назывался?... Ус-су-рий-су-ку! – по слогам, но правильно произнесла я. – Поверь, Уссурийск – наименее интересное место для того, чтобы побывать в гостях, – абсолютно искренне рассмеялся Миша. – Не переживай, что-нибудь придумаю. – А если соберёшься снова к нам в гости, в Осаку – обязательно заранее предупреди! – поддержала смех я. Как же хочется, чтобы время вернулось вспять! Как не хочется, чтобы оно двигалось вперёд. Мы прожили с Мишей больше чем жизнь, а на самом деле – едва два месяца. – И как это сделать? – спросил аники, отсмеявшись. – Тебя бывает трудно найти в Осаке, особенно если ты опять будешь ввязываться в уличные драки. – Если будешь меня искать… – задумалась, но всего на мгновение. – Да просто в окно постучи мне! Миша с теплой улыбкой протянул руку, и я крепко пожала теплую шершавую ладонь. Теперь, после того договорились, идти в будущее не страшно. Что бы себе там не напридумывали начальники аники – всех заставлю делать так, как надо мне! Уверенно глянула на скучковавшихся в тесном салоне вертолёта солдат. Чёрт, была бы тут Лили – начала бы уже всех строить, вот и я буду! Миша, тоже успокоившись, сидит рядом, согревая. Куда бы не летели, пока мы рядом – нас никто не остановит! Сколько раз мы вырывались из любых передряг – Иидзука, бой с Ночным гостей, нападение похитителей в караоке в Осаке, схватка против Рэйвена в Анамидзу, а потом и жуткая беготня через Токио и драка с Брайаном Фьюри… Да никто в здравом уме не встанет на пути! Никто нас с Мишей не остановит! На Хоккайдо они решили запрятать, ага… – Слушай, аники! Разве на Хоккайдо не идут боевые действия?! – вдруг вспомнила, а затем… Всех, кто не был пристёгнут к сиденьям, начало носить по салону вертолёта туда-сюда, как кегли. *** Внезапная дикая тряска сорвала меня, Аску и всех остальных с места. Перед тем, как столкнуться головой с поручнем, с непередаваемым ужасом понял, что не справился с защитой сестрички на этот раз. Наши руки расцепила неумолимая сила, и Аска скрылась в мешанине тел летающих по десантному отсеку бойцов. Последнее, что помню перед непроглядной тьмой – бесконечно любимое удивлённое лицо, удаляющееся от моих рук… … …… ……… …очнулся. Очень холодно, как будто… потерял слишком много крови? Или… нет. Холодно только лицу и оставшимся без одежды плечам. Спиной ощущаю странный жар – то приближается, то удаляется?… Cogito ergo sum. Мыслю – следовательно существую. Вбитая в голову любимым хобби сентенция дала понять, что ещё жив – значит, нужно двигаться. Надо бы… хоть с чего-то начинать. Только вот мысли… в голове так не хотят никуда спешить. Очень сложно собрать их в что-то… последовательное и чёткое. Попытаюсь перевернуться, потому что жар, который чувствую спиной, стал приближаться всё сильнее и быстрее. Получилось с третьей попытки, потому что только сейчас заметил, что левую ногу придавило нечто тяжёлое, да так, что она осталась в прежнем вывернутом положении. Перевернувшись, едва не заорал от резкой боли где-то в районе лопаток. Хотел было открыть глаза, но не смог – мгновенно заболели из-за нестерпимого света и жара. Поднял к лицу ладонь и только тогда смог сквозь просветы в пальцах рассмотреть хоть что-то – и увидел только невероятно яркое пламя. Память вернулась на этом моменте так же резко, как бьют в пах ногой. Несколько секунд пытался выдернуть ногу, пока не заорал от отчаяния и не выдернул конечность слишком резко. Тело пронзила боль – но не только от вывихнутой ноги, но и от языков пламени, которые опасно близко стали подбираться к коже. На голове затрещали волосы – прямо как несколько дней назад в Аокигахаре… Из горящего остова выбрался на морально-волевых усилиях – и почти мгновенно сунулся обратно. Первым вытащил обгоревшее тело, но явно мужское – слишком тяжелое для сестрички. Сорвал со спины погибшего бойца гидратор, кое-как зубами разорвал резину и облился теплой водой, а затем вновь сунулся в пламя. Вторым вытащил дурного голубоглазого боевика – вместе с ним успели потушить загоревшиеся штаны. Пока боевик выхаркивал лёгкие вместе с накопившимся угарным газом, рванул к вертолёту в третий раз. Успел про себя отметить, на секунду прервав поток панических мыслей, что от кабины пилота и оператора вооружения ничего не осталось – либо взрыв оторвал, либо… Дальше думать времени не нашлось. Острой болью в голове отозвалось лицо сестрички – но за те несколько секунд, которые смог выдержать в разгорающемся салоне, не смог увидеть никого, кроме двух обгоревших тел. Слишком больших, чтобы… Нет. Этого не может быть. Не может всё закончится так! Не потеряю её, не потеряю её, не потеряю, не потеряю, нет, не могу, не имею права, не хочу! Где Аска?! Где?! Кто-то вытянул наружу и немедленно получил удар локтём с разворота. «Отвали!» – хотел заорать, но увидел знакомые голубые глаза. Они закатились, когда получивший локтём в зубы боец падал назад. Тьфу, бля… Подскочил, проверил пульс – нормально, жить будет. Вновь дёрнулся к горящей винтокрылой машине, но также резко остановился. Два трупа внутри. Один снаружи плюс только что выключенный боевик. Но в вертолёте были восемь бойцов спецназа, офицер с каблуком в животе и мы с Аской. Всего одиннадцать человек. Где ещё шестеро? Оббежал горящую машину по кругу, попутно едва не сломав ногу, а затем в последнее мгновение увернувшись от одной из лопастей. Металлический лязг заставил всё же остановится и не бежать дальше – хвост отломился от горящей винтокрылой машины. Заодно заметил, что вторая боковая дверь куда-то исчезла... …«куда-то», бля, осёл – да её взрывом оторвало! Едва выдерживая жар, поскольку вся влага с кожи уже испарилась, подошёл ближе. В ночи единственным источником света остается само пламя – но чётко различимые следы от поражающих элементов зенитной ракеты. Кажется, это была не одна ракета. Обернулся, чтобы оглядеться – впервые с того момента, как очнулся. Мы… где-то в лесу. Земля под ногами неровная и каменистая. Сложно понять, но кажется, где-то на склоне холма или невысокой горы?… Стоп, нет времени рефлексировать! Я набрал как можно больше воздуха в лёгкие и заорал: – АСКА! Звал сестричку ещё несколько минут и даже не заметил, как зовущие крики превратились в какие-то жалкие стенания, но сил сдерживаться не осталось. Всё заполонил собой панический страх. Бегая по холму туда-обратно, не переставал звать Аску изо всех сил, из-за чего очень быстро сорвал голос. Через какое-то время зарядил дождь, и охрипший голос наверняка перестал хоть кто-то слышать. Рывками, иногда падая и чудом не ломая ноги я вернулся к горящему вертолёту. По пути подобрал палку покрепче, затем оторвал от штанины кусок, обмотал этой тряпкой палку и смочил в вытекающем из вертолёта масле. Самодельный факел загорелся, но неохотно. По спине градом течёт не только пот и капли дождя, но и… что-то тёплое. Кажется, было больно, когда перевернулся на спину – протянул правую руку и едва смог ощупать спину, а затем поднёс к глазам ладонь. Очевидно, это кровь… …нет времени, нет времени стоять, надо искать! Вновь рванул вниз по склону, и капли дождя сделали путь ещё опаснее. Но снижать темп нет сил – потому что если сейчас не найду сестричку, то опять сойду с ума. Как после гибели Устава, Сердюка, Хатаева, Чалдона, Слона, Шегая и Бесельмана с Кравчуком. Лица братьев, которые не видел так давно, что едва не взвыл от нахлынувших воспоминаний. А ещё сильнее придавил образ грустно улыбающейся девушки с зелёным тюрбаном на голове, чьё имя больше не в силах произнести. Не могу потерять Аску! Только не она! Нет! Пожалуйста, хоть кто-то, кто может услышать – не дай этому случиться! Умоляю! – АСКА! – вновь заорал едва пришедшим в норму голосом. Ночная мгла вместе с дождём в ответ молчат. Мне холодно, причем я замерзаю всё сильнее с каждой секундой… плевать. Вновь бегу куда глаза глядят в небольшом пятне света, которое даёт постепенно гаснущий факел. Не больше двух-трёх метров в стороны, едва успеваю правильно ставить ногу во время бега. На очередном шаге замер, увидев кровь на камнях. Но быстро понял, что кровь моя – бегая по острым камням порядком разодрал ступни. Я бегаю кругами… …надо возвращаться. Хотя бы для того, чтобы сделать новый факел вместо потухшего. Сил двигаться с каждым метром вверх остается всё меньше и меньше, а может это отчаяние делает слабее?! На несколько мгновений гнев придал сил, но… К моменту возвращения к горящему вертолёту от машины остался только постепенно затухающий остов. Голубоглазый боевик всё ещё валяется без сознания, но и не умирает. В отличие от Аски, блядь! Где она?! ГДЕ?! – АСКА! – заорал из самых последних сил. Глаза против воли закатились, пошатнулся… и в следующую секунду понял, что лечу вниз головой. Не свободный полёт – ещё секунда, и чувствую резкую боль в плече, а потом начинаю катиться по склону. Только спустя ещё несколько секунд сумел сгруппироваться, и падение превратилось в быстрое скольжение по практически гладким мокрым камням. Ступни отзывались адской болью, но я продолжал замедляться, как сноубордист на снежном склоне. С той лишь разницей, что вместо доски тормозил пятками, на которых скоро совсем не останется кожи… За доли секунды в непроглядной тьме заметил выступ, но скорость всё ещё слишком высокая. Пытаюсь проскочить в сторону, и в последний момент успеваю выбрать – налево. Из-за рывка падаю и несколько мгновений кувыркаюсь, пока не нахожу сил оттолкнуться руками – направо. Но долго продолжать скользить не получилось – как только выровнялся, прямо под ногами возник обрыв, и я упал в ту же кромешную тьму, что окружала всё это время… …вновь очнулся, вновь думаю – и это значит, что я для чего-то всё ещё жив. Мысли путаются из-за болевых сигналов, заполонивших всё «пространство» в голове. Больно даже дышать, от чего сознание затухает сразу после пробуждения… Вижу свет. Тусклый, совсем не яркий, но почему-то вызывающий ощущение теплоты. Как будто руки любимого человека касаются лица и притягивают к себе – голова сама поворачивается к источнику света. Это огонь. Маслянистый и жаркий – пламя идёт вверх по склону впереди, или же… сложно понять. Надо опять перевернуться и встать… надо идти вперёд, на огонь, который сползает ниже. Первые… даже не шаги, а щажки на полусогнутых ногах дались тяжело. Ещё через несколько шагов упал на разбитые колени. Но всё равно пошёл вперёд, на четырёх костях. Если огонь движется ко мне – то надо уходить, если от меня… то всё равно надо идти. Потому что ощущаю хоть какой-то смысл, пока двигаюсь вперёд. Поднял взгляд. Огонь оказался перед самыми глазами, так что даже отпрянул назад. Присмотревшись, понял, что передо мной лежит небольшой горящий кусок обшивки сбитого вертолёта. А впереди – ещё несколько, и ещё, и… Дерево. В ветвях которого застрял массивный кусок от вёртолета, в котором едва признал одну из дверей. Обломок медленно затухает под дождём, который вот-вот превратится в настоящий ливень. А вот само дерево… чем-то знакомо. В спину подул сильный ветер, который помог подняться на ноги и сделать ещё несколько болезненных шагов вперёд. До дерева ещё где-то метров двадцать, но я отчётливо вижу крону, лишившуюся то ли листьев, то ли лепестков. Ещё спустя пару шагов узнал это дерево – это вишня. Местная вишня, сакура. Сестричка говорила как-то, что с конца марта по конец мая по Японии проходит волна… чего волна-то? Такие розовые, как хлопья снега, от которых начинается насморк. Всё так сильно болит, что только движение вперёд и новые импульсы боли заставляют заново открывать глаза. Лепестки. Под ногами капли дождя смывают кровь с лепестков сакуры, опавших на землю. Вспомнил – в эту пору по всей Японии следует фронт цветения этих деревьев. С конца марта по конец мая мы с Аской, ставшей самой настоящей сестрой, шли вслед за цветением сакуры. Но вот и всё, сакура отцвела, получается? Если это Хоккайдо, то это конец пути. Дальше – только дом, Сахалин или Курилы. Интересно, а растёт ли там сакура? Ведь дома в Уссурийске, точно знаю, что не растёт. Очень хочется это исправить… чтобы память об Аске не оставалась только в моей голове… Сквозь шум ледяного ветра и дождя услышал громкий скрип. Поднял взгляд – это оторванная взрывом дверь в десантный отсек грозится вот-вот упасть на землю, где под осыпавшимися лепестками сакуры… лежит моя сестричка. Быстрее, чем успел это понять, рванул вперёд. Страх ли, отчаяние или что-то, что наивно называть «любовью», дали хорошего пинка, так что почти успел – нижняя часть люка падает не на Аску, а на меня. Но понимание, что если сейчас хоть немного дать слабину, то сестричке конец, помогло. Дверь с лязгом полетела дальше, в обрыв, а я рухнул на колени рядом с Аской, едва сдерживаясь, чтобы не подхватить на руки. Вокруг лежат ещё пара тел – наверное, это те бойцы. Капли дождя постепенно смывают лепестки сакуры с недвижимого тела, обнажая побледневшую кожу на руках. Медленно завожу два трясущихся пальца мимо едва заметного шрамика к шее сестрички, пытаясь нащупать сначала артерию, а потом хотя бы какие-нибудь намёки на пульс… Его нет. Нет. Нет-нет-нет, я не допущу! Только не она!... … …… ……… …когда пришёл в сознание, то увидел как капли моей крови смываются с лица Аски последними каплями дождя. Опустился ниже и почти прислонился ухом к чуть приоткрытым губам сестрички, так похожим на губы маленького ребёнка. Вдох. Выдох. Затем снова вдох и выдох. Жива. Или будет жить, не важно, главное, что Аска вновь дышит, а сердце бьётся. Сколько же времени пытался заставить сестричку дышать?... Небеса начинают светлеть. Скоро рассвет, и эта проклятая ночь закончится. Медленно приподнимаю тело Аски и понимаю, что на том месте, где лежала голова, растекается большая клякса крови. Уже не важно – Боже, если ты слышишь: спасибо. Всё остальное не важно, всё остальное сделаю сам! Не важно, как долго надо будет идти, стирая ноги до коленей – пойду. Не смогу идти – буду ползти, но не дам Аске умереть! Слышу громкий, разрывающий небеса свист и оборачиваюсь. Красная сигнальная ракета взлетает вверх и взрывается салютом. А с горы спускаются два нечётких силуэта, в которых чуть позже узнаю того голубоглазого боевика и бледнолицего офицера с каблуком в животе. Когда они приблизились почти вплотную, снизу, из обрыва, практически бесшумно свистя лопастями, поднялся ещё один вертолёт. Дальше… уже не помню. ***дд.мм.гг., утро.
Голова… кажется, она есть. Она бесконечно болит, да так, что не могу никак вспомнить, как меня зовут?… Как же больно. Что-то давит на глаза, не могу их открыть. Или могу, но… Уф. Почему же так болит… блин. Даже сквозь закрытые глаза понимаю, что вокруг светло. На ум пришло… ох. Как пришло, так и ушло – о чём же пытаюсь вспомнить?… Кажется, что-то насчёт света. Я… меня нет в живых? Ведь вокруг так светло. Но там, в загробной жизни, ведь не должно ничего болеть? А голова… так болит. Значит, это всё ещё Земля. Глаза не открываются. А вот слышу хорошо. Над головой раздаётся мерное пикание, такое: «пип – пип – пип – пип». Как будто между звуками есть чуть меньше секунды. Где-то рядом зашуршала какая-то ткань, а затем послышалось, будто кто-то закрыл окно. Стало немного теплее, хотя носом ощущаю… …ох, кажется так пахнут лекарства в аптеке. Вот этот запах, который невозможно спутать ни с каким другим. Может, я лежу в аптеке? Хотя уже хорошо, что лежу – с такой ужасной болью не хочется двигать ничем, кроме глаз. Но чтобы что-то увидеть – надо снять давящую тяжесть с глаз. Вроде бы чувствую собственные руки, и их ничего не сдерживает? Начну с правой – и верно, ладонь поднялась, а затем пальцы сжались в кулак и разжались обратно. Тяжесть на глазах оказалась… как же это слово-то… ну вот, когда вновь могу видеть – на руке они тоже есть. Точно, бинты! Видеть не давали бинты, которыми, кажется, перевязана голова. И ладонь тоже – но совсем немного, только на запястье, где есть следы от… вроде бы это ожог? Надо бы поднять ещё и вторую руку, да только… головная боль не отступает, несмотря на то, как много уже прошло времени. Чем дальше, тем длиннее мысли, но если так будет продолжаться, то… ох. Слишком длинная пока мысль. А может, стоит что-то сказать вслух? Пока глаза привыкают к невероятно яркому свету, не могу сделать ничего другого. От света ещё больнее, но я совсем не хочу оставаться во тьме! – Верно, зачем же оставаться во тьме, когда это совсем против твоей природы, дитя моё? – слышу голос откуда-то снизу. Но не из-за спины, которая покоится на мягкой и приятной ткани. Откуда-то… ох, откуда-то изнутри – но я ничего не… – Прикрой глаза, и увидишь. Ну… хорошо? Но вместо тьмы, которая должна была опуститься вслед за веками, вновь вижу свет. Он повсюду, не струясь с какой-то одной точки. Свет очень тёплый, тут так хорошо… и так плохо было там, с открытыми глазами. – Ну-ну, разве там было так плохо? – слышу такой же тёплый, как и свет, голос. Теперь звучит позади – оборачиваюсь и вижу молодую женщину. Она смотрит улыбаясь – очень искренне и нежно, от чего хочется улыбаться в ответ. – Откуда я тебя знаю? – Я – это ты, – ответила женщина. – Ну, почти так. В тебе так много от меня, что нас могли бы спутать на улице. Это то, что есть в крови. Женщина приблизилась, и легким движением руки поправила причёску – короткие, до плечей, и чуть растрёпанные волосы. Они того же цвета, что и карие глаза женщины. – Ну же, не хмурься! – женщина протянула к лицу ладонь. – Сложно повторять эмоции, когда передо ты стоишь передо мной, такая большая и взрослая! – Значит, в последний раз мы виделись, когда я была маленькая? – Конечно, – женщина согласно кивнула и дотронулась пальцем до моих губ, а затем засмеялась. – С тех времён ты, конечно, выросла, но что-то осталось прежним – точно так же ты надуваешь губы, когда чем-то недовольна! Скажи, что-то не так? – Я не могу… вспомнить. Что-то важное, и этого так много, что даже здесь, рядом с тобой, болит голова. – Одно ты уже должна была вспомнить, разве нет? – женщина чуть отодвинулась и склонив набок голову показала на себя пальцем. Вместо боли голова отозвалась жаром, от которого из глаз потекли слёзы, и я, не веря этому, тихонько спросила: – Мама?… …мы общались так много и так долго, что это можно было бы назвать вечностью. Обсуждая всё на свете, всё-всё-всё, что произошло за четырнадцать лет без неё. Мама смеялась, ужасалась, злилась, а затем опять смеялась и радовалась – гораздо чаще, чем всё остальное. А потом я почувствовала, что мамин голос стал звучать глуше и глуше. – Потому что ты не принадлежишь этому месту, пока нет, – покачала головой мама, и я впервые заметила на родном лице печаль. – Но почему?! Нет, хочу остаться здесь! Здесь так хорошо и светло, здесь… – Здесь тебе быть слишком рано, маленькая, – мама опять положила ладонь на щёку. – А ещё – разве там нет папы? – Есть, конечно же есть, так скучаю по нему… – ответила через наворачивающиеся слёзы. – И ещё что-то… кто-то ещё там есть, но так тяжело это вспомнить – когда пытаюсь, то так сильно начинает болеть голова, мама… – Я понимаю, Аска, – мама прижала к себе, крепко и нежно. – Прости, не могу сказать тебе, кто это, ведь мы не знакомы. Но ты обязательно вспомнишь… ну же, не плачь! Мама приподняла моё заплаканное лицо и поцеловала сначала в лоб, потом в глаза и щёки. – Не плачь, моя девочка. Чего бы тебе хотелось? – спросила мама, тоже начиная плакать. – Я здесь так мало могу для тебя сделать, прости – не смогу ни приготовить ничего, ни сшить тебе новую игрушку, с которой бы ты спала… Невыносимо видеть мамины причитания. Сколько помню, даже за тот короткий срок, что нам довелось быть вместе, мама никогда не унывала и всегда была полна энергии, не давая нашему общему дому покрываться ни пылью, ни духом ветхости и застоя. – Ничего из этого не надо, мам, – вытерла мамины слёзы, а затем свои. – Просто спой что-нибудь, ладно? Не в наших правилах унывать, ты же знаешь! – Давай тогда спою мою, которую помню с детства? – мама выпустила из объятий, а затем уложила голову себе на колени: «Баю-бай, засыпай, У спящей детки такое милое личико, А у не спящей и плачущей, Баю-бай, такое противное. Баюшки-баю, баюшки-баю. Баю-бай, засыпай, Сегодня двадцать пятый день со дня рождения, Завтра мы нашу детку Баю-бай, в храм понесём Баюшки-баю, баюшки-баю. А как придём в храм, О чём будем молиться? Чтобы детка всю жизнь была Баю-бай, здоровой. Баюшки-баю, баюшки-баю»… …первым, что попалось на глаза, как только зрение привыкло, был свет. Вижу белые квадраты, на которые расчерчен потолок. Но свет идёт не от них, а откуда-то сбоку. Опять надо сделать перерыв, так ведь болит голова… Вот теперь попробую снова: взгляд налево – но там только стенка. Взгляд направо – там тоже белое, но не квадраты, а какая-то тумбочка, которая загораживает взгляд. Значит, свет идёт откуда-то спереди, но взглянуть прямо не могу – нужно поднять голову, а она… ой, мамочки… – Dezhurnava vracha, srochna! – слышу в последний момент что-то на непонятном языке, прежде чем опять окунуться во тьму.