Плакала береза, Хохотал крыжовник, Подрались за вишню Клубника и шиповник. Матюкался тополь, Пела песни слива. Вот такая штука Димедрол и пиво.
— Что… ты этим хочешь сказать? Что я его опоил? — Бармен, скорее всего, чтобы мил человек позабыл, сколько и чего заказывал. Или проститутки-клофелинщицы решили позабавиться. Комбинация с побочными реакциями. Клиент, обдолбанный в край. Не противоречит тому, что он вел себя в высшей степени странно, как ты мне тут рассказал. — Выходит… — Если и было что, он не вспомнит. — Подожди, он понимал, что он… в общем, что он не с женщиной, а со мной. Он же меня по имени называл! Я прекрасно это слышал. — Опять ты за свое! У принимаемых тобой медикаментов и не такой может быть побочный эффект. Слуховые галлюцинации это как бы между прочим. Следы на крестце, возможно, от меня остались, позапрошлую ночь мы нехило развлеклись. «У меня на вас обоих противопоказания! Заткнитесь! Или я за себя не отвечаю!»— жаль, что орать я мог только мысленно. — Подожди, а если… Тут терпению моему наступил пиздец. Я поднялся, но явно переоценил свои силы, подо мной встал дыбом пол. Шмякнулся, больно ударился об стол и превратился в жа… жвачку. Мои личные сволочи — Вампир и Стас, вбежав, попытались проявить участие — отскребли от ковролина, скатав в шар. — У тебя что-нибудь есть? — Вампира, как и раньше, интересовало только Стасово мнение, к которому после подслушанного у меня вообще доверия нет. Хоть я и зол на Тима, понимаю, что он единственный может помочь, на мне его артефакт, следовательно, навредить не посмеет. Свет меркнет, сворачивается в дугу, превращаясь в иголочное ушко, в которое я с воплем лечу. — Стас! — Заебал! На свои таблетки подсади! Будете прекрасно время проводить в какой-нибудь частной клинике, как два кактуса. Пошли. — Стас… Я вспомню, где этот чертов клад. Все что угодно. Я обещаю. — Неймется воплотить собственный бред в жизнь? Можешь желудок ему промыть: грамм марганцовки на кончике ножа на три литра кипяченой водицы. Своего дерьма не хватает, возможно, чужое в норму приведет. Помяни мое слово — зря стараешься. После напутственной речи Стас смылся. Вокруг меня предатели. Из вредности выживу, даже если вместо воблы и пива придется этиловый фреш и сырую землю по пятницам употреблять. Три часа дня? Нужно подумать о смысле жизни, о всех своих ошибках, разных намеках друзей и вообще поискать во всем скрытое предназначение. Мне стало жизненно необходимо преодолеть четыре метра. Враг человечества понимающе подставил плечо. Мелкий, ниже меня ростом, опираться на него стремно, но другой альтернативы под рукой не имелось. Меня рвало и отпускало. Отпускало и опять рвало. Все, кто со мной знаком, делятся на две группы: те, кому я нравлюсь, и те, кто меня не рассмотрел. Желто-зеленое месиво, которое я созерцал, действовало вдохновляюще. Не буду больше пить! Нафиг-нафиг! — Потянуло пофилософствовать. Из умных только я, следовательно, процесс происходил молча, медленно и торжественно, в темпе марша на похоронах. Любопытно, о чем он сейчас думает с такой непроницаемой рожей? Явно не обо мне. Что бы было, если бы... Действительно, что бы было, если бы все было не так? Если бы… Земля вертелась в другую сторону, Антарктида была на севере, а не на юге; что бы было, если бы человечество зародилось на Марсе? Что бы было, если бы я пошел направо, а не налево, или если бы не взял ту машину в автосалоне, или не поймал бы нетопыря в детском саду и не попытался бы из него сделать домашнего, пока отец не отобрал? А он, получается, не обычной летучей мышью оказался... А если бы поймал, но не того, не своего? Мог ведь и на совсем неадекватного напороться. Как говорил Воланд: «Человек не просто смертен, а внезапно смертен». Или, предположим, не открыли бы ядерный синтез. Не было бы ЧАЭС, Хиросима и Нагасаки бы существовали. Но это очевидные изменения, а сколько маленьких, еле заметных? Сердце пропитано горечью… Хотя нет, это желчь. Спасибо всем, кто не любил меня. От вас я заразился оптимизмом. Без ядерного оружия могла бы начаться третья мировая, а два японских города породили бы еще несколько сотен гениев. В этом мире все имеет смысл. Случайная встреча, что была для одного лишь «делом одной минуты», радикально изменила другому жизнь, и тот… Сбивая с мысли, мне под нос сунули наполненный розовым ковш. Я не умею любить вполовину. Не верю в полумеры и компромиссы. Я просто терпеть не могу компромиссы — ни в чем. «Я отдаю все, что имею; такой уж у меня характер», — это Фредди Меркьюри сказал. Царство ему небесное. Присоединяюсь. Холодный фаянс, к которому я прижался лбом, потряхивало. — Влад… Это не судьба, не рок. Это просто жизнь. Жизнь, которую мы делаем сами. Собственным выбором. — Я сейчас лопну. — Последний глоток, и я отнесу тебя в постель. — Отволоку, ты, садюга, хотел сказать. — Как получится... — и сделав паузу: — Я с тобой немного полежу. «Молодая, красивая, сексуальная, умная, милая, добрая, нежная, заботливая, работящая. Никого не ищу, просто хвастаюсь», — вспомнился анекдот, который я не успел озвучить. Вякнул слабенько: — Боже упаси. И меня вывернуло. Вырубился, по-моему, у Вампира на руках. Надеюсь, эта сволочь сильная. Лишь бы не уронил. Знакомый диван. Он читает мне чей-то монолог и делится впечатлениями. Наверняка Эдгар По или Кинг. Мрачная затягивающая атмосфера, обреченность, как колотое стекло… грусть, грех, страх, страсть, безвыходность. Фантасмагория. Ему что, больше не о чем поговорить? Мне-то зачем этот реквием? Кстати, я, кажется, знаю, почему Наполеон, спавший четыре часа в сутки, был странным, агрессивным и стремился всех убивать. Язык прилип к нёбу и раздулся, как дирижабль, не послать; чашу сию, видать, надо испить за любезность, что он… бля, у меня тут устроился. Господи! Дай мне сил! Много не прошу, пару раз его промеж глаз садануть, если полезет! Можешь даже за это мне на следующий день руку по локоть отрубить. — Спи. Я просто хотел, чтобы ты знал. Знал? Господи, что?! Что он, вампир-извращенец, в мою кровать залез? А я, как парализованное животное, ничего поделать не могу, кроме как чувством юмора с самим собой делиться. Рецепт молодости — радуйтесь каждой мелочи и не нервничайте из-за каждой сволочи! Я его точно убью. Задавлю массой, если загрызть не получится. Тим лежал рядом, не пробуя укусить, смотрел выжидающе в глаза и не дышал. Может, он больной? Точно! Стас же говорил, что он на пилюльках сидит. — Ради дружбы сможешь простить все, а ради страсти... «… будешь готов собой пожертвовать», — додумал, не разжимая губ. Настораживало. Это что, прелюдия? Это он о чем?! — Тебя колотит. Это озноб. Я сейчас тебя обниму, ты согреешься — и все пройдет. «Все пройдет» — подозрительное утешение. Отодвигаться некуда: позади стена. Ассоциативный ряд: предательство, ненависть, желание, похоть, дружба, любовь, преданность, вера. — Будь не таким, как все, иди против системы. — Это он шепчет, или мне мерещится? Я закрываю глаза и представляю себя в объятиях златовласого с IQ триста. И… одновременно ощущаю счастье обладания своим собственным, строптивым и непокорным, страстным и нежным партнером, с которым я волен делать все, что пожелаю. И он это знает. Или не хочет знать, но придется. Вампир, тебе следует принять это к сведению. А потом я терзаюсь жуткими муками ревности и жаждой мести, наблюдая, как мое солнце изменяет мне с другим против своей воли. Старый как мир треугольник, состоящий из трех мужчин. Господи, меня сейчас вырвет! Я чувствую, как подставляют таз… надежные руки… тот, кто идет по жизни смеясь, меня охраняет. Сон. Дурацкий, спасу нет. Вампир. Надо вернуть ему артефакт, иначе так и буду видеть кошмары чужой реальности. А то мне своих проблем недостаточно! Например, стали малы берцы, и рубашка в плечах жмет. Я пытаюсь стянуть кольцо, голос рядом завораживает: — Потерпи, все пройдет, мне поначалу тоже было несладко. — А потом? — Вырос. Точнее, перерос, когда дошло, что ничего не изменить. — Я исправлю. Я смогу. Ты меня еще не знаешь! — Спи. Когда-то я тоже так мечтал. Спи. Сон оздоравливает организм. Меня окутывает чужое тепло. Неизбежность. Дверь. Она каждый раз разная. Бронированная, заколоченная крестом, пуленепробиваемая, выполненная из неизвестного еще науке плюющегося ядом материала, та самая, закрытая с памятной даты, в которую я столько лет бился, сегодня оказалась не заперта. Дверь отворилась. На улицу вышел ОН. Черный плащ, черный тонкий свитер, черные с многочисленными карманами брюки, высокие сапоги, волосы собраны в низкий хвост, и выглядит чуть старше, чем я сейчас. Город… Да это же мой! …пустыня для него… Изгой в людском потоке. Ему все равно. У него Цель. Высокая. Он должен понять. Решить для себя то самое главное, ради чего он здесь. В мозгу играет психоделический рок. Ему хотелось жить там, где подсвечники и восковые свечи дают свет, а не являются частью декора. Там, где платья с кринолинами и официальные костюмы не сморятся чем-то старомодно ненастоящим. Там, где за оскорбление вызывают на дуэль, ударив по лицу белой перчаткой. Там, где Честь — не пустой звук. А ложь… За нее отрезают язык и уши. У него на всех лгунов найдется нож. Или пуля. С такими мыслями он идет по пустыне города, не замечая никого и ничего. Ему нет до них дела. Он — другой. Цель. Мне становится интересно, к кому направляется это разъяренное, клокочущее яростью зло. Он замедляет шаг, останавливается и долго смотрит на… мой дом. Я вижу отца, гувернера, охранников, прогуливающихся с автоматами по двору, своих собак. Я начинаю нервничать. — Тише, тише, все хорошо. — На меня натягивают сброшенное одеяло. Угасает день. Он, опустив голову, бредет по кладбищу. Сказать, что хочу его? Очень. Как раньше. Разглядывает кресты, плиту, на которой выбито «Тимофей». Связи, что он считал прочнее мифриловой пластины, оказались столь же хрупки и иллюзорны, как замки из песка. Мечты и надежды — карточными домиками. Цельное, оберегаемое ото всех — мыльным пузырем. Порыв ветра. Он поднял с земли кусочек мозаики, из которой состоял его мир, и вгляделся в прошлое. Мрачный взгляд. Голый Вампир и… и…. Я не успеваю рассмотреть, фрагмент отлетел в сторону, а в бетон врезался кулак. Когда-то все было иначе. Его мир был надежен, как скала. Хотя… был ли он действительно прочен, если разрушился от дуновения незначительного ветерка? Сколько прошло времени с образования первой трещины, когда у него зародилось подозрение, что между ними что-то не так? Год? Два? Безумно мало для полного разрушения. Он нашел взглядом отброшенный кусок и поднялся со скамейки. Мужчины всегда возвращаются. Такая у них натура: добиться любви, потерять интерес, бросить, а потом вернуться. Причем вернуться они хотят именно тогда, когда тебе больше не интересны, когда в жизни полный порядок, а не полный пиздец. Многотоннажный взгляд. Наклонился, поднял осколок и положил его в карман у сердца, собрал дорогие моменты своей жизни, завернулся в плащ и то ли ушел в открывшуюся в воздухе дверь, то ли улетел, обернувшись летучей мышью, проследить не успел. Брезжил рассвет. Самое ценное он забрал. Вампир верил в уникальные случаи и в то, что еще вернется и продолжит жить. Прошел год. Ночь. Тишина, нарушаемая потрескиванием веток кострища. Знакомая могильная плита. Он чуть старше, впали глаза, выбеленный хвост ниже лопаток, крутит между пальцев обломок, тот самый, что я в прошлый раз плохо разглядел. Бормотание. «Нет, мне не обидно, что ты не искал, обидно то, что я ждал напрасно. Хренов оптимист». Он размахнулся и отправил мозаику в пекло. Та сгорела, не долетев до пламени. «Самообман!» Черепки один за другим летели в огонь, он их даже не рассматривал. Он убивал — за то, что они посмели дать надежду. Неоправданно. «Сжечь! Все сжечь к чертовой матери!» Умирала в корчах его прежняя жизнь. Не вернуть. Не исправить... Предать забвению. Он замахнулся в очередной раз и вдруг застыл, вглядываясь. Лицо. Четкая картинка, эпизод из памяти. Боевой командир. Улыбка. Поднятая в приветствии рука. В ней цветок. Безбрежное небо — лазурь без облаков. Скалы. Маки. Догорающий на заднем плане подбитый танк. Папа? Осколок выпал из руки. Кулак врезался в острые камни на земле. Удар. Кровь. Удар. Много крови... Удар. «Будь оно все проклято!!!» Удар. Удар. Удар. Ломается кость. Крик. Боль можно вылечить только другой болью. Клин клином. По его лицу текут слезы, по камням — кровь. Луна. Старый клен. Могильная плита с выбитым на ней именем: Тимофей Андреевич Черный. И годы жизни. Вампир в моем сне смотрит на меня, прижимает к груди изуродованную руку, из которой торчит кость. — Я не могу вернуться в прошлое и убежать от него не могу, я намертво застрял в межвременье, не получается… — страдальчески морщится. — ...изменить. Карма. Вселенский причинно-следственный закон. Мы оба глядим на единственный уцелевший фрагмент, где улыбается мой отец. Он поднимает пистолет, но это вижу только я. Выстрел. Вампир оседает у моих ног. Я просыпаюсь. Идиотский сон. Маразматический, я бы сказал. Тимофея в осязаемой близости нет. На тумбочке графин со льдом, стакан, минералка и активированный уголь. — Я люблю тебя, жизнь! Правда, не так извращенно и жестоко, как ты меня. При чем тут отец? С чего бы ему мне сниться? Первый раз за все время, что мы не виделись с ним. Ок, созвонюсь, но прежде — миссия, вампир и осиновый кол. Внезапно и неожиданно внутри обожгло. Потянуло к окну. Выглянул. Предчувствие сработало или кольцо, что меньше мне на один размер и жало, разбираться было некогда. Неблагонадежный куда-то спешил, перебегая улицу. Нет, я, конечно, понимаю, что он загадка, чертов квест с неправильным переводом, но нельзя же так, из моей постели неостывшей сразу же в другую. Никакой стабильности. Хлебнул из стакана воды, оделся за сорок солдатских секунд, хлопнул дверью и, жуя активированный уголь, уже бежал по лестнице. С холодным рассудком и прагматичным интересом по поводу осин, произрастающих в лесополосе. Дорога. Сквер. Феромоны. Свидание? Пользуется афродизиаками, метит территорию, чувственный. Добавились сведения в файл «Вампир». Основная причина совершаемых ошибок кроется в постоянной борьбе чувств с разумом. Это еще Паскаль сказал. Засек, куда он повернул, и двинулся в том же направлении. «Стаса мало — меня бы попросил… дурь выбить». Продираясь сквозь заросли, придумывал месть. Стараясь производить как можно меньше шума, увлекшись маскировкой, потерял след, пока плутал. — Временами, если не матом, то и сказать нечего. Как бы он не умер от удивления, когда я его найду. — Влад... Не повезло. Засек. Смысл теперь стоять на одной ноге и притворяться деревом? Вылез из орешника и услышал: — Он сказал, что любит меня. Прости. Телекинез и телепатия! Не успел подробно объяснить своё отношение к подобным вещам, как меня опередили. — Кто мы такие, чтобы не прощать друг другу обиды, если даже Бог прощает грехи? Наплачешься ты с ним. Одно имечко чего стоит. Стас? Стало быть, не свидание с тем, кто залез к нему на балкон, но тогда… Я аккуратно улегся в траву, сложив дважды два. Я Вампиру «люблю» говорил?! Это же ни… в какие ворота! Я слуха лишился, или он — совести? Пороков и недостатков хоть на зиму в банки крути, так еще и по ушам ездит. А как же тот, от которого у него мурашки и отметины приятные? Вариантов было несколько: будучи под дозой, Тимка все сочинил, не со зла, естественно, а от затмения мозга или же… вспомнил, что он мне у машины про Стаса говорил — надоевшего партнера решил оставить, хладнокровно ситуацию просчитал, спину себе об ствол подрал — для этого акробатикой заниматься не надо — бойфренда выдумал, меня оговорил и… ужас, летящий на крыльях ночи, не за красивые глазки, выходит, меня обхаживал, усыпил и свалил, часа не пройдет — вернется и ляжет рядышком, словно никуда не уходил, я ему нужен в качестве алиби. Дружка он к оврагам заманил не просто так: место удобное, мало посещаемое, не найдут и будет гнить Стасик под хворостом, склизкий и молчаливый, покуда не растащат его собаки по косточкам и вороны не доклюют то, что после вампирьей трапезы останется. Секс - мотив сильный. Но голод, видать, сильнее. Вампир был невысокого роста, изящный и спортивный, но окружающие замечали лишь броский белый хвост и ресницы, густые, черные и длинные. Да и кому в голову придет, что этот «хлюпик» с глазами-хамелеонами — герой с редкой способностью выживать там, где другие гибнут? Мне вот повезло, я ознакомился с его личным Делом, точнее, с той частью, из которой не были вырваны листы. Правда, со времен его подвигов прошло много лет... В воздухе витал запах несвойственных этим местам благовоний, слышалось ритмичное постукивание. Черные свечи? Зачем? — Дракулу так звали. Влад III, любитель сажать на кол всех подряд, гвозди под ногти, иглы в губы и в грудь. Неразбавленная любовь. С кровью. Мне нужны эмоции. Действия. Смысл. — Со страстями, изменами, капризами, скандалами и мордобитием. Намажет обнаженного тебя медом и бросит на съедение муравьям. Не потеряйся в том, чего нет. Он твоя ошибка. — Это мой выбор. Начинай. Чуть слышное: — Стас… мне не хватает воздуха. Стас… в Казани... в доме… — обрывки слов. — В подвале… седьмой кирпич от стены... он шатается… — Мизер, что я смог уловить. Я принюхался. Запах, который ни с чем не спутаешь. Кровь? — …И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило. Театральщина отвергнутого фанатика-еретика. Ну, шатается в чьем-то доме в погребе кирпич, ну, нагородил этот придурок Тим с три короба, ну, захотелось ему поинтриговать, и что? Транс. Сквер. Наркотики. Пипец сверхсекретные сведения. Куда только с ними Стас пойдет? Ах да, в Казань, на родину мою полетит. Что-то слишком сложно. Стас ушел. Тим то ли уснул, то ли устал и остался отдыхать. Понаблюдал из своего укрытия. Не понравилось мне, как он лежит. Люблю жить без проблем! Жаль, что не получается. Подошел. Ноль реакции. Интересно, на что рассчитывал Стас? На то, что бессмертного можно убить, если не выведешь из транса? А вены он своему любовнику вскрыл — типа контрольный в голову? От помутнения разума забыл перевязать, или это любовь такая злая? Так не доставайся же ты никому! — Ага, щас! Убить его я очередь пять лет назад занял! Не существует безвыходных ситуаций, случайных встреч и потерянного времени. Соорудил из рубашки Тима жгут, поднял бесчувственное тело на руки и ходко зашагал. В голове стучало ритмом:У каждой реки свой плеск. У каждой души свой дождь. Ты веришь не в то, что есть, А в то, чего вечно ждёшь...