Форсайт

      Если не знаешь, что испытываешь к человеку — закрой глаза и представь: его нет. Нигде. Не было и не будет. Тогда всё станет ясно.       Я воткнул лопату в тугой грунт.       — Чего-чего, а уж застать вас ночью на кладбище не ожидал. Позвольте полюбопытствовать, Пал Палыч, как вы дошли до жизни такой? И до костюмчика этого тематического?       — Малыш… — на меня дохнуло вдохновением, выдержанным на смеси водки и бочкового огурца. — Рассказывать долго.       Мысль, как констатация факта: «Если б не место дислокации, я бы с удовольствием тебя сдал». Омытая волной энергии, прошедшей по нервной системе, она трансформировалась в приглашение:       — До пятницы я никуда не тороплюсь.       Белая пачка с парящими золотыми буквами из лап условной «нечисти» перешла в мои. Не успел удивиться марке «Davidoff Lights», как услышал философское:       — Умножающий познания умножает скорбь.       — Очень гостеприимно.       Я прикурил, втянул в легкие дым. Кайфа не было. Мой бывший гувернер ухватился за уцелевший рог, и после ряда манипуляций в его руках оказалась малость подпорченная маска с гривой вьющихся черных волос.       — Все из-за твоего отца.       — Ещё скажите, что он вас сюда мародерствовать отправил. Могилы и нищих обирать.       — Тварь он! — услышал отчетливое и только теперь осознал степень опьянения сидящего рядом со мной.       Пал Палыч тем временем потянулся за попавшей в поле его зрения бутылкой, повертел, принюхался и сделал глоток.       — Гадость. Как только ее люди пьют? Я, Тим, решил восстановить справедливость.       Есть такой предел боли, когда теряешь всякую гордость. Я замер, стараясь дышать через раз.       — В девяностые многих спасло то, что они умели делать лучше других… А некоторых это погубило… — пробормотал мой бывший гувернер, обращаясь непонятно к кому, и, словно спохватившись, выдал: — А ты в курсе, что большинство людей в восемнадцатом были заражены вшами?       — А каким боком тут мой отец? — поинтересовался я, окончательно сбитый с толку.       Мечтательно разглядывая кресты, с удобством расположившийся на федеральном военном кладбище Пал Палыч продолжил свою мысль:       — …И они выбрали удивительное лечение от этой мерзости: ртуть. В восемнадцатом веке у Европы был роман с ртутью. Они её ели, втирали в кожу, становились сумасшедшими и умирали. Что касается «положительных» сторон — сначала она убивала вшей. — Горлышко бутылки оказалось у его губ. Кадык дернулся.       Я попытался осмыслить услышанное. Пал Палыч хохотнул.       — Кол тебе за логику, младший Суворов. Позывной твоего отца — «Ртуть».       — Ртуть, вши… Я-то подумал, разговор пойдет о краденом бактериологическом оружии, на худой конец, про ядерные отходы, которые он, пообещав утопить, зарыл, а тут, похоже, личное. Именно это заставило вас вырядиться чертом и в знак протеста, дождавшись полночи, отправиться на кладбище, чтобы принять на грудь? Ваши терки меня не интересуют. Лучше другое скажите — вам что-нибудь известно… — я ткнул пальцем в надгробие. — …про него?       — Так я и пытаюсь тебе объяснить.       — Тогда не ходите околицами.       — Твой отец…       — Переходите к главному.       — Твой отец…       Я сделал движение в сторону лопаты. Пал Палыч, отодвинувшись, зачастил:       — …После Ирана я отправился по контракту в Афганистан. Иллюзий не питал. Стандартный режим. Экономические и внешнеполитические издержки, герои-патриоты и твой покорный слуга как уж на сковороде. Программа минимум — выжить и заработать. Программа максимум — обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Скажу честно, с командиром нам повезло — Старостин был нелюбопытным человеком, не лез в чужие дела, и полгода я служил не тужил, не парился, скентовавшись с такими же, как сам, ловцами добра. Но судьба-шутница спровадила подорвавшегося на мине и лишившегося ног нашего майора на Большую землю, а нам откомандировала нового «отца». Его позывной «Ртуть» разведка донесла до нас раньше, чем мы это пугало увидели.       Пал Палыч отрешённо уставился на надгробие, с которого ему улыбался Тим.       —Ну и? — вывел я его из оцепенения, смирившись с тем, что про вампира я узнаю не раньше, чем прослушаю прелюдию «про отца».       — Его чудовищная жестокость и садизм стяжали такую известность, что те, против кого он воевал, предпочитали плену смерть. Для него не существовало понятий «неправильно», «нельзя», «не выйдет». Так же, как не существовало и самих людей. Он жил так, словно считал себя бессмертным. Виртуозно вводя в заблуждение, играл на чужих чувствах и страхах. Разъярённый, терял над собой контроль. Как результат — откушенные уши, поломанные сопатки, мертвяки.       Я пожал плечами — не существует недостатка, на который не найдется любителя.       — Не собираюсь умалять значения сделанного им для страны, он был лучшим — находил связи и выходы там, где, казалось, их никогда не было, но по-настоящему любил только две вещи: славу и деньги.       — Ну а соль в чем? Я так понял, гарнизон был под стать новому командиру. Агнцев божьих среди вас не было.       — Гарнизон, Владушка, как и везде, сборная солянка, но не прессовать же своих! А бате твоему чего только не приписывали... Включая способность насылать на своих врагов кошмары, вызывать засуху и потоп. Одно время даже ходили слухи, что он неуязвим. Возможно потому, что его физическая сила и скорость реакции значительно превосходили среднестатистические.       Моя докуренная до фильтра сигарета полетела в облезлые кусты.       — Но ты же не станешь отрицать, что он красив и, когда ему выгодно, мил и обаятелен? Ртуть… Да, психоаналитики дают верные прозвища.       Я благоразумно не стал вступать в полемику по поводу «удивительных» способностей своего родителя, а на периферии памяти всплыло подслушанное в далёком детстве: «Я вовсе не убийца, я лишь жажду перемен». Профессионал.       Догадки, слухи, мои видения, то, что рассказывал мне Тим, когда я еще не подозревал, о ком шла речь, фрагменты, врезавшиеся в подсознание после эксперимента с Аяуаской…       Под монотонный бубнеж Пал Палыча, углубившегося в воспоминания, я начал осознавать, в какое вляпался дерь...       «По траектории теней рисует разум параллель. И мыслей хаос опьяненный ломает тело до костей».       Полнолуние.       Реальность.       — …твоему отцу сначала понадобились танки, потом гробы. Он мог спасти, но принял другое решение… А с Тимкой вообще поступил не по-людски… Парень выжил, приехал, а твой… — Пал Палыч булькнул содержимым бутылки.       «Получается, то золото действительно существовало. Конечно, не Майя, но, к примеру, Бактрии или другой древней цивилизации, когда поклонялись идолам и приносили им, замаливая грехи, драгоценные слитки и помпезные дары...»       По словам Пал Палыча, желая вывезти сокровища любой ценой, отец пошел на преступление — послал танковый резерв туда, откуда у ребят не было ни единого шанса вернуться. А после содеянного представил командованию отчет, в котором умело расписал, почему павших героев необходимо отправить на родину вместе с техникой, ставшей их последним ненадежным пристанищем. Добился положительного результата и цинично использовал танки как контейнеры для транспортировки золота — спрятал слитки и драгоценности в бензобаки. Но 112-й, взявший на борт ценный груз, был сбит неприятелем словно в издевку, недалеко от береговой полосы.       Начальник гарнизона развил такую бурную деятельность, что вызвал массу недоуменных вопросов. Погибшие герои, безусловно, это святое, но не до такой степени, чтобы в зоне активных боевых действий поставить их превыше живых и требовать средства на подъем останков для захоронения. Ему, естественно, отказали. Он сильно расстроился, но пережил.       На следующий день Ртуть отдал приказ взять высоту, расположенную над дорогой в город Хост, в зоне афгано-пакистанской границы, и третирующую транспортную развязку почти год. Через "не могу", по отвесным скалам. Зачистка была полной. Пленных не брали. Вражеский склад боеприпасов и множество красных купюр, раскиданных ветром. Жара. От сладкого смрада разложения дня три было не продохнуть.       Пал Палыч пил из горла водку, как воду, не глядя на меня.       Своих удивительных результатов отец добивался ценой немалых человеческих жертв. И это никого не смущало, потому что цель всегда оправдывает средства. Слишком многое способствовало возможности навариться у тех, кому раздувание конфликта было на руку: война, внутренняя и внешняя политика, специфика региона. Сплошь и рядом бьют по тем, кто слаб, и укрепляют тех, кто и без того крепок.       В довершение ко всему произошла смена власти. Хаос. Смута. Все, кто мог, торопились успеть сделать себе задел на бесхозном военном или гражданском имуществе. В гробах переправляли не только наркотики и оружие. Возросшее количество зафиксированных смертей никого не коробило.       Процент человеку в морге, принимающему груз. Процент тем, кто помогал реализовывать награбленное. Процент ряду сопричастных лиц — падальщиков.       «Все ответы у черта».       Может, встать и уйти? Зачем ворошить то, что нельзя исправить? Про меня тоже говорят… всякое. В очередной раз забрал бутылку у захмелевшего Пал Палыча — сделал два глотка. От этапа и зоны меня отделяло три шага.       Просто повезло.       Наверное.       Луна. Старый клен. Облетающие листья.       Я действительно верю, что существуют вампиры? Что летучая мышь — это бывший человек? Что Тим не умер, а видоизменился? Что мертвого можно воскресить, а справедливость восстановить?       Усмехнулся, вспомнив, как круто со мной обошлась система: мое героическое прошлое — вчерашний день, в личном деле штамп: «военный преступник». И хотя приговор отменен, подпорченная репутация как бельмо на глазу.       Ночь на кладбище. Не так я ее себе представлял.       — …Один хрен попаду в ад. Если не за те поступки, которые совершил, так за те, которые не совершал. Или за дела, которые не довел до конца. — Пал Палыч пристроил на мои колени деформированную маску демона. — Понимаешь, Васька… он же сюда ходит иногда. А мне только сегодня на ум пришло его здесь подкараулить и напугать. Вдруг совесть замучает, ну, или парализует в конце концов? Надежда… — он икнул — …умирает последней.       Я поперхнулся. Меня участливо похлопали по шее, как молодого бычка.       — Ты не думай, если с диагнозом выгорит, буду твоего батю мыть-брить, жопу подтирать, подгузники менять, кашку варить, по врачам водить. Чтобы он пожил подольше. И каждый… видит Бог… или кто там сидит? — Пал Палыч задумчиво воззрился в полночное небо. — Каждый день буду рассказывать ему, какая он сука подлая. Пусть они ему каждую ночь являются. Все до одного.       «Вдрабадан гувернёр. Значит, можно на ты и без звания».       — Ты вампира хорошо знал?       — Как ты про своего родителя неласково.       — При чём тут отец? Я про Тимофея Черного спрашиваю, на чьей могиле мы сидим непонятно по какой надобности.       — Влад, ты издеваешься, или тянет поговорить? До училища мне мозг выносил и опять за своё взялся? Вампиров не существует.       — А это кто тогда? — Я провел ладонью по надгробию.       — Это? — Пал Палыч осоловело уставился на мою кисть с кольцом в стиле фэнтези, что мне вернули по выходу из СИЗО вместе с разряженным смартом, часами и пустым бумажником.       — Да, ЭТО! Кто тут зарыт?!       — Ты, Городецкий, пятерней у меня перед носом не маши, а то в сон клонит. Волшебное слово помнишь?       — Урою, гад!       — Один-в-один отец. Копия. Тебе тоже крови хочется?       — Давай еще раз. С самого начала, — я ткнул пальцем в фотографию на надгробии. — Про него.       Несостоявшийся чёрт преувеличенно громко вздохнул, якобы собираясь с мыслями и силами.       — Обустроившись в гарнизоне, твой отец не упустил шанса завести себе живую игрушку. Зона военных действий. Больше нигде нельзя встретить такого кошмарного, извращенного способа унижения человека, когда используются его слабости, заложенные самой природой. Аморальность и преданность. Море страсти, безысходной любви и жестокости. А Тимка… у Тимки волосы ниже плеч… светлые, шелковые… пальцы тонкие, ресницы стрелами, а глаза… — Пал Палыч мягко улыбнулся. — При том, что баб рядом нет, местных я не считаю, западло.       Невроз, садизм и мазохизм как формы психологической зависимости. Все чётко по Фрейду и Фромму. Приспосабливаясь к экстремальным условиям, неизменно теряешь внутреннюю свободу и свою целостность. Первой жертвуешь, рискуешь, и ее же больше всего хочется сохранить и обрести. Отчаянно. И вполне закономерно расплачиваешься за это собой, а в обмен приобретаешь способность и возможность любить, пусть даже ненадолго.       — Мать твою, адвокат! — выплюнул пересохшим ртом. — И что, на почве всего этого… появилась настолько сильная любовь?!       — Он использовал Тимку. По-всякому, во всех смыслах. Как только хотел и мог, драл его…       — Их душещипательный роман можешь пропустить. Кто Черного предал?       — Я.       И Пал Палыч начал что-то заинтересованно рассматривать под скамьей, ковыряя землю стилизованным под копыто ботинком.       Ночь откровений.       После того как до моего мозга дошло, что мы с родителем пользовали одного и того же парня, удивить меня, казалось, было нечем, но в данный момент я был ошеломлен.       Пал Палыч, закончив рыть траншею, пояснил:       — Это произошло потом, первым был твой отец.       Он потряс пустой бутылкой.       — У меня тут нычка. Сиди, я быстро, а то в горле першит столько говорить.       И он скрылся за кленом, рассуждая про тупики и планы, которые не сбылись, крутые повороты и разочарования, завуалированные под новую счастливую жизнь.       Я подошел к памятнику, стер ладонью пыль с фотографии… Если бы ты знал, как мне хочется тебя отрыть, придушить и зарыть заново! И так раз пять или шесть. Сучка! А потом выпустить всю обойму в эту тварь, своего папочку. Что за день такой?!       — Я там был.       Обернулся на голос.       — Где?       — Среди тех двенадцати, которых твой отец из автомата порешил после того, как мы золото перепрятали.       Пал Палыч протянул мне початый Чивас Ригал.       — Никому из нас даже в голову не пришло, что командир ни с кем не собирался делиться.       — Стоп, ты там был?! Выходит, тебя он пощадил?       — С чего бы вдруг? Не моргнув глазом обойму выпустил. Правда, к тому моменту он и сам был не в лучшем состоянии. Когда я лежал, истекая кровью, и вспоминал, что жадность сгубила фраера, появился Тим. В общем, тем, что тут с тобой сижу, целиком и полностью я Лебедю обязан.       — Кто такой Лебедь и при чем?.. Подожди… на личном деле Тима 13.6.2.6.5.30… Это же…       — …обычный алфавит. Чем проще, тем сложнее. Альберт Эйнштейн, «Теория относительности», первый курс. Выводы делаются на основании имеющегося материала. Но правильны ли они, вот в чем подвох? Все рассматривается относительно чего-то. «Мир иллюзорен относительно нашего восприятия».       — Тим Черный — Лебедь? Черный лебедь… Черный лебедь… «Черный лебедь» — Тим?!       — А что тут удивительного, все как есть про него. Взлет и посадка дается лебедю нелегко. Верный, выбранную половинку защищает до последнего.       — Он был постоянно с моим отцом...       Чувство растерянности и бессильной ярости, как тогда, когда в нашу школу проник террорист. Накануне мне снились кричащие одноклассники — кто без руки, кто без ноги. Первого сентября поднялась температура, и я мог никуда не ходить, но пошел, второклашка слово такого не знал — интуиция. День — как продолжение ночного кошмара. Загнанный в угол, потерявший речь и обмочившийся, смотрел с отчаянием на бегущих — меня не пускал нетопырь, прижав к полу перепончатыми крыльями. А потом был взрыв. Очнулся, когда солдаты спецназа выносили из ада бездыханные маленькие тела.       Меня передали на руки белому как смерть отцу, пахнущему порохом. А мимо нас проносили трупы. Я ничего не слышал и в надежде, что сейчас проснусь, до синяков щипал себя за руку. Мне всё казалось сном, который вот-вот закончится. Отделавшись легкой царапиной, я единственный из класса остался жив.       Мир под знаком неопределенности на чихающей черепахе, а та, в свою очередь, на трех неустойчивых слонах.       Демоны коллективного бессознательного.       Все страшное УЖЕ произошло. Как устоять и стать сильнее при столкновении с хаосом? Извлечь выгоду из неудач, потерь, ошибок? Форсайт или «Антихрупкость» по Талебу?       — Выходит, у местных он прятал не Самсона? Тебя? Но… ты же работаешь на моего отца! Как такое могло случиться?!       — Так дурака свалял. Решил его шантажировать, а попал как кур в ощип. Я ж без него и ксиву не смог бы получить. Хотя что там за документы? Филькина грамота. Влад, я ж не Пал Палыч Сидоров, а Перепелица Максим Георгиевич. Меня нет среди живых. Есть медицинское заключение и скромный крестик с оградкой на кладбище в Вологде. А с Самсоном, Костей Рябушкой, Тим из плена бежал. Костик у нас солдат удачи, уголовник. Он даже на учебной стрельбе отпечатки пальцев стирал, хотя был вроде выпущен по амнистии.       — Сегодня не пятница тринадцатое?       — Нет, а что?       — Пытаюсь понять и соединить. Тимофей спас тебя, потом отца. Почему же из плена его вытащил Костик? И вообще, как его угораздило туда попасть?       Пал Палыч, или как там его, высморкался в два пальца. Рыгнул.       — Тим вернулся к месту, где осталась львиная часть клада. То есть, понимаешь, твой отец отправился туда с лучшими стрелками, а Лебедь один. Там его и сцапали. Ходили слухи, что Суворову предложили Черного выкупить за миллион, но тот пошел в отказ. Дескать, его солдат погиб, а самозванца, прикрывающегося чужим именем, он знать не знает. Отправил отчет вышестоящему начальству, родным погибшего — похоронку. Тима объявили мёртвым. Похоронили с почестями и благополучно забыли, пока он не сбежал с Рябушкой, в смысле с Самсоном, и не нарисовался тут как воскресший Христос с претензиями. Я в ту пору за хозяйством твоего отца приглядывал. И, скажу честно, в первый момент, увидев Тима, глазам своим не поверил и, убедившись, что это не глюк от духоты и переизбытка фантазий, посоветовал ему дорогу к Ваське забыть, а еще парик прикупить, ну и ресницы, кажется, приклеить. У меня было такое чувство, что или он не представлял, насколько жалко выглядит, или реально считал, что любовь слепа, и командир, увидев его, слезу пустит и на шею кинется, раскаявшись во всех своих грехах.       Эмоции. Мысли.       — А… дальше что?..       — А ты угадай. В парике и при ресницах он на следующий день заявился к твоему отцу. А ведь был неглупым мальчиком.       Передавая друг другу бутылку, мы молча пили по очереди из одного горла. Не друзья и не любовники, совершенно посторонние друг другу люди. Рано или поздно все закончится. И то, что разрывает на части сейчас, будет изредка вспоминаться, с каждым годом все реже и реже… Большой город, в котором твои мечты сбылись у кого-то другого.       — О чем они шептались в кабинете при закрытых дверях, понятия не имею, слишком хорошая звукоизоляция, но через час с небольшим у дома остановилась карета с мигалкой, и Тима увезли.       — Упекли в дурку, ты хотел сказать. С твоего молчаливого соучастия.       — Только не надо напоминать о том, что он меня раненого на себе нес, а я, сука, не помнящая добра, пальцем не шевельнул, чтобы его выручить. Я предупреждал Тима — выяснение отношений с Васькой добром не закончится. Знаешь, что такое самообман? — Палыч обхватил себя руками и качнулся.       — А ты знаешь, что с ним в дурке делали? — спросил тихо, понимая, что, если сорвусь, придушу не того, кто этого заслуживает. — Су… эскулап от бога Стас систематически за деньги давал возможность его насиловать, а потом, насмотревшись, решил сам приобщиться. Белая палата с мягкими стенами и здорового сведет сума, а Тим был и без того психологически сломлен. Отец, наверное, хотел, чтобы он окончательно деградировал, а приставленный цербер его изощренно добивал. Содержание на цепи, побои и «лечение» голодом, думаю, Тиму было бы проще пережить, чем наркотики, на которые его подсадил Стас, и постоянное возбуждение, заканчивающееся оргиями. Филиал ада на земле. С любовником-надсмотрщиком.       — Не воспитывай, не проймешь. Не было еще ни одного великого ума без примеси безумия. Перед тем как Тима схватили, он нашел то, зачем его посылал твой отец. Но этого Васька не знал. Всё выяснилось позже, когда подписали мирный договор, и Суворову наконец удалось попасть на некогда вражескую территорию, где уже вовсю шли археологические раскопки. На тот момент акции, в которые он вложился, обесценились, продать их, не привлекая к себе внимания, он бы не успел, ужесточились проверки — до оффшоров добраться не представлялось возможности. Компании объявляли себя банкротами, инвестиции в строительный бизнес несли потери — объекты замораживались. В результате он многим задолжал. Но была еще спрятанная Тимом вещица, заполучив которую, он планировал компенсировать себе все. И твой отец принял решение организовать ему побег, уверенный, что Черный проникнется доверием к Стасу и начнет говорить. К тому же воля — это тебе не психушка с её государственным обеспечением, тут надо на что-то жить.       — Ему было мучительно трудно приспособиться к новым условиям, принять как должное свою новую жизнь и неожиданную свободу.       — На это и делалась ставка. Он должен был показать Стасу ту вещь или самостоятельно попытаться найти на нее покупателя. Не смотри на меня так, я не имею ни малейшего представления, что это и как выглядит. Но Тим в очередной раз удивил, он занялся поисками работы и жилья. Стас психовал, его это не устраивало, отец твой, наобещав золотые горы, приказал терпеть, тот и терпел, а куда ему было деваться? Жили то на чердаках, то в подвалах. Что зарабатывали — тут же проедали, тусовались с бомжами, греясь возле теплых магистральных труб, и, естественно, ругались. Потом Тим нашел стабильный доход. Тогда наконец сняли комнату. Нашему генералу надоело ждать, и он форсировал события, подкинув Тимке сигнал SOS — у бывшего сослуживца беда, смертельно болен ребенок. Тим, тот, прежний, которого я знал, не моргнув глазом вытряхнул бы припрятанное из кубышки, но этот, нынешний, пошел по другому пути — стал писать письма на телевидение и в разные спонсорские организации. Стас, все это время находившийся при нем, стал уверять Ваську, что Тим не вредничает, а реально не помнит, что и куда запихал. В психиатрии полно аналогичных случаев. Это мозг, он не всегда отделяет фантазии от реальности, его нормальное функционирование несовместимо с действием наркотических стимуляторов и постоянного физического допинг-драйва.       — Зная своего отца, могу предположить, что трудности в достижении цели его только раззадорили — у нас в роду любовь к сложностям.       — Ага. Васька ещё тот выдумщик-затейник. Идея, где НУЖНО разжиться деньгами для умирающего пацана, была завернута, как в пестрый фантик говенная конфетка. Цель предельно проста — сделать из Тима преступника и спасти в обмен на безделицу, что он якобы у твоего отца украл. Но тут всегда послушный Стас на ровном месте забыковал, взялся истерить, что не подписывался работать под наблюдением. И если к нему нет доверия, то он уйдет и вообще требует уважения и компенсацию за моральные издержки. Наш генерал его было послал, но потом успокоился, скинул гонорар, а заодно и план мероприятия — в каком банке что и как брать, предварительно договорившись с собственниками о проведении учебной операции. Наличка, как ты сам понимаешь, была его, мелкими купюрами для массы.       «А я-то мозг себе выносил, почему так мало задействовано полицейских машин и нет вертолетов, почему не стреляли по колесам, и нигде ни слова о том, что произошло! Поэтому и не мелькали в «Вестях» наши фотороботы, хотя мы где только можно и нельзя наследили. А с точилом в «Ренессансе» и отелем по стечению обстоятельств нам просто повезло. Получается… Стас знал, кто я. И злился он не из-за того, что Тим на меня глаз положил. Выходит, дело было не в этом».       — Пал… даже не знаю, как Вас теперь величать.       — Зови по-старому. Я привык. Ты что хотел спросить?       — Решил кое-что прояснить. Стас знал про меня?       — Видел твои фотографии. Он же бывал в доме. А что?       — Да так, ничего.       — Стас был сам себе на уме. А в последнее время и вовсе заговорил загадками — то он знает, где клад; то якобы твой отец не ведает, что у него под носом происходит; то про переворот, который грядет… Короче, нес околесицу. И если он раньше уверял, что его пациент овощ и воспринимать его всерьез — себя не уважать, то за неделю до своего исчезновения разговоры пошли о врачебной ошибке, недогляде и о том, что Тим ведет какую-то свою игру. А потом Стас и вовсе заявил, что у Тима есть сообщник. Разговор между ним и твоим отцом вышел престранный. Стас сам позвонил, но не столько говорил, сколько ржал.       — А ты, выходит, подслушивал.       — Где мог — да. Кто владеет информацией, тот вооружен. Но в условленное время Стас не вышел на связь. Я думал, у родителя твоего приступ случится, столько он таблеток сожрал, но, оклемавшись, поднял на уши нужных людей. Стас нашелся в чужом гробу, а Тим как в воздухе растворился. Зато в родном городе объявился ты с больной ногой и расспросами… знает ли твой отец, кто такой Тим Черный? Влад, ты бы его рожу видел! Не то что я уж так прямо по тебе сильно скучал, но прикольно было наблюдать, как генерал психует и по дому мечется. Вынес ему парадный мундир, открыл машину, сел за руль…       — Ничего не путаешь? В тот день ты вел машину, не отец?       — А когда он на твоей памяти за руль садился? Влад, окстись.       — Подожди… выходит, Тима сбил ты?!       — Чокнулся?! Твой отец, конечно, попытался использовать свой шанс, когда эту радость на дороге увидел, но я-то тоже не с одними китайскими метелками по дому хожу. Мое умение против его выносливости. Агрессия. Злость. Схватка за бразды правления, имею в виду руль, шла нешуточная. Я вправо, он влево, пришлось поддать ему под ребра, он схватил меня за коленку, я…       — Давай без подробностей.       — Короче, мы Тима слегка бампером задели, он даже смог самостоятельно встать.       Визуальный шедевр, история боли, одиночества, борьбы и желания быть вместе вопреки всему. Теперь понятно, почему мне отец тогда ничего вразумительного так и не сказал. Эти двое, что жить друг без друга не могли, встретились.       — Тим, выходит, не мертв?       — Очень надеюсь, что жив.       — То есть как надеешься?! Хочешь сказать, пока мы тут сидим, отец его до смерти заездил?! Вот же дерьмо!       — Тебе нужно влюбиться, чтобы перестать видеть во всем негатив.       — По сравнению с такой перспективой куда гуманнее будет выколоть себе глаза.       — Ты страшнее, чем о тебе говорят, Влад.       — Судьба — это не дело случая, а результат выбора.       — У Тима его не было. Я посадил его на поезд, договорившись с проводником. Выгреб из карманов все, что нашел, и, написав адрес, отправил его к своему другу, смотрителю маяка. Тому как раз требовался напарник.       — А отец?       — Ему я рассказал историю о том, как хитрожопый Тим, усыпив мою бдительность, огрев по темечку, сбежал, перед этим обчистив до исподнего. Продемонстрировал собственноручно нанесённые об стену повреждения и фингал. Батя твой, само собой, истошно орал, грозился уволить, куска хлеба лишить, на Колыму сослать, в Сибири сгноить. Я уж обрадовался, что мы наконец расстанемся, но он резко передумал. Так что по-прежнему служу ему и обдумываю, как отомстить.       — Самая большая удача в жизни — найти такого человека, чтобы было приятно смотреть, интересно слушать, искренне смеяться и с нетерпением ждать следующей встречи, — я пожал ему руку и потребовал: — Адрес гони.       — Чей? — Пап Палыч сделал вид, что не понял, о чём его спросили.       — Смотрителя маяка, естественно.       — Ты это… — Пал Палыч замялся. — Тимка шоколад «Аленушка» любит, передашь от меня?       Я смерил его взглядом, сохраняя координаты в «облаке». «Черт» икнул.       — В Мурманске снега до фига, айда в дом, я тебе пуховик вынесу, только сперва переоденусь.       И он, пошатываясь, побрел к соседней могиле. По ходу у него там арсенал. На все случаи жизни.       Луна. Звезды.       Иногда всего лишь нужно отдохнуть, подышать воздухом и напомнить себе, кто ты есть и кем ты хочешь быть. Любовь? Любовь, наверное, это только в фильмах. А тут люди, машины, клубы, амфетамины.       Я с силой вжал ладонь в могильную плиту — есть вещи, которые не прощают. Никогда. То, что ты меня не помнишь, одна из таких.       — Пал Палыч! Случайно не знаешь, тут осины поблизости растут?